полная версия

Игорь Евгеньевич Боковой
Страж

Полная версия

– Теперь остаётся только ждать, – прошелестел тот из своего тёмного угла, – думаю, скоро ваши люди будут здесь…

– Скорее, чем вы думаете, герцог! – из темноты шагнула чья-то фигура, со сложенными на груди руками – я уже здесь!

– Дамас! – изумлённо вскрикнул Бернар, вскакивая с места. – Но как?!

– Об этом потом, святой отец! – сухо оборвал его Дамас, – сейчас важно другое: знаете ли вы кто сидит перед вами, малодушно скрывая своё лицо в темноте? Не знаете? О! Я вам сейчас расскажу!

Едва различимая в полумраке комнаты черная тень метнулась к двери потайного хода.

– Полно, герцог! Вам не сбежать. – усмехнулся Дамас.

Из угла донесся смех и из тени на дрожащий свет лампады медленно вышел высокий, крепкий мужчина средних лет, облачённый в монашескую сутану.

– Мой юный, глупый друг! – надменно улыбнулся герцог (это был действительно он), – у вас не достает ума понять, что бежать надлежит вовсе не мне.

– Вы знакомы?! – обескураженно воскликнул Бернар. – Кто-нибудь объясните, что здесь происходит! Дамас!

– Не то чтобы мы очень хорошо знакомы, – процедил сквозь зубы Дамас, – но всё же нас с герцогом связывают очень тесные отношения! Не далее, чем сегодня утром, Их Светлость, меня убила! Но, надо признать, я несколько удивлён. Или даже правильнее будет сказать – поражён. У меня сложилось впечатление, что вы трус, каких мало! Но вы здесь. Совсем один. Да ещё и угрожаете…, – Дамас озабоченно покачал головой, – что это: безрассудная храбрость или отчаяние?

– Благодарю за комплимент, мсье Бонне! – герцог театрально поклонился, – весьма польщён вашими словами, но буду честен: ни храбрость, ни отчаяние здесь совершенно ни при чём, – он сел на стол и вальяжно развалился. – Просто, сейчас, – он «виновато» развёл руками, – я хозяин положения. Вот и весь секрет.

Вдоволь насладившись, повисшей в воздухе напряженной паузой, он пренебрежительно продолжил:

– Именно в этот момент, монастырь окружают мои люди. И если у вас осталась хоть капля здравого смысла, то вы не окажете им никакого сопротивления. В противном случае я не смогу гарантировать вам жизнь.

– Что вам надо? – вступая в разговор, хмуро спросил Гуго.

– Ничего особенного, – ответил герцог, – просто я хочу вернуть то, что нагло у меня украдено, господин Великий Магистр.

Аббат, до этого момента никак не участвующий в разговоре, резко дернувшись, посмотрел на Дамаса.

– Да, да, святой отец! Вы совершенно верно всё поняли! – усмехнулся герцог, – верните мне то, что по праву мне же и принадлежит и никто не пострадает!

– По праву? Тебе? – изумился Дамас, – по какому такому праву?

– По праву сильного, конечно же! – зловеще улыбнулся герцог и наклонившись вперёд заглянул в глаза Дамасу, – слыхал о таком, щенок?

– Вы конечно же всё рассчитали, герцог, – вмешался Гуго, – но вы не учли, что отряд де Сантье вернётся, как и было условлено, к утру. А что до нас, то мы продержимся до их прихода. Костьми ляжем, но продержимся!

– Отряд? – удивился герцог, – Уж не про тот ли отряд вы говорите, милейший, что, напоровшись на засаду в полутора льё отсюда бесславно погиб вместе со своим предводителем? Не вернётся! – вскочив со своего места, неожиданно заорал герцог, гневно сверкая глазами, – НИКТО не вернётся! – он, схватившись за стол, легко отшвырнул его в сторону, – И эта участь… хррррр, – захрипел он, внезапно прерывая свою речь.

– … постигнет и тебя, – сказал Гуго с усилием выдергивая меч из герцога.

Тот немного постоял, беззвучно хватая воздух ртом и рухнул на пол.

– Вам следует осторожней выбирать осведомителей, святой отец, – хмуро обронил Гуго, пнув носком сапога труп герцога, – некоторые из них обходятся слишком дорого.

Аббат ничего не ответил. Закрыв лицо ладонями, он плакал.

Глава 5

Старец горы

Бесцветные, похожие друг на друга как две капли воды, дни последнего месяца тянулись медленно и уныло. Погода, словно издеваясь над обитателями монастыря, снедаемых чувствами горечи и утраты, стояла необыкновенно солнечная. В этом году раньше обычного зацвели фруктовые деревья, превратив Лавлане в бело-розовую благоухающую долину. Повсюду деловито жужжали пчёлы, безропотно выполняя свою тяжелую работу. В кронах деревьев круглые сутки без роздыха щебетали птицы, сводя с ума своим разноголосьем.

В другое время – это весеннее безумство красок, звуков и запахов непременно бы порадовало, наполняя сердце и мысли пьянящими ароматами, но теперь…, теперь Дамасу хотелось как можно глубже спрятаться в какой-нибудь дальний и тёмный угол, закрыть глаза и уши, чтобы ничего и никого не видеть и не слышать… и так лежать неподвижно… всегда…

Иногда он останавливал ход времени и шёл в трапезную, чтобы что-нибудь поесть, но не потому что чувствовал голод, а потому что не мог вспомнить, когда он последний раз ел. И снова запирался у себя в келье, чтобы лежать на дощатой кровати, бессмысленно уставившись в потолок.

Аббат тоже не появлялся на людях. Он совсем не выходил на улицу и всё время молился.

От Гуго, покинувшего монастырь буквально через пару дней после тех злосчастных событий, не было никаких известий, но надо полагать, что дела Великого Магистра позволили ему хоть немного, но всё же отвлечься от мрачных мыслей.

«Почему я их не остановил! – в который раз корил себя Дамас, – не смалодушничай я тогда – и братья были бы сейчас живы. А ведь мне ничего не стоило обезвредить тех лучников, но я не стал! Я спешил! Трус! Ненавижу тебя, Дамас Бонне!».

Перед глазами, сколько Дамас ни пытался стереть из памяти эти жуткие воспоминания, каждый раз вставала картина того страшного побоища, учиненного арбалетчиками герцога. Каждый из пятидесяти воинов получил свою стрелу. И не одну. В теле де Сантье они с Гуго насчитали пятнадцать болтов… а потом… потом они собрали со всего Лавлане все телеги, какие нашли, и грузили трупы братьев на них… и везли хоронить… Зияющие провалы могил сыростью дышат ему в лицо… Могилы… Боже! Как их много!

– Дамас! – кто-то настойчиво тормошил его за плечо, – Дамас! Слышишь меня?

– Да, – безразлично ответил он, открывая глаза, – слышу.

Над ним склонился Жак.

– Пошли, – сказал он, – Великий Магистр прибыл.

***

– С Тибо Перье вы уже знакомы, дети мои, – начал Бернар, убедившись, что все в сборе, – теперь познакомьтесь с Баселем Абдулмаджидом, – Аббат взмахом руки представил присутствующим монаха, одновременно предоставляя ему слово.

Перье кивнув, начал свой рассказ:

– Меня зовут, как и сказал святой отец, Басель Абдулмаджид. Что означает: «Храбрый, раб Славного». С малых лет я учился военному делу в войске сельджукийского правителя Мелик-шаха. К 15 годам я превзошёл своих учителей в искусстве владения мечом и многие мне прочили славную военную карьеру. Однако судьба распорядилась иначе: в битве при Антиохии¹⁷ я был очень сильно ранен и если бы не один добрый человек, – Перье сделал паузу, отдавая дань уважения, – то юнец Басель Абдулмаджид непременно бы умер, истекая кровью на поле боя. Выздоровев, я поклялся в вечной верности своему спасителю, принял христианство и взял себе новое имя, вам уже известное. Такова, вкратце, моя история.

– Замечательная история! – съязвил Жак (он никак не мог простить Перье вероломное нападение и не упускал случая его поддеть), – Жаль только – не понятно, зачем нас здесь собрали.

– Терпение, сын мой, есть благодетель, – вмешался Бернар, – но тебе его явно не достаёт.

Жак обиженно поджал губы, но спорить не стал и, надувшись, уставился в пол.

– Продолжай, сын мой, – обратился Бернар к Перье.

Тот, кивнув продолжил:

– Помимо христиан, у сельджуков всегда было множество других врагов. И, пожалуй, самые страшные – исмаилиты.

– Исмаилиты? – прищурившись, вставил Жак (на его обиду никто не обращал внимания и он, удостоверившись в этом, решил бросить сие занятие), – А кто это?

– Старец Горы…, – обронил Перье, не удостоив выскочку ответом и, внимательно обведя всех присутствующих суровым взглядом, спросил. – Кто из вас слышал о нём?

Судя по непонимающим взглядам присутствующих, никто ничего не слышал ни о каком старце и рассказчик, вздохнув, продолжил:

– В самом сердце Ирана, в долине Рудбар, обосновались поклонники «Нового Призыва»¹⁸ – исмаилиты. У них нет регулярной армии, но все правители дрожат от одного упоминания о них. Ибо, их ремесло – убивать. И никто не может их остановить. Никто и ничто! Ни высокие стены, ни широкие рвы, ни стража, сколь бы многочисленной она ни была.

– Хашишины¹⁹! – воскликнул Жак, – я слышал о них!

Перье, с недовольным видом кивнул, подтверждая его слова.

– Их правителя зовут Хасан ас-Саббах, – продолжил он, – но в народе его прозвали Старец Горы. Он обладает великой силой: я лично встречал человека, который видел, как он разговаривает с отрубленной головой. По одному его желанию люди готовы безропотно умирать с улыбкой на губах, прославляя перед смертью великого Старца. Убить самого Хасана нельзя – он бессмертен! Он неоднократно говорил, что уйдёт из жизни только тогда, когда сам того пожелает. И это не просто слова! Говорят, не единожды он входил в пламя костра и сгорал в нём без следа. А спустя время…, – Перье перешёл на шёпот, – он являлся народу совершенно невредимым!

– Пожалуй хватит, сын мой, – прервал его Бернар, – а то всех рыцарей распугаешь! Я, с твоего позволения, перейду к сути.

Перье, тяжело дыша от переполнявших его эмоций, кивнул и, подчиняясь воле аббата, смиренно занял место за столом наряду с остальными слушателями.

– Итак, – начал священник, задумчиво прохаживаясь по комнате, – вы спросите: зачем нам эти истории про Старца? А я вам отвечу: затем, что этот Хасан…, – Бернар поднял глаза на Перье в ожидании помощи.

– Ас-Саббах! – пришёл на выручку Перье.

– Хасан ас-Саббах, – благодарно кивнул ему Бернар и продолжил, – помимо смертоубийств, очень живо интересуется науками и промышляет сбором всяких редких книг, трактатов и прочих древних знаний. И у меня есть все основания полагать, что в его библиотеке мы сможем найти ответы. Ответы, которые помогут нам найти то, что утрачено давным-давно.

Бернар немного помолчал, обводя присутствующих горящим взглядом.

– Ковчег Завета, – выдохнул он.

Тишина, повисшая после слов аббата, отображала много чувств, одолевающих всех, кто находился в трапезной, но изумление и недоверие были главными её составляющими.

– Но мы не знаем, что искать, – задумчиво промолвил Гуго после всеобщего продолжительного затишья, – его библиотека, судя по всему, весьма обширна, да и хозяин навряд ли будет рад тому обстоятельству, что мы там собираемся основательно порыться.

– Так-то оно так, – согласился Бернар, – но нам нужна не совсем книга.

– А что?

– Ответы на все вопросы, сын мой, – Бернар поднял Библию над столом, – находятся здесь. Надо просто вдумчиво прочитать.

– И что же там написано? – удивился Гуго.

– Нам нужны карты…, – уклончиво ответил священник и, закрыв глаза, устало добавил, – и очень-очень древние.

***

«Удивительно, каким разным может быть однообразное! Вот, казалось бы, что может быть скучнее пустыни: песок, куда ни глянь! Ан нет: ни одной одинаковой дюны, ни одного одинакового рисунка на песке, да и такого пронзительно-синего неба нигде более не увидишь. Но это днём. А ночью?! Где ещё можно увидеть столько звёзд?».

Те скудные разрозненные мерцающие точки, которые он видел дома, разглядывая ночное небо, не идут ни в какое сравнение с этими роскошными россыпями и целыми реками сверкающих огней!

Казалось, что огромный небесный великан, нёсший на спине мешок со сверкающими драгоценными камнями, не заметил, как тот прохудился. И если там, откуда Дамас был родом, на небо выпадали сначала одна, затем другая, третья…, то тут, в пустыне, не выдержав, мешок видимо совсем порвался и оттуда хлынули тысячи… Нет! Тысячи тысяч звёзд…

Дамас подкинул в костёр пару веточек какого-то кустарника, невесть как умудрившегося вырасти в этих неприветливых местах и пламя тут же с аппетитом принялось обгладывать его сухие ветки.

«Но дома всё же лучше. Там привычнее, оттого и лучше. Где-то там, далеко, его ждёт мать. Сколько он не был дома? Год? Два?», – Дамас напряг память, но не смог подсчитать точно.

После событий в Монсегюр они направились в Византию, где долго дожидались подходящего для их целей корабля, потом, после изнурительного морского путешествия, оказались в Яффе²⁰, откуда они сразу же отбыли в Иерусалим и там пробыли довольно продолжительное время (тому было много причин, как то: паломничество, обследование Храмовой горы на предмет хоть каких-нибудь следов Ковчега, изучение книг, хранящихся в Темпле, могущих пролить свет на тайну его исчезновения и много ещё чего прочего).

После вечного города они проследовали в Назарет, затем были Триполи, Антиохия и Эдесса²¹. Здесь же им пришлось оставить Жака на попечение придворных лекарей (беднягу подкосила лихорадка). Юноша очень сокрушался и то и дело порывался продолжить путь, но какое там: болезнь шуток не терпит и чуть было совсем его не доконала. И они вдвоём с Перье, заручившись словами эскулапов, что те примут все возможные и невозможные меры к скорейшему излечению больного, отправились дальше, приближаясь с каждым днём к истинной цели своего странствия.

Впрочем, несмотря на то, что большая часть их пути была уже позади, можно было с полной уверенностью сказать, что путешествие только начиналось: сразу после Эдессы простирались земли сельджуков, испытывающих при встрече с христианским паломником лишь одно непреодолимое желание – убить. Особое волнение испытывал Перье – он впервые за тридцать лет попал в родные места и не знал, что ему делать – радоваться или беспокоиться. Оно было и понятно: с одной стороны, он свой, с другой – он принял христианство, а значит предал веру. Какая участь уготована вероотступникам сомневаться не приходилось. Она (участь, то бишь) была и у христиан, и у мусульман одинакова. И это, конечно, не радовало.

Но, несмотря на все их переживания, судьба была к путникам вполне благосклонна и они, вот уже чуть больше месяца, пробирались по пустыне без каких-либо серьёзных приключений (да и Перье отлично ориентировался на местности и обходил опасные маршруты стороной). Случались, конечно, небольшие неприятности, выражавшиеся в нападении малочисленных отрядов пустынных разбойников, обманутых искушением ограбить небольшой караван (всего-то три верблюда да два человека!), но они, почему-то, разворачивались вспять, каждый раз, не доезжая до путников сотню-другую туазов. Читатель, конечно, понимает, что причиной тому был Дамас и его шутки со Временем, но он понятное дело, молчал и Перье каждый раз пребывал в изрядном замешательстве, провожая взглядом удирающих со всех ног разбойников.

– Ты вообще когда-нибудь спишь?

Дамас, дернувшись от неожиданности, посмотрел на Перье.

– Не спится что-то, – вздохнул он и поворошил палкой угли, – мыслей в голове много вертится. Не дают уснуть.

– Мысли они такие, – согласился Перье, принимая сидячее положение. – Ладно! – он сладко зевнул, – нам пора двигаться дальше.

– Ночью? – удивился Дамас, – поспал бы…

– Недалеко отсюда есть колодец, – продолжил Перье, не обращая внимания на собеседника, – там мы запасёмся водой. Оттуда до границы владений хашишинов полдня пути. И лучше добраться туда засветло.

– Почему?

– Потому, мой юный друг, что в темноте, обычно, сначала убивают, – Перье назидательно поднял указательный палец. – И лишь потом разбираются. Кто ты, и зачем ты здесь. Лично я бы так и поступил, – он подмигнул Дамасу, – будь я на их месте.

Дамас пожал плечами (пора, так пора) и, присыпав костёр песком, направился к, дремавшим неподалёку, верблюдам.

***

Как и всегда в пустыне утро наступило совершенно неожиданно. Вроде только сейчас была ночь, черная и холодная, и вдруг – утро. Ещё одна вещь, к которой он никак не мог здесь привыкнуть: резкое выпрыгивание солнца из-за горизонта.

Дамас с интересом осмотрелся. Ночь оставила на песке следы своей бурной, хоть и скрытой от посторонних глаз, жизни: то тут, то там виднелись чьи-то следы, настолько причудливые, что даже воображение не могло нарисовать то существо, которое могло бы их оставить. Всё указывало на то, что здесь было очень оживленно, как в городе, а теперь не было никого – все обитатели спрятались от палящих лучей жестокого солнца.

«Ещё только утро, а жарит уже неимоверно», – подумал Дамас и принялся наматывать на голову куфию²².

«Сноровка», с коею он это хитроумное, по его мнению, действо проделывал, неизменно веселила Перье и каждый раз заставляла его, отложив все дела, приходить ему на помощь.

После его вмешательства платок оказывался красиво повязанным на голове, абсолютно не мешал в дороге, не развязывался и не съезжал до тех самых пор, пока Дамас сам его не снимал.

Самостоятельная же укладка платка, по словам Перье, делала Дамаса похожим на сумасшедшего дервиша, чудом спасшегося из самого сердца песчаной бури.

«Всё! Сегодня же вечером обязательно научусь повязывать этот проклятый платок!» – в сотый раз пообещал себе Дамас, покорно принимая помощь попутчика.

– Ну вот, – сказал Перье, – теперь порядок, – и оглядевшись добавил, – скоро будем на месте. Вооон…, – он указал рукой по направлению движения, – видишь горы!

– А это не мираж? – подозрительно сощурившись спросил Дамас.

– Нет, – усмехнулся Перье, – на этот раз без обмана! «И уж не знаю: радоваться нам этому или нет…», – добавил он про себя и слегка ударил пятками по крутым бокам верблюда. Тот невозмутимо-флегматично возобновил свой неспешный шаг и весь небольшой караван, молчаливо покачиваясь, двинулся за ним.

Дюны медленно проплывали мимо, сменяя одна другую, жаркий ветер набрасывался на путников то с одной, то с другой стороны и кидался в лицо щепотками песка.

«Береги верблюда – без него в пустыне худо» гласит арабская пословица и это без преувеличения так и есть. Неторопливую поступь «корабля суши» конечно же нельзя сравнить со стремительным бегом скакуна, но если хочешь пересечь бескрайнее песчаное море живым, конь, сколь хорош бы он ни был, в этом деле помощник плохой.

«Будто по морю плывем, – думал Дамас. – Только вот воды нет». Внезапно его верблюд остановился, выводя своего наездника из раздумий. Дамас поднял глаза.

– Что случилось? – уточнил он у Перье.

– Ничего неожиданного, – процедил тот сквозь зубы. – Слезай. Мы приехали.

– Они здесь? – тихо спросил Дамас, разглядев за внешним спокойствием попутчика неподдельную тревогу.

– Да, – кивнул Перье, – и уже давно.

Стараясь никак не проявлять волнения они, не торопясь, спешились.

– Делай как я, – шепнул Перье и вытащил из ножен свой меч. Сделав три шага вперёд, он вонзил его в песок. Отступив назад сел, подогнув под себя ноги.

Дождавшись, когда Дамас повторит все его действия, Перье тихо сказал:

– Смотри вниз и, чтобы ни случилось, глаза не поднимай.

Некоторое время они так и просидели на коленях, опустив головы, пока, наконец, в поле зрения не показались чьи-то ноги, обутые в легкие короткие сапоги из верблюжей кожи.

Ноги неспешно обошли путников кругом. Немного постояли. Направились к оружию, оставленному торчать из песка. Вернулись обратно.

– 'Antum fi 'ard alnazariiyna, – негромко, но отчетливо сказал обладатель сапог, – Min 'ant walimadha 'ant huna?²³

– Nahn eulama' – поспешно ответил Перье, – Wasalna 'iilaa Hasan Alsabah aleazimi. Laqad jina linatlub rahmatah.²⁴

– Aleulma'a? Bialsalah? – засмеялись «сапоги», – Hal taetaqid 'anani sa'asduquk?²⁵ , – и безразлично добавил, – Aiqtalahm…²⁶

– Рай покоится в тени сабель…²⁷, – негромко, но так, чтобы все услышали, произнёс Дамас.

Сапоги, собравшиеся уже было уходить, замерли. Резко развернувшись они быстро подошли к Дамасу.

– Что ты сказал, чужеземец? – спросили его на чистом французском.

Дамас поднял голову и посмотрел на собеседника. Перед ним стоял высокий худощавый мужчина в длинной, тёмно-синего цвета, накидке, обёрнутой вокруг тела. На голове у него был тюрбан, такого же тёмно-синего цвета, свободный конец которого был обёрнут вокруг шеи, а затем и лица, полностью, за исключением глаз, скрывая его. На его груди перекрещивались две широкие ленты, сплетённые из множества разноцветных шнурков. В руке он сжимал кривую турецкую саблю.

– Ты всё прекрасно слышал, – ответил Дамас.

Сабля медленно приподнялась и лезвием коснулась его шеи. Холодный, словно сталь, взгляд «синего человека» внимательно изучал дерзкого пленника, осмелившегося поднять глаза на того, кто только что отдал приказ о его казни.

– Что же, – сказал он после недолгих раздумий, – я отведу тебя во дворец, – опустившись на одно колено перед Дамасом он, сдвинув ткань, открыл ему своё лицо и прошептал, – но после – я убью тебя, чужеземец.

– Hayaa bna! – выкрикнул он, вновь закрывая лицо тканью, – Ealaa qayd alhayaat!²⁸

Тотчас, словно из воздуха, появились всадники, одетые так же, как и их предводитель. Лица у всех были скрыты на, уже увиденный путниками, манер. Главарю подвели коня и он, легко запрыгнув в седло, коротко отдал какой-то приказ и, пришпорив скакуна, понёсся вскачь по направлению к, видневшимся на горизонте, горам.

Пленники встали и, отряхнувшись от песка, направились к своим верблюдам, как ни в чем не бывало жующим какие-то колючие кусты.

– Зачем ты смотрел ему в лицо? – с жаром зашептал Перье. – Я же тебя предупреждал!

– Он сам мне его открыл, – пожал плечами Дамас, – а что такого-то?

– Ничего! – злобно зашипел Перье, – теперь, он просто ОБЯЗАН тебя убить!

Дамас опять пожал плечами и взялся за рукоять своего меча, торчавшего из песка.

– Даже не думай! – вскрикнул в ужасе Перье, но оглядевшись вокруг, притих.

Всадники не выражали никаких эмоций, терпеливо дожидаясь, пока нерасторопные странники закончат свои сборы и можно будет отправляться в путь.

– Мне кажется ты чересчур драматизируешь, – усмехнулся Дамас, вкладывая меч в ножны, – вполне себе милые люди.

– Милые!? – округлил глаза Перье, – Ты с ума сошёл? Это туареги²⁹! Одна лишь встреча с ними – дурной знак!

***

Дорога заняла больше половины дня и это лишний раз доказывало, что глаза в пустыне – советчик плохой. Казалось: вот они горы – рукой подать, но время шло, а они всё не приближались. Был даже момент, когда они вдруг совсем исчезли из поля зрения и сколько бы Дамас не вглядывался вдаль, он видел только бескрайнее песчаное море.

Так продолжалось еще довольно долго и вдруг, ближе к вечеру, совершенно неожиданно каменная громадина словно из ниоткуда выпрыгнула прямо перед путниками. Впрочем, для всех, кроме Дамаса, явление это было, похоже, знакомое и караван невозмутимо продолжил свой путь вдоль каменной гряды. Совсем скоро всадник, едущий в авангарде, остановился и, что-то выкрикнув, спешился. Его примеру незамедлительно последовали все остальные.

Дождавшись, когда Дамас, наконец, сумеет спуститься (Перье это делал легко: перекинув ногу, он непринужденно соскальзывал по крутому боку животного на землю, но вот Дамас… он затылком чувствовал ухмылки, сопровождающие его неуклюжие попытки покинуть спину верблюда), старший подал знак и караван начал подниматься по каменистой тропинке, ведущей куда-то наверх.

Восхождение проходило довольно уверенно, несмотря на то, что тропинка петляла между скал будто умалишённая. Тем не менее Дамас (да и Перье наверняка тоже, хоть и виду не подавал) успел натерпеться страху: то справа, то слева от неё внезапно возникали коварные пропасти, грозящие нерасторопному путнику мучительной смертью. Подтверждений тому было более чем достаточно: дно было буквально усеяно костями. Дамасу хотелось верить, что все они принадлежат животным, некогда оступившимся и упавшим вниз с головокружительной высоты, но то, с каким интересом за ним наблюдали многочисленные стервятники, рассевшиеся поодаль на скалистых выступах, неумолимо эти надежды рушило и заставляло ступать по коварной тропинке вдвое осторожнее.

Как бы то ни было, достаточно скоро (а самое главное – без потерь) они оказались на вершине горы перед воротами небольшой, но величественной крепости. Опасная, уже сама по себе, дорога к её стенам, сравнительно небольшая площадка у её подножия, отвесные стены горы, на которой стояла крепость делали её совершенно неприступной для врагов.

«Да уж…, – подумал Дамас, хмуро осматривая грозные бастионы, – после такого даже Монсегюр покажется детской забавой».

Прерывая его мысли, тяжеленные створы железных ворот с крупными, величиной с кулак, заклёпками медленно отворились, приглашая путников войти внутрь, чем немногочисленный караван и поспешил воспользоваться.

Просторный внутренний двор убранством не баловал, но аскетизм и простота, с которой он был обустроен указывал скорее на нежелание здешнего хозяина становиться рабом роскоши, нежели на отсутствие средств для придания блеска своему обиталищу.

Из лишнего, в глаза бросалось только, пожалуй, большое оливковое дерево, растущее в центре двора, но и оно гармонично вписывалось в общую, явленную взору, картину.

К Дамасу, занятому поиском чего-нибудь для привязи верблюда, подошёл один из недавних сопровождающих и знаками дал понять, чтобы он и его попутчик следовали за ним. Дамас и Перье переглянувшись, оставили свои «корабли пустыни» на волю случая, покорно последовали за своим провожатым.

Войдя в башню, они начали подъём по странной каменной лестнице. Странной, потому, что глубина ступеней была очень велика (никак не меньше трёх-четырёх шагов), а высота, напротив, крайне небольшой. Встречались участки, где твердый камень был настолько сильно истёрт тысячами людских ног, что границы между ступенями и вовсе пропадали, превращая лестницу в плавный подъём без каких-либо заметных перепадов. Поначалу, Дамас решил, что такое обустройство лестницы было задумано с целью облегчения восхождения по ней, но уже достаточно скоро отмел эту мысль в сторону. Через пару десятков шагов стало ясно, что подъём заставляет прилагать усилия ничуть не меньшие, нежели при ходьбе по обычным ступеням.

Впрочем, эта загадка довольно скоро раскрылась сама собой: в конце лестницы в стене обнаружилась большая ниша, доверху набитая разновеликими каменными шарами. Некоторые были размером с голову, другие доходили человеку до колена и, даже на вид, имели тяжесть необыкновенную.

Натиск каменных сфер, томящихся в нише сдерживала лишь железная сеть, которая одним умелым ударом могла быть распущена.

Дамас представил, как сеть рвётся и под уклон, набирая скорость, с грохотом несутся десятки каменных глыб сметая всё на своём пути.

Нечего было даже и думать, чтобы хоть кто-нибудь спасся после такой вот каменной лавины. Так что, проникни даже враг в крепость (хоть такое и трудно себе представить), здесь его поджидал сюрприз, мягко говоря – неприятный. И таких сюрпризов, Дамас был уверен, в Аламуте было припасено ещё немало.

Вскоре они вышли на верхнюю площадку крепости и их взору открылся совершенно потрясающий вид: с одной стороны, в лучах уходящего дня, на многие льё вокруг простиралась величественная пустыня, с другой – подпирая небосвод своими вершинами, вплоть до самого горизонта, высились горы. Вид невольно захватывал, заставляя застыть в изумлении, но конвоир, видимо в силу привычности к местным красотам, не разделявший чувств, овладевших путниками, недовольно прикрикнул, призывая их не отставать. Не переставая бросать восхищённых взглядов на открывшуюся их взору картину, Дамас и Перье поспешили за стражником, нетерпеливо поджидавшем их на входе в очередную башню.

Некоторое время они шли по запутанным коридорам крепости, то спускаясь, то поднимаясь, пока, наконец, Дамас окончательно не признал: сам он ни за что назад дороги не найдёт. Именно в этот момент конвоир остановился перед небольшой деревянной дверью и дал знак пройти внутрь.

Дамас, немного помедлив, пожал плечами и решительно шагнул за дверь. За ним поспешил Перье.

– Склоните свои головы, неверные! – раздался голос откуда-то слева, едва они успели войти, – Перед лицом Шейха аль-Джабаля – повелителя Аламута!

***

В отличие от множества других помещений крепости, которые по пути успели повидать путники, эта комната была довольно хорошо освещена многочисленными лампадами и свечами, закрепленными на стенах на разной высоте. Однако нельзя было не отметить и ту же самую поразительную скромность, присущую и всем остальным залам крепости: в комнате на небольшом возвышении стоял лишь стул с высокой резной спинкой и широкими подлокотниками, да небольшой столик, заваленный свитками и пергаментами. На стуле, исполнявшем, видимо, роль трона, сидел высокий сухопарый мужчина в простом светлом халате и в такой же простой чалме из обыкновенного сукна. Из-под густых бровей на путников изучающе смотрели черные умные глаза, рука задумчиво поглаживала длинную седую бороду.

– Salam ya raba 'almutan!³⁰ – нарушил молчание Перье, склоняясь в поклоне. Дамас молча последовал его примеру.

– Марзук сказал, что вы говорите на франкийском, – на довольно сносном французском, ответил старец, продолжая внимательно рассматривать визитёров, – мы будем разговаривать на вашем языке. Вы, всё же, мои гости, – он криво ухмыльнулся, – хоть и незваные. Да и мне практика не повредит. Итак, – подытожил он, – чем обязан?

– Благодарю тебя, великодушный повелитель Аламута! – опять поклонился Перье, – твоя доброта не знает границ!

– Оставьте медовые речи! – брезгливо скривился старец, – у них дурное послевкусие. Ближе к делу!

– Мы странники, – Дамас пришел на помощь, прикусившему язык Перье, – мы много слышали о твоей великой библиотеке и хотели бы просить тебя о милости ознакомиться с ней.

– Много ли проку от учёности, – опять ухмыльнулся старец, – когда смерть стоит за спиной? Марзук, вон, уверен, что нить твоей жизни, чужеземец, вот-вот оборвётся. И у меня, – старец, наклонившись поближе, заговорчески прошептал, – нет оснований ему не верить.

– Марзук – великий воин…, – согласился Дамас, – раз заслужил твоё доверие. Но я уверен – он ошибается.

– Марзук? – захохотал старец, – Ошибается? Да ты шутник, чужеземец! Позволь спросить, как твоё имя?

– Дамас.

– Так вот, Дамас. – утирая слёзы сказал старец, – Будет тебе известно, что все люди, – он обвёл рукой вокруг, – торговцы. Кто-то торгует пряностями, кто-то – верблюдами и лошадьми, кто-то – людьми, а мы, – он недобро улыбнулся и развёл руками, – смертью. А что до Марзука – то я не знаю никого, кто бы преуспел в этом ремесле более чем он. И ты говоришь, что он ошибается?

– Более того: я в этом уверен, – хмуро ответил Дамас.

– Ну что же, – сдался старец, пряча в бороде улыбку, – есть лишь один способ это проверить. Ошибается Марзук – библиотека в полном твоём распоряжении, ошибаешься ты…, – он развёл руками.