Хайдар Маратович Байзаков
Застолье с визирями
Разжечь одинокий камин любви тихими летними вечерами – не каждому дается такое счастье. И пусть это безответная любовь, но любовь в первую очередь согревает любящего.
Глава 16 – Короткая, как счастье
В тот вечер, когда привезли мать с сыном на лечение, Гульзима не торопилась домой, потому что подольше хотелось оставаться в стенах рядом с ним, своим избранником, и пусть он был таковым только в ее фантазиях.
Даже дома, находясь одна, она думала о том, каким он был до того, как попал к ним. Чем занимался, какое любимое кушанье он предпочитал, как проводил досуг? Мысли о том, что у него была любимая женщина, она гнала прочь. «Тигренок» – мысленно она так и продолжала его называть. Хотя иногда придумывала ему мужественные и умные имена, которые бы его характеризовали. Но ни одно не подходило.
Мать с сыном разместились в отдельно выделенной комнате. Смена обстановки никак не повлияла на них. Горе осталось замершим и перенеслось из домика на окраине Алматы в палату лечебного центра.
Болат, успевший спрятать чекушку коньяка, да еще и накативший сто граммов перед тем, как Нурлан приехал и забрал обоих, собирался выйти во двор и там неспеша и смакуя, выпить ее.
Перед выходом домой, Гульзима по сложившейся привычке обходила отделения с палатами, прощаясь до завтра с коллективом и больными. Эту привычку она завела недавно. Так ей удобно было часто заходить к «тигренку», не вызывая подозрений. Но все знающие и все подмечающие санитарки и медсестры видели какие изменения происходят с главврачом. До этого всегда строгая, застегнутая на все пуговицы, теперь же она расцветала, когда подходила к палате «тигренка».
– Что Вы вспомнили? Какие фразы приходили к Вам за день? – доброжелательно оглядывая сидящую, как всегда у окна, фигуру, спросила Гульзима.
– Я понял, что одно из самых мудрых правил жизни: относиться к происходящему с простым смирением. Не пассивным унынием, а смирением: «Значит, так надо», – просто ответил пациент.
– Откуда она, с чем связана? Можете проанализировать?
– Всему свое время. Узнаете.
– Тогда, до свидания, «тигренок».
– Прощайте, милый доктор, – с некоторым опозданием и раздумьем ответил больной.
Вскинув брови, озадаченная таким прощанием, Гульзима попыталась что-то еще спросить, но слово: «милый…» впервые произнесенное им в ее адрес, заставило ее резко развернуться на сто восемьдесят градусов и выйти. Чтобы он не увидел враз ее покрасневших щек и бессмысленной улыбки.
Легко паря к выходу, она заметила поступившего сегодня алкоголика, который прячась за деревом, по глотку пил из маленькой бутылки, растягивая удовольствие. С неудовольствием он оглядывал оставшееся на дне, наверняка раздумывая, где бы добыть еще.
Ой, как бы влетело ему всего лишь пару месяцев назад. Но сегодня Гульзима, счастливая только что услышанным, просто решила обойтись профилактической и как можно более тактичной беседой.
– Попался, старый алкоголик, – то ли шутя, то ли всерьез, хлопнув в ладоши произнесла, главврач.
– Я не старый, – чуть вздрогнув, развернулся Болат.
– Мы же Вас предупреждали о запретах в этом центре.
– Да, предупреждали. Виноват, каюсь. Наказывайте, – смиренно ответил.
– Наказывать не буду на первый раз. Но пообещайте, что не будете больше.
– Вы верите алкоголикам? – недоуменно спросил мужчина.
– Верить всегда нужно.
– Из Вас хорошая жена получилась бы. Это не комплимент, это констатация факта.
– Спасибо, – второй раз за день зардевшая от счастья, произнесла смущенная Гульзима.
– Ну так Вы мне не ответили. Обещаете? – продолжила главврач.
– Обещаю больше не нарушать режим и пройти полный курс лечения, соблюдая все ограничения и требования, – клятвенно пообещал больной алкоголизмом.
– Вы прям, как в поход или на задание собрались, так поклялись.
– Благополучно проделывать путь – важнее, чем прибыть в пункт назначения. Не имеет значения: путь лечения это, карьерный путь или жизненный путь.
Главврач хотела продолжить разговор, но к ней бежала пожилая санитарка, махая руками. Тяжело дыша, она на ходу произнесла: «Тигренок». Гульзима, резко рванула обратно к зданию. Болат, чуть подумав, увязался за ними.
– Что с ним? – на ходу задавала вопросы главврач.
– Как Вы ушли, я зашла дать лекарство перед сном. Смотрю, он лежит. Обычно сидит, ждет меня. А тут лежит, глаза больные. Я руку потрогала, а она холодная. Хотела давление померить, а он только покачал мне, как бы показывая, что ничего не хочет, – не успевала за главврачом старая медсестра.
– Значит так надо, говоришь, – не осознавая, что произнесла это вслух, вспомнила она слова «тигренка».
– Молитву надо прочитать. Я Вам это точно говорю. Я многое видела в жизни. Позовите муллу поскорее. Молитва поможет.
– Где найти муллу? До города сколько ехать надо? Кто-нибудь умеет читать молитвы? – оглядывая территорию, взволнованно тараторила главврач.
– Я умею читать молитвы, – вызвался Болат.
С недоумением оглядывая потрепанное лицо мужчины, Гульзима болезненно кивнула, принимая его помощь. Как тонущий, она готова была сейчас схватиться за любую соломинку
– Еще моя мама умеет читать молитвы, – продолжил мужчина, правильно прочитав сомнения на лице главврача.
– Бегом за мамой, – приказала Гульзима, а сама уже мчалась к дверям.
– Вот времена настали. Раньше молитвы читали муллы, а сейчас алкоголики и больные, – покачала головой отставшая старшая медсестра.
Когда Болат с мамой вошли в палату, сопровождаемые медсестрой, то увидели, как главврач ладонями бьет по щекам неподвижного мужчину, лежавшего на кровати и никак не сопротивляющегося.
– Не смей! – зло кричала она, размахиваясь для ударов. – Не смей уходить!
Настороженно вглядываясь в спокойное лицо лежащего мужчины, на вдруг ставших непослушными ногах, еле перебирая ими, мать с сыном осторожно подходили к кровати. На последнем метре оба с криком: «Дулат!» бросились к лежащему. Гульзима ошеломляюще смотрела, как двое больных: пожилая женщина и ее сын осыпают поцелуями лицо, руки лежащего, гладят его, стараются приподнять с кровати.
***
Дулат ползком еле преодолел несколько метров до дороги. Утопая в снегу, не видя впереди ничего перед собой в темной степи, с залитыми кровью глазами, он засунул руки в карман, чтобы отогреть замерзшие пальцы. Вытащив из правого кармана теплую игрушку, радостно улыбающемуся ему в сумерках, он перед тем, как потерять сознание, тяжело дыша, прошептал: «Спасибо, Марьям»!
Глава 17 – Ожившее безмолвие
– Не понимаю я папку, – капризно проговаривала Марьям, вступавшая в переходной возраст.
– В чем не понимаешь, доченька? – Ботагоз, сохранившая прежнюю красоту, сама любовалась, как дочка становится девушкой.
Кружась по большому дому, Марьям танцевала, громко подпевая песне. Это было молодое и звонкое счастье.
– Папа и так помогает всем, детским домам, в фонды всякие деньги направляет. Зачем ему еще сторожем в доме малютки ходить, листья подметать?
– Ну нравится папе. У каждого мужчины должно быть место, куда он ходит. У кого-то это покер с друзьями по пятницам, у кого-то баня по субботам. А у твоего папы – это дом малютки, – с гордостью и любовью, довольная мужем, произносила красивая женщина, вступившая в цветущий возраст.
– Ну мог бы с нами эти часы проводить. Папа целыми днями на своем бизнесе, а еще там помогает.
– Подрастешь, доченька, я все тебе расскажу. Раскрою все секреты, – целуя и обнимая, счастливая женщина неожиданно прослезилась.
– Да и расскажи обязательно, почему папа, когда туда уходит, всегда тщательно моет руки и шею? Он же там метлу держит.
– Обязательно, Марьям. Всему свое время.
Опрятный, всегда чистый, седовласый мужчина вошел в комнату, наполненную звуками. Это было его новшество. В светлом и просторном помещении звучали, сменяя друг друга классическая музыка, шум природы, голоса женщин, поющих колыбельные на разных языках.
Подойдя к ряду шумящих от плача кроваток, он взял одного малыша на руки и стал бережно его качать. Разговаривая с ним, он низко склонял голову к ребенку. Тот постепенно затихая и прекращая плакать, что-то пытался рассказать на своем языке, жалуясь взрослому дяде на свою уже нелегкую жизнь. Вскоре малыш сладко посапывал на теплых руках крепкого мужчины.
Через час мужчина вошел в комнату, у двери которой, не разбираясь во времени, не зная часов, но чувствуя его приход, ждали дети. У таких детей интуиция сильно развита. Поэтому как только он вошел, несколько детишек с криками окружила его. Один самый бойкий, не боясь, первым запрыгнул к нему на шею и не торопился слезать. Радуясь своей победе над остальными детьми, он заливисто смеялся и все время приближал свои большие глаза к лицу смеющегося мужчины.
– Что же ты так близко уставился на меня, малыш?
– Я хочу запомнить твое лицо, дядя Болат, чтобы встретив тебя на небесах, я смог узнать тебя и еще раз поблагодарить.
Эпилог
… Задумчивые мужчины вышли из кинотеатра. Притихшие, они искали похожие моменты из своей жизни и персонажей, размышляли над открывшимися тайнами, которые двигали выбором героев.
Прикурив от одной зажигалки, оба молча курили, иногда бросая друг на друга искоса взгляды.
– Дулат, что хотел сказать режиссер этим фильмом? – после глубокой затяжки спросил Болат.
– А сам как думаешь?
– Слушай, я там себя увидел, так мне показалось. А ты что увидел? Что тебе дало это кино?
– Дай мне пару минут собраться с мыслями, сейчас расскажу по дороге, – выбрасывая окурок, произнес Дулат.
Путники молча неспешно побрели по узкой дороге, вымощенной древними булыжниками.
– Ну скажи, Дулат, не томи.
– Нас проводят через покаяние. Это история о маяках для заблудившихся во мраке и пучине времени. О потерях и обретениях. О боли и искуплении. О мучительности выбора и последующем чувстве вины. Нас возвращают в собственное прошлое, ради возможности еще раз увидеть своих любимых. Сказать им: «простите и прощайте». А затем шагнуть в чистилище, дабы после него обрести вымученную свободу.
КОНЕЦ
