Хаим Калин
Яблоко транзита
Энди Стецько несколько секунд безмолвствовал, точно переваривал вопрос, но в конечном итоге развел руками.
Глава 4
Селеста, Эльзас, Франция, 30 апреля 2021 г.
Алекс Куршин на старости лет подженился, в смысле предпочел отношения случайным связям. Да еще под одной крышей, бывшей временной для обоих. И, как это у таких скреп водится, с обозом физлиц и незакрытых счетов.
Моцион семейной ячейки сочился идиллией удавшегося, бережно сложенного очага. Энергия тихого обожания пробивалась и через маски, закрывавшие лица микроколлектива, то и дело менявшегося местами. Ольга и ее дочь Ксюша попеременно брали Алекса под руку, исполняя внешне теплый, но все же не вполне естественный ритуал. В нем Алекс был однозначно ведомым, пусть уступившим себя добровольно, а скорее, с удовольствием.
Если прекрасный пол в той раздвижной связке смотрелся предельно собранным, преисполненным важностью задачи, то Алекс транслировал глуповатую покорность, ничуть не походя на фигуру геополитических игр. Казалось, он во власти покровителя жвачных, внушившего своему подданному умиротворенность стойла.
Все, однако, было несколько по-другому. Алекс действительно попал в оборот двух особей женского пола, сдувавших с него пылинки и закармливавших от души, да еще в него влюбленных. Одна – как тонкая, богатого внутреннего мира женщина, с ее слов, встретившая мужчину ее жизни, другая – как дитя нулевых, зацикленных на нужных, сулящих пользу людях. Между тем глуповатая сытость в лике Алекса – не более чем заставка уныния. Ведь он хандрил – и не вообще, «на погоду», а как посрамленный эксперт. Часом ранее он просмотрел фильм Христо Грозева о взорванном в Чехии офицерами ГРУ складе боеприпасов, прочих «прелестях» российских властей, пусть не перевернувший его представления о ВВП, но девальвировавший собственную самооценку.
Контент не оставлял сомнений: Федеральная служба безопасности, Служба внешней разведки и Главное разведывательное управление Генштаба России – силовые органы, практикующие неприкрытый терроризм. Диктуется он отнюдь не высшими интересами государства, а низменными инстинктами рафинированного криминалитета, во что сподобилась властная надстройка РФ. Повылазившие за последний месяц теракты как поганки после дождя сорвали с этих служб фиговый листок якобы служения целям национальной безопасности. И низвели многочисленные, хорошо структурированные институты до содружества банд тонтон-макутов – символ расчеловечивания и краха гражданского общества.
При всем том сегодняшние разоблачения сенсацией были относительной (свирепые клыки российских силовиков засветились давно), но собирательный эффект терактов, в конце концов, свел частности к неумолимому выводу: терроризм – отнюдь не спорадическая гримаса, а лицо режима ВВП. Следовательно, покровитель, а то и вдохновитель террористических практик – сам Верховный Главнокомандующий, какие бы скидки на нерадивость или произвол его подчиненных ни делать.
Тогда концепция Куршина о примате коррупционной составляющей в решении ВВП – не расставаться со скипетром – не столько ошибочна, сколько правда наполовину. Ее главное достоинство – отсечение плевел второстепенных мотивов от зерна истины – пусть по-прежнему актуально, но сам тезис заметно поблек. Ибо без увязки с фактором, сегодня обозначившимся, изолированно подаваться не может. Так что ламентации несистемных либералов, угрожающие ВВП Гаагой, имеют под собой все основания; истина – в совокупности логически выхоленных, сопряженных друг другой аргументов.
Еще до российского конституционного переворота Алекс полагал, что аресты в 2016-2018 г. отставного президента Бразилии Луис Инасиу Лула да Силва и подвергнутой импичменту президента Кореи Пак Кын Хе, впоследствии приговоренных за коррупцию к беспрецедентным для глав государств срокам, не могли не травмировать строй мыслей и чувств ВВП. Ведь до недавних пор каста политических тяжеловесов, по крайне мере в развивающихся странах, была для Фемиды недосягаемой. Этот прецедент усугублялся сразу несколькими обстоятельствами: обе страны – Бразилия и Корея – в целом, хоть и со многими натяжками, были сопоставимы с Россией, а то и типологически близки к ней. Главное – их отличал плотно сбитый коррупционный бэкграунд.
Случись те репрессии под конец второй каденции ВВП, то есть до 2008 г., рокировкой, полагал Алекс, и не пахло бы, и конституцию употребили бы еще тогда. Ведь весь российский политикум, включая президента, при перегрузке состава национального достояния в свои закрома не столько веровал в свою неуязвимость, столько, потерявшись во времени и правовом пространстве, сподобил страну в резиновую куклу для безудержных утех… Следовательно, некогда полагал Алекс, у мании ВВП – держаться стен Кремля до смертного одра – есть очевидный генератор, необязательно им осознаваемый. Это – бразильско-корейский прецедент, индикатор того, что эпоха неприкасаемых в западной системе координат позади. Дурной же пример заразителен…
Таким образом, самый умный и цепкий в своем клане – ВВП – испытал не то чтобы подобие катарсиса, а прозрение: властный бастион, построенном им на примате силы, стало быть, презумпции неуязвимости, столь же уязвим, как и свободы простолюдинов. Стало быть, окапываемся, плавно преобразовывая Гуляйполе золотой лихорадки по-русски в цифровое рабовладение. Тысячелетие – явный перебор, а два-три поколения – самое то. О правнуках можно не беспокоиться – человеческая память коротка. Ныне кому в голову придет прессовать цеховиков эпохи застоя?
Между тем побудительные мотивы президента – судорожно цепляться за подлокотники трона – для Алекса Куршина, помимо терроризма, сегодня приросли еще одним откровением. Перед ВВП маячила большая, нежели два пожизненных, опасность – кровная месть семей или близкого круга жертв государственного террора, потеряй он свою беспрецедентную по численности охрану по выходе в отставку. Ведь столь гнусные злодейства, как отравление Скрипалей (в назидание намылившимся в Англию госчиновникам-кидалам), не в правилах русских прощать.
Кроме того, был бы объект возмездия сам Главнокомандующий, то полбеды, не столь уж сложно одиночке схорониться. Но как обезопасить семью, детей и внуков, которые и слышать не захотят о пожизненном бункере? А ведь они – приоритетная цель, первая партия кандидатов в ад.
Дабы усладиться воплем отчаяния виновника торжества, где потчуют только холодным…
Всего этого ВВП, продвинутый индивид, не мог не понимать, более того, должен был, как спортсмен-профессионал, спинным мозгом прочувствовать. Таким образом, в основе его сверхцели – низвести конституцию до продукта цикличной переработки – лежала целая кладка фобий. На том фоне альпийское шале взамен досрочной отставки будто казалось безальтернативным в своей надежности проектом. Но только до сегодняшнего дня, претерпев в глазах Алекса метаморфозу. Проект уже требовал радикального дополнения – гарантий безопасности для семьи и родственников президента, включая их виды на жительство в ЕС. Что усложняло успех предприятия в разы, уравнивая отношение к нему ВВП и идеолога-вдохновителя – как стремящаяся к идеалу, но в сути своей умозрительная схема. Ведь вовлеченность президента РФ в международный терроризм обесценивает его непростые позиции в торге «альпийское шале – ядерный чемоданчик», когда вашингтонскому и брюссельскому обкомам и без того предстояло бы лезть из кожи вон, дабы нейтрализовать в своих странах общественное мнение, крайне чувствительное к правонарушениям государственных чинов.
Ко всему прочему, сама операция «Альпийское шале», будто единственный шанс ВВП прикрыть свою набедокурившую задницу, существует по большей части в фантазиях одного борзописца и какого-то числа цэрэушников не очень понятного уровня. Этакое классическое, хоть и присыпанное сахарной пудрой зеро. Точно в тире, с патронами, но без ружья…
Между тем, получи проект даже добро Большой семерки, о логистике операции можно только догадываться. Не придется ли недавнему небожителю проползти на брюхе несколько административных округов, прежде чем в зубы сунут аусвайс? Что для президента РФ, конечно же, неприемлемо.
Так что в обнажившимся срезе, утрамбованном уголовными делами особой тяжести под завязку, предложенный Алексом референдум, якобы оберег судебного иммунитета ВВП, не более чем заявка на конкурс политической публицистики. Пробьется ли в длинный список – большой вопрос. За ВВП, оказалось, тянется не шлейф, а целая туманность преступлений. В итоге ядерный чемоданчик, сколь бы уникальным политическим товаром он ни был, в контексте оползня разоблачений его держателя стремительно терял в цене…
***
Исполняя священный ритуал отхода ко сну, Ольга и Ксюша уже несколько раз сменили друг друга в ванной комнате. Шумов при этом никаких, синхронность перемещений изумляет, общаются взглядами, порой – междометиями. С трудом верилось, что в этой заводи гармонии дочь несколькими месяцами ранее показала матери спину.
Алекс невольно любовался действом, норовя вспомнить, сколько раз он возводил сруб семьи, и были ли у него гражданские союзы, свободные от детей. Но вскоре чертыхнулся, запутавшись. Единственное, что сквозь колючку сомнений пробилось, это – двукратное перевыполнение им в девяносто восьмом двухгодичной «нормы» обновления партнерши, с соответствующим перерасходом бюджета…
Инициатива разъезда зачастую исходила от него, но далеко не всегда он был ведом эго женолюба. Он пил, впадая в многодневные, а то и недельные астралы. И было проще потеряться, нежели сохнуть от комплекса вины, а то и бесчестья. Одно дело калечить судьбу партнерши, нередко далекой от идеала, другое – травмировать ее детей, живущих с маргиналом под одной крышей. Пусть и при тяжких дозах отравления Алекс Куршин – пример дружелюбия и трезвости суждений…
Время шло, старел не только Алекс, но и женщины, на которых он мог претендовать. Из его ареала незаметно исчезли дети партнерш, перейдя в категорию взрослых. Ненадолго, однако. Их нишу заняли внуки, дети дошкольного возраста, внутренний мир Куршина перевернув. То ли он вступил в цикл розовых пузырей, то ли не израсходовал отцовский инстинкт, дав путевку в жизнь только одному отпрыску. Так что расставание с последней пассией отозвалось не только рыданьями ее внуков, но и влагой собственных глаз. Ему бы и вовсе пришлось резать по живому, не соревнуйся с ним бабушка внуков в изобретении поводов для застолий…
Ольга сошла с небес после цикла длительной изоляции, один из признаков которой – воздержание. Контрастом секс-слалому с Катей в Хельсинки, в «Бочаров ручей» на плотское «довольствие» Алекс поставлен не был; внутренний распорядок любые интрижки среди персонала исключал. При этом эскорт услуги в его смету (с выездом в Сочи) закладывались. Но, выслушав предложение, он столь непреклонно отмахнулся, что администрации ничего не оставалось, как развести руками.
Между тем не предыстория в события интригу с Олей заискрила, а положение звезд, по обыкновению к чудикам и праведникам благосклонных. Освятили они и союз Алекса и Ольги, приблатненного влиянием маргинала и редкой душевной чистоплотности женщины.
Если оставить за скобками несколько исходных, то Алекс с Ольгой внешне казались счастливой, обласканной провидением парой. В их энергетике пробивалось брожение свежих дрожжей – индикатор мега-встречи на взлете. Но куда больше – гармоничное слияние двух больших сердец, заработавших в едином ритме обожания.
Между тем та идиллия время от времени омрачалась. Будто недопонимания почти никакого, но Ольга всем естеством ощущала: при всей открытости их душ между ними идеологический барьер, которого на пике влюбленности они пока не замечают. Чем-то мир Алекса напоминал Ольге устои ее родителей, но лишь отчасти – слишком самобытен персонаж.
Алекс пенял ей возрастом, пусть не напрямую. Так, по крайней мере, ей казалось. Будто двадцать лет разницы – ее достоинство, но, судя по репликам, адресованным третьим лицам, он находил такие альянсы тягчайшим из грехов. Не было дня, чтобы путешествуя по сети, он не чихвостил очередную, с его слов, сделку работорговли, которая, он полагал, перекинулась из мира больших денег на все мало-мальски обеспеченные слои России, включая – о небо! – высоконравственных либералов. На любителях «свежатины» из той страты Алекс оттаптывался с особым упоением.
Каждый раз, чертыхнувшись, виновато поглядывал на Ольгу, надо понимать, стыдясь самого себя. Ко всему прочему, в своих текстах Алекс писал о гендерном перевороте, он утверждал, обезобразившем и без того малопривлекательную Россию. Как результат, за последние годы Алекс отписался от десятков либералов-прогрессистов, запятнавшихся себя так называемыми брачными союзами «по экспоненте».
Едва в их ячейке обосновалась Ксюша, как казус неравных браков и партнерств усугубился дискриминацией религиозной символики. Два нательных крестика, спаровавшись, надо полагать, сотрясли его кодекс воинствующего атеиста, и будто деликатный от природы Алекс свой микроколлектив принялся мало-помалу кошмарить. Обставлял это, правда, курьезными историями с приправой шуток-прибауток. То есть заходил то с флангов, то и вовсе из катакомб аллегорий.
Идиллию их общежития тряхнуло, притом что прямых претензий к религиозной символике комендант общежития не предъявлял. При этом разглагольствовал об обезлюдевших в Европе храмах, об эксгибиционизме нательных крестиков – будто один из маркеров российского ренессанса, с его слов, неуклюжий вызов западной культуре. И вообще, искусственное возрождение РПЦ рано или поздно аукнется крахом православия, куда более драматичном, чем столетие назад…
В какой-то момент заумь эта перешагнула критический порог, и женская фракция их бивуака банально зарыдала, сотрясая среду безутешными всхлипами. Чего, с оглядкой на уязвимость их видов на жительство в ЕС, только не хватало…
Алекс подтвердил свою репутацию пугала черных лебедей, а то и крепкого решалы: в течение минуты бессловесно дематериализовался, прикрыв за собой бесшумно дверь.
«Педагогическая» уловка сработала – прекрасный пол не только перекрыл хлябям духа кислород, но и бросился за ним вдогонку. Вскоре он был обнаружен под навесом ближайшей автобусной остановки, как казалось, погруженным в некие калькуляции. После чего с женской сноровкой и непосредственностью он был на свое почетное место – галерного раба семейного благополучия – водворен.
Допрос, где оба следователя из хороших, расколол кормильца, вскрыв мотив его богохульства. Причина, оказалось, не в зацикленности русских на кладбищенской символике, о чем Алекс некогда обмолвился, а в конфликте идентичностей. Еврейской идентичности Алекса не примириться с крестом, старшим братом свастики, под сенью которых нацисты свели в могилу большую часть европейского еврейства, деда и дядю Алекса включая.
Генетическую память, коварнейший провокатор, разъяснял он, никакой анестезией не придушить, сколько бы Алекс Куршин ни слыл космополитом. Стало быть, он, наследник жертв по крови и духу, вправе чтить их память не меньше, чем россияне символы православия, новейшая версия которого отзванивает цитатником Мао. Но он, конечно, не тиран и не домашний деспот, наоборот, поборник идеалов мультикультуризма и терпимости. Стало быть, к самоограничению слабый пол не зовет, как и, упаси боже, бесконечно далек от сексизма. Кроме того, констатируя гримасы российского института брака, свое разочарование на трепетную и бесконечно преданную ему Оленьку не перекладывает. Такой гармонии, как в их ячейке, еще поискать, и, имейся претензии – без стеснений и недомолвок. Кто он такой, чтобы крестики, предметы культа, в штрафной изолятор помещать. Но просить не трясти ими как туземки бусами, пусть не совсем комильфо, но в контексте озвученного – грех малый. И, наверное, в их личном пространстве – постели – кресту точно нечего делать. В остальном – все хорошо, прекрасные маркизы, все хорошо. Главное, найти точки соприкосновения с его, Алекса Куршина, религией – его Высочеством Компромиссом. Все остальное, включая неземную любовь, приложится.
Бросить якорь во французской Селесте для Алекса, франкофона, будто напрашивалось, но шло вразрез с видом на жительством, обещанным ему немецким МИД, как только отделения МВД возобновят прием. При этом едва он обосновался в Шварцвальд, как его «семейное положение» залихорадило. Мало того, что разбухло второй половиной, так еще с довеском – тинэйджером-вундеркиндом с задатками азартного игрока-манипулятора. Взбалмошной строптивицей, на голом месте создающей проблемы и виртуозно развязывающей их. Чей маневр – притулиться к отчиму, сексуальному гурману, дабы в Германии зацепиться – поверг Алекса в ужас, вскоре перетекший в изумление. Ибо при беспросветном раскладе подросток выбрал, пусть безумный, но хоть каких-то перспектив ход – обзавестись опекуном местного подданства с потенцией восстановить европейскую «прописку», замороженную вследствие семейных неурядиц. Она же, Ксюша, и отыграла свой вызов обратно, спустя две недели потребовав у Франца вернуть ее матери, прежде, разумеется, ей позвонив. Днями между делом обмолвилась: «Я, ворона, зря на Франца положилась. Недалекий он какой-то и пустозвон. Как только до своей должности дополз?» Так или иначе, вернувшись под материнское крыло, Ксюша освободила Алекса от реально исполинской задачи – вытаскивать из пользованного белья элементы зарождающегося союза. С нулевым немецким, причем.
На счастье Алекса, обошлось – Франц собственноручно сдал строптивицу матери. Даже призвал раскурить трубку мира, но осекся, заметив возле Ольги представительного, интеллигентных черт, но почему-то неулыбчивого мужчину – несвойственный для западной культуры типаж.
На радостях, что вся ячейка в сборе, новоиспеченный глава семейства снесся с куратором из немецкого МИД и обрисовал визовые обременения своего ближнего круга. Разумеется, запросил поддержку, зная, со слов Энди, что его фактический контрагент – Лэнгли, любое разумное содействие в лице властей ФРГ ему гарантировал. Курт Нойштадт, контакт из МИД, пусть без особого энтузиазма, но обещал восстановить вид на жительство Ольги и Ксюши, как и легализовать его собственный статус, будь то разрешение на работу или удостоверение временного жителя.
Между тем, объяв расстановку, Алекс на авансы МИД не повелся, посчитав, что в неразберихе пандемии дважды униженный Франц – серьезная угроза. Стоит только Францу подбросить иммиграционной полиции координаты своей бывшей семьи, чьи виды на жительство аннулированы или приостановлены, как жди гостей – здоровых упитанных теток в униформе, увешанных наручниками.
Он хорошо знал Германию, где у доносительства нет иных коннотаций, кроме естественного и органичного взаимообмена между гражданами и обществом. Эволюция этой функции столь печальна, что гримасы подсознания превалируют над рацио, когда заступивший на полколеса за демаркацию автомобиль чреват ЧП для целой округи с поднятыми по тревоге нарядом полиции и эвакуатором.
Визовые же «лишенцы» – лакомый кусок для имитации общественной активности силовиков; пресечена угроза устоям, а трудозатрат никаких – до ближайшего аэропорта. И блеснули общественно значимым действом, и от желтой прессы пару зелененьких! А случись накладка (высланы блатные), претензии к должностной инструкции, цеховому Отче наш. И вообще, куда смотрел их адвокат?!
Так что, тщательно перебрав оснастку проблемы, Алекс засобирался в дорогу. Прежде, однако, попотел, чтобы успокоить своих дам.
Какого лешего Франция, недоумевала Ольга, пусть рукой подать. По-немецки там никто, включая Эльзас. И что это за объяснение – там всем будет лучше?..
Но все обошлось, не столько благодаря дару убеждения коменданта, сколько особому положению, которое он обрел в глазах вундеркинда, носителя многих дарований (к примеру, ее разговорный английский был на уровне Алекса, профессионала). Она же и вынесла вердикт: «Коль дядя Саша находит нужным, остается подчиниться; обойдемся без подробностей. К тому же учеба по-прежнему в зуме».
На тот момент за Алексом в семье закрепилась репутация масона, орудующего в мире тайных сношений, исполина дел и мысли. Ореол возник будто из ничего, при этом внешних признаков его особости хватало. Алексу время от времени звонили, в основном, по-русски. Разговаривал при этом, не таясь, и невозмутимо. Между тем из этих бесед Ольга и Ксюша не извлекали ничего, ни одного посыла. Позже, однако, вундеркинд уловила, что разговоры на русском – о текстах Алекса. Женщины их время от времени читали – Алекс хоть свое творчество и не афишировал, но и не скрывал, оставляя крышку лэптопа открытой. Статьи – не выговорить даже! – антипутинские. Между тем стилистика тех телефонных бесед подсказывала Ксюше, что абоненты дяди Саши – значимые влиятельные люди. И, как бы это не казалось парадоксальным, представляют российскую власть. Или, на худой конец, другую, но не менее крутую.
Масштаб личности кормильца довершала платиновая кредитка Сбербанка, мало вязавшаяся с его израильским паспортом, которую он щедро, хоть не бездумно эксплуатировал. К примеру, как только Ксюша объявилась в их стане, Алекс предложил купить ей электро-велосипед.
Женщины его широкими жестами не злоупотребляли, но при обозначении разумной траты волшебный кошелек открывался без промедлений (с марта кремлевские довели месячный лимит Алекса до шести тысяч евро, должно быть, удовлетворенные подрядом).
Так они и жили в эпоху постправды, забвения правил и геронтократии 2.0, являя собой синтез несовместимого, которое с лихвой возмещалось зовом плоти, привязанностью, общностью крова и судьбы. Внешне смотрелись старомодно предупредительными, на грани слащавости, скорее погруженными в заботы ближнего, нежели в свои собственные. В чем сквозил перебор, душноватая избыточность, которая такой независимой фигуре, как Алекс Куршин, казалось, может в одночасье надоесть. Каркать, однако, дело неблагодарное.
Впрочем, приручение Алекса многоцветием интима более чем объяснимо. Два с половиной года Алекса кувыркало из одной клетки в другую, когда золотые чередовались с запираемыми, а профессиональную охрану сменяли бандюганы с удавками. Общение с сыном – только через его страницу в Фейсбуке, причем, сплошными эвфемизмами. Отца, менявшего аккаунты, сын пусть не без труда, но узнавал, при этом казался дезориентированным, потерявшим веру в то, что они когда-либо пересекутся. Так что расставание с Россией, то есть поднадзорной реальностью, выстрелило нырком в семейную стихию с патриархальным смакованием сытной похлебки лубка…
21.30. До наступления комендантского часа еще тридцать минут. Постучав по циферблату, Алекс сигнализировал спутницам: нужно поторапливаться. Троица чуть прибавила шаг.
Показались очертания четырехэтажки, где ячейка снимала через Airbnb квартиру. Алекс насупился, норовя зафиксировать пролог статьи о переоценке профиля ВВП, но нужные слова точно вода сквозь пальцы. Тут он увидел овчарку на проводке в руках молодой женщины. Инстинктивно напрягся, опасаясь, следовательно, недолюбливая собак (проповедовал условный сто первый километр с жилой зоной, населяемой исключительно любителями домашних животных). Впрочем, спустя мгновения, разминувшись с собачницей, вновь погрузился в Проблему-2024, в которой, ему отныне казалось, вместо двух последних цифр – пунктир.
Ольга и Ксюша, напротив, в эмпиреях не витали, зорко держа периметр. От них не ускользнул цепкий взгляд незнакомки с овчаркой, которым та сканировала Алекса. Возмутившись претензией, Ольга даже оглянулась. Ксюшу же пронзило пренеприятнейшее открытие: в предыдущие дни женщина с овчаркой им уже встречалась. Выглядела только каждый раз по-другому с помощью накладных бедер, грудей, специальных прибамбасов грима. Объединял лик, правда, поднятый капюшон, холодная расчетливость во взоре и эластичные движения пумы. При этом овчарку она выгуливала впервые, что лишь нагнетало зловещий окрас откровения.
Глава 5
Огарево, резиденция президента РФ, 14 мая 2021 г.
Юрий Ушаков, помощник президента по международной политике, нервничал, что, впрочем, предсказуемо. Мало того, что докладывает первому лицу, так еще повестка не приведи Господь: израильская герилья – хроническая, не поддающаяся лечению язва. Вот и сейчас, без внятного казус белли, вековые недруги, арабы и евреи, в клинче подросткового мордобития. Иначе ту войну – меряться, чьи бицепсы и кураж круче – не назовешь.
Впрочем, таковы издержки работы чиновника высшего звена, вечно балансирующего между орденом и отставкой. Оттого озабоченность – преобладающий в той гильдии фейс-код.
Между тем Ушаков угнетаем чем-то большим, чем хронический стресс и переработки. Его подтачивает невероятное в своей скандальности событие: разоблачение Олега Смоленкова, его подчиненного и протеже, как оказалось, информатора американских спецслужб, бесследно исчезнувшего в 2017 г. в Черногории. При этом Юрий Ушаков, не только не был уволен или «сориентирован» в отставку, выговором не был даже обременен – уникальный в мировой практике институтов власти случай.
Пусть следствие ничего предосудительного в деловом тандеме «Ушаков-Смоленков» не нашло, изумившись дару последнего не оставлять «отходов», стоп-кран на оргвыводы по отделу международной политики АП никем не прогнозировался. В первую очередь, самим Ушаковым. Между тем ВВП поступил именно так, ошеломив знатоков кремлевской кухни.
При этом забывчивость президента или особое доверие к своему советнику контекстом события отвергались. Преобладало мнение: ловко заброшенный невод, дабы на живца подельников Смоленкова заманить…
Интрига при этом всходов не дала, и Ушаков уже четыре года пребывал в занятном статусе – кандидата на оргвыводы, продолжая занимать свой пост, одного из приближенных к Телу. При этом не мог избавиться от ощущения: он – объект некоего эксперимента, в котором апробируется новый кодекс властных отношений. Ведь дымка подозрительности – его повседневный эскорт.
Ушакова подмывало со скользкой дорожки недоверия соскочить, но он не решался: просьба об отставке, он полагал, недвусмысленное признание вины. Оттого хмуро тянул свою лямку, тряся услужливостью, как священник рясой. А разменяв восьмой десяток, коварный зигзаг своей судьбы возненавидел.
На самом деле ни кадровый эксперимент, ни прочая конспирология в превратностях карьеры топчиновника ни при чем. В работе с кадрами президент слыл консерватором, причем, в хорошем смысле этого слова. Даже зевнув с выбором, не торопился гнать взашей – давал возможность назначенцу себя проявить, настолько это было возможно.
Казус Ушакова обернулся для ВВП непростым испытанием, когда хороших решений не было. Предательство Олега Смоленкова, сотрудника его аппарата, святая святых России, не столько щелчок по самолюбию монарха, сколько немой укор его взлелеянному детищу – социально-экономической стабильности. Коль и в касте небожителей вши завелись…
Облом омрачался тем, что золотой миллион был сведущ: любой держатель должности в АП, как минимум, долларовый миллионер. Чем ближе к расфасовке национального пирога, тем богаче.
Источник того благосостояния – отнюдь не получка с авансом, а взятки, порой на вырост, на всякий случай. Истцов покровительства столько, что коррупционный вакуум всасывал даже людей далеких от бюджетной кормушки. Таких, как Ушаков и Смоленков, например. Будто бесполезных, но только на первый взгляд, ибо по ту сторону проходной смешивались с тяжеловесами национального распила. Стало быть, брокеры на загляденье, комар носа не подточит.
То есть рывок Смоленкова из жирующего Кремля в зацикленный на законности, оттого постящийся Запад, как и спешное заделывании пробоины, могли быть оценены околовластной прослойкой как развенчание мифа о монаршем всесилии и гениальности. Потому, деловито ощупав бока проблемы, ВВП принял рискованное внешне, но в своей сути тщательно выверенное решение, крепившее статус-кво и монарший авторитет: Ушаков остается, хоть и под особым приглядом.
Но не хлебом политики единым. За многие годы президент привязался к Ушакову, как к человеку очень схожего с ним ДНК, внешне русаку из глубинки, экономящему слова и эмоции, но следующему своему слову точно танк. Что, собственно, и стало последней, хоть и наименьшей гирькой, склонившей весы самодержца, озабоченного бессмертием, в пользу Ушакова.
– Юрий Викторович, о перевооружении Хамаса и новом диапазоне ракетных обстрелов, покрывающих центр Израиля и Иерусалим, информация важная, но не первой свежести. Ближе к повестке, – вклинился в пространное вступление советника президент.
– Согласен, Владимир Владимирович, ушел в сторону, – оправдывался Ушаков, – но для пользы дела. Новые ракеты Хамаса буквально шокировали граждан, населяющих район Большого Тель-Авива, наиболее продвинутый сегмент израильского населения, в основном, экономически благополучный средний класс. Качественная подвижка отозвалась расовыми волнениями, современному Израилю неведомыми. Одно из следствий: практически все города Израиля со смешанным арабо-еврейским населением – зона поджогов, битых окон, драк и перевернутых машин. Налицо открытие второго фронта, движимого арабским меньшинством страны. Что куда опаснее Хамаса. Причина: расширение радиуса поражения на сколько-то километров… То есть незначительное технологическое усовершенствование, нами стимулированное, преобразило систему безопасности региона, соотношение сил…
Президент застыл, транслируя, желтый переходящий в красный, если не хуже – упрек в неуважении. Затем нахмурился, как бы переводя язык символов в более доступный формат. Чуть сдвинул лежащую справа папку.
– Да, Владимир Владимирович, одну минуту… – будто расслышал монарший пистон Ушаков. Нечто, перебрав в уме, вполголоса, точно о деликатном, заговорил: – Спаренного удара по Израилю – с севера и юга – не получилось, в то время как Хезболла соглашалась. Безусловно, без военного потенциала Хезболлы, куда продвинутее потенциала Хамаса, эффект не тот, но даже то, что есть – прорыв, слом статус-кво. Иерусалиму еще долго зализывать раны, пока психологические…
– Юра, я дождусь объяснений, из-за чего облом, стоивший нам десятки миллионов? Или мне звать других? При этом куратор операции, объединившей усилия СВР, Минобороны и МИД, именно ты, – брал быка за рога доклада президент. – Израиль хоть и посрамлен, но пока отделался легким испугом. Планировался шах, а вышел предупредительный звонок. Не вышло выскочку на свое место водворить…
