Хаим Калин
Затвори за собой поднебесье
– Ты ведь знаешь, когда… – Глаза Светланы раздались, чуть увлажнились.
Олег подумал: «Страшась разлуки, женщина краше всего: дымчатая бледность, изящество, грация. Так и подмывает заключить ее в объятья и вкушать нежное волнение до утра. А завтра – хоть трава не расти. Вот такие мы, кобели.…»
– Когда – откуда? – нахмурился Олег.
– Что значит откуда? Из Стамбула, разумеется… – Светлана оперлась руками о корму. Ей казалось, что бриз, ласково колышущий на яхте флажки, обходит ее стороной, в то время как тоска, точно помпой, толчками вливается в тело.
– Вылет послезавтра и отложить его не могу… Наверное, второй в жизни раз … – подбавил унынья референт.
– А первый когда? – живо откликнулась Светлана, ничем не выказывая, что только что подавила слезы.
– Когда из Союза с билетом в один конец уезжал. Время было такое… Впрочем, мало что изменилось…Только тебя не было и того, что между нами… Однако вояж в рай отменяется. За пирс, правда, пустили – поплескаться… Время камни собирать, время бросать их за борт… – раскатывал правду души рулевой, правда, с перебором витиевато.
– Рейс послезавтра, а до Стамбула тащится столько… – оборвала монолог иносказаний Светлана.
Рулевой какое-то время безмолвствовал, но по неспокойным глазам угадывалось: он встраивается в тягостный, но осознанный, как неизбежный, формат. В конце концов определился:
– Рулить, по-видимому, не будем – полетим.
– А машину в косметичке спрячем? – ужаснулась пассажирка, зная, что денег у нее – точь-в-точь на вылет из Стамбула домой, ибо билет свой просрочила.
– Юмор – вещь бесценная, но на нем далеко не уедешь. Мы же пока поплывем. – Олег отправился в машинную часть. Спустя минуту мотор яхты взревел, распугав зависших над судном чаек.
Досрочное возвращение «яхтсменов» в пункте проката не прогнозировалось, так что сдать яхту удалось нескоро. Прежде чем заведующий объявился, горе-мореплаватели облазили причал и все сопредельные ангары. Как всегда никто ничего не знал, а точнее, обслуга не говорила по-английски. Следующий сюрприз попортил нервы в регистратуре отеля. Счет за постой проштамповали проворно, равно как и забронировали два билета в Стамбул. Конфуз вышел с заказом билета Светланы в Москву: действуя по шаблону, клерки обилетили из Анталии. Олег пригласил старшего по смене и скорректировал маршрут через него.
В «Hertz» удивились, почему «БМВ» сдают в Анталии, а не, как предписывал ваучер, в Стамбульском аэропорту. Но препятствий чинить не стали – правилами аренды переадресовка не запрещена.
Дальнейшее – рутина, причем крайне утомительная: багаж, такси, досмотр, посадка, взлет, приземление, вновь сумки и опять такси. В лобби стамбульского «Карлтон Риц» ветеран-постоялец и некогда засветившаяся там спутница грешили осунувшимся, опустошенными лицами, будто прибыли из Веллингтона или, по меньшей мере, Бангкока, но никак не Анталии. Впрочем, дела до этого не было никому. Между тем, передавая Олегу ключ, консьерж осведомился:
– Такси на завтра, господин Левин?
– Да, на десять утра – «Ататюрк», – любезно откликнулся гость. – Премного вам благодарен!
Стало ясно: бронь с завтрашнего утра аннулирована.
В номере царил идеальный порядок – даже брошенные впопыхах баулы Светланы аккуратно сложены у входа. Последние полдня влюбленные в основном дремали – в такси, аэропорту, самолете, снова в такси. Стресс навеял сонливость, но на перекладных выспаться не удалось. Оттого недавние отпускники то и дело зевали, усугубляя свой и без того помятый облик. Растерянность, сомнения и гробовая тишина передавали друг другу эстафету. Бесконечная катушка новостей CNN, за которой референт следил по титрам без звука, атмосферу раздрая лишь подчеркивала – немое, хоть и в цвете, кино. Светлана лежала на диване и грустным взором блуждала по стене напротив, игнорируя что экран, что референта.
Восемь по полудню, до расставания в аэропорту – ночь отбыть. Рейсы на Москву и Лос-Анджелес – смежные, с разрывом в четверть часа.
– Время собираться, Олег. Постирать тебе что? – решила напомнить о себе Светлана.
Референт безлико наблюдал репортаж о иракской герилье и, казалось, обращение Светланы прослушал. Но вдруг резко повернул голову и как-то странно уставился на возлюбленную. Ждал то ли разъяснения, то ли собирался с мыслями. Вновь вернулся к просмотру, после чего, глядя строго на экран, отозвался:
– Собраться духом помоги вначале, взгрустнулось что-то мне…
Хлопая ресницами, Светлана приняла горизонтальное положение, спросила:
– Ты поэт?
– Скорее, прозаик, – заявил на полном серьезе референт. То, что вопрос Светланы навеян ритмикой его предыдущей фразы, Олегу и в голову не пришло. Слова с интонацией, видно, склеились случайно.
– Когда прилетишь, что первым делом сделаешь? – все-таки заглянула в будущее гостья.
– Позвоню… – гундосил, точно отрок, Олег
– Матери, подруге? – сузила диапазон ответа Светлана.
– Позвоню тебе, если дашь номер… – улизнул из навязанного адреса референт. Впрочем, не вполне чтобы…
– Позвонишь? – Голос Светланы дрогнул. – Видишь смысл?
– Какой смысл, не знаю, но, как долетела, принято интересоваться, – обрисовал свой интерес Олег.
– Думаешь, когда-нибудь встретимся? – зрела в самый корень Светлана.
– Не убежден, что захочешь меня видеть…
– Иногда кажется, ты не в себе…
– Я действительно не в себе, – страдальчески произнес Олег, – и мне… хреново… по-настоящему… – Скулы на его лице выступили.
– Не грусти… – Светланы обдала ухажера волной взаимопонимания.
Взгляд Игоря скользнул по бару, где одиноко скучала единственная бутылка, непонятно как пережившая бурю выездного русского романа. Живо вскочил на ноги, извлек емкость с посудой, перенес комплект на журнальный столик.
Несколько маневров и влюбленные забрались в ниши для релаксации, каждый в свою. Светлана изящно приподняла ноги, обвила колени руками, после чего поправила халат. Король бензоколонки обосновался на полу, чуть левее ее ног и, откинувшись на спину, плечом соприкоснулся с возлюбленной.
Какое-то время в комнате через ровные интервалы звучал лишь разливаемый «Tullarmore Dew» да плеск минералки, коей Светлана запивала густое зелье. Каждый погружен в себя, поигрывая клавиатурой сокровенного. Оттенки ликов наплывали друг на друга – когда стремительно, а когда смыкаясь или претерпевая синтез. Сладкой боли и парящей, словно чайка, тоски.
Наконец, закинув в себя нужный для размягчения объем, Олег отложил стакан и заговорил:
– Расставшись с женой, думал, впереди простор сладостных открытий и снов. Новизна расшевелила, но в итоге жизнь осталась той же – серой и малоинтересной. Главный же вопрос «Счастье – где оно?» – по-прежнему без ответа. Вокруг внимание, но так, чтобы млеть, таять друг в друге, – кажется несбыточной мечтой. Случайные встречи, забытые назавтра, и даже любовь иногда, опять же случайная, придуманная скорее для гимнастики чувств, чтобы расцветить одиночество. Тут в мою пустоту врываешься ты, твои руки, глаза, твоя стратосфера. Мы тянемся, находим, безумно любим друг друга. Но некая сила расталкивает нас, отторгает. После чего я снова один, в вакууме времени. Да и ты одинока, вокруг тебя ничейная земля, и помочь я ничем не могу.
Олег вдруг резко перекатился, встал на колени перед возлюбленной и, словно в замедленной съемке, погружался в нее, пока не слился совсем. Вскоре раздались звуки, напоминавшие гибрид приглушенных рыданий и причмокивания ребенка. Порывисто дыша, Светлана откинулась на спинку дивана. Ее халат раскинулся рукавами на сиденье и ничего уже не прикрывал.
– Ведь обо мне ты ничего не знаешь… – бормотала в грудь референта Светлана.
Разобрав постель, влюбленные перебазировались в спальню. Время стремительно таяло, перевалив за полночь.
– Знания обогащают лишь духовно…
– Хотелось поделиться, а ты подначиваешь…
– Я располагаю к откровенности? – искренне подивился Олег.
– Есть в тебе какая-то простота… Да и чистый весь, не замаранный, – Светлана пристально взглянула на референта, будто убеждаясь в справедливости оценки.
– Прямо ангел! – выразительно хмыкнул Олег.
– Я много сделала зла, настоящего… – исповедовалась в каких-то грехах возлюбленная.
Эка наивность! Родимых пятен на свете столько, что до скончания века не инвентаризовать. Лучше не начинаться…
– Не понимаю, ты сейчас судья или прокурор? – поморщился референт, казалось, подспудно противясь откровению. Быть может, считал его неуместным в клокочущий эротикой момент.
– Не одному сломала жизнь… – продолжила, невзирая на намек, Светлана.
Референт подтянул ноги, уселся. Привлек Светланину ладонь, поцеловал, после чего с каменной физией молвил:
– Родиться красивой – не вина, а разбитые сердца – не преступление…
– Я продаю ханку, – сообщила Светлана, с укоризной взглянув на референта. Мол, зубы мне не заговаривай…
– Ханка – это производное от «Хана»? – поинтересовался референт.
Ох, уж эти языковеды! Где только розыски свои не ведут…
– Ханка – это героин из Узбекистана, – изрекла, точно выплюнула горечь, Светлана. Под стать выплеску изменилось, обозлившись, лицо. Глаза сузились, казалось, в жестоком самоистязании.
– Так ты pusher… Прости, не знаю, как это по-русски. – Будто не в силах переварить услышанное, Олег несколько раз помотал головой.
– Не напрягайся: «барыга»,– подсказала пушер.
Олег повернулся набок, подпирая левой рукой голову. Пристально обозревал спутницу, но не в осуждении, а, судя по живым глазам, осмысливая, как ее приободрить. В итоге тихо произнес:
– Ты же в разъездах все время…
– Сестра помогает… – приоткрыла преступный сговор пушер. Ее лик резко переменился: ни решимости излить душу, ни самобичевания – все как рукой сняло. Взамен – ползучая маска мольбы: не дави, дай передышку!
– Но у тебя же дети! – не внял призыву Олег.
Светлана вжалась лицом в подушку, несколько секунд молчала. Все же повернулась, откликнулась:
– Причем здесь дети? В неведении они…
– Невольно подставляешь их … – намекнул на невольных заложников опасного промысла Олег.
– Все ты знаешь… не раз уже угрожали… – согласилась вконец обескураженная челночница.
– Света, все из-за денег? – упорствовал докопаться до истины референт.
– А как ты думал? Палец до скончания века сосать да мыкать?
– Другие-то как-то живут…
– Вот именно как-то… тем же детям сколько всего… Жалею, что открылась…
– Открываться – не крысятничать, не жалей…– плел свои самотканые афоризмы Олег.
– Я не только продаю… иногда и вожу.
– Из Средней Азии?
– По России… и даже в Китай.
– Оговорилась, наверное, через Китай в Россию.
– Ничего не оговорилась… – Светлана хотела нечто добавить, но, судя по нахлынувшему отрешению, передумала.
Притих и Олег, смирно вытянув вдоль тела руки. Стеклянные взоры влюбленных устремились в потолок. Казалось, они боятся пошевелиться. Длилось это, правда, недолго. Олег подал голос:
– Между нами все по-прежнему, не изменилось ничего.
Светлана, точно ужаленная, одним махом запрыгнула на колени и прильнула к лицу воздыхателя, страстно целуя. Референт поначалу, как безмолвный сфинкс, выплеск принимал, после чего деликатно прижал возлюбленную к себе. Светлана попыталась было отстраниться, но сдалась на милость умелому любовнику.
В ближайшие четверть часа по стенам скользили спаренные тени – то выписывали чарующие фигуры, то неистовствовали, то сливались воедино. Дивный, подкупающий экспрессией танец сопровождался разноголосицей звуков: шорохи, трения, шепот, стоны. Звуковой фон окреп, обращаясь в крещендо, и, наконец, кульминация. Наступила тишина.
– Знала, что поймешь! Настоящий ты… и еще не трус… – наконец молвила Светлана.
– Не трус – это точно! – живо откликнулся референт. – Где наркотики – там кровь, насилие… Если серьезно, то брось это занятие, брось. Оправданием не служат ни хаос перепутья, где погрязла наша с тобой отчизна, ни одиночество, ни бедность. Поверь мне как человеку, познавшему и бедность, и успех. Жизнь – единственное мерило преуспевания. Остальное: чушь собачья, чешуя. Смерть наркокурьера или наркоторговца даже не расследуют, а финал у всех один – до старости никто не доживает.
Олег запнулся, издавая походящий на спазм ужаса звук.
– Что с тобой?! – опустила ладонь на лоб референта Светлана,.
– Лик смерти… в ресницах застрял – глаза не закрыть. Жуть такая, что не описать…
– Дай приласкаю …
– Да, конечно…
– Сейчас – лучше?
– Лучше, еще как лучше…
Олег проснулся, когда рассвет вовсю дубасил глухую ночь, заполняя спальню платиновыми бликами. Он замер не в силах пошевелиться. Между тем не волшебство рождения дня приковало его внимание, а нежные контуры спавшей рядом пассии. Провалившись в эстетическую нишу, он сантиметр за сантиметром путешествовал по линиям ее тела, не зная устали и печали. Светлана спала, не двигаясь, не двигался и он. Время замерло, физически будто замораживая рассвет. Лишь его набухшие, скользившие по периметру совершенства очи увлажняли воздух, а через него – и плоть Светланы.
Олег незаметно заснул вновь и радугу услады точно занавесил кто-то. Вскоре за ширмой сна обозначился некий господин, чем-то ему знакомый, но пока неузнаваемый. Тот сидел перед мудреным пультом с крутившимися бобинами. На голове наушники, повернут к Олегу спиной. Руки снуют по кнопкам, регулируя что-то. Движения – ладные, полуавтоматические. Со временем они ускорились, подсказывая: сеанс заканчивается. Наконец оператор встал на ноги, небрежно отключил последний датчик. Олег увидел, что повернувшийся к нему анфас, не кто иной, как Джеффри, зам. начальника службы безопасности «Стандарт ойл». Их взгляды встретились. Джеффри улыбнулся, но улыбка отнюдь не дружественная, а надменно-победоносная. Растворяясь, Джеффри помахал Олегу рукой. Цепко держал в ней бобину с пленкой.
По пути в аэропорт влюбленные не проронили ни слова, ибо каждого из них загарпунил свой комплекс. Перекинувшись в прошлое, Олег отчаянно спорил с мамой. Когда-то, в юности, поддавшись ее нажиму, бросил без памяти влюбленную в него девушку, которую, наверное, любил и сам. Будущего для смешанной пары мать не видела, считая, что семейное счастье – удел людей одной крови.
В последнее годы он не раз возвращался к тому проступку, как ему ныне виделось, неискупимому предательству с его стороны. Но, в общем и целом, ни о чем не жалел. Ретроспектива достигнутого им на Западе, по экономическим меркам, – настоящая латифундия, хоть и стоившая адского труда, гасила колики зуда совести. Ничего подобного, он внушал себе, на родине достичь не смог бы, даже с учетом свершившихся там преобразований.
Как и Олег, Светлана копалась в днях давно минувших: переживала горечь подмочивших отрочество слез – в школьные годы считалась дурнушкой. Расцвела нежданно-негаданно, после семнадцати, причем так ярко, что одноклассники порой проходили мимо, не узнавая. Но слезы не забылись и с возрастом все чаще напоминали о себе, предвещая скорую осень, а за ней – и зиму бабьих лет.
Кассу бронирования пассажиры искали недолго и, получив билет в Лос-Анджелес, двинулись на регистрацию. Выглядели ужасно: меловые, напряженные лица, заскорузлые, неприкаянные жесты – несть им числа.
Минуты три Олег вносил в свой аппарат номера телефонов Светланы – руки и мысли скрючились. Долго искал и визитку. Найдя, просунул в сумку возлюбленной. Сбивчиво, эмоционально заговорил, по виду, оправдываясь или нечто втолковывая. Светлана, казалось, не слушала, будто отупев от перегрузок. Застывшие черты, растрепанная копна волос, полный душевный цугцванг.
Все же в секторе посадки их лица ожили, мало-помалу возвращая естественный оттенок. Воскресла и свобода движений, скинули невидимые путы чувства. Тонко сопереживая драму, они сомкнулись ладонями и ласкали друг друга кончиками пальцев. Казалось, капилляры льнули, переплетаясь в пароксизме обожания.
Сновавшие взад-вперед пассажиры их не замечали – кресла пары заслоняла массивная колонна. Киоскерша случайно взглянула в их сторону, да так и застыла, бросив прежнее занятие – просмотр мыльной оперы. Вскоре потянулась за платком – роса умиления размывала макияж.
Вновь взоры влюбленных застыли, выказывая затмение, пустоту. Лишь убеленный сединой знаток человеческих душ мог распознать окунувшуюся в вечность грусть и, видно, кое-что другое…
Осциллограф референта очнулся, воспроизводя ломаную звуков. Голоса по всему периметру, а точнее, один голос, тиражируемый множеством громкоговорителей. Поначалу гудеж забавлял, и губы даже искривились в подобии улыбки. Позже лик отяготился раздумьем, но не основательным, так – чуть-чуть. Наконец Олег расслышал свою фамилию, повторявшуюся неким центром каждые тридцать секунд. Переварив открытие, чертыхнулся про себя: «Знаю, что Левин, чего распинаешься?!»
Между тем интерес к именам собственным резко пошел в гору, когда зазвучала фамилия Светланы, и тоже через небольшие интервалы. Здесь Олег озадачился: «А почему?» И, наконец ощутив под собой бренную землю, вник: их разыскивают как пассажиров, не поднявшихся на борт и задерживающих вылет лайнеров.
Увлекая Светлану за руку, Олег вскочил на ноги и бросился на посадку, минуя колонну, давшей их любви последний приют. Из последних мгновений запечатлел лишь скользнувшую по плечу головку возлюбленной и изумленные глаза клерков предполетной регистрации.
Неким верховным посылом – маршруты посадки рядом, слепят спаренные табло. Здесь, бессловесно разделившись, каждый проследовал в свой рукав – «Москва» и «Лос-Анджелес». Выхватив контрольные талоны, регистрации даже не пожелала счастливого пути.
Тем временем громкоговоритель продолжал долдонить их имена, но уже без интервалов, через запятую. Должно быть, экономил время или глушил финал мыльной оперы, которую уже никто не смотрел…
Глава 14
– У нас тревожные вести, эфенди*, – докладывал премьер-министру глава службы безопасности Турции Юнус Тарик. – Переговоры между «Стандарт Ойл» и Баку сорваны, позавчера обе делегации покинули Стамбул. В эти минуты вылетает последний янки, задержавшийся пока неясно зачем, уточняем… Полный провал, господин премьер-министр. Азербайджанцы сели в галошу, своих обязательств не выполнив.
– Обязательства перед кем, Юнус? – прервал жреца тайных сношений глава правительства Ахмет Бали.
– Разумеется перед нами, эфенди…
Премьер принял пугливо-недоуменный вид, что на Востоке может означать что угодно – целый букет диаметрально противоположных намерений: от пламенного одобрения до замысла сгноить. А каким «цветком» одарят, ломай, обильно потея, голову…
Тем временем Юнус Тарик безостановочно моргал, хоть и застыл, точно статуя. Вскоре доморгался до того, что опавшая ресничка застряла в глазу, доставляя дикое неудобство. Удалить ее он не решался, дабы не нарушить высокого присутственного места этикет. Как-никак в штаб-квартире отца нации, его непосредственного работодателя. Вследствие чего правым глазом мигал пуще прежнего, а левым – пялился что есть сил. Чем-то напоминал обретающего зрение циклопа, разумеется, на второй, прежде отсутствовавший глаз.
– К чему вы клоните, Юнус, не пойму… О каком, вернее, чьем провале речь? Если подчиненной вам службы, то за самокритичность хвалю. Но тешить себя комплиментами не советовал бы. Признание разведчиком ошибки сказывается разве что на размере выходного пособия, случись облагодетельствуют таковым…
– Эфенди, я о другом! Не до маневров сейчас – горит! Всех поставить на ноги! – причитал прозревавший в диких муках циклоп-визитер. Правая рука дернулась к больному глазу и нервически терла веко, обузу лишь усугубляя.
– Что за паника, Юнус? И что у вас с глазом? Нервы шалят? – вытянул губы премьер, будто от брезгливости.
Получив добро на профилактику, хоть и опосредованное, директор TIO* извлек из кармана платок. Прислонил его к глазу, останавливая слезовыделение. Легким пальпированием сдвинул помеху – полегчало. Вскоре гарант безопасности и единомыслия воспрянул, придвинулся к столу. Рассеянно водил головой, словно вспоминая, он должен ответить или черед шефа. Ни к чему путному не пришел и остановился на промежуточном варианте – откашлялся.
– Вот что, господин директор… – возобновил беседу премьер, пристально всматриваясь в главу разведки. При этом особо не тревожил, ибо, судя по прищуру, объект его интереса – раскрасневшийся, все еще слезящийся глаз. – Какова перспектива сбоя, то есть, насколько наша задача под угрозой?
– Не знаю, что и ответить, эфенди…На поле явный избыток игроков. Кстати, как по мне, и двадцать два – перебор. У нас же – сразу четыре состава. Причем, включая вратарей, каждый за самого себя, – развел руками Юнус Тарик.
– Подождите, куда вы клоните? Что, решения нет? Белый флаг на балкон? – семенил в мыслях и чувствах премьер-министр.
– Я бы так не сказал… только предстоит изнурительная, чреватая непрогнозируемым финалом борьба. Признаться, не тянет вляпаться, не говоря уже поджигать фитиль. Дело не в выходном пособии, эфенди, головы лишиться – раз плюнуть! – Юнус Тарик блеснул белками, да так, что сплавил «занозу» и до конца аудиенции о ней не вспоминал.
Премьер задумался, невольно переносясь в истоки проекта «Каспийское море – Тбилиси – Джейхан». Лицо благостное, взгляд безмятежен, хоть и обращен в самого себя. Мысли наплывают друг на друга, но не хаотично, а сливаясь в хронологическую цепь.
«Тогда, год назад, мы разыграли даже не спектакль, а целое геополитическое шоу, умудрившись потеснить Вашингтон. Янки столь уверовали в свое могущество, репутацию мирового арбитра, что конкурентов поначалу не воспринимали всерьез. Мол, куда всем вам до нас, цитадели капитала и технологической Мекки, кишка тонка.
Разгром Саддама им влетел в копеечку, ни одного политического дивиденда не явив. Вот и накинулись на авантюрный проект – хоть как-то оправдаться перед общественностью. Смех и грех! Нарочно не придумаешь: тянуть нефтепровод через снедаемую террором, управляемую законами военного времени страну. Русских даже переплюнули! Поворачивая реки, те хоть сомнительную, но все-таки научную базу подводили. На что рассчитывали янки – ума не приложить. Кто в иракский зверинец сунется? Ан нет, за дураков держали всех, до последнего звонка…»
– Ладно, Юнус, – поднял голову премьер, – получается, американцы пронюхали, коль снялись полным составом?
– Разумеется, только проблема не в них, американцы давно статисты. По крайней мере, с тех пор, как подписаны секретные соглашения. С нами – об аренде турецкой территории под нефтепровод, с «Лупойлом» – подряд на его прокладку от грузино-турецкой границы до Джейхана. Только что выяснилось, что у русских был свой интерес в затягивании азербайджано-американского рандеву – черепаший режим переговоров «Лупойлу» явно в жилу. Но какой именно интерес, установить не удалось. Так что, гоняя по кругу, бакинцы, оказалось, подыгрывали и нам и им, посасывая вымя у обоих, а точнее, у троих. Чуть не забыл корову-рекордсменку – американцев. Мы-то рассчитывали, что русские сами разорвут контракт, видя как бакинцы тянут резину, промышляя шантажом. Одним словом, требуется ваше вмешательство, эфенди. Убедите Баку русский состав отцепить…
– И не подумаю! – взорвался премьер. – Они и вправду не могут – прямой вызов Москве. Все, на что удалось их склонить, – хитроумную игру с туманной перспективой одностороннего разрыва русскими! За одно это скормлено уступок целый воз. Казна не поощрительный фонд для хапуг, мы – не американцы.
– Тогда не знаю, эфенди, – обдал тоской Юнус Тарик. – Пусть Объединенная комиссия по трубопроводу и расхлебывает кашу – те, кто ее заварил. Не кто иной, как они, проморгали элементарное…
– Тому есть оправдание, Юнус! – зло перебил госбезопасность премьер. – Нам позарез нужен был нефтепровод, а точнее – те сотни миллионов за аренду, который он принесет. Само собой подразумевалось, что генподрядчик турецкого участка – местная компания. Мы так торопились связать азербайджанцев арендным договором, что не включили параграф о строительном эксклюзиве. Бакинцы нашим промахом и воспользовались. Не успели мы и опомниться, как азербайджанцы торганули к своей выгоде и этим, выхватив из-под нашего носа лакомый кусок. Совершенно ясно: дипломаты, прочие госструктуры свои возможности исчерпали. Слово за вами, Юнус. «Боташ», наш строительный концерн, уже перевооружается, закупая суперсовременное оборудование. Правительство оказало посильную помощь, выдали льготные ссуды и банки…
Госбезопасность потупилась и, казалось, глубоко ушла в себя, но не в осмыслении неких фактов, а отгораживаясь. Мол, как мне все надоело – куда бы податься, прочь…
– Я, признаться, ожидал от вас другого, – тем временем продолжал премьер, – по крайней мере, не призывов драпать от застукавшего на горячем любовника, в панике натягивая на голую задницу штаны. Рассчитывал, на трезвый, взвешенный подход. Здесь не драмтеатр, Юнус. Мы на бойне, именуемой «Мировая политика». Кроме нас с вами, турецкий полумесяц там некому защищать. По ее немудреному уставу оттяпать от наших ляжек кусок пожирнее – в порядке вещей. Кроме того, если благоверная купила несвежую баранину, не повод с ней разводиться. Следующий раз на рынок разумнее сходить самому, на худой конец, прихватив, как подмогу, любовницу.
– Верно вы подметили «любовница», – совсем тихо проговорил Юнус, перебивая. – Ведь известно, как по законам шариата обойдутся с ней…
Премьер хлопнул ладонями по столу и, скользя по столешнице, надвигался корпусом. У самого края остановился и скорее прошипел, нежели произнес:
– У вас есть, что предложить мне господин без пяти минут экс-директор или нет? Злоупотреблять своим временем не дозволю.
Госбезопасность вперилась в циферблат, будто физически поглощая бег времени из оставшихся ей трехсот секунд, после чего, все еще глядя на стрелки, спокойно откликнулась:
– Не думаю, что русские завезут все стройматериалы, большую часть закупят у нас. О качестве я позабочусь… Не поможет – теракт на первом километре, якобы затеянный курдами… Струхнут, как пить дать струхнут и смотают удочки.
Юнус Тарик оторвал взгляд от часов, но на премьера не перевел – уткнулся в приставной стол, примыкавший к главной столешнице страны.
Ахмет Бали подхватил почин низкого профиля: сгорбился и беззвучно шевелил губами. Но вдруг, казалось, неожиданно для самого себя, произнес: «Свободны, Юнус». Потянулся к лежавшей слева от него папке.
Премьерский лик резко оживился, передавая удовлетворение и позыв остаться наедине. Уходившему визитеру даже вслед не посмотрел. Весело морщился, косясь на селектор.
У двери Юнус Тарик чуть обернулся, запечатлевая метаморфозу, сотворившуюся с его работодателем. Подумал: «Куда премьер позвонит, даже я не знаю. Но понадобься козел отпущения, сдаст меня с потрохами – местной Фемиде, а то и в Гаагский трибунал».
Глава 15
В бизнес-классе было пусто, впрочем как в мыслях и рецепторах. На заказ третьей двойной порции принесли не початую «Black Lable» – ухмыльнувшись, Олег легким кивком поблагодарил. До Нью-Йорка ее хватило – и тебе ни террористов, ни отказа двигателей, ни самокопания в души склизкой чехарде. Взамен – событийная анемия и заливка всех резцов с провалом в сон через рваные, как тучи, интервалы. Как поменял в «Кеннеди» борт, помнил лишь отчасти, после чего в основном спал. Сон на руку – как-никак шестнадцать часов неба, да целые сутки в дороге.
В LAWA* встречал смутно знакомый заправщик – был командирован Джерри для извоза и переноски багажа. По пути домой позвонил маме, еле упросив перенести встречу на завтра. Поговорил и с Джерри. Уловив неровный слог, компаньон оборвал на полуслове:
– Тебе нужен отдых, завтра поговорим. Заеду.
Покопался в мобильном, извлек на экран Светланин номер, отправил в набор. Разницу в часах представлял слабо, но по ту сторону ответили. Абонент, должно быть, свояк Светланы:
– Слушаю!
– Здрасьте, Светлану можно? – робко попросил Олег.
– А ее нет, – неприветливо буркнула трубка.
– Как нет, не приехала? – дался диву калифорниец, прибывший строго по расписанию.
– Она редко докладывает. Ты, собственно, кто? – пророкотала линия.
– Олег.
– С нефтебазы? – чуть смягчил тональность собеседник.
– Можно так сказать… – нехотя признался Олег, дивясь про себя: «Надо же, как успела?! Дома-то нет…»
Атлантические вояжи – в который раз проверено – мыслительные способности обнуляют. Сколько Олегов должно развестись на Земле Русской, чтобы нефтебазу от заправки отличить?
– Так с нефтебазы или «можно так сказать»? – спохватился совсем не свойский «свояк».
– Перезвоню позже, до свиданья… – Олег дожидался здравницы в ответ, не разъединяясь.
Но не дождался. Зато глухо донеслось: «Как вдолбить Светке: не давай каждому мудаку номер! Не справочная мы…»
Вдруг Олега пронзил властный, безрассудный импульс: стереть напрочь Светланин телефон, похерив тем самым связь с миром, где он существует. Кинулся было к аппарату, когда услышал:
– Не знал, босс, что вы русский. Никогда бы не подумал…
– Теперь будешь знать, Роджер. Не держи зла, если кличут иначе, – бесстрастно откликнулся босс, останавливая руку.
– Роджер, босс, Роджер, разве вы путаете… – протянул не только октанового нюха заправщик.
Пока авто мерило перекресток за перекрестком, Олег мотал головой, не без интереса рассматривая милые душе пейзажи. В какой-то момент он споткнулся: «Чего это я давеча психанул?» Но «перемотка» спьяну стопорилась, хотя и тужилась, скрипя, порой. Между тем еще порядком беспокоил чей-то хамский, слонявшийся по периферии голос, но после щедрого забора дома «Glenfiddich» последние очажки рассудка, дотлев, погасли.
Проснулся отягощенный продуктами распада, но, приняв душ, несколько взбодрился и мало-помалу стал приходить в себя.
Резко прозвенел телефон, защемляя нежный нерв реабилитации. Олег скривился, подумав: «Очухаться не дадут!»Но взглянув на часы, сообразил: мама, кроме нее, некому. Проворно перевернулся в кресле, доставая аппарат с журнального столика. На экране и в самом деле мамин номер.
– Да, мама. Доброе утро.
– Вся извелась… как можно? – не вняв призыв к добру, начала день с нагоняя мать.
– Что можно, мама? – уточнял Олег.
– Так мучить, – обозначила весьма расплывчатую претензию прародительница.
– Что я сделал? – оправдывался вновь прибывший, теряясь в догадках: до приезда или после?
– Обещал приехать… с утра пью валокордин… – всхлипнула старушка.
Олег вскочил на ноги и босиком, позабыв обуться в тапки, устремился в прихожую. Но спустя несколько шагов остановился и, нервно почесывая ступней одной ноги икру другой, занялся корректировкой:
– Мама, валокордин был в России, ты пьешь что-то другое. К тому же сейчас лишь девять, в чем я виноват?
