Джеймс Гринвуд
Маленький оборвыш
Глава XXIII
Сцена более страшная, чем все представления, какие я видал на Шордичском театре
– Воротись, – кричал мне Нед Перкс – воротись, коли я тебя зову! Если ты не остановишься и не перестанешь кричать, я сверну тебе шею!
Как я мог остановиться? я был вполне убежден, что мистер Бельчер убийца и вполне верил, что Нед Перкс свернет мне шею. Я бежал, едва переводя дух, но все-таки успев несколько раз крикнуть: «караул», беспрестанно спотыкаясь и шлепая по жидкой грязи дороги. Вдруг раздался свист мистера Перкса, а затем топот гнедой. Конечно, на лошади они меня в минуту догонят. Дрожа от страха, я залез в канаву и лег там на живот. В канаве была вода, так что я должен был подпираться локтями, чтобы держать лицо над водой. Густая трава и кусты росли с обеих сторон её и должны были совершенно закрывать меня от глаз прохожих по дороге. Через несколько секунд Нед Перкс добежал до того места, где я лежал, и мистер Бельчер нагнал его в телеге.
– Поймали? – тревожно спросил он у Неда.
– Да, он не мог далеко убежать, – отвечал тот. – Удивительное дело! Что это с ним сделалось!
– Надо его скорей поймать, Нед, – сказал хозяин – он может выдать нас, он все открыл, смотрите сюда!
Он навел свет фонаря на телегу и верно показывал Неду разрезанный мной мешок.
– Ах, проклятый мальчишка! – вскричал Нед – ну, вы не беспокойтесь, хозяин, я с ним разделаюсь! Погоняйте лошадь, а я побегу, держась за край телеги; мы его вмиг догоним.
К моей невообразимой радости совет мистера Перкса был принят, и я услышал удаляющийся стук копыт гнедой лошади. Но что же мне было делать? Если я побегу вперед, я могу их нагнать, если побегу назад к Лондону, они меня скоро нагонят.
В недоумении я вылез весь мокрый из канавы и взобрался на дорогу, как вдруг из-за кустов вышел человек и положил мне руку на плечо.
– Что случилось, мальчик? – спросил он. У него был с собой фонарь, и он направил на меня свет его; сам он был высокий мужчина в косматом пальто, в шляпе с широкими полями и с ружьем в руках.
– Отчего у тебя лицо в крови? – продолжал он спрашивать. – Кто тебя засадил в канаву? Не те ли молодцы в телеге, а?
– Нет, сэр, – дрожащим голосом отвечал я – я сам залез в канаву, не выдайте меня им, сэр, они убьют меня, они убийцы.
– Как убийцы? Что такое? – с удивлением спросил лесничий (человек, встретившийся мне, был лесничим).
Я рассказал ему, что видел в таинственном мешке.
– Куда же они теперь поехали? – спросил он, видимо сильно взволнованный моим рассказом.
– Они поехали в погоню за мной, сэр, – отвечал я – они скоро вернутся, им надо ехать в Лондон, на улицу Уикзенд, там живет мистер Бельчер, сэр.
– А! Ну, если это правда, мы им приготовим славную встречу!
Лесничий взял меня за руку, перескочил опять через канаву, вошел в небольшую рощу около дороги и несколько раз нетерпеливо свистнул. Минуты через две к нам подошел другой лесничий с двумя огромными собаками. Я должен был ему повторить историю с мешком.
– Ну, они от нас не уйдут! – суровым голосом проговорил он.
Собаки бросались на меня и одна уже схватила меня за панталоны.
– Куш! – прикрикнул на них второй лесничий. – Садись сюда, мальчик! Дюк и Слот! Стерегите его!
Я сел на землю, а обе собаки стали подле меня, и я видел по глазам их, что они не позволят мне сделать движения.
По дороге раздался стук лошадиных копыт, слышно было, что лошадь гнали во весь дух.
С того места, где я сидел, я ясно видел дорогу сквозь ветви кустарников; я заметил, что один из лесничих вышел на средину дороги и стал там, где должна была проезжать телега. Шум колес слышался все ближе и ближе, наконец они подъехали совсем близко, и вдруг раздался ружейный выстрел. Я от страха закрыл на минуту глаза и когда снова открыл их, глазам моим представилась следующая картина: гнедая взвилась на дыбы и ее с большим трудом удерживал под уздцы один из лесничих, другой освещал своим фонарем телегу и перепуганных трубочистов; Нед Перкс размахивал палкой кнута и кричал, грозя размозжить голову человеку, удерживавшему лошадь; мистер Бельчер притворялся спокойным.
– Что вам надобно, ребята? – говорил он лесничим – если вы разбойники, так с чего же вы вздумали нападать на бедных трубочистов? Убирайтесь-ка без греха, пустите лошадь, не то она может убить вас!
– Именем королевы мы вас арестуем, – произнес торжественным голосом лесничий, державший фонарь.
– Арестуете нас? Вот-то штука! Да за что же?
– За убийство. У вас в телеге лежит тело убитого человека!
– Все пропало! Бегите, Бельчер! – вскричал Нед и одним прыжком перескочил через край телеги. Мистер Бельчер последовал его примеру, но едва он ступил на землю, как лесничий нанес ему прикладом ружья такой сильный удар по голове, что он упал за мертво. Нед Перкс между тем бросился бежать и прямо в мою сторону; он, вероятно, наткнулся бы на меня, если бы крик ужаса, вырвавшийся из груди моей, не заставил его остановиться. Тогда он взглянул на меня, и на лице его выразилась злобная радость. Он поднял большую железную палку, которую унес с собой из телеги, и готовился нанести мне смертельный удар. Но собаки верно поняли данное им приказание стеречь меня. Прежде чем палка успела опуститься на мою голову, они набросились на него, повалили его на землю и крепко держали одна за руку, другая за шейную косынку.
Лесничий, державший лошадь, быстро подбежал к нам, и, не говоря ни слова, ловко скрутил по рукам и по ногам Перкса.
– Мой готов! – вскричал он затем, подбегая к телеге – а ты, Том, осмотрел? что тот бедняга? Он в самом деле мертв?
Том занят был все время подробным рассматриванием телеги.
– Да, он мертвый, – отвечал он: – он, должно быть, умер по крайней мере с неделю тому назад.
– Как с неделю? Может ли быть! Что за злодеи!
– Злодеи-то, пожалуй, только уж никак не убийцы, Джо. Они никого не убивали, они только вырывали мертвые тела. Видишь, у них тут в мешке разные инструменты, буравы, лом, лопаты. Ну, все равно, им и за это славно достанется. Пособи-ка мне уложить их в телегу, мы свезем их в Ильфорт, там их рассудят.
– А что другой молодец связан? – спросил Джо, слезая с телеги.
– Он, я думаю, еще не очнулся от моего удара, впрочем, для большей безопасности, конечно, лучше его перевязать.
Джо обошел вокруг телеги до того места, где за несколько минут перед тем лежал без чувств мистер Бельчер, и вскрикнул от удивления:
– Да он ушел! Его нет!
Это была правда. Холодный дождь вероятно оживил мистера Бельчера, и он бежал, унеся с собой одно из ружей, оставленных лесничими подле телеги. Преследовать его в темную, дождливую ночь было невозможно.
– Нечего делать, свезем хоть одного! – сказал лесничий Том.
Они подняли с земли мистера Перкса, уложили его на дно телеги и сами сели в телегу.
– Позвольте мне лучше бежать рядом с телегой, – попросил я, боясь садиться подле Перкса, смотревшего на меня со страшной злобой.
– Пустяки, – тебе нечего бояться, – отвечал Джо, втаскивая меня в телегу – он не посмеет и пальцем тебя тронуть!
Он втащил меня в телегу, ударил кнутом по лошади, и мы поехали в Ильфорд, находившийся от нас на расстоянии двух миль.
Перкс действительно не тронул меня пальцем, но он сделал хуже, он напугал меня чуть не до полусмерти.
– Джим! – крикнул он, едва мы отъехали несколько шагов.
– Не отвечай ему, – посоветовал мне лесничий Том.
– Джим, – продолжал Перкс, – ты слышал, хозяин ушел и ружье с собой захватил. Не знаю, много ли ты наболтал, только больше не болтай!
– Садись сюда, вперед, мальчик, – сказал лесничий Джо – тогда тебе не слышно будет, что он говорит.
Я с удовольствием сел подальше от Перкса, но он кричал так громко, что я услышал бы его, если бы находился на другой стороне дороги.
– Джим! – говорил он – помнишь, что тебе обещал хозяин, если ты когда-нибудь проболтаешься насчет его работы? Он свое слово сдержит, ты в этом будь уверен. Может быть, пройдет неделя, пройдет две, а он все-таки не забудет своего обещания. Ты не надейся, что закон тебя защитит, закон за всем не усмотрит, и хозяин может вмиг сделать с тобой то, что говорил. Ты будешь лежать на постели за сто миль отсюда, дверь будет заперта на замок, труба будет закрыта железными решетками, и вдруг ты проснешься и увидишь, что он подходит к тебе, подходит, чтобы сделать то, что обещал. Ты это помни и, смотри, будь осторожней.
Лесничие нарочно громко говорили и стучали ногами по дну телеги, чтобы я не слышал Неда. Но я слышал каждое его слово, и на меня напал такой ужас, что я чуть не бросился из телеги прямо под колеса.
Моим покровителям хорошо было говорить: «Не слушай его, мальчик, он нарочно хочет запугать тебя; тебе нечего бояться, если ты скажешь всю правду в суде». Они не знали мистера Бельчера, они не знали, чем он грозил мне, в случае, если я проболтаюсь, и какой у него был при этом вид, «Тебе нечего бояться!». А кто же защитит меня? Неужели те полицейские, от которых я бегал всю жизнь; вдруг станут моими лучшими друзьями? Да если бы даже это случилось, разве они могут каждую минуту стеречь меня? Во время нашего разговора за ужином, мистер Бельчер ясно показал мне, как мало времени нужно, на то, чтобы задушить мальчика. Кроме того, когда я узнал, что хозяин вовсе не убийца, во мне явилось сомнение, не глупо ли я сделал, выдав его; я раскаивался, что заварил эту кашу, и решился последовать совету Неда и болтать как можно меньше, когда меня позовут к судье. Это решение я удержал во всю остальную часть ночи, хотя мне пришлось вынести очень тяжелое испытание. Когда прошла первая тревога в полиции, когда труп в мешке отвезли в дом для усопших, когда полицейский инспектор допросил Неда и отослал его в арестантскую, я очутился в приемной комнате полицейского дома, окруженный целой толпой полицейских. Все они собрались около меня, все были необыкновенно ласковы и разговорчивы; они задавали мне разные вопросы, угощали меня кофе, дали мне надеть: сухое платье, налепили мне кусок пластыря на лоб, которой я сильно ссадил, выскакивая из телеги. Мне показалось даже, что, пожалуй, полицейские в самом деле могут сделаться моими друзьями, но слова Неда Перкса, что «закон за всем не усмотрит» звучали в ушах моих и заставляли меня держать себя крайне осторожно. Инспектору полиции хотелось, главное, узнать адрес мистера Бельчера; Джозеф объявил, что я сказал ему адрес, но что он забыл; я также твердо стоял на том, что совершенно забыл адрес, и ни за что не соглашался сказать его. Тогда инспектор, обращавшийся со мной до тех пор очень ласково, вдруг сделался суровым и строго заметил мне, что завтра меня заставят говорить. Я не поверил ему, а между тем дело вышло так, как он предсказывал.
Глава XXIV
Я убегаю от закона и его исполнителей, чтобы избавиться от страшных последствий своей болтовни
На другой день мистера Перкса и меня привели в суд для допроса. Должно быть, судьи уже знали о моем намерении как можно меньше говорить, и один из них, седой, в зеленых очках, принял меня так сурово, что на меня сразу напала робость. – Смотрите на меня, мальчик! – вскричал судья, ударив рукой по столу так громко, что у меня захватило дыхание.
Я взглянул на него и струсил еще больше; он смотрел прямо на меня своими зелеными глазами, а двадцать полицейских покорно стояли вокруг, готовые повиноваться малейшему его знаку.
– Не смотрите на арестанта, мальчик (в это время Нед Перкс кашлянул и я обернул голову в его сторону), смотрите постоянно сюда! Понимаете вы, что значит давать присягу?
Моульди, особенно любивший разговоры, касавшиеся суда, объяснил мне это, и потому я отвечал:
– Это значит целовать евангелие и клясться, что если соврешь, так будешь наказан.
Глаза мои были прикованы к уставленным на меня зеленым очкам, так что у меня навернулись слезы, как будто я смотрел на солнце.
– Да, если вы, давши присягу, соврете, – все тем же строгим голосом сказал судья – вы будете строго наказаны, вас сошлют за море в каторжные работы. Приведите его к присяге, экзекутор, а вы, подсудимый, не смотрите на свидетеля, пока его допрашивают.
Как мог я не говорить при таких условиях? Судья был такой бедовый человек. Он, казалось, знал все дело и предлагал мне такие вопросы, в ответ на которые я волей-неволей должен был подробно рассказать ему все дело. Я рассказал все: как я ушел из дому, как миссис Уинкшип поместила меня к мистеру Бельчеру, какой разговор у меня был с Сэмом по поводу чистки церковных труб, словом все, до той самой минуты, когда, испуганный появлением белой руки, я выпрыгнул вон из телеги. После меня лесничие Томас и Джозеф дали свои показания, и затем решено отложить дело на неделю, чтобы полиция успела поймать мистера Бельчера и его также представить на суд.
– Мальчика всего лучше отправить домой к родителям; кто поведет его, тот пусть построже внушит отцу его, что через неделю непременно надобно опять представить его сюда! – сказал судья в зеленых очках.
Суд занялся другим делом, а я вышел на улицу вместе с лесничими и несколькими полицейскими. Они потолковали о чем-то между собой, и все вместе вошли в соседний трактир, а я, едва сознавая, что делаю, поплелся вслед за ними. Я был совсем ошеломлен; ошеломлен не ослепительным блеском зеленых очков, не тем, что мистера Перкса опять повели в арестантскую, нет, меня ошеломили ужасные слова: «Мальчика всего лучше отправить домой к родителям!» Эти слова довершили беду, какую я на себя навлек тем, что вмешался не в свое дело. «Лучше отправить домой!» Лучше, чтобы я явился к отцу с полицейским, который расскажет ему о моих отношениях с гробокопателями и о том, что меня поместила к ним, ни в чем не виноватая миссис Уинкшип! Да он просто убьет и меня, и бедную старуху! И этим-то я отблагодарю ее за её доброту! Нет, это слишком ужасно! Этого не должно быть! Я должен сделать что-нибудь, чтобы предотвратить это несчастие, и я сделаю, непременно сделаю, хотя бы для этого мне пришлось ослушаться страшного судьи в зеленых очках. Мне необходимо было ускользнуть от моих теперешних сторожей, выбраться из Ильфорда и спрятаться в каких-нибудь лондонских закоулках. Я говорю: от моих сторожей, но на самом деле меня, казалось, никто не стерег. Я попробовал выйти из той комнаты, где лесничие и полицейские пили пиво, они не обратили на меня внимания, я вышел на двор, затем на улицу никто не преследовал меня, значит – я могу уйти без помехи. Но я знал, что полицейские народ хитрый, что они следят за всяким исподтишка, и потому решился возвратиться, посидеть несколько времени в распивочной и послушать, о чем там говорят. Оказалось, что полицейские говорили обо мне.
– А, вот и он! – заметил один из них, когда я вошел – ты бы держался поближе к нам, мальчик, а то, пожалуй, тебя схватит тот молодец с ружьем.
Это, должно быть, была шутка, потому что другой полицейский и лесничие засмеялись.
– А что, мальчик, – спросил один из полицейских – рад ты будешь домой попасть и избавиться от всех опасностей?
Я знал, что если я скажу, что не хочу идти домой, то полицейский станет особенно строго присматривать за мной. Поэтому я отвечал:
– Конечно, я буду очень рад, я бы хотел поскорей пойти домой, теперь уж я больше не убегу.
– Ты знаешь дорогу отсюда домой?
– Отлично знаю, сэр; можно мне сейчас идти?
– Нет, ты не можешь идти туда, пока я не освобожусь от своих занятий и не сведу тебя; это будет часа в четыре, когда кончатся заседания в суде. Но ты не должен непременно сидеть здесь, ведь ты не арестант, а свидетель; ты можешь пойти в полицейский дом, там посидеть, или просто погулять по улице; только не заходи далеко.
Я едва мог удержаться от выражения моего восторга при этих словах полицейского. Я не арестант, я свидетель и могу гулять!
– Благодарю вас, сэр, – произнес я и вышел из трактира с беспечным видом прогуливающегося человека. Тихими, неторопливыми шагами пошел я по Ильфордской дороге, которая вела прямо к Лондону. Я переложил шиллинг, подаренный мне мистером Бельчером, из моих мокрых лохмотьев в карман сухого и удобного платья, данного мне в полицейском доме. На этот шиллинг я решил взять себе место в первой попавшейся телеге, которая будет ехать в Лондон. Счастливый случай избавил меня от этого расхода. Как только я завернул за угол улицы, так что дом суда скрылся от глаз моих, меня догнал экипаж, запряженный парой лошадей, с очень удобными запятками, не утыканными гвоздями. Я ловко вскочил на них и помчался к Лондону с быстротой десять миль в час. Я проехал через большой и малый Ильфорд, доехал до самого Майль-Энда, но тут должен был сойти со своего удобного экипажа, благодаря низости одного мальчика моих лет; ему также хотелось прокатиться даром и, видя с досадой, что на запятках нет места, он стал требовать, чтобы кучер согнал и меня. Кучер, завязавший в это время интересный разговор с лакеем, сидевшим на козлах, был, вероятно, вовсе не благодарен маленькому негодяю, однако, послушался его и согнал меня. Я был так рассержен на дрянного мальчишку, что не мог отказать себе в удовольствии надавать ему тумаков, хотя эта задержка в пути могла быть опасной для меня.
Конец дороги мне пришлось сделать пешком; несмотря на то, я часа в два был уже около Уайт-Чепеля. Я совсем не знал этой части города, но под Арками я познакомился с несколькими мальчиками, пришедшими оттуда и рассказывали, что это самое глухое место Лондона. В моем настоящем положении мне именно нужно было глухое место со множеством проходных дворов и извилистых переулков; первым и величайшим моим желанием было укрыться на несколько времени, пока кончится несчастное дело о похищении трупов и тогда… Впрочем еще рано думать о том, что будет тогда; надо позаботиться, о том, что делать теперь. Через какой-нибудь час ильфордский полицейский дом начнет обо мне беспокоиться, меня станут разыскивать, и потому мне прежде всего нужно куда-нибудь спрятаться. Я прошел с дюжину узких и грязных переулков и, наконец, приютился в одной необыкновенно тихой съестной, где истратил на пищу четыре пенса из своего шиллинга. Хозяин лавки пускал у себя ночевать и давал постели по четыре пенса; поэтому я с его позволения остался в лавке до вечера, съел за ужином порцию супу в один пенс и затем улегся спать в довольно удобной постели.
Я был настолько утомлен, что мог бы заснуть немедленно, если бы меня не тревожили самые беспокойные мысли. Мое положение представлялось мне просто безвыходным и таким ужасным, каким оно не было никогда прежде. Со всех сторон грозили мне беды. Всего досаднее было то, что я сам создал себе все эти затруднения своими побегами. Прежде всего я убежал из телеги и счел себя счастливым; потом я убежал от мистера Перкса, собиравшегося убить меня, и это было, конечно, большой удачей, наконец, я убежал от ильфордской полиции необыкновенно счастливым образом. И к чему же привели меня все эти удачи? Они сделали меня окончательно несчастным. Отец опять нападет на мой след; миссис Уинкшип, мой единственный друг в целом мире, должна рассердиться на меня за то, что я донес на нее полиции; мистер Бельчер на свободе и старается поймать меня, чтобы отомстить мне, как обещал; полицейские, на защиту которых я мог бы рассчитывать, вероятно уже получили приказание разыскать и схватить меня. Что же мне делать среди всех этих несчастий? Что могу я делать? Ничего, решительно ничего! Я должен прятаться, выжидать и ничего больше.
С этой мыслью я заснул и с этой мыслью я проснулся на другой день утром, сошел вниз в лавочку, истратил на завтрак оставшиеся у меня три пенса и вышел на улицу! С этой же мыслью я целый день бродил по улицам, выбирая самые бедные и темные закоулки и со страхом избегая встречи с полицией. Под вечер голод напоминал мне, что я не обедал и что мне, вероятно, не придется ужинать.
– Нечего ждать и прятаться, – говорил мне голод – ты должен что-нибудь делать!
– Но что же мне делать? Куда я ни пойду, я только хуже испорчу свое положение. Испорчу? Да разве можно мне его еще испортить? Оно так худо, что едва ли может сделаться еще хуже! Бояться каждую минуту, что схватит первый попавший на встречу полицейский, да еще терпеть голод! Нет, это нестерпимо! Если бы я был поближе к какому-нибудь базару, я не стал бы церемониться. Что в самом деле! Все против меня, бедного, беззащитного мальчика; что же мне еще рассуждать, что честно, что не честно, буду думать только, как бы мне самому прожить, а до остального мне и дела нет. Я дошел до такого состояния, что, не задумавшись, готов был таскать из чужих карманов, если бы только умел взяться за это дело. Но оно всегда казалось мне необыкновенно страшным. Воровать фрукты с Ковент-Гарденских лотков было нетрудно; всегда можно было найти минуту, пока торговец смотрел в другую сторону, или убежать так быстро, что он не успевал догнать, но засунуть руку в карман нарядной леди или джентельмена, – это совсем другое дело, тут нужна громадная смелость! Когда я жил под Арками, мне показывали многих мальчиков, занимавшихся карманным воровством; но их искусство казалось мне таким же странным, как искусство разных фокусников и клоунов; мне казалось даже, что кувыркаться и глотать складные ножи легче, чем воровать из карманов.