Геннадий Олейник
Вы его видели, но не заметили
Распрощавшись с мужиками, я неспешно зашагал в сторону Тимирязевской. Я плелся дольше обычного, прежде чем увидел знакомый знак метрополитена. Завидев его, я прибавил шагу – мне не терпелось поскорее оказаться за генератором и уснуть. Но стоило ступить на лестницу, как до моих ушей донесся чей-то пронзительный смех. Исходил он именно из той части перехода, где я ночевал.
Наблюдая из-за угла за источником шума, я насчитал с дюжину человек. Все высокие, рослые, так громко гоготали, словно от этого зависел их авторитет. Как назло, они расположились рядом с моим генератором. Кто-то подпрыгивал на досках с колесиками, остальные, преимущественно парни, держали в руках жестяные банки и смеялись.
Идти к своему укрытию у них на глазах я не рискнул. Осенью я уже нарвался на схожую компанию, после чего несколько недель приходил в себя. Видимо, от избиения бездомного они испытывали особое удовольствие, какое не получали от бухла и таблеток. Беспомощным я себя не считал, но против целой банды предпринять ничего не мог. Тяжело вздохнув, я поплелся обратно.
Минуя вход в метро, я невольно задержал взгляд на охраннике по ту сторону двери. Он неспешно расхаживал вдоль турникетов, прихрамывая на одну ногу. Заметив, что я его разглядываю, он остановился. В его глазах читалась жалость. В ответ на мои мысли он лишь пожал плечами, словно говоря: «Прости, старик, но пустить не могу. Правила, ты ведь знаешь».
А я и не просился. Однажды я прокатился в метрошное депо, где провел ночь. Одна из худших ночей в моей жизни. Мало того что было холодно и не хватало кислорода, так на утро меня выдворили оттуда пинками.
На случай, когда я не мог переночевать за теплогенератором, у меня было припасено несколько запасных вариантов. Первым делом я проверил задний вход, ведущий на подземную парковку в одном из высотных офисных зданий. Но он был заперт. Ломиться через центральную проходную мне не хватило бы духа.
Вторая попытка увенчалась успехом. В начале зимы я приметил подъезд одной убогонькой хрущевки неподалеку. Дыра, ведущая в подвал, вырезанная специально для дворовых котов, со временем расширилась настолько, что в нее мог пролезть человек моего телосложения. Жильцы неоднократно жаловались в районное управление, но дыру так никто и не залатал, чему я был искренне рад.
Идя вдоль дома и высматривая нужный подъезд, я невольно заглядывал в окна. Меня распирало от интереса, как живут те, кто может в любую минуту окунуть ноги в теплую воду, для кого холодная и горячая пища была не вопросом благосклонности фортуны, а лишь выбора.
Я остановился перед одним из горящих окон. Шторы были задернуты не полностью, отчего я мог рассмотреть «содержимое». Кухня. Девочка лет десяти сидела за столом и, обхватив руками голову, читала книгу, скорее всего, учебник. И хоть в ее распоряжении имелось все электричество мира, она работала под тусклым светом торшера, который еле-еле освещал тетрадь и страницы книги. Остальная часть комнаты была погружена во мрак.
Зашла мать, невысокая полная женщина в выцветшем халате. Она поставила перед дочерью миску с супом, но та, качая головой, отодвинула ее. Женщина недовольно вскинула руки и убрала ужин в холодильник. Выдав порцию нотаций, она удалилась. Следом за ней поспешила и девочка.
И только тогда я осмелился сделать шаг в сторону и уткнуться лбом в холодную стену. Сердце бешено билось, а в животе все свернулось. По спине пробежали мурашки. В дикой природе городских джунглей под вечно осуждающим пристальным взором каждого, кто отличался от меня, но старался всячески напомнить, где мое место, и похвалиться своим, я и забыл, что такой мир возможен – мир теплых кухонь и несъеденных ужинов.
Внутри меня распирало желание проникнуть в квартиру, достать из холодильника тот суп, разогреть его, сесть в кресло в дальнем углу кухни и насладиться ужином. Почувствовать, пережевать жирные куски сала и выпить не менее жирную жижу.
Вдруг в комнате раздалось мельтешение. Вспомнив об оставленном учебнике, девочка возвратилась, спешно сложила вещи и снова удалилась. Свет торшера погас, и тропочущее чувство в животе утихло. Все возвратилось на свои места.
Я направился дальше, пока не нашел нужное место. Меня трясло от холода и сильно мутило от выпитого коньяка, но я все же догадался снять куртку и затолкал ее первой в дырку. После этого я сам просунулся в проем. Торчащие металлические прутья больно оцарапали плечи.
Оказавшись внутри, я наконец-то почувствовал тепло. Долго ища выключатель, я наконец-то нащупал его, и вскоре маленькая лампочка под потолком зажглась, залив помещение тусклым светом. Место, в котором я оказался, было тем самым подвалом, где я уже как-то ночевал. Возле одной из камеры с вещами жильца дома были составлена пара поддонов. Достаточно крепких и достаточно широких, чтобы я мог развалиться, вытянувшись во весь рост.
Сдвинув их к батарее, я набросал на деревянную поверхность найденные неподалеку тряпки, после чего взгромоздился на ложе. Даже на самом удобном и дорогом матрасе я бы не чувствовал себя лучше, чем в тот момент. Изнутри меня согревало пойло, а снаружи – батарея и куртка. Не замечая, как накатила дрема, впрочем, как и всегда, я уснул, успев погасить свет.
Глава 3
Часть 1. Глава 3
От лица Моне
21 января
Я повернулся на бок и предался чувству свободного падения. Мне снилось, что я падаю сквозь облака. Перед самым столкновением с землей я проснулся и распахнул глаза. Словно огнем, болью обдало правую часть лица. Падал я не только во сне, но и наяву. Я лежал на холодном полу рядом с поддонами. Всего полметра падения, но я ощущал боль так сильно, словно пролетел несколько этажей.
Я попытался подняться, но руки меня не слушались. То ли от удара, то ли от похмелья меня воротило. Хотелось спать, но стоило мне погрузиться в приятный полудрем, как у меня перехватило дыхание. Я повернулся на бок и сплюнул собравшуюся во рту рвоту.
Тяжело вздохнув я пожалел, что закусывал накануне. Накануне ли? Я не мог повернуться к дырке в стене подвала, чтобы понять, какое было время суток. Пролежав без счета времени, я почувствовал, как мне полегчало. Наконец-то собравшись с силами, я подтянулся и завалился на поддон.
Лежа на боку, я разглядел под собой темное пятно. На полу собралась лужица. Ощупав штаны, я убедился, что обмочился. Значит, водка, которую мы пили накануне, была паленой. Дерьмо. Меня крайне редко рвало по утрам, и еще реже я мог обмочиться во сне. Только если накануне пил дешевое пойло.
– Сукины дети! – мне хотелось найти Белицкого и Слесаря. Вместе с ними я отмечал расплату Магистру.
Следующий день после работы в Черташинке я провел в том же подвале, раздумывая, как раздобыть деньги для Магистра, попутно проверяя целостность замков камер хранения. Некоторые из них оказались незапертыми. Одна камера была набита закатками, другие – откровенным хламом, который я бы не смог вытащить на улицу. Но вот в одном из помещений я нашел две магнитолы. Я клятвенно пообещал, что, как только наступит весна и я найду работу, то возмещу хозяину квартиры 23 его утрату. Хотя я не сомневался, что он о ней и не вспомнит. Магнитолы я обнаружил случайно. Они вывалились из-за тумбы, которую я передвигал. Одно из устройств успело покрыться чем-то болотного цвета, за что товарищ Слесаря, занимающийся скупкой краденого, сбил стоимость чуть ли не вдвое. Но даже со сбитой ценой я сумел расплатиться с Магистром. Столь редкое в Черташинских кругах событие и стало причиной отмечания.
От голода заурчал живот. Накануне я не съел ничего существенного, лишь нарезку из колбасы и овощей, щедро принесенных Белицким. Сквозь прорезь в стене в подвал проникли солнечные лучи – был день, чему я обрадовался. Голос в голове предупреждал, что следовало выбраться из подвала и раздобыть еду.
Подтянувшись на трубе, я вылез на улицу. Благо у подъезда никого не было, и я остался незамеченным для жителей двора. Зачерпнув снега, я протер штаны в области паха. Еще раз зачерпнув снега, я умыл им лицо, после надел шапку и поплелся в сторону моего пристанища – Тимирязевской.
Дорогу, ведущую из муравейника домов и спортивных площадок, к улице, я нашел не сразу. Стараясь идти по тротуарам, дабы не мешать проезжающим машинам, я то и дело проверял, все ли вещи при мне – шапка была на голове, зажигалка и брелоки в кармане, а сигареты…проведя рукой по волосам я не обнаружил заначку. Когда я плохо себя чувствовал, то заранее клал одну сигарету за ухом, дабы не тратить время на рыскание в карманах, вскрытие пачки трясущимися руками и попытки выцепить сигарету из слипшегося ряда.
Покрутившись на месте, я заметил оранжевый фильтр в нескольких метрах от себя. Обрадовавшись, что не пришлось идти обратным путем и выискивать пропажу, я поднял сигарету и бережно протер. Слегка намокшая она заняла свое место у меня за ухом. Убедившись, что и остальные вещи надежно лежат у меня в карманах, я продолжил путь.
– Дорогу! – раздался призыв и тотчас мимо меня пронесся на самокате мужчина в ярко-салатовой накидке с кубоподобным рюкзаком. На несколько секунд он остановился на переходе, после чего не взирая на красный свет, ринулся пересекать дорожные полосы.
– Редкостный идиот, – пробормотал я и принялся наблюдать за тем, как гонщик достиг другой стороны улицы под ругань припарковавшихся неподалеку таксистов.
На светофоре рядом со мной остановился парень, на вид еще школьник. В руках он сжимал большую шаурму. От ее вида все внутри меня свернулось. Я не мог вспомнить, когда в последний раз ел что-то подобное. То ли летом, то ли осенью. Точно, осенью. Я тогда слонялся неподалеку от гимназии и заметил группку учеников, каждый из которых жевал шаурму на перерыве. Когда прозвучал звонок, они побросали недоеденную еду и убежали. Конечно, я не мог упустить такой улов.
От воспоминаний о той пирушке живот заурчал еще сильнее. Он не болел, как бывает во время голодовки, он предательски урчал. Тем временем молодой человек рядом со мной отряхнул руку от потекшего соуса и сбросил на землю несколько кусков курицы и салата. От такого расточительства у меня перехватило дыхание.
– Извиняюсь, вы можете быть аккуратнее?
Но он промолчал. Я повторил свой вопрос и только тогда заметил торчащие у него под патлами куски пластика – наушники. Он не слышал не только меня, но и весь окружающий мир. Хотелось схватить его за плечи и тряхануть. Да так, чтобы эти примочки повылетали из всех мест. Но вместо этого я легко коснулся его плеча.
– Да пошел ты, не трогай меня, – он отпрыгнул в бок, как ужаленный, и тут же набросился на меня.
Ошарашенный такой грубостью я не нашел слов, чтобы ответить. Меня поразило не то, что юноше принадлежал загрубевший голос взрослого мужчины, а то, с какой злостью и отвращением он отнесся ко мне. Будучи бездомным, ты привыкаешь, что мир смотрит на тебя, либо виновато отводя взгляд, либо высокомерно поджимая губы. Взгляд парня был полон отвращения – чувства, которое ты можешь долго игнорировать, но которое рано или поздно настигнет тебя.
– Ты кто такой, чтобы трогать меня? Ты знаешь, сколько стоит эта куртка? Ты в жизни столько в руках не держал. Что тебе нужно, денег? Да пошел ты, мразь. Пошел отсюда, я сказал!
Я опешил. Все, что я хотел, так это указать насколько расточительным было разбрасываться едой. Я даже не думал просить денег, ведь знал, что человеку с таким видом, какой был у меня, никто и не подумает подать. Алкаш с похмелья, да и только – вот что сказал бы каждый встречный. Я же хотел, чтобы юноша проявил уважение к еде и тому, кто ее приготовил.
Когда загорелся зеленый, парень рванул от меня через дорогу, словно от прокаженного. Будучи уже на другой стороне дороги, сквозь шум от автомобилей я расслышал, как он рассказывал по телефону о бомже, что набросился на него и чуть не стащил телефон.
Я усмехнулся и зашагал по направлению к своему укрытию. Стащил телефон, видите ли. Хамло и трус. Грубых людей я встречал часто, еще чаще я встречал равнодушных. Но встречались и те, кто относился ко мне со снисхождением. К примеру, Валя Кофеварка всегда угощал меня кофе. Как-то он объяснил, что цена напитка на самом деле копеечная, поэтому подарить мне чашечку горячего напитка ему не составляло труда. Жанна Сортирщица всегда старалась не замечать, когда я прошмыгивал по утрам в туалет. Слесарь, несмотря на доставляемые мной неприятности, всегда находил мне работу.
Был в моей жизни еще один благодетель – парнишка двенадцати-тринадцати лет, который по несколько раз в неделю заносил мне ссобойки из бутербродов с колбасой и сыром, которые он, видимо, не съедал в школе.
В раздумьях о благодетелях я добрел до своего пристанища – перехода у метро Тимирязевская. Спускаясь по лестнице, я словил на себе взгляд Кофеварки. Он рассчитывал девушку и потому ответил мне коротким кивком, заметь который покупатели бы и не подумали, что мы знакомы. Чтобы не мешать ему работать, я спустился по лестнице и облокотился на стену.
Голова все еще гудела, но я чувствовал себя значительно лучше. Правда, как часто случается, стоит тебе почувствовать облегчение, как сразу же возникнут другие проблемы. В противоположном конце перехода я заметил такого же, как я, неотесанного, с зарослями на лице и в грязной одежде. Он сидел на походном стуле с табличкой возле ног. Рядом с ней лежала шляпа, в которую проходящие бросали мелочь. Мою мелочь.
Немощь как рукой сняло. Я подорвался и в мгновение ока оказался возле незнакомца с табличкой. Вырвав ее, я схватил его за грудки и так сильно тряханул, что он повалился на пол.
– Ты еще кто такой? Это мой переход!
– Ишь чего! Не твой он!
Незнакомец оказался не из робкого десятка и, подорвавшись, со всей силы ударил меня по лицу. Правую щеку уже во второй раз за день обдало жгучей болью. Сцепившись, мы повалились на пол. Я взобрался ему на грудь и сильно сжал руки на шее. Он же своими длиннющими худыми руками обхватил мое лицо и принялся давить на глаза. Проходящие люди что-то кричали. Кто-то порывался вызвать полицию.
Я сдался первым и, отпустил противника. Мы оба тяжело дышали. Было видно, что и он бухал накануне. Опираясь о стену, я поднялся.
– Ну и что ты тут делаешь?
– Живу теперь. Меня сюда направили.
– Кто же?
– Начальник, – и прочитав на моем лице недоумение, добавил: – Магистр.
Я не верил своим ушам. Когда я возвратил долг Магистру, он пообещал, что решит мою проблему. В последнее время переход стал приносить денег все меньше, и часто мне не хватало не то чтобы на жизнь, но и на налог. Я был уверен, что Магистр снизит налог, но только не то, что он пошлет еще кого-то в мой переход.
– Ты Моне? – спросил пришлый.
Я кивнул.
– Я Виктор Павлович, но все зовут Баяном.
Он протянул руку, но я и бровью не повел. Внутри меня все еще кипела злоба к непрошеному гостю. И если бы я наверняка знал, что справлюсь с ним, тотчас повторил бы попытку задушить его.
– Меня предупреждали, что ты будешь нам не рад.
– Кому это нам?
– Мне и Косому. Он у другого выхода дежурит.
Не дослушав его, я заковылял к северной лестнице – той, что вела к автобусной остановке. Обычно с того места я и начинал свой рабочий день. И именно там, на ступеньках, расселся молодой парень в длинной телогрейке. Возле его ног стояла банка из-под кофе, а на глаза были надеты темные очки, подсказывающие, что у моего новоиспеченного соседа имелись проблемы со зрением. Я остановился вплотную к нему, задев банку.
– Чего встал? Пошел вон! – сразу отозвался новенький.
– Слушай меня внимательно, ублюдок. Я здесь главный. Я – Моне. Ясно тебе? – Стоило кому-то посягнуть на мою собственность, как ярость затуманивала разум. Скрепя зубами я выдавил из себя: – Я тут главный!
Проходящий мимо нас мужчина бросил в банку несколько монет. Когда тот удалился, парень в очках повернулся ко мне.
– Больше не главный. Магистр перевел нас сюда. Теперь мы будем втроем здесь, – он протянулся мне руку. – Я Сашка.
– Впервые слышу про тебя. Тот, другой товарищ, сказал, что здесь Косой слоняется. Про Сашку и слова не сказал.
– Я и есть Косой. Но зовут меня Сашка. Усек?
– Буду звать тебя Косым. Ты хоть и вправду косой?
В ответ он приподнял очки. Один его глаз смотрел в упор на меня, а другой – вбок. У меня закралось подозрение, что покосившийся глаз был еще и слепым, но я промолчал.
– Говоришь, ты Моне? Магистр предупреждал, что ты будешь бычить. Но сказал: если тебе что-то не понравится, ты можешь поискать себе другое место. Он говорит, что ты перестал приносить деньги. Карманишь? Смотри, если карманишь, мы ведь сдадим. Мы-то с Павлом умеем деньги зарабатывать. Уже познакомился с ним? Он у другого выхода. Хороший дядька. Будем вместе следить за тобой. Пристально. И все рассказывать начальнику, ясно?
Я молчал. Мне хотелось отправиться в Черташинку и порвать Магистра в клочья. Но нельзя было. Некоторых за одни лишь слова недовольства в адрес Магистра могли изгнать, что уж говорить про рукоприкладство.
Бросив ругательства в сторону Косого, я вернулся к Кофеварке. Парнишка уже освободился и, когда я подошел, протянул мне большой стакан с кофе.
– Как тебе запах? – на его лице застыло выражение, когда человек сделал что-то выдающееся и ждал одобрения.
– Я не чувствую.
– Нос заложен что ли?
– Вроде того.
Обоняние снова отшибло. Белицкий грозился записать меня к знакомому терапевту, но в день записи он оказался на сутках за то, что помогал Тетиве, нашему общему знакомому, глушить горе от расставания со своей пассией.
– Вкусное пойло.
На вкус кофе был хорош, но я был настолько голоден, что опустошил стакан, толком и не заметив этого.
– Давно не ел? – Предположил Кофеварка и протянул два пирожка.
Надкусив один, я почувствовал повидло. От сладкого зубы тотчас обдало болью.
– Спасибо, дорогой. Дай Бог тебе здоровья.
В ответ Валя дежурно улыбнулся и вернулся к своим делам. Я знал таких, как он, помогающих не по зову сердца, а чтобы спалось крепче. Чем мог, тем и помог. Помог едой – славно. День хотя бы, но от голода старик-беспризорник не умрет. Искренности в таких поступках было мало, но я был рад всем причинам, по которым мне доставались еда или деньги.
– Не в обиду, но ты можешь отойти хотя бы на пару метров? Уж слишком твой парфюм ощущаетсяы, если ты понимаешь меня.
Я чертыхнулся и отошел. Из-за проблем с носом я не чуял собственного запаха. На самом деле я никогда его не чуял. Да и не понимал, чем я мог не угодить нежным носам жилищеобеспеченных. Куртка точно была чистая – с неделю назад я стирал ее у Слесаря. Разве что штаны могли пахнуть. Неужто ли запах так отдавал?
– А что за новенькие здесь? Вы размножаетесь быстрее кроликов, – поинтересовался Валя. – Я видел одного из них, слепого. Бедный парень, моего возраста.
Я схаркнул и отвернулся. Говорить о новичках я не хотел. И уж тем более не хотел разделять восхищение недугом Косого. Все они были лгунами не меньше моего. Только их легенды были жалостливыми.
За года проведенные на улице каких только историй я не встречал. Стариков с онемевшими руками, но отлично поднимающихся за податью. Певцов, имеющих и крышу, и семьи. Женщин с грудными детьми, которых передавали между собой, как рабочий инвентарь. Видел я и тех, кто был навсегда потерян для общества, и в первую очередь – для себя. Нередко я встречал их где-нибудь среди мусорных баков с посиневшими губами и застывшим отражением неба в стеклянных глазах.
Проигнорировав вопрос, я направился к товарищу, которого чуть ранее пытался задушить. К этому моменту он расчехлил баян, и переход заполнила музыка. Играл он паршиво, но для проходящих мимо людей этого было достаточно.
Больше всего я не любил музыкантов. Да-да, те, кто скрашивает прохожим время пребывания в переходах, загребали денег больше остальных. Хотя их-то и музыкантами нельзя было назвать. Исполнители, не больше. Дай любому идиоту гитару, покажи аккорды и бой, и через несколько дней он будет называть себя музыкантом. Хотя сам-то ни одного куплета не сочинил.
В молодости я играл на гитаре и фортепиано. Тетка заперла меня в музыкальную школу в надежде, что я стану, как и ее рано ушедший муж, известным исполнителем и смогу ее содержать. Не сложилось: в школе меня вытерпели всего три года, после чего выгнали за прогулы. Тогда тетка определила меня в художественную школу и вплоть до последнего дня обучения в ней следила за моей успеваемостью и посещением, водя чуть ли не за руку на занятия даже на последних курсах.
По моим меркам талантливые музыканты, от чьей игры перехватывало дух, встречались редко. На Тимирязевской и в Черташинском секторе они не водились, отчего, если мне хотелось послушать живую музыку, я ездил в Цветной – сектор, соседствующий с Черташинским, – где уличные музыканты давали концерты в жилых дворах и переходах.
– Чертовы исполнители, – сплюнул я и потащился прочь от перехода обратно к дому, где ночевал. Часто к мусоркам выносили ненужную одежду. Авось кто-то и штаны вынесет.
Я крепко спал, когда меня схватили за ногу. Я дернулся и подскочил. Место за теплогенератором было ограничено, и вряд ли кто-то мог протиснуться туда, помимо меня.
– Вылезай! Вылезай, не смей спать! Вылезай, или мы задвинем эту будку и раздавим тебя! – донеслось из-за генератора.
Протиснувшись между ним и стеной, я оказался в переходе. Разбудившими меня были Баян и Косой. Они казались чем-то рассержены. Возле ног Баяна лежал музыкальный инструмент и аккуратно сложенные таблички.
– Бухие что ли? Ночь ведь.
– Мы не бухаем. Пора делиться местом.
– Давай сюда плед и двинься.
Я не сразу понял, о чем они говорили.
– Спать теперь мы будем по очереди. Чередуем ночи. Одну – ты, другую – я, третью – Сашка. Вчера здесь спал ты. Сегодня – один из нас. Ты, как старожила, можешь выбрать, чья сегодня очередь.
– Я вот что выберу. Вы возьмете свои манатки и к черту пойдете отсюда. Это мое место, и спать здесь буду только я.
Я сплюнул и стал забираться обратно. Но Баян крепко вцепился мне в руку и потянул на себя. Я не удержался и рухнул на колени.
– Старик, кажется, ты не понял. Как раньше, тут ничего не будет. Теперь мы втроем оприходуем это место, а значит, и делим на троих все, даже место за будкой. Тебе ясно? Должно быть ясно.
Я постарался подняться, но Косой толкнул меня обратно. Тогда я выждал, пока мои недруги отвлекутся, и запрыгнул на спину молодого и принялся колотить его. Я бил так сильно, словно зверь, защищающий свою территорию. В каждый удар я вкладывал всю силу, чтобы после него мне не пришлось наносить еще один. Я надеялся, что Косой потеряет сознание, перестанет сопротивляться, но он продолжал махать руками перед моим лицом, иногда задевая меня.
Мы боролись, пока я не ощутил резкую, сильную боль в затылке. В глазах все поплыло, и я свалился на бок. Я не потерял сознание, но и не мог пошевелиться. Баян ударил меня чем-то тяжелым, пока я был занят его товарищем.
Не церемонясь, они обрушили на меня шквал ударов. В какой-то момент все погрузилось в темноту, а когда я открыл глаза, вокруг было все так же темно. Только со временем глаза привыкли, и я смог разглядеть вокруг себя деревья, лавки и раскинутые ветви голых кустов. Видимо, закончив, они вынесли меня в сквер неподалеку от Тимирязевской.
Правильно. Оставь меня в переходе, я бы точно добрался до них, или, что хуже, кто-то мог вызвать милицию. А вот чего уж точно новеньким не хотелось, так это знакомства с ментами. Магистр всегда говорил, что последнее, до чего мы должны доводить междоусобные разборки, так это до появления товарищей в форме.
– Не первый раз, дружок, не первый раз, – прохрипел я и оставив попытки подняться, опустился обратно на лавочку.
