Галина Грушина
Искусство любви
Глава 8. Коринна
Терция грустила. В ближайшие дни не было никакой возможности повидаться с милым юношей, а муж надоел до отвращения. Капитон вбил себе в голову, что теперь, когда его карьера шла в гору, ему нужен наследник, причём взамен не давал ничего, грубо отказывая, когда жена просила немного денег. Ей очень хотелось иметь веер из павлиньих перьев и обязательно с блестящим камнем. Имея такой веер, она бы превратилась в истинную римлянку, горделивую и независимую, а без веера оставалась замухрышкой из муниципия. Ей И , размышляя о жизни, она печально пощипывала струны своей лиры.
Тут с улицы прибежала раскрасневшаяся Напе и с ликованием сообщила:
– Госпожа, в тебя влюбился богатый и знатный молодой патриций. С тех пор, как он увидел тебя на Марсовом поле, совсем потерял голову. Оказывается, на улице служанку остановила какая-то женщина почтенного вида, назвалась Дипсадою и спросила, не она ли прислуживает прелестной госпоже из дома с балконом.
– Старуха сама тебе всё расскажет, – ликовала Напе. – Она ждёт за дверью.
– Да кто в меня влюбился? – смеялась польщённая Терция.
– Думаю, тот красавец в шелках и перстнях, что ел тебя глазами в портике Данаи.
Вспомнив стройного щеголя, Терция обрадовалась, но не показала виду и рассудительно изрекла:
– Ничто не может помешать нам выслушать добрую женщину. Что в этом плохого? На всякий случай скажи привратнику, что это повитуха
Вошла цветущая, весёлая женщина средних лет, опрятно одетая. Увидев хозяйку и приятно улыбнувшись, она всплеснула руками:
– Ах ты, моя раскрасавица! Вблизи ты ещё лучше, чем издали. Боги великие, видана ли где-нибудь такая краса? Не диво, что мужчина как на тебя взглянет, так и влюблён.
– О ком ты, женщина? – подняла бровки Терция.
Дипсада таинственно заулыбалась:
– Есть один молодец. Как увидел тебя, сон потерял. Насилу отыскали твой дом. Очень хочет с тобой познакомиться.
– Да кто он? Расскажи нам, – нетерпеливо вмешалась Напе.
– Слышали про Помпониев? – горделиво вопросила гостья.
Терция и Напе переглянулись. Ещё бы не слышать! Знатнейшее, богатейшее семейство, приближённые Кесаря.
– Денег у них куры не клюют, – торжествовала Дипсада. – Говорит, ничего не пожалею. Собой красавец. А зовут Флакком.
– Наверно, тот из портика, – кивнула служанке Терция.
– Если высокий, чернобровый, нос орлиный, значит, тот самый! – радовалась Дипсада.
Потянувшись за зеркалом, Терция принялась с удовольствием разглядывать себя.
– Чего же он хочет? – небрежно осведомилась она у гостьи.
– Любви твоей, краса ненаглядная.
= Так сразу? – рассмеялась красавица.
– А что медлить? Говорит, если только она согласится, озолочу. Думаю, от него можно получить не меньше тысячи сестерций.
– Да ты что, торгуешь меня? – гордо выпрямилась Терция. – Старуха, я честная женщина, причём замужняя.
– Милая моя госпожа, да разве я стала бы уговаривать ту, что без уговоров согласна? – удивилась Дипсада. – Я хожу только к честным женщинам.
Терция задумалась.
– Расскажи госпоже, – посоветовала Напе, – как честные женщины в таких случаях ведут себя и сколько запрашивают.
– Клянусь Приапом, все рады-радёшеньки. Кому деньги не нужны? Если мужья непокладисты, то влюблённого приходится принимать втайне. А бывает и так, что сами мужья просят найти жене богатого любовника. А запрашивают по-разному. Иные женщины таким способом быстро богатеют, мужьям всадническое достоинство добывают. Доход от красоты зависит. Ты, прекрасная моя госпожа, можешь смело запрашивать дорогую цену.
Терция молчала.
– Слышишь, госпожа? – не выдержала Напе.
– Не глухая, – дёрнула плечиком Терция.
Чувствуя, что речи её не пропадают втуне, Дипсада снова завела сладкую песню:
– Ты скажи только словечко, где можно тебя повидать. Он тут же и подойдёт. А как увидишь его, так сразу и влюбишься, и сама станешь просить меня, чтобы вас свела.
– Пусть готовит подарок, – мешалась Напе. – А то знаем мы этих влюблённых, стишками любят отделываться.
– С ума сошла? – прикрикнула на служанку Терция. – Никаких свиданий. Капитон меня изобьёт, а тебя сошлёт в деревню.
– А мы не станем ему ни о чём докладывать, – удивилась служанка. – Решайся, госпожа. Помнится, ты собиралась на праздник Изиды…
– Вот и ладно, – встрепенулась Дипсада. – У Изиды удобнее всего. Влюблённые там часто назначают свидания. Пойду скажу Флакку.
– Я ещё ничего не решила, – начала Терция, но Дипсада уже с поклонами ускользнула.
– Госпожа, ты всего лишь поглядишь на нового обожателя, – уговаривала Напе. – Не понравится, повернёшься и уйдёшь.
– Да мне и надеть нечего! – слабо негодовала Терция. – Если этот Флакк тот самый щёголь, то без павлиньего веера к нему и подойти боязно.
– Он тебе подарит веер и кучу денег впридачу.
– Неужели я так хороша? – томно осведомилась она.
– Я тебе давно втолковываю.
– А как же Назон? – вдруг вспомнила Терция о любовнике.
Напе даже руками всплеснула:
– Да от него ты гроша ломаного не дождёшься! А тут деньги сами в руки плывут. Ты только глянешь на этого Флакка. А если и согласишься, ну и что? Тебя ведь не убудет. И не прибудет, – Напе намекала на неплодность госпожи, что так заботило Капитона в последнее время.
– Но почему ты думаешь, что Назон не сделает мне никакого подарка?
– Да у него ни гроша. А как получим мы деньги от Флакка, пойдём в лучшую лавку на Священной дороге и купим вышитое золотом покрывало… Помнишь, как оно нам понравилось?
Представив, как будет она хороша в покрывале, Терция заулыбалась.
– И всё-таки если этот Флакк мне не понравится, я откажусь.
– Он тебе давно уже понравился, ещё с первого раза.
– Конечно, если это тот завитой красавец…
– Я хочу сходить к Изиде , – сказала она мужу. – Все говорят, что она помогают зачать.
Иноземных богов Капитон не любил, но появление наследника входило в его планы, и он разрешил жене посещение храма. – в сопровождении Багауда, двух служанок и мальчишки с зонтиком, разумеется. Поддавшись всеобщей моде, Терция считала египетскую Изиду своей небесной покровительницей. По случаю праздника возле храма на Марсовом поле собралось множество верующих. Жрецы в льняных одеждах до пят и с огромными пальмовыми листьями в руках уже ходили в священной процессии, распевая гимны, когда Терция в сопровождении свиты появилась среди богомольцев. Закутанная в белое покрывало, она несла охапку цветов для богини. Служанки тащили всё нужное для жертвоприношения.
Влюблённый поклонник , ещё более завитой, в аметистовом плаще, с руками, сиявшими самоцветами , стоял поодаль , картинно облокотившись на ограду. Поодаль расположилось несколько гладиаторов – надёжная охрана господина, не спускали с него глаз, готовые каждый миг броситься защищать его.
– Вот это мужчина! – восхитилась Напе.
Терция головы не повернула и , вместе с молящимися, преклонила колени перед изображением богини, только что вынесенной жрецами из храма.
– Помолилась? – осведомился вечером Капитон у жены.
– Разве Багауд тебе не доложил? – надменно спросила она. – У Изиды евнухов и без Багауда хватает. Или ты мне не доверяешь?
– Глуп тот муж, который доверяет молодой жене, – ухмыльнулся Капитон. Сторожей к супруге он приставлял для порядка, будучи вполне уверен в её провинциальной скромности. Однако Терция, имея заманчивое деловое предложение от Флакка и оттого сделавшись более уверенной , решила устроить мужу скандал и продолжала ворчать.
– В храм не могу без стражи сходить! Сижу дома целые дни одна и пропадаю со скуки.
Она ещё долго причитала, жалуясь на жизнь, но добилась лишь того, что муж пообещал взять её на очередной обед к претору, в утешение разрешив сделать себе пышную причёску и надеть заветные жемчуга, хранившиеся в ларце под замком. Напе успокоила хозяйку, пообещав осведомить про обед Назона: пусть опять напросится в дом
– Ну ты и вырядилась! – уставился Капитон на башню из волос , лент и цветов, сооружённую на голове жены.
– Но ведь у меня нет никаких украшений, кроме собственных волос, – негодующе напомнила она.
Капитон, человек бережливый, предпочёл промолчать.
– Будут и у нас украшения, дай срок, – шепнула Напе госпоже. – Что передать Дипсаде-?
– Я всё ещё колеблюсь, – улыбнулась Терция.
– Скажу, меньше чем на десять тысяч, мы не согласны.
– С ума сошла! Он тут же сбежит.
– Поглядим.
Глава 9. Назон
Обед у претора не доставил радости Назону. Чтобы попасть на него, юноша должен был отправиться к Грецыну и битый час нести околесицу., отрывая приятеля от дел лишь с тем, чтобы ввернуть и к селу ни к городу:
– Я чувствую вину перед твоим дядей, что так снова и не побывал у него, хотя обещал.
– Хорошо, что ты напомнил мне о дяде, – отозвался Грецын. – Я так невежливо ушёл тогда, не повидавшись с ним, что старик, наверно, обиделся. Если хочешь, проводи меня до храма Ромы, нынче там праздник, на котором он бывает.
Назон того и добивался.
– А, племянник с другом, – равнодушно приветствовал молодых людей претор Руф. – Вы, кажется, неразлучники.
– Вовсе нет, дядюшка, – возразил Грецын к досаде Назона. – Я соскучился по тебе, а Назон, случайно оказавшийся рядом, выразил готовность повидаться с тобой: он хочет почитать тебе свои стихи.
– Помня о тонком вкусе твоего дяди и его благорасположении, я осмелился… – залепетал смущённый Назон ; ох, сколько изворотливости приходилось ему проявлять, чтобы попасть на обед!
– Мне недосуг с вами толковать, друзья, – отмахнулся претор. – Впрочем, если твой прятель хочет, пусть приходит и читает: сегодня я даю обед клиентам. А ты, бездельник, мог бы давно наведать тётку, которая к тебе благоволит.
Назон не вслушивался в объяснения Грецына: отношения приятеля с родственниками его не занимали. Главная цель – приглашение на обед, была достигнута. Неприятно, конечно, что претор сделал его весьма небрежно, да приходилось терпеть.
Дома, в ожидании заветного обеда, он коротал время, сочиняя стихи.
«С нами сегодня в гостях и муж твой присутствовать будет,-
Значит, на милую мне предстоит любоваться вдали.
Не позволяй ты себя обнимать волосатым рукам,
Нежно не вздумай склонить голову к мужней груди.
Главное дело, смотри: ни поцелуя ему!
Если ж начнёшь целовать, закричу, что твой я любовник,
Что поцелуи – мои! В ход я пущу кулаки
Мужа проси выпивать: пусть поспит. Подливай ему чаще.
Если же нашей любви сладострастные вспомнишь забавы,
То к заалевшей щеке пальцем слегка прикоснись.
Горе! Советы мои всего лишь на вечер.
Скоро мне ночь повелит расстаться с милой моей.
Муж поцелуи сорвёт… И не только одни поцелуи!…»
У претора Руфа в тот вечер собралось очень пёстрое общество. Гости в ожидании обеда прогуливались по саду, алчно втягивая ноздрями призывные запахи поварни. Никого здесь не зная, Назон держался в стороне, беспокойно озираясь в ожидании Терции.
Его милочка явилась вовремя и, пока супруг здоровался с претором, сумела невзначай оказаться рядом с Назоном. Им было в радость хоть постоять невдалеке друг от друга. Она была нынче так прелестна, что поэт затрепетал. Делая вид, что нюхают розы , влюблённые склонились над кустом. Нежные словечки так и посыпались с языка юноши. Плутовка засмеялась, не поднимая глаз.
– Будь осторожен, – лукаво кивнула она в сторону мужа.
– Ты тоже, любовь моя. Не вздумай ласкаться при мне к супругу. Если мне что-то не понравится, я стану грозить тебе пальцем. Если же я сделаю что-нибудь не так, прикоснись к своему ушку, и я пойму. Ох, какие прелестные у тебя ушки!
– Не гляди на меня голодными глазами, – поёживаясь, смеялась она.
– Но я действительно изголодался по тебе. Если увидишь, что я тру щёку, так и знай, что я вспоминаю твои поцелуи. Если захочешь показать, что и ты ничего не забыла, верти на пальчике колечко. Ох, какие прелестные пальчики!
– Тише, непослушный мальчик! Муж глядит в нашу сторону.
Капитон, отойдя от претора, вертел головой в поисках жены.
– Чтобы при мне ни поцелуя ему! – пригрозил вслед юноша.
Засмеявшись, красавица порхнула прочь.
Увы, обед у Руфа оборачивался временами прямо пыткой для поэта. Сосед всё время отвлекал его пустой болтовнёй от созерцания милой крошки. Да и созерцание было полно горечи. Терция уселась на ложе подле супруга и была надёжно загорожена от Назона широкой спиной Капитона.. Муженёк её налегал на вино, временами по-свойски обнимая жену. Раздосадованный Назон, забыв о сдержанности, тоже не выпускал кубок из рук, так что речи его вскоре сделались развязными. Бедняжке Терции то и дело приходилось, выглядывая из-за плеча мужа, подносить пальчик к уху, но её избранник под действием вина потерял осторожность.
– Знаешь, где лучше всего знакомиться с женщинами? – громко спрашивал он соседа. – В цирке. Недавно я познакомился там с одной прелестной крошкой. Ножки малышки, когда она села на скамью, не достигали пола. Я подставил ей под ноги скамеечку, для чего приподнял подол и увидел её крошечные ступни… «Что мелет мой язык?» -ужасался он про себя , но остановиться не мог, хотя понимал, что гораздо разумнее было бы не болтать, а постараться подружиться с Капитоном, чтобы он пригласил его к себе в дом, облегчив встречи с возлюбленной.
Декламировать стихи на сей раз ему не пришлось: гостям очень понравился дрессировщик с учёными свиньями, и когда претор вспомнил про поэта, собравшиеся дружно воспротивились.
– Желающие слушать завывания поэтов пусть отправляются в сады Мецената, – изрёк Капиттон.
Назон кинул на него уничтожающий взгляд .
К концу обеда он был сильно пьян. Гости стали прощаться. Пока Капитон раскланивался со знакомыми, поэт приблизился к возлюбленной и заплетающимся языком принялся укорять её за то, что она изменяет ему с мужем.
– Ты допускаешь до себя этого чурбана, – возмущался он. – И сегодня с ним уляжешься?
– Тише, – умоляла она, испуганно косясь в сторону мужа.
– Не пускай его к себе в постель, слышишь? Раз уж нельзя мне, пусть и ему будет нельзя. Если же ты ослушаешься меня, знай, я тоже тебе изменю… – Далее язык юноши стал плести такую непоэтическую чушь, которую не следовало ни говорить ни слышать. Вспыхнув, Терция сердито потребовала:
– Замолчи! Больше ни звука. Видеть тебя не желаю!
Утром, сердитый и нахохлившийся, он лежал на кровати и и слушал, как в соседней комнате Сострат нарочито громко разговаривал с Пором.
– Наш-то опять бездельничает. Стишки сочиняет. Всё про девчонок, слушать стыдно. А по мне, если уж ни на что другое, кроме стихов, не годен, то воспевай богов и государя. Вон Вергилий – друг самому Цезарю, а ведь всего-то сын либертина.
И этот толкует о поэзии!
– Замолчи, чурбан! – не выдержав, крикнул поэт. – Что ты понимаешь в поэзии!
Дядька ответил из-за двери:
– А вот и понимаю. Ты сын благородного отца. Сочиняй про Энея.
– Это слишком! – вскочив и распахнув дверь, предстал перед слугами господин в одной короткой тунике. – Не хватало, чтобы ты указывал мне темы стихов. Чего тебе надо? Женщину себе я завёл, так оставь меня в покое. – И , полный негодования, он опять скрылся в спальне. Противный дядька прав: сочинять про Энея гораздо почётнее. Но не герои древности вдохновляют его, а прелестная, маленькая женщина, капризная, вздорная, переменчивая и, что хуже всего, чужая жена.
Сострата взяло за живое.
– Что мне надо, спрашиваешь? – возвысил он голос. – А то же, что и моему хозяину, а твоему отцу. Чтобы ты был, как все сыновья благородных родителей. Вот иду я давече мимо Павловой хоромины, а там народищу тьма, и в толпе соловьём разливается какой-то молокосос ничуть не лучше тебя. И все его слушают. Совсем юнец, и уже в суде выступает, кого-то защищает или обвиняет. Спрашивается, зачем ты столько лет учился, а хозяин на тебя деньги переводил? Чтоб стиши сочинять? Так для этого большой науки не надо…
Назон засунул голову под подушку, чтобы ничего не слышать. Возразить было нечего. Сострат говорил то же самое, что десятки раз твердил отец.
– И никакой женщины у него нет, всё врёт, – безжалостно продолжал разоблачать негодного питомца Сострат.
– А вот и есть, – вступился за господина Пор. – Я и служанку её знаю, и мужа…
– Он спутался с замужней? – охнул Сострат. – Ой, беда! Ой, блудодей! Разве он не знает нового закона? А как поймают да охолостят? Нет, всё отпишу господину.
– Пиши! – снова выскочил из спальни Назон. – Губи меня.
– И твои стишки приложу, – ядовито пообещал дядька.
– Письмо отвезёшь сам. Я тебя прогоняю. Вон, в Сульмон! – Не на шутку уязвлённый, вышел из себя Назон.
Если бы не внезапное появление гостей, запросто ввалившихся в незапертую дверь, ссора зашла бы далеко. При виде посторонних слуги исчезли, причём дядька¸ уходя, хлопнул дверью. Пришёл Тутикан с двумя неизвестными Назону молодыми людьми.
– Извини, что потревожили, – сказал приятель. – Это Бальб и Туск. Они хотят получить список твоих стихов про Коринну.
Бальб и Туск сказали, что таких прелестных элегий никто в Городе не сочиняет , и , если можно, они бы полученные тексты отдали переписчикам, чтобы снабдить копиями всех желающих.
– А что, много желающих? – осведомился польщённый поэт.
– Вся молодёжь, – заверили его.
Подумав, Назон попросил дать ему время привести в порядок небрежные строки.
При всей своей лени и беспечности поэт вынужден был засесть за работу, и, как он выразился, побрить и постричь свои стихи перед тем, как их вывести в люди. Работа увлекла его настолько, что он забыл на время о размолвке с возлюбленной. Сделав список элегий, он передал его Тутикану. Пускай теперь читают. Поэтической славы он жаждал так же сильно, как и любви.
В те дни ему особенно легко сочинялось. Стихи рождались непринуждённо и свободно, как полевые цветы, как радуга, как облака. Элегии переписывали , они быстро распространялись по городу, и, наконец, сам Сосибий, владелец лучшей книжной лавки на Священной Дороге, прислал спросить, нет ли у поэта ещё стишков, чтобы составить сборник для продажи.
В разгар литературных удовольствий пожаловала Напе.
– Наконец-то! – обрадовался он. Почему тебя так долго не было? Когда мне можно будет увидеть госпожу?
– Никогда! – отрезала Напе. – Почему от тебя ни слуху н и духу?
– Да ведь госпожа запретила мне показываться ей на глаза.
– Видно, заслужил.
– Кое в чём виноват. Давай письмо.
– Какое письмо?
– Разве она мне не написала?
– Напишешь тут. Хозяин кое-что заподозрил и велел обыскивать служанок при входе и выходе из дому.
Расстроенный, он запустил пальцы в свою пышную шевелюру:
– Ни весточки от госпожи, ни словечка! Какое огорчение!
– Сейчас я огорчу тебя ещё больше. Хозяин скоро уедет в провинцию и берёт жену с собой.
У Назона вытянулось лицо. Как, его крошка уезжает? Едва обретя, он теряет её?
– Госпожа тобой недовольна, – продолжала Напе. –У претора ты вёл себя недопустимо, это заметили многие гости
– О, я несчастный! – схватился Назон за голову. – Я, как Тантал, голодным ртом тянусь к кисти винограда…Подай-ка мне табличку. Хорошая строчка в голове… Надо записать, а то забуду.
Записав несколько строк, он хвастливо прочёл:
– Ночь, любовь и вино терпенью не очень-то учат… Ночи стыдливость чужда; Вакху с Амурм – боязнь… Хватит испытывать мне муки Тантала…
– Мне уйти? – насмешливо осведомилась Напе.
– Сейчас я допишу, а ты отнесёшь эту табличку и передашь моей дорогой крошки вместе с моею любовью.
– Очень нам нужны твои дощечки! – возмутилась Напе. – Ты хоть понял, что Капитон увозит жену за море. А вместе с нею придётся ехать и мне .
– Передай госпоже, что я зачахну в разлуке. Моя бедная крошка во власти грубого, неотёсанного мужа, мы даже не можем увидеться…
– Довольно хныкать. Лучше почитай письмо госпожи.
– Как? – встрепенулся Назон. – Всё-таки есть письмо? Что же ты молчишь, негодница? Давай его сюда.
– Не так быстро, – хихикнула служанка. – Я не могу его достать вот так сразу. Или ты забыл, что меня обыскали прежде, чем выпустить из дома? Багауд ощупал меня с головы до пят своими толстыми ладонями. Но письмо я всё-таки принесла.
Весело посмеиваясь, она повернулась к поэту спиной и внезапно спустила тунику с плеч, явив его взорам исписанную чёрной краской спину.
– Ах вы, придумщицы! – всплеснул руками восхищённый юноша. – Как только евнух не догадался заглянуть тебе за шиворот?
– Читай скорей, – смеялась Напе.
Письмо любимой крошки – любовный вздор и множество грамматических ошибок, кое-где стёрлось, и Назон принялся водить пальцем по строчкам.
– Я боюсь щекотки, – ёжась, хихикнула Напе.
– «Скучаю по тебе. Люблю. Целую.» – с удовольствием читал юноша. – Напе, у тебя на спине ни шрама; видно, тебя мало секли. «Мой цыплёнок, мой воробушек, мой шалунишка, я тебя прощаю.» Ах, моя прелесть! Не вертись, Напе! Спусти тунику пониже, не видно подписи.
Туника упала к ногам служанки. Назон, затаив дыханье, не смог оторвать глаз от внезапно открывшихся красот. Негодница была очень соблазнительна.
– Сейчас же оденься, бесстыдница! – потребовал он.
Она с усмешкой повернулась: ладное, цветущее тело; маленькие груди торчком.
Вспыхнув, как пакля, он вдруг потянулся к ней. Она ответила жадными объятиями..
Напе клятвенно обещала помалкивать. Конечно, шалости со служанкой – пустяк, о котором и говорить не стоит, однако его милую, чувствительную глупышку это могло огорчить. Ведь женщины так непредсказуемы… Подсмеиваясь над собственной прытью, он осторожно выпустил Напе из квартиры, с облегчением убедившись, что Сострата поблизости не было, а Пор спал: не хватало только, чтобы дядька узнал о нечаянной оплошности питомца.
«Не утверждал ли я сам, и при этом твердил постоянно,
Что со служанкою спутаться , – значит, лишиться ума?
Впрочем, к рабыне пылал Брисеиде и сам фессалиец,
Вождь микенский любил Фебову жрицу-рабу.
Ты, что ловка собирать и укладывать стройно в причёску
Волосы: Ты, что простых выше служанок, Напе,
Ты, что в устройстве ночных потаённых свиданий ловка,
Ты, что всегда передать весточку можешь любви,
Ты столь мила госпоже, мне же ты вдвое милей!
В мягкой постели, предавшись любовным забавам,
Ты оказалась отнюдь не проста…»
