Габриэль Ферри
Лесной бродяга. Т. 2
Глава XVI. Внутренний голос
Тени незаметно начинали удлиняться по мере того, как солнце склонялось к западу, и под его косыми лучами золотоносная россыпь отбрасывала лишь местами бледный отблеск. Скоро беспредельным пустыням предстояло потонуть во мраке, объятым темным покровом южной ночи.
Нашим друзьям предстояло исполнить еще один священный долг – похоронить несчастного дона Антонио де Медиана. Розбуа и Хосе приняли это на себя; они донесли его тело на руках до вершины пирамиды и схоронили его в могиле индейского вождя. Суеверие, окружившее ореолом святости и таинственности это место, служило порукой, что тело убитого не будет потревожено индейцами, а громадные камни, заваливавшие вход в могилу, делали ее недоступной для хищных птиц.
– Что же мы будем делать теперь? – спросил Хосе, обращаясь к Фабиану, когда они снова спустились с холма.
Но тот, подавленный всеми ужасами этого дня, молчал, печально опустив голову.
– Дитя мое, – вмешался тогда Красный Карабин, – вспомните, что все это золото принадлежит вам. Это – ваше наследие, оставшееся вам после вашего покойного приемного отца. Мы унесем отсюда все, что только позволят силы. Хосе, давай скорей приниматься за дело, – добавил канадец, обращаясь к испанцу, который задумчиво вглядывался в пустынную даль. – Мы и так потеряли много драгоценного времени!
– Не спешите, друзья, – тихо вымолвил наконец молодой человек. – Если вы ничего не имеете против, то мы проведем эту ночь здесь: мне надо собраться с мыслями. Страшные удары, которые пришлось испытать мне, совершенно смутили меня, и я хочу все спокойно обдумать и тогда уже решить, что делать и как поступить. Завтра я сообщу вам о своем решении.
– Только завтра? – удивленно спросил Красный Карабин.
– Да, теперь уже поздно пускаться в обратный путь! – продолжал Фабиан без дальнейших пояснений.
– Пусть будет так! Я не стану противоречить. Лишний день, проведенный с вами в пустыне, без сомнения, дорог для меня. Знаешь, Хосе, я того мнения, что нам следует разбить наш лагерь там, на вершине холма!
– Да, – сказал Фабиан, – быть может, близость человека, который теперь покоится подле праха индейского вождя, послужит мне хорошим уроком, которым я не премину воспользоваться.
Тем временем солнце спускалось все ниже и ниже. Трое друзей медленно взбирались на вершину пирамиды. Отсюда открывался вид на далекое пространство. Пустыня была безмолвна и неподвижна, только стая коршунов кружила и летала над лошадью дона Эстебана, напоминая о кровавой драме, разыгравшейся здесь еще так недавно.
– Думается, мы сглупим, если останемся здесь на ночлег! – неожиданно заметил Хосе, все время озабоченно вглядывавшийся в окрестности.
– Почему? Где мы найдем более неприступную и надежную позицию, чем эта возвышенность? – спросил канадец.
– Не забывайте, что мы выпустили из рук двух негодяев, злоба которых может сыграть с нами довольно неприятную штуку. Правда, один из них, наверное, погиб, как мы сами видели, но другой-то, конечно, вернулся в лагерь, и весьма возможно, что нам сегодня же вечером еще придется отбиваться от шестидесяти таких же мерзавцев!
– Я так не думаю! – возразил Розбуа. – Тот, кто на наших глазах полетел в пропасть, наверное, свалился туда не случайно. Я готов поручиться, что товарищ столкнул его туда именно для того, чтобы остаться единственным обладателем этой тайны. А вы понимаете, что если он не желал разделять ее с одним другом, то уж, конечно, не будет созывать шестьдесят жадных коршунов на ту добычу, которую считает своей. Скорее всего, вместо того чтобы вернуться в лагерь, этот негодяй в настоящее время притаился в каком-нибудь ущелье и выжидает своего часа. Когда ночная мгла укроет долину, мы увидим, как он будет бродить вокруг золотых россыпей, подобно голодному койоту вокруг той падали, что осталась там.
Канадец не ошибался в своих предположениях, во всяком случае, в том, что касалось участи Ороче.
– Все это весьма возможно, – говорил Хосе, – тем не менее я продолжаю держаться своего мнения. Пока у нас в распоряжении еще остается часа два времени до наступления темноты, нам следовало бы захватить фунтов тридцать-сорок самородков, что весьма нетрудно, и, если не ошибаюсь, представит собою довольно кругленькую сумму. А затем следует скакать всю ночь по направлению к Тубаку. Кроме того, мы могли бы устроить здесь где-нибудь тайник и схоронить в нем золото, а затем в другой раз вернуться сюда и набрать новый запас…
– Ручаюсь, что этот бездельник не поехал в лагерь; это вовсе не входит в его расчеты, – продолжал Красный Карабин, – кроме того, вероятно, завтра утром мы покинем эти места.
– Ну а того беднягу, что мы оставили там до завтра, захватим с собою?
– Но если бы мы последовали за вашим другом, то нам пришлось бы отложить это дело еще на больший срок. Я готов поручиться, что он, вследствие лихорадки, целый день проспал как сурок! – сказал Красный Карабин. – Там он в надежном месте, вода у него тоже есть. До завтра мы не сумеем ничего сделать для него, а потому я того мнения, что его следует оставить на прежнем месте. Это, быть может, и тяжело, – добавил канадец, понижая голос, – но, как вы сами понимаете, необходимо, чтобы он не знал если и не о близком существовании сокровища, то, во всяком случае, хоть о точном его местонахождении. Впоследствии мы вознаградим его за это вынужденное обстоятельствами нерадение о нем, вручив ему несколько золотых самородков, а затем мы… Ах, вот в чем затруднение! Что мы сделаем с ним?
– Ну, об этом мы еще будем иметь время подумать! – проговорил Хосе. – А пока, раз уж мы приняли решение провести здесь ночь, то не худо бы поглядеть, нет ли чего подозрительного. Пойти разве мне посмотреть?
И, не дожидаясь ответа канадца, бывший микелет, закинув ружье за плечо, удалился. Полчаса спустя он уже возвратился обратно. За это время он сумел напасть на следы Барахи и Ороче в горах, но не счел нужным проследить их особенно далеко. Затем он взобрался на ту скальную гряду, под прикрытие которой эти авантюристы укрылись от выстрелов охотников.
– Вершина гряды поросла таким густым кустарником, – говорил бывший микелет своим друзьям, – вы сами можете это видеть отсюда, что пять-шесть человек, забравшись туда, могут сильно навредить нам, оставаясь под надежным прикрытием. Я того мнения, что было бы разумно оставить эту позицию и занять ту, как, безусловно, более надежную и выгодную!
Замечание Хосе казалось разумным. Но одно серьезное соображение помешало канадцу согласиться с ним: дело в том, что в случае, если бы им пришлось выдержать осаду, здесь водопад был настолько близко, что они могли всегда добыть воды с помощью манерки[2], привязанной к длинной ветке. Это было весьма важным условием, так как под палящим небом этих стран свежая вода несравненно важнее, чем пища.
Учитывая это обстоятельство, охотники к общему согласию решили заночевать на вершине пирамиды и отправиться в обратный путь около четырех часов утра.
Канадец не забыл появившейся вдали лодки с таинственными пловцами, которую он видел в это утро. Кроме того, он не обманывался и насчет того, что фантазия провести здесь ночь была опасна, так как слухи об этой местности, по всей вероятности, должны были распространиться так или иначе в лагере искателей золота. Но для почтенного канадца достаточно было знать, что таково желание обожаемого ребенка, чтобы без дальнейшего рассуждения подчиниться ему.
В общей сложности площадка индейской могилы была несколько возвышеннее вышеупомянутой гряды скал. Подняв на ребро две громадных плоских самородных плиты, которыми так изобиловала эта местность, и добавив таким образом два новых зубца к тем, которые воздвигла сама природа на вершине этой усеченной пирамиды, наши охотники очутились в таком ретраншементе[3], где они были в сравнительной безопасности от выстрелов.
Когда эти меры предосторожности были приняты, канадец окинул всю местность спокойным, удовлетворенным взглядом. Их запасов свинца и пороха было более чем достаточно, а в остальном старый охотник полагался на свою счастливую звезду, беззаветную храбрость и мужество, на свой меткий глаз и ту удивительную находчивость и изобретательность в критические моменты, которые уже столько раз спасали его от неминуемой, казалось, гибели.
– А теперь, прежде чем расположиться на ночлег, следует перекусить! – проговорил Хосе. – Не найдется ли там у вас в сумке еще кусочка сушеного мяса, Розбуа? Что касается моих запасов, то у меня едва найдется несколько крох, которых даже и подобрать-то нельзя!
При тщательном осмотре всех съестных припасов оказалось, что кроме пиноля[4], которого могло бы хватить еще на двое суток, вяленой оленины не хватило бы и ребенку на ужин.
Поскольку Фабиан заверил, что ему вполне достаточно горсти пиноля, Хосе и Розбуа решили удовольствоваться остатками мяса.
Уничтожая свой «роскошный» ужин, Хосе заметил:
– Со времени отъезда из Ариспы мы питаемся чертовски скудно! Всего один олень, остатки которого мы доедаем!
– Что ж прикажешь делать! В саванне не разведешь огня и не застрелишь оленя, когда захочешь, иначе выдашь свое присутствие и тебя застрелят!
– Так-то оно так, но горе первой же дичи, которая приблизится к нам на выстрел!
Солнце село. Сумерки, как обычно, длились считанные минуты, и ночь распростерла над саванной свой звездный полог. Туман ложился плотнее, а с гор повеяло холодом.
– Кто первый встанет на стражу? – спросил Хосе.
– Я, – вызвался Фабиан. – Мне все равно не до сна.
Понимая состояние юноши, Розбуа не перечил; он молча растянулся подле бывшего микелета, и вскоре оба охотника забылись крепким сном; Фабиан же, поплотнее завернувшись в серапе, обратился лицом на восток, откуда, главным образом, следовало ожидать приближения опасности.
Лишь изредка равнодушный взгляд молодого человека скользил по дну узкой долины. Лунные лучи скупо отражались от кварцевых зерен и занесенных песком самородков россыпи. В нескольких футах от подошвы пирамиды темнело пятно – груда собранного Кучильо золота. Снова никому не принадлежащее, оно лежало, прикрытое полой выцветшего от дождей и солнца серапе авантюриста…
Так прошло часа четыре. Канадец проснулся и, взглянув на бодрствующего Фабиана, сказал:
– Теперь ложись и поспи, дитя мое: молодым вредно недосыпать!
– Спать, говорите? А вас не настораживают такие звуки? – проговорил Фабиан, дотрагиваясь рукой до плеча охотника.
Действительно, с равнины жалобный вой доносился с того места, где пала лошадь дона Эстебана под пулей канадца. Неясные черные тени, казалось, меняли очертания в зыбком лунном свете.
– Это шакалы воют от досады, что не смеют наброситься на добычу, потому что их пугает присутствие человека. Может, не только мы стесняем их!
Отдаленные выстрелы, донесшиеся в этот момент до слуха наших друзей, подтвердили предположение канадца.
Как человек, привыкший делать выводы из малейших, казалось бы, даже не связанных между собой явлений и истолковывать должным образом каждый из звуков пустыни, старый охотник, прислушавшись чутким ухом к этим далеким выстрелам, тотчас же смог дать себе отчет в их значении.
– Мексиканцы, – уверенно заявил он, – опять схватились с апачами, но очень далеко отсюда! Что же касается койотов, то лишь мы мешаем им своим присутствием! Спи спокойно, мой мальчик! Никакая опасность не может грозить тебе, когда я на страже! Спи, ты очень устал и должен отдохнуть!
– Увы! – печально возразил Фабиан. – За последнее время все мои дни стали казаться мне годами, и потому я теперь, точно старик, имею право на бессонницу. Да и смогу ли я заснуть после сегодняшнего дня?!
– Каким бы ужасным ни был этот день, поверьте мне, сон непременно должен прийти, когда человек честно и мужественно исполнил свой долг! – сказал в утешение Красный Карабин. – Поверь опытности человека, суждения которого успели созреть среди полного одиночества!
– Попытаюсь! – проговорил Фабиан и улегся, в свою очередь, подле Хосе, который все еще спал непробудным сном. Вскоре, под влиянием реакции тех сильных потрясений, какие ему пришлось пережить, разбитый и физически и нравственно, молодой человек невольно поддался усталости, глаза его сомкнулись, и он заснул тем крепким, здоровым сном, которым отличается только молодость.
Глава XVII. Неожиданный вестник
Прошло полчаса, отдаленная перестрелка усилилась и разбудила только что уснувшего Фабиана. Хосе тоже проснулся и подошел к Розбуа.
– Что там?
– Послушай сам!
– То же самое мы слышали прошлой ночью на островке, – заключил спустя несколько мгновений испанец. – Однако эхо выстрелов как будто отдается по всей равнине! Вероятно, несчастные мексиканцы не сумели отстоять своего лагеря и теперь вынуждены спасаться бегством. В таком случае, практически каждый выстрел означает убитого, и апачи соберут обильную жатву скальпов. Беда, если индейцы их всех истребят, ведь близость лагеря авантюристов до сих пор способствовала нашим удачам. Напрасно мы остались здесь на лишнюю ночь! Напрасно!
Хосе не ошибался: лишь благодаря тому, что внимание апачей было целиком привлечено экспедицией дона Эстебана, охотникам удалось добраться до священной могилы.
Выстрелы становились как будто слышнее, и не исключалась возможность, что какой-либо незадачливый беглец привлечет сюда индейскую погоню.
– Будь их не более двух десятков, – сказал Розбуа, – никто из них не добрался бы до нас! Кстати, Фабиан, давно хочу тебе дать добрый совет, которым ты, надеюсь, не пренебрежешь. Уж слишком ты пылок в схватке, мой мальчик! Опасность словно опьяняет тебя, и ты становишься отважен до безумия. Однако заметь себе: неоглядная отвага так же легко может привести воина к гибели, как и нерешительность в бою. Бой требует не только напряжения всех физических сил, храбрости и даже ярости, но также трезвого расчета, смекалки и осторожности. Знаю, как трудно порой удержаться, чтобы не пустить в ход заряженное оружие. Тем не менее помни, нам следует стрелять по очереди, и третий должен непременно выждать, пока двое других не зарядят свои винтовки. В превосходстве этого маневра Хосе, к примеру, убедился не один раз. Таким образом, каждый из нас возьмет на себя шестерых противников, если же их будет больше – дело примет скверный оборот. Ведь после шести выстрелов ружейный ствол накаляется, в нем скапливается сажа, и пуля отклоняется от цели. Со мной такие переделки случались: целишь, бывало, в глаз, а попадаешь в лоб. Впрочем, тебе не следует быть столь щепетильным на сей счет, ты можешь целить в грудь, это хотя и не столь лестно для твоего самолюбия, зато надежно!
Пока Красный Карабин наставлял своего приемного сына, ружейная пальба начала отдаляться и вскоре смолкла.
– Свежеет, – продолжал канадец, – ветерок пахнет зеленью, и шакалы перестали кричать: значит, рассвет близок. Через полчаса в дорогу; выберем маршрут, когда рассветет. Чтобы не наткнуться на индейцев, необходимо разобраться в следах, а для этой цели рассветные часы самые благодатные – роса хорошо держит следы. Давайте-ка пока подкрепимся.
Когда охотники покончили со своим более чем скромным завтраком, состоявшим из горсти пиноля, Фабиан решил, что пора наконец доверить свои планы на будущее человеку, которого глубоко уважал, вновь успел полюбить и почитал как приемного отца.
– Дорогой отец! – начал Фабиан. – Розбуа! Это имя я неизменно всегда произношу с радостью и благодарностью. Вы жили и в больших европейских городах, и в диких краях, а потому можете судить и о тех и о других.
– Верно, в течение моей пятидесятилетней жизни я имел возможность сравнить блеск городов с великолепием саванн.
– Большие города с десятками тысяч людей, должно быть, представляют собой заманчивое зрелище, – мечтательно проговорил Фабиан. – Великолепие дворцов, красота площадей, многолюдье улиц! Каждый день что-то новое, необычное! Там приятно жить, Розбуа?
– Разумеется! – саркастически усмехнулся канадец. – Суета городских улиц, где вечно спешащая толпа прохожих мешает пройти, где неумолкаемый шум экипажей оглушает и сбивает с толку, – все это прелестно! Конечно же, великолепны дома, в которых воздух и свет, щедро наполняющие просторы саванн, уделяются каждому по скупой мерке и в которых бедняк умирает с голоду на своем убогом ложе в то время, когда развратный мот дает роскошный обед для таких же, как он сам, бездельников…
Канадец внезапно умолк, осознав, что такими разглагольствованиями лишь сбивает молодого человека с толку, однако неожиданно для самого себя заключил:
– В общем, я не прочь провести остаток своих дней и в городе.
Хосе громко кашлянул, а Фабиан подумал, что не совсем понял Розбуа, и спросил:
– Неужели жизнь в лесу потеряла всю ту прелесть, которой вы неизменно восхищались?
– Как тебе сказать, – смущенно заметил Красный Карабин. – Это и в самом деле прекрасная жизнь, не будь человек вынужден каждую минуту быть готовым погибнуть от голода и жажды, не говоря уже о постоянной опасности лишиться скальпа под ножом индейца.
Хосе снова многозначительно кашлянул несколько раз.
– А, помнится, прежде, – удивился Фабиан, – ваши суждения, дорогой отец, несколько отличались от теперешних!
– Да не верьте вы ему, дон Фабиан! – не выдержал наконец Хосе. – Неужто человек, посвятивший себя охоте на выдр и бобров, ягуаров и пантер, предпочтет город саванне? Неужто вы не видите, что несчастный Розбуа старается разыграть ради вас эту жалкую комедию? Разве не ясно, что он решил, будто для молодого аристократа, каковым вы можете сделаться в Мадриде, было бы великой жертвой обречь себя на жизнь с такими лесными бродягами, как мы?
– Молчи, Хосе! – загремел гигант, вскакивая, точно внезапно выросший дуб.
– Ну уж нет! – упрямо продолжал испанец, обращаясь в основном к Фабиану. – Представляете себе Розбуа в городском доме, как в клетке? Разве такое мыслимо? Ведь он хочет намеренно обмануть вас, не будучи в состоянии обмануть себя! Ему нужен безграничный простор и возможность передвигаться свободно, подобно птице! Ему нужен воздух саванн, пропитанный благоуханием трав! Ему нужно порой слышать воинственный клич индейцев! Нет, нет, дон Фабиан, могучий лев не может умереть на соломе, как какой-нибудь лошак!
– И это правда, – горестно вздохнул Розбуа, понурив голову. – Но, по крайней мере, рука моего мальчика закрыла бы мне глаза! Я умер бы не в одиночестве!
– Черт подери, а я! – с жаром воскликнул Хосе, искренне тронутый печалью друга. – Разве я не с тобой? Я, который вот уже десять лет любит тебя как брата, сражается бок о бок с тобой и терпит все лишения и невзгоды? Разве я покину тебя?
И Хосе крепко сжал руку канадца.
– Да, друзья мои, – вмешался Фабиан, – за эту ночь я многое передумал. Страшная смерть двух белых, по нашему суду, дала мне урок, которого я не забуду до кончины! Я видел, как знатный и гордый испанский гранд встретил горькую, бесславную смерть здесь, в глухой пустыне, а корыстолюбивый бандит нашел могилу над грудами золота, возбуждавшими в такой мере его вожделения, что ради них он не гнушался никакими преступлениями. И что же им осталось в результате, чего они достигли?
Старый охотник поднял голову и взглянул на Фабиана с выражением не то нежности, не то робкого удивления, словно он не доверял своим ушам.
– Продолжай! – мог только он произнести слегка дрожащим голосом.
– Богатство, – продолжал Фабиан, – как я убедился, имеет цену лишь постольку, поскольку оно добыто собственным трудом. А какою ценой оно досталось мне? Имею ли я нравственное право на него, да если и имею, что оно даст мне? Нет, это золото кажется мне теперь омерзительным, так как я вынужден был пролить кровь, чтобы воспользоваться наследием умерших, – и потому я не хочу дотрагиваться до него!.. Детство мое, как вы оба утверждаете, было окружено роскошью и богатством, но я забыл об этом, а помню лишь дни моего трудного детства, моей скромной юности в бедной семье. Теперь я один в своем роде и волен в своих поступках, и хотя, конечно, еще очень молод, но за мной лежат уже могилы, которые мне надо забыть! Дорогой мой отец, дорогой друг! Я прошу у вас как милости позволить мне остаться с вами, в бескрайних пустынях, чтобы разделить с вами опасности и радости вольной, независимой жизни, которую нельзя заменить ничем. Скажите же мне, Розбуа, скажи, Хосе, вы оба хотите этого?
– Черт возьми! Хочу ли я?! – воскликнул бывший микелет голосом, которому он старался придать оттенок насмешливости, как делал всегда, когда хотел скрыть овладевшее им волнение. – Конечно, хочу!
– А вы, отец мой, почему вы молчите? – тихо спросил молодой человек.
Действительно, канадец оставался нем и неподвижен. Подавленный радостью неожиданного осуществления своей заветной мечты, он положительно не в состоянии был выговорить ни слова, он лишь широко раскрыл свои объятия и наконец промолвил тихим, проникновенным голосом:
– Фабиан, сын мой! Обними меня!
И молодой человек почувствовал, что очутился в сильных объятиях гиганта, судорожно прижимавшего его к груди.
Новая жизнь начиналась для Красного Карабина: он нашел наконец свое возлюбленное дитя, нашел, чтобы уже больше не расставаться с ним.
– Ты избрал себе лучшую долю, сын мой, – проговорил старый охотник, отирая невольно выкатившиеся из глаз слезинки. – Я и Хосе – уже в возрасте, поэтому неудивительно, что предпочли жизни в душных городах жизнь на вольном воздухе, в лесах и степях, где человек только и чувствует себя настоящим царем природы. А ты еще молод, однако сразу понял и оценил прелесть жизни на природе. Действительно, золото и богатство иссушают душу человека и ослабляют его тело… В пустыне – все иначе! Усмирять диких мустангов, ловить рыбу в реках и озерах, охотиться в лесах, в лугах и прериях, не имеющих предела и владельца; тягаться в хитрости со своими врагами и побеждать своей ловкостью, затем, после дневных трудов, при свете жаркого костра и ласковом мерцании звезд, мечтать под бездонным сводом ночного неба о Божием величии и чудных тайнах природы; прислушиваться к голосу ветра, шуму деревьев и рокоту вод – этой беспрерывной чудной мелодии, какую природа напевает человеку и которую беспощадно заглушает для него шум городской жизни с ее мелкими суетными интересами и заботами! Разве это не истинная жизнь, не истинное назначение всякого гордого и независимого человека? Разве эта участь, дорогой сын мой, недостойна отпрыска славного рода графов де Медиана?!
– Слышишь, Хосе? – окликнул молодой человек. – Можно ли предложить мне что-либо лучшее? Разве городская жизнь даст мне больше счастья, чем жизнь среди лесов и степей, среди величественной и живой природы?!
– Нет, говоря по чести, нет! – отвечал испанец. – Даже чин капитана королевских микелетов, о котором я когда-то мечтал, и тот не мог дать мне больше счастья и удовлетворения!
– Поверь мне, Фабиан, – с увлечением продолжал Красный Карабин, – первая шкура убитого тобой бобра, за которую ты выручишь обычную ее цену, доставит тебе несравненно больше радости, чем целый мешок золота, набранный здесь! Я сделаю из тебя такого же искусного стрелка, каким сделал Хосе, и мы втроем будем делать прекрасные дела! Теперь нам не хватает только доброй кентуккийской двустволки, но я надеюсь, что найдется какая-нибудь щедрая душа, которая доверит ее нам в кредит!
– Чего же мы еще ждем? Не пора ли в путь?! – спросил Фабиан с улыбкой, вызванной простодушной наивностью канадца, который рассуждал о том, как бы ему поверили в долг незначительную сумму, тогда как у его ног лежали неисчислимые сокровища, о которых он даже и не вспомнил.
– Пусть себе говорит, – вполголоса проговорил Хосе, добродушно посмеиваясь и тихонько подталкивая Фабиана локтем. – Пусть говорит, а я все-таки захвачу малую толику, чтобы заплатить чистоганом за двустволку. А остальное золото, чтобы оно не соблазняло жадных взоров разных разбойников, следует прикрыть.
Пока Розбуа и Фабиан собирались в дорогу, Хосе спустился с пирамиды и проник сквозь заросли в долину. Он сунул в карман первый подвернувшийся под руку самородок с грецкий орех величиной, разбросал собранную Кучильо груду золота, а серапе бандита свернул и перебросил через кусты. Потом он присыпал россыпь песком, набросав поверх веток и сухой листвы, тщательно замел все следы пребывания в долине людей и возвратился к восточному склону пирамиды.
Неожиданно донесшийся со стороны речной развилки частый перестук копыт бешено скачущего коня насторожил охотников. Хосе поспешно присоединился к своим спутникам.
Необъяснимая тревога сжала на мгновение сердце канадца, но он не подал виду.
– Вероятно, какой-нибудь беглец из мексиканского лагеря направляется в эту сторону! – проговорил он совершенно спокойно, хотя сам не верил своим словам.
– И дай-то Бог, чтобы не было чего-нибудь более худшего, – вмешался Хосе, – меня и то удивляет, что эта ночь прошла так спокойно, когда здесь повсюду шатались индейцы и белые разбойники, алчность которых разжигает это проклятое золото.
– Вот теперь я уже вижу всадника! – воскликнул Фабиан вполголоса. – Но еще не могу различить, друг ли это или недруг, уверен только, что это белый, а не индеец!
Всадник мчался вперед с быстротой ветра и, казалось, должен был миновать пирамиду, оставив ее далеко в стороне, как неожиданно круто повернул и понесся прямо к индейской гробнице.
– Гей! Кто ты такой? – окликнул его Красный Карабин по-испански.
– Друг! – отозвался всадник, и по голосу охотники сразу узнали в нем Педро Диаса. – Слушайте меня, – кричал он, – и постарайтесь воспользоваться тем, что я вам сообщу!
– Хотите, мы спустимся к вам? – продолжал Розбуа.
– Нет, нет, а то, пожалуй, вы не успеете вернуться наверх, в свою природную крепость: индейцы разгромили лагерь, наши товарищи почти все перебиты; я чудом уцелел…
– Мы слышали сегодня ночью перестрелку… – вмешался Хосе.
– Не прерывайте меня, – воскликнул Диас, – время не терпит: я сейчас случайно столкнулся с одним мерзавцем, которого вам не следовало выпускать из рук. Это – Бараха, он ведет теперь на вас двух степных пиратов и индейцев-апачей, число которых мне неизвестно. Я успел их опередить всего на считанные минуты. Они следуют за мной по пятам. Прощайте! Вы пощадили меня, когда я был вашим пленникам, и я от души желаю, чтобы мое предостережение послужило вам на пользу! Я же спешу теперь предупредить моих друзей, которым также грозит опасность; это мне известно потому, что негодяи, которые гонятся за мной следом, не скрывают своих намерений. Если вам удастся бежать отсюда, направляйтесь скорее к Развилке Красной реки, где найдете славных парней! Они вас…
В это мгновение над самой головой Диаса просвистела стрела, пущенная невидимой рукой, и прервала его на полуслове. Действительно, не следовало медлить ни минуты: дав шпоры коню, авантюрист громко выкрикнул традиционный окрик ночных караульных, как бы бросая этим вызов врагам и вместе с тем еще раз предостерегая друзей:
– Alerta![5]
Горное эхо повторило еще раз этот крик, когда дон Педро уже скрылся в тумане. Почти одновременно с этим послышался в долине с разных сторон протяжный вой шакалов.
– Индейцы! – воскликнул Красный Карабин. – Они видели, как шакалы возятся с мертвой лошадью, и подражают их вою, чтобы дать знать о своем приближении друг другу. Но эти демоны не проведут меня, старого степного волка!