Габриэль Ферри
Лесной бродяга. Т. 2
Глава XIII. Пленник
Путешественники остановились ненадолго, чтобы полюбоваться этой мирной картиной.
– Сэр! – закричал Вильсон, узнавший молодого команча, с которым он уже раз встречался. – Здесь находится один храбрый воин, с которым вы знакомы!
– Сейчас иду, – отвечал сэр Фредерик Вандерер, не поднимая головы. – А кто это такой? Конечно, друг, так как я благодаря вам никогда не встречаю врага, что, по правде сказать, становится уже скучным!
– Эх, сэр, – возразил американец, – я хорошо знаю, что написанного не вычеркнешь, но если вашей милости угодно, чтобы я обеспечил вам серьезную опасность, то следует вписать дополнительный пункт в контракт, иначе… вы понимаете, сэр Фредерик, я не могу, не подвергаясь риску судебного процесса или упрекам моей совести, снизойти…
– Увидим, увидим! – перебил его англичанин, вставая. – А, это мой юный команч! – прибавил он с живостью. – Очень рад видеть его!
Сверкающий Луч обменялся рукопожатием с англичанином, между тем как канадец, испанец и оба мексиканца не без изумления смотрели на оригинальную парочку путешественников, с которыми свела их прихоть судьбы.
– Давно ваша милость на берегах Красной реки? – спросил канадец.
– Около недели, – отвечал сэр Фредерик. – Я охотился вот за этой лошадью. Теперь я готовлюсь распроститься с этими берегами, где, право, чувствуешь себя в такой же безопасности, как на берегах Темзы.
– Ну, с этим я совсем не согласен, – перебил Хосе. – Спросите у Красного Карабина.
– Спросите у Вильсона! – возразил сэр Фредерик.
Американец самодовольно улыбался.
– Быть может, вы и правы, – сказал он Хосе, – и сэр Фредерик немного ошибается.
– Если угодно сэру Фредерику, – прибавил Хосе, – то я сегодня вечером берусь заставить его переменить свое мнение!
Тут канадец прервал, к большой радости Вильсона, начавший уже разгораться спор.
– Вы, значит, не встречали, – спросил он англичанина, – двух бандитов, которые везут с собой одного молодого пленника, в сопровождении дюжины индейцев?
– Бандитов? Вы меня удивляете, мой друг, – отвечал Вандерер, – они существуют лишь в вашем воображении! Вильсон, видели мы бандитов?
Янки подмигнул и ответил таким образом:
– Сэр Фредерик, согласно заключенному между нами контракту, я обязан не только освобождать вас от какой бы то ни было опасности, разумеется, в пределах этой пустыни, но и предотвращать таковую. Ну-с, так не далее, как на рассвете…
Отчаянные усилия белого мустанга разорвать путы, которыми он был связан, заставили американца броситься к коню с целью помешать ему поранить себя. Пока янки успокаивал пленника, Диас с восторгом и состраданием смотрел на благородное животное, белая шерсть которого была замарана кровью.
– Какой это варвар, – спросил авантюрист с плохо скрытым негодованием, – осмелился употребить кинжал или ружье против этого чудного животного, которому место лишь в королевской конюшне?
– Этот благородный конь, – ответил Вандерер, – тот самый, который у вакеро Техаса известен под именем Белого Скакуна Прерий. Мы с Вильсоном гнались за ним от самого Техаса. Наконец Вильсон, потеряв терпение, пустил в ход средство, которым пользуются в его отечестве, чтобы достать лошадь, ускользающую от лассо, говоря проще, он всадил лошади пулю в шею. Правда, средство это жестокое и рискованное, но оно, как видите, вполне достигло цели. Рана его пустяшная, скоро залечится, и тогда этот конь составит мою гордость в Лондоне.
– Еще неизвестно, вернетесь ли вы туда! – пробормотал Диас.
– Ну-с, так не далее как вчера в пять утра, – продолжал Вильсон, присоединяясь к прочим, – в то время как ваша честь изволили беззаботно почивать, я увидел лодку, спускавшуюся по реке. В ней были пассажиры, которые, вероятно, изменили бы ваше мнение насчет безопасности этих берегов, если бы я не принял некоторых предосторожностей с целью укрыть вас от их глаз.
Канадец весь превратился в слух.
– В этой лодке сидели известный бандит Эль-Метисо и другой, также знакомый мне бандит Кровавая Рука.
– Эль-Метисо и Кровавая Рука?! – переспросил канадец. – Вы видели их вчера, говорите?
– Да, на рассвете; они спускались вниз по реке!
– Они ехали одни? – поспешно спросил Хосе при виде побледневшего друга.
– О нет! Их сопровождала дюжина индейцев. Удивительно, как умудряются эти негодяи набирать в пустыне целую ораву подобных же себе головорезов.
– Не было ли с ними молодого человека с белой кожей? – спросил канадец, едва сдерживая ускоренное биение своего сердца.
– Не могу сказать ни да, ни нет! – отвечал янки.
Этот совершенно неопределенный ответ сразил бедного старика, вся фигура которого выразила тяжкую скорбь.
– Он был с ними, он должен быть! – яростно закричал Хосе.
– Его не было там! – горестно пробормотал канадец.
– Я говорю тебе, что был! – настаивал испанец. – Сеньор охотник просто не заметил его в сумерках!
– Очень возможно! – флегматично кивнул янки.
– Слышишь, команч? – продолжал с жаром Хосе. – Эти дьяволы вчера проходили здесь. Скорей в путь! Через несколько часов мы догоним их. Гром и молния! И подумать только, что они так близко от нас! Сэр Фредерик, – прибавил испанец, – если хотите, поезжайте с нами, и вы примете участие в кровавой битве!
– Помогите отцу вырвать своего сына из когтей ужасной смерти, – произнес, в свою очередь, канадец, успевший овладеть собою, – и Бог воздаст вам за это доброе дело!
– Это, собственно, против наших условий, – заметил янки, – и так как это касается лично вас, то вы, сэр, должны дать мне в этом собственноручную расписку!
– Согласен, – отвечал англичанин, тронутый горем старого охотника. – Пусть не говорят, что я не помог отцу в его несчастье!
Лошади обоих путешественников были немедленно оседланы и навьючены, а белый мустанг был привязан к хвосту лошади Вильсона, после чего все быстро тронулись вниз по реке: часть индейцев пешком по берегу, равно как и оба всадника, прочие – в пироге.
Итак, теперь двое охотников, некогда столь беспомощные и умиравшие с голоду, собрали для освобождения Фабиана отряд, состоявший из пятнадцати хорошо вооруженных и решительных духом борцов. Разительная перемена судьбы!
Возвратимся, однако, к тому пленнику, для спасения которого предпринимаются такие усилия.
Мы оставили Фабиана де Медиана в тот момент, когда он, сцепившись в смертельной борьбе с Вздохом Ветерка, скатился вместе со своим врагом к подножию крутого холма. Молодой испанец неподвижно лежал на земле, а рядом валялся его карабин. Убедившись в том, что ружья охотников бездействуют и их нечего бояться, осаждающие бросились к Фабиану. Лежавший возле него апач уже умер. Трое только что павших индейцев были сброшены в пропасть. Что касается Фабиана, то легко было видеть, что он остался жив.
Между тем метис, ободренный этим успехом, начал подсчитывать свои потери. Из одиннадцати индейцев, которых он привел сюда, шестеро погибли; Бараха составлял седьмую жертву. Неожиданно последний из засевших у озера четверых индейцев прибежал с известием о гибели трех. Разъяренный метис приказал Кровавой Руке немедленно перенести бесчувственного пленника в лодку, стоявшую в подземном канале. Старый пират при помощи Серны и ускользнувшего от канадца индейца перенес Фабиана на руках в пирогу и здесь стал ждать возвращения сына.
В ту минуту, как последний остался один, канадец, возвратившись с вылазки, вдруг появился на платформе пирамиды на виду у пирата. Глубокая скорбь, написанная на его лице, показывала, как тяжко поразило его исчезновение Фабиана.
Не довольствуясь этим, Эль-Метисо пытался было пустить в него пулю, чтобы утолить жажду крови, которая пожирала его. Убедившись, однако, в полном бездействии своего карабина, пират бросился вдогонку за сообщниками.
– За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь! – произнес ироническим тоном старый пират, берясь за весла. – У тебя всегда двадцать планов в голове, из которых ты, однако, еще ни одного не привел в исполнение!
Как бы протестуя против обвинения отца, метис молча кивнул на Фабиана, лежавшего на дне лодки и связанного по рукам и ногам.
Кровавая Рука продолжал:
– А два других, которых ты принужден был покинуть? А оставленное нами золото? Где оно? Между тем, благодаря темноте и оружию, нам представлялась возможность овладеть разом и тем и другим!
– Выслушай меня, отец! Если я сейчас намерен оправдать свое поведение, то для того, чтобы ты перестал наконец утомлять мои уши своими упреками. В такую погоду, как эта, карабин стоит не больше ножа. Ждать конца бури – значит ждать следующего дня, а я не имею для того времени. Что касается тех людей, то одного из них, вот этого, я сдам через три дня Черной Птице, а остальных двух не стоит и считать: в прерии безоружный охотник – человек погибший; голод и медведи освободят нас от них раньше, чем мы приедем к Красным Вилам. Насчет золота не беспокойся, нет ни малейшей опасности, чтобы оно улетело, и мы вернемся к нему еще до окончания луны. Между тем одного дня достаточно, чтобы лишить меня случая схватить Белую Голубку Бизоньего озера, которая ведь имеет крылья, чтобы улететь. Что ты на это скажешь? Отвечай скорее, и потом этот вопрос будет считаться исчерпанным!
– Что мне все голубки в мире, белые и красные! Я знаю только, что эти два охотника похитят золото, а мы по возвращении найдем лишь пустую яму!
Метис презрительно пожал плечами.
– Разве на золото можно выменять в пустыне пищу? – произнес он. – Разве придет на ум заботиться о богатстве, когда умираешь с голоду? Эти два безоружных бродяги так же мало ценят золото, как обглоданный волками скелет бизона. Я неоднократно встречал охотников, снабженных хорошим оружием, из которого они били без промаха. А между тем и они терпели в прериях голод. Что же эти-то сделают без ружей? В настоящую минуту они ищут наши следы и не находят, и смерть найдет их во время этих поисков! Что касается Белой Голубки, то она мне слишком дорога. Знай, что если бы мне пришлось переступить через твой труп для того, чтобы дойти до нее, – я и это сделал бы!
– О, если бы у тебя был сын, который заговорил с тобою таким языком! – вскричал старый пират, опуская глаза перед сверкающим взором метиса.
– Что еще скажешь? – спросил насмешливо последний.
Кровавая Рука не отвечал, и оба пирата продолжали молча грести. Но американцу надо было на ком-нибудь сорвать душивший его гнев.
– Куда ты закопал золото, собака? – сказал разбойник, пиная ногой Фабиана в ту минуту, когда последний наконец открыл глаза. – Ответишь ли ты, негодяй? – продолжал нетерпеливо старый пират.
– Кто ты? – спросил, в свою очередь, Фабиан, начинавший уже припоминать свое падение с пирамиды, но еще не вполне сознававший ужасную действительность.
– Он еще спрашивает, кто я! – воскликнул пират. – Сначала ты ответь на мой вопрос: куда ты закопал золото?
При этих словах Фабиан окончательно пришел в себя. Он искал глазами знакомые фигуры канадца и испанца, но его взгляд встречал лишь зверские лица двух разбойников и размалеванные физиономии апачей. Что же случилось с двумя его покровителями?
– Я никогда не слыхал о золоте, – сказал он, – так как Красный Карабин и Хосе не имели обыкновения доверять мне свои тайны. Спросите лучше у них!
– Спросить у этих разбойников? – вскричал Кровавая Рука. – Спроси у облака, которое мы видели вчера и которое больше не увидим; ответит оно тебе?
– Конечно, мертвые не говорят! – произнес Фабиан.
– Негодяи вовсе не мертвы, но не в лучшем положении. К чему им послужит свобода, раз у них нет оружия? К тому, чтобы сделаться добычей голода. К чему тебе самому послужит жизнь? К тому, чтобы сделаться добычей Черной Птицы, когти которого будут вырывать из твоего тела кусок за куском!
Презрительная улыбка скользнула при этих словах на губах Фабиана, когда он удостоверился, что оба охотника живы и свободны.
– Есть охотники, которые и безоружные способны заставить бежать перед собою пиратов прерий, хотя эти последние и кичатся, что презирают их! – сказал он, глядя бандитам прямо в лицо.
– Мы не бежим, слышишь ты, собака? – рявкнул, оскалив зубы, Кровавая Рука. – Ты видишь нахальство этого щенка, Эль-Метисо? Что касается меня, то я не знаю, что мешает мне воткнуть ему в глотку его оскорбительные слова! – закончил он, обнажая нож.
Фабиан знал, что его ожидала впереди ужасная казнь со всеми мучениями, которыми она сопровождается обыкновенно у индейцев, и это обстоятельство заставляло его предпочитать более легкую и скорую смерть от ножа старого разбойника.
– Я тебе скажу, что тебе мешает, – возразил он уверенно. – Боязнь Черной Птицы, который превратил вас обоих в гончих псов. Теперь он спустил вас на этих трех людей, успешно боровшихся с ним и его двадцатью воинами!
Вероятно, эти слова стали бы последними в устах Фабиана, поскольку ярость Кровавой Руки дошла до предела, если бы метис не удержал руку своего отца.
– Молодой воин юга боится казни, – проговорил он, – и оскорбляет своих победителей в надежде избавиться от столба пыток! Но он иначе заговорит через три дня!
– Белый может встретить смерть как индеец! – отвечал Фабиан.
С этими словами молодой граф закрыл глаза, чтобы не видеть отвратительных физиономий пиратов, которые оживленно беседовали между собою на непонятном для него английском языке.
Буря продолжала свирепствовать с прежней силой. Раскаты грома следовали без перерыва. Легкая лодка пиратов стрелой скользила по реке, увозя пленника все дальше и дальше от его покровителей.
Когда небо прояснилось, пираты остановились у берега в том месте, где среди густой травы поднималась группа высоких деревьев. Первые признаки рассвета начинали бросать неопределенный свет на окружающую местность. Один из индейцев отправился неподалеку на охоту, так как это был час, когда лани и косули спускаются к реке на водопой. Тем временем метис, его отец и оставшийся индеец начали разводить большой костер, чтобы обсушить промокшую одежду.
Фабиан продолжал лежать в лодке, погруженный в оцепенение, близкое к обмороку. Голод удваивал его страдания.
Вскоре возвратился и охотник, неся на плече убитую косулю. Пока он жарил наиболее жирные и нежные части дичи к утреннему завтраку, его товарищи спали вокруг огня. Когда жаркое поспело, спавшие проснулись и принялись за еду. Солнце взошло, сверкая на чистом небе, где не видно было ни малейших следов недавней грозы.
Кровавая Рука первый вспомнил о пленнике, и эта его заботливость, по-видимому, противоречила тому чувству ненависти, которое он затаил против Фабиана за его недавние слова.
Взяв кусок дичи, старый пират направился к лодке, стоявшей недалеко от костра.
– Пленник голоден? – спросил он.
– Да, – твердо сказал Фабиан, – но я есть не буду и к завтрашнему дню вам придется бросить в воду лишь труп вашего пленника!
– Пленник хвастун! – заметил озадаченный пират.
– А ты – трус. Молчи, мне противен даже твой голос!
– О! – вскричал Кровавая Рука. – Я буду пытать тебя собственными своими руками! Я вырву у тебя ложь твоих слов вместе с твоим мясом! Да, пленник – трус! Если бы он доверял своему мужеству, он подкрепил бы свои силы пищей!
– Я уличу тебя во лжи, – отвечал Фабиан. – Я приму пищу, тем более что по моим следам идут два охотника, которым дорога моя жизнь. Но я не буду есть точно собака на привязи!
– Вот как! Пленник диктует условия?
– Да, – холодно произнес Фабиан. – Я возьму пищу только свободными руками!
– Хорошо. Будет сделано согласно твоему желанию!
С этими словами сильный старик взял на руки пленника и, положив на траве близ костра, спустил до ног ремни, стягивавшие руки Фабиана.
Бедный молодой человек первый раз за все время своего плена мог свободно растянуть онемевшие руки, после чего, прислонившись спиной к дереву, взял из рук своего мучителя кусок мяса.
Впрочем, метис скоро дал знак к отъезду, и Фабиан был вторично отнесен в лодку на руках старого разбойника. Вот почему двое охотников, осматривая на следующий день почти в те же часы отпечатки, оставленные вокруг костра, не находили между ними следов Фабиана.
Метис намеревался продолжать путь водою лишь до Бизоньего острова с целью убедиться в целости зарытой там добычи. Остальную дорогу он решил, ввиду сокращения времени, проделать сухим путем, так как многочисленные изгибы, которые делает Красная река, почти удваивали расстояние до Развилки Красной реки.
Снова пираты взялись за весла, и, когда вдали показались знакомые очертания Бизоньего острова, они направили лодку вдоль берега, стараясь держаться к нему как можно ближе.
Успокоенный в отношении своего тайника, метис направил лодку к противоположному берегу, где высокая трава и густой лес давали возможность хорошо укрыть пирогу, которую он покидал. Он, по-видимому, остерегался вступать в узкий проход, скрытый в деревьях, где прошли позднее Сверкающий Луч и его союзники.
Метис знал, что он теперь находится на территории индейцев липанов, дружественных Черной Птице, и что поэтому он может в безопасности продолжать путь до Развилки Красной реки. В самом деле, не успели пираты пройти несколько часов, как встретили десять липанов. Узнав, что дело шло о нападении на белых охотников и похищении у них диких лошадей, индейцы хотели присоединиться к метису, отряд которого, таким образом, возрос до четырнадцати человек. Разбойники остановились лагерем, чтобы, дождавшись ночи, двинуться в дальнейший путь под покровом темноты и прохлады. Кровавая Рука снял ремни с ног Фабиана, и последний, оставшись со связанными на спине руками, с трудом побрел вслед за свирепым стариком. Ослабевший физически, но не упавший духом, молодой пленник сидел на траве, у огня, под бдительным надзором двух индейцев, назначенных сторожить его, когда трое липанов привели молодого индейца, схваченного ими недалеко от лагеря.
Индеец оказался команчем и в качестве представителя враждебного племени был связан и брошен рядом с Фабианом. Он должен был на себе показать этому последнему весь ужас казни военнопленного. Команч знал несколько слов по-испански, а потому оба пленника, которым готовилась одинаковая участь, обменялись краткими словами, причем Фабиан упомянул об Орле Снежных Гор и о Пересмешнике, как звались у индейцев два охотника, восхвалял их мужество, силу, ловкость и безграничную преданность ему.
– Как зовут эти собаки молодого белого, который готовится умереть вместе со мной? – спросил команч.
– Молодой Воин Юга, сын Орла Снежных Гор! – отвечал Фабиан.
Здесь их беседа была прервана подошедшим метисом. Последний час команча пробил. Встав на ноги, индеец твердыми шагами последовал за пиратом. Он запел свою предсмертную песнь, восхваляя в ней Сверкающего Луча, который отомстит за его смерть.
Это имя неожиданно дало делу иной оборот. Дело в том, что метис обещал Черной Птице выдать апачского отступника, а тут ему представлялся удобный случай выказать по отношению к молодому предводителю свою преданность и великодушие.
– Мой брат, – сказал он индейцу, – один из воинов Сверкающего Луча. Он свободен, так как друзья команча – друзья Эль-Метисо!
И он отпустил пленника, сказав ему на прощание буквально следующее:
– Эль-Метисо и его товарищи проведут день за этим костром. Иди и скажи вождю команчей, что он станет здесь желанным гостем и что его дожидаются дымящееся мясо и друзья, готовые довериться ему!
Хитрый метис отлично сознавал, что Сверкающий Луч не придет к его костру, но надеялся, по крайней мере, усыпить его своими льстивыми речами и заставить думать, что он его друг, готовый услужить ему.
День прошел, и Сверкающий Луч действительно не явился. Еще до захода солнца партия села, по настоянию вождя липанов, в его военную пирогу, чтобы продолжать путь опять по реке. Это была длинная плоскодонная лодка, выдолбленная из кедра. Легко поднимая двадцать пассажиров, она быстротой своего хода могла возместить длину речного пути. Фабиан следовал теперь за пиратами уже с более легким сердцем от сознания, что враг метиса видел его, узнал его имя и по возвращении сообщит о нем своему молодому вождю, а этот последний, в силу какого-нибудь случая, встретится с канадцем и испанцем.
Случай помог ему даже скорее, чем он ожидал, и, таким образом, оба охотника получили точные сведения о нем, обретя в Сверкающем Луче союзника, без которого они, вероятно, пали бы жертвой последних схваток с апачами. Однако, несмотря на быстроходность пироги, пираты ехали медленнее, чем можно было ожидать. Один из индейцев вез с собой целый бурдюк мескаля. Последовала пьяная оргия, которая значительно замедляла путь и к тому же ежеминутно грозила вызвать кровавую драку. Отяжелевшие от винных паров гребцы с трудом справлялись с веслами, и пирога остальную часть ночи шла постоянно сбиваясь с пути.
Поэтому лишь на рассвете следующего дня пираты прибыли к разветвлению Красной реки, кратко названному Развилкой.