Франсуа Гизо
История цивилизации в Европе
Вот где, по моему мнению, источник той поистине изумительной, непримиримой ненависти, которую постоянно питал народ к феодальному устройству, к воспоминаниям о нем, к его имени. Были примеры, что люди подвергались игу тяжкого деспотизма и привыкали к нему, скажем более – добровольно принимали его. Деспотизм теократический, деспотизм монархический не раз пользовались терпимостью, почти любовью подчиненного им народонаселения. Феодальный деспотизм всегда был предметом отвращения и ненависти, он тяготел над судьбою людей, но никогда не властвовал над их душою. Дело в том, что в теократии и в монархии отправление власти основывается на убеждениях, общих повелителю и подданным; повелитель является представителем, органом другой власти, высшей, нежели все человеческие; он говорит и действует во имя Божества или общей идеи, а не во имя собственной своей личности. Феодальный деспотизм – совершенно другого свойства; это просто власть лица над лицом, господство личной, капризной воли одного человека. Вот, может быть, единственная тирания, с которою – к чести своей – никогда не примирится человек. Всякий раз, когда в повелителе своем он видит только человека, а в гнетущей его воле – волю исключительно человеческую, столь же личную, как и его собственная, он возмущается духом и лишь с затаенною злобою переносит иго. Таков был настоящий, отличительный характер феодальной власти; таков внутренний источник отвращения, которое она постоянно внушала народу. Религиозный элемент, присоединившийся к этой власти, не в состоянии был облегчить ее гнета. Я не думаю, чтобы в небольшом обществе, описанном мною, влияние священника было значительно, чтобы он мог вносить элемент законности во взаимные отношения подвластного населения и владельца. Церковь весьма сильно влияла на европейскую цивилизацию, но она действовала косвенно, изменяя общее настроение умов. При ближайшем рассмотрении небольшого феодального общества, влияние священника как посредствующего лица между владельцем и рабами едва заметно. По большей части он был столь же груб и ничтожен, как и рабы, и не имел ни силы, ни охоты бороться с надменным владыкой. Правда, он один поддерживал и развивал в народе нравственную жизнь, один утешал и просвещал его, насколько то было в его власти и потому, конечно, был дорог и полезен народу; но для облегчения его участи, кажется, он не мог сделать почти ничего.
Я рассмотрел элементарное феодальное общество, я выяснил главные последствия, которые должен был иметь такой порядок вещей как для владельца и его семьи, так и для населения, собравшегося вокруг последнего. Выйдем теперь из этого тесного круга. Население отдельного феода не одно занимает всю территорию; есть другие, сходные с ним или отличающиеся от него общества, с которыми оно находится в сношениях. Какова, с этой точки зрения, роль помянутого мною населения? Какое влияние должно иметь на цивилизацию целое общество, в состав которого входят отдельные феоды.
Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо заметить следующее. Правда, феодальный владелец и священник принадлежали обширному обществу; отношения их простирались далеко, были многочисленны и многообразны. Но не то было с поселянами, рабами. Ошибочно было бы для обозначения каким-нибудь названием сельского населения той эпохи употреблять такое выражение, с которым соединялось бы понятие о чем-то целом, об обществе, – например, слово «народ». Население это не составляло общества; деятельность его была исключительно местная. Вне занимаемой территории, поселяне не были связаны ни с кем и ни с чем; вся жизнь и деятельность их сосредоточивались здесь, в феоде. У них не было ни общей участи, ни общего отечества; они не составляли народа. Когда говорится о феодальном союзе в полном его объеме, то при этом следует разуметь одних лишь феодальных владельцев.
Посмотрим, в чем состояли отношения отдельного феода к целому обществу, которого он был частью, и каково было влияние этих отношений на развитие цивилизации.
Вам известно, какие связи соединяли феодальных владельцев, какие были их поземельные отношения, какая существовала обязанность службы с одной стороны, а с другой – обязанность покровительства. Я не буду входить в подробности этих взаимных обязанностей: для меня достаточно, чтобы вы имели о них общее понятие. Из них необходимо должны были проистекать для каждого феодального владельца известные идеи и чувства: идея долга, чувство привязанности. Очевидно, что принцип верности, преданности, честности в исполнении обязательств и другие подобные чувства развивались и поддерживались взаимными отношениями феодальных владельцев.
Это сознание долга, эти обязанности и чувства пытались облечься в форму права, учреждения. Известно, что феодальная система стремилась к законному определению взаимных обязанностей и услуг феодальных владельцев и их сюзерена, случаев, в которых вассал обязан был оказывать сюзерену вооруженную или денежную помощь, форм, в которых сюзерен должен был испрашивать согласие вассалов на услугу, не входившую в круг их ленных повинностей. Были попытки обеспечить уважение к правам. Таким образом, феодальные съезды предназначены были для суда между феодальными владельцами, по жалобам, приносимым ими общему своему сюзерену. На том же основании, всякий сколько-нибудь значительный владелец созывал своих вассалов в парламент для совещания по делам, требовавшим их согласия или содействия. Словом, существовала известная совокупность средств политических, военных, юридических, с помощью которых пытались организовать феодальное устройство, облечь взаимные отношения феодальных владельцев в форму прав и учреждений.
Но эти права и учреждения были лишены всякой твердой опоры, всякой гарантии.
Основное условие всякого политического ручательства или гарантии состоит в постоянном воздействии в обществе такой воли или такой силы, которая имела бы и желание, и возможность предписывать законы индивидуальным стремлениям, произволу, которая заставляла бы их соблюдать общественные постановления, уважать общественное право.
Есть только две возможные системы политических гарантий. Необходима либо одна воля, одна сила, настолько превосходящая все прочие, чтобы они не могли ей противиться и невольно покорялись ей при первом ее появлении; либо общественная сила и воля, представляющая собою результат, выражение всех частных сил и стремлений, и могущая сделаться для них непреложным законом, приобрести всеобщее уважение и прежде всего всеобщее признание.
Таковы две единственно возможные системы политических гарантий: деспотизм одного лица или одного сословия и свободный образ правления. Исследуя самые разнородные системы, мы найдем, что все они подходят под одну из двух указанных нами.
При феодальном устройстве не могла существовать ни та, ни другая система.
Конечно, не все феодальные владельцы были одинаковы, некоторые были гораздо сильнее остальных, многие другие были сильны настолько, что имели полную возможность угнетать слабейших. Но, начиная с первого из сюзеренов, с короля, не было никого, кто бы мог предписывать законы всем прочим, подчинить всех своей воле. Не было никаких постоянных средств проявления власти и влияния, не было ни постоянных войск, ни постоянных налогов, ни постоянных судов. Общественные силы, учреждения должны были словно возобновляться, воссоздаваться каждый раз, когда представлялась в них потребность. Надо было организовать суд для каждой тяжбы, собирать войско при начале каждой войны, создавать доходы, когда являлась нужда в деньгах; все зависело от случайностей, от местных и временных обстоятельств; не было никаких условий для упрочения центрального, постоянного, независимого управления. Ясно, что при таком устройстве ни одно лицо не было в состоянии придать своей воле силу закона, распространить и утвердить уважение к общественному праву.
С другой стороны, сопротивление было так же легко, как затруднительно его подавление. Заключенный в своем жилище, имея дело с незначительным числом врагов, легко находя союз и помощь у вассалов, поставленных в одинаковое с ним положение, феодальный владелец располагал всеми средствами успешной защиты.
Итак, первая система политических гарантий – система, основанная на вмешательстве сильнейшего, – не была совместима с феодальным строем.
Другая система – система свободного образа правления, общественной власти, общественной силы – точно так же не была применима к феодализму и никогда не могла установиться при нем. Причина этому очень простая. Когда мы говорим об общественной власти, облеченной так называемыми верховными, державными правами: правом издавать законы, налагать подати, карать преступников – мы глубоко убеждены, что эти права не принадлежат никакому отдельному лицу, что никто, сам по себе, не имеет права наказывать других, налагать на них обязанности, предписывать им законы. Права эти принадлежат исключительно целому обществу, во имя которого они и приводятся в действие, хотя общество и не заимствует их от самого себя, а получает их свыше. Когда человек видит перед собою силу, облеченную такими правами, он невольно, бессознательно чувствует себя пред лицом законной общественной власти, призванной к господству над ним, и он инстинктивно повинуется ей. Совершенно не то было в феодальную эпоху. Феодальный владелец, среди своих земель и в отношении к людям, ему подвластным, пользовался самодержавными правами; права эти были нераздельны с земельным владением и составляли предмет частной собственности. То, что мы называем теперь общественными правами, общественною властью, было тогда правом частным, частною властью. Феодальный владелец пользовался в качестве собственника всеми правами верховной власти над жителями принадлежащих ему земель; поэтому понятно, что, являясь в собрание, в парламент, составлявшийся около его сюзерена из небольшого числа равных или почти равных ему вассалов, он не находил там и не выносил оттуда никакого понятия об общественной власти. Это понятие было в прямом противоречии со всем его существованием, со всеми его действиями внутри его владений. В собраниях вассалов он видел только людей, облеченных одинаковыми с ним правами, стоявших в одинаковом с ним положении, действовавших, как и он, единственно во имя своей личной воли. Ничто не побуждало, не заставляло его признавать в высшей правительственной сфере, учреждениях, которые мы называем общественными, тот характер всеобщности и превосходства, который нераздельно связан с нашим понятием о политических властях. И если он был недоволен решением собрания, то отказывался содействовать исполнению его или даже прибегал к открытому сопротивлению.
Единственною гарантиею права в феодальную эпоху была грубая сила, если только такую силу можно назвать гарантиею. Все прибегали к этой силе, чтобы достигнуть признания или уважения. Но никакое учреждение не обладало достаточною силою: поэтому почти вовсе и не обращались к учреждениям. Если бы феодальные суды и парламенты проявляли какую-нибудь деятельность, то они гораздо чаще встречались бы в истории и были бы в ней более заметны; но они совершенно стушевываются.
Впрочем, тут нет ничего удивительного: на то есть причина, более глубокая и важная, нежели все те, которые уже указаны мною.
Из всех правительственных систем и всех родов политических гарантий, труднее всего установить и упрочить систему федеративную, систему представляющую каждой отдельной местности, каждому отдельному обществу такую правительственную власть, какую только они могут проявить. Одна лишь ничтожная доля этой власти, необходимая для сохранения целого общества, переносится в центр его и принимает там форму центрального правительства. Федеративная система, в теории самая простая, представляется самою сложною на практике. Чтобы согласить допускаемую ею степень местной независимости и свободы с тою степенью общего подчинения, какую она в известных случаях требует и предполагает, необходимо значительное развитие цивилизации. При слабости принудительных средств, которыми располагает федеративная система, установление и поддержание ее гораздо более зависит от воли, от личной свободы человека, нежели установление и поддержание какой бы то ни было другой системы.
Итак, федеративная система очевидно требует от общества, к которому она применяется, наибольшей суммы разума, нравственности, цивилизации. А между тем эту-то именно систему и старался установить феодализм. Феодальная система была настоящею федерациею. В основании ее лежали те же начала, на которых утверждается ныне, например, федерация Североамериканских Соединенных Штатов. Она оставляла каждому владельцу наибольшую долю правительственной власти, а сюзерена или общее собрание баронов облекала только возможно меньшею частью этой власти, да и то лишь на случай необходимости. Отсюда понятна невозможность установить подобную систему среди невежества, среди грубых, необузданных страстей, словом – среди всех нравственных несовершенств людей в феодальную эпоху. Свойства такого правительства противоречили идеям и нравам тех самых людей, к которым оно должно было применяться. Можно ли удивляться после этого неудаче подобных попыток политической организации?
Мы рассмотрели феодальное общество сначала в простейшем, основном его элементе, потом в целом его составе. Исходя от этих двух точек зрения, мы старались найти, что оно сделало и что по самой природе своей должно было сделать в отношении к развитию цивилизации. Из всего сказанного вытекает два следствия:
1) Феодальная система должна была оказать весьма сильное и, вообще говоря, благотворное влияние на внутреннее развитие отдельной личности. Она возбуждала в людях идеи, сильные ощущения, нравственные потребности; она послужила к развитию благородных характеров и побуждений.
2) С общественной точки зрения, она не могла установить никакого законного порядка, никакой политической гарантии. Она была необходима для возрождения в Европе общества, до такой степени расстроенного варварством, что оно стало окончательно неспособно к более правильной организации; но и феодальная форма, недостаточная в самих основаниях своих, не могла достигнуть ни более правильного устройства, ни расширения. Единственное политическое право, которому феодальное устройство сумело дать силу в европейском обществе – это право сопротивления. Я говорю не о законном сопротивлении: в столь неразвитом обществе о нем не могло быть и речи. Прогресс общества состоит именно в замене, с одной стороны, частного произвола общественною властью, с другой – личного сопротивления законным. Такова высокая цель, главное усовершенствование общественного порядка. Личной свободе предоставляется большой простор; но когда она заблуждается, когда от нее приходится требовать отчета в действиях, тогда вступает в свои права общественное мнение; от него исключительно зависит решение процесса, начатого против индивидуальной свободы. Такова система законного порядка и законного сопротивления. Нетрудно понять, что в феодальную эпоху не было и не могло быть ничего подобного. Право сопротивления, нашедшее себе защиту и применение в феодальном устройстве, было правом сопротивления личного – право страшное, несовместное с идеею общества, потому что оно ведет к насилию, к войне, т. е. к уничтожению общества, но вместе с тем это право, которое всегда существует в глубине человеческой души, совершенное уничтожение его было бы равносильно рабству. Сознание этого права погибло, подавленное и поруганное, в римском обществе и не могло возродиться из его остатков; из принципов христианского общества оно также не проистекало, по крайней мере не проистекало непосредственно. Оно вновь вошло в европейские нравы при посредстве феодальной системы. Сделать право сопротивления излишним и бесполезным – это задача цивилизации; постоянное провозглашение его – это заслуга феодализма.
Таков, по-видимому, результат исследования феодального общества, рассматриваемого в самом себе, в своих общих элементах, независимо от исторического развития его. Подтверждается ли этот результат фактами, историею? Действительно, случилось то, что должно было случиться; феодальное устройство сделало то, что оно должно было сделать; судьба его соответствовала его внутренним качествам. Исторические события доказывают верность всех предположений и догадок, почерпнутых нами из самой сущности феодализма.
Бросим беглый взгляд на общую историю феодальной системы от X до XIII века. Нельзя не признать, что она оказала важное и благотворное влияние на индивидуальное развитие человека, на развитие чувств, характеров, идей. В истории этого времени мы встречаемся со множеством благородных чувств, великих подвигов, прекрасных проявлений человеческой природы, очевидно составляющих последствия феодальных нравов. Рыцарство мало сходно с феодализмом, но, однако, оно порождение его. Этот идеал возвышенности, великодушия, преданности есть порождение феодальной системы, и он говорит в ее пользу.
Далее, мы видим, что под покровом феодализма в феодальных замках появляются первые проблески европейской фантазии, первые опыты поэзии, литературы, первые умственные наслаждения, испытанные Европою по выходе ее из состояния варварства. Для подобного развития необходимы душевные и жизненные побуждения, необходим досуг, необходимы тысячи других условий, несовместных с трудным, печальным, грубым, тяжелым существованием низших классов народонаселения. Во Франции, в Англии, в Германии с феодальною эпохою тесно связаны первые литературные воспоминания, первые умственные наслаждения Европы.
Но, с другой стороны, если мы будем вопрошать историю о влиянии, которое имел феодализм на общество, мы получим ответ, не менее согласный с нашими предположениями: повсюду феодальное устройство противилось как утверждению общественного порядка, так и расширению свободы. С какой бы точки зрения мы ни рассматривали общественный прогресс, феодализм всегда представится вам препятствием на пути его. Поэтому-то с самого возникновения феодального общества, против него восстают и беспрерывно борются с ним обе силы, наиболее содействовавшие развитию порядка и свободы, с одной стороны монархическая власть, с другой – власть народная, король и народ. В разные времена были сделаны попытки правительственного устройства феодального общества на основаниях более законных и менее исключительных. В Англии трудились над этим Вильгельм Завоеватель и его сыновья, во Франции – Людовик Святой, в Германии – многие императоры; но все попытки, все усилия их остались тщетными. Самая природа феодального общества отвергала порядок и законность. В новейшее время некоторые историки пытались возвысить феодализм как общественную систему; они видели в нем законное, правильное, прогрессивное состояние, представляли его золотым веком. Но спросите их, где и когда существовало это состояние, к какому времени и месту они его относят, – вы не получите ответа. Феодализм – это утопия, не имеющая под собой никакой почвы, это драма, для которой в прошедшем нет ни театра, ни актеров. Причину заблуждения этих историков открыть не трудно; она же объясняет нам заблуждения тех, которые не могут произнести слово «феодализм» без проклятия. И те и другие не приняли в соображение двойственности феодализма, не потрудились отличить его влияние на умственное развитие человека, на чувства, характеры, страсти от его влияния на общественный строй. Одни не могли допустить, чтобы общественная система, в которой было столько благородных чувств, доблестей, среди которой родились все литературы, в которой нравы получили некоторую возвышенность, некоторое величие, – чтобы эта система была в то же время так дурна и гибельна, какою представляют ее. Другие видели только зло, причиненное феодализмом массе народонаселения, преграду, поставленную им на пути развития порядка и свободы, и не могли поверить, чтобы он произвел благородные характеры, великие доблести, вообще вызвал какой бы то ни было прогресс. И те и другие, повторяю, упустили из виду двойственный элемент цивилизации. Они не заметили, что цивилизация состоит из двух отдельных развитий, из которых одно может в данное время совершаться независимо от другого, хотя по прошествии веков, после длинного ряда фактов, они непременно должны соединиться воедино.
Впрочем, феодальная система была тем, чем она должна была быть, и сделала то, что должна была сделать. Индивидуальность, энергия личности – таков был преобладающий характер победителей Римской империи, поэтому результатом общественного устройства, основанного ими и для них, прежде всего должно было быть не что иное, как развитие личности, индивидуальности человека. Внутренние, нравственные наклонности человека, вносимые им в общественную систему при самом установлении ее, имеют могущественное влияние на общественный быт, а общественный быт, в свою очередь, действует на наклонности, укрепляет и развивает их. В германском обществе господствовала личность; и феодальное общество, порождение германского, естественно употребляло все свое влияние в пользу развития личности. Тот же факт мы встречаем и во всех других элементах цивилизации; они остались верны своему принципу; каждый из них подвигался вперед и двигал мир по тому пути, на который вступил с самого начала. В следующем нашем чтении история церкви и ее влияние на европейскую цивилизацию от V до XII века представит нам новое, несомненное доказательство этой же истины.
