bannerbannerbanner
История цивилизации в Европе

Франсуа Гизо
История цивилизации в Европе

Полная версия

Теперь неизбежно возникает вопрос: каким образом правительство столь блестящее, столь прочное – судя по тем фактам, которые мы изложили, – каким образом это правительство так быстро дошло до такого упадка? Каким образом, после такого преобладающего значения в Европе, оно в следующем же столетии сделалось столь слабым, несостоятельным, малоуважаемым? Самый факт не подлежит ни малейшему сомнению. В XVII веке французское правительство стоит во главе европейской цивилизации, в XVIII оно исчезает; вождем, руководителем прогрессивного движения европейского мира делается французское общество, отделенное от своего правительства и часто даже враждебное ему.

Здесь мы встречаемся с неисправимым недостатком и неизбежным последствием абсолютной власти. Я не войду в подробное рассмотрение ошибок Людовика XIV, ошибок чрезвычайно важных; я не буду говорить ни о войне за испанское наследство, ни об отмене Нантского эдикта, ни о чрезмерных расходах, ни о многих других пагубных для него мерах. Я оставлю достоинства его управления в том виде, в каком я изложил их; я допускаю, что ни одна абсолютная власть не соответствовала до такой степени требованиям своего времени и своего народа, не оказала столь важных услуг цивилизации своей страны и вообще всей Европы. Но единственным принципом, единственным основанием этого правительства была абсолютная власть – и вот почему оно дошло до заслуженного падения. Существенный недостаток Франции Людовика XIV заключался в отсутствии политических сил и учреждений, которые бы существовали сами по себе и были способны к самостоятельной деятельности, к сопротивлению. Не было уже древних французских общественных учреждений, если только они заслуживают этого названия; Людовик XIV довершил разрушение их и, конечно, не озаботился заменою их новыми. Они стеснили бы его власть, а он не хотел никакого стеснения. Воля и действие центральной власти – вот все, что ярко проявляется в это время. Правление Людовика XIV – это факт великий, блистательный, могучий, но лишенный основания и корня. Свободные учреждения обеспечивают не только мудрость, но и прочность правительств. Нет системы, которая могла бы существовать без помощи общественных учреждений. Там, где существование абсолютной власти было продолжительно, она непременно имела опору в таких учреждениях, – то в разделении общества на строго разграниченные между собою касты, то в системе религиозных учреждений. В правление Людовика XIV и власть, и свобода одинаково были лишены политических учреждений. Во Франции в то время ничто не обеспечивало ни страны против беззаконных действий правительства, ни самого правительства против неизбежного влияния времени. Зато правительство и присутствовало при собственном падении. Постарел не один Людовик XIV; не он один ослабел к концу своего царствования; постарела, ослабела вся абсолютная власть. В 1712 году абсолютная монархия была так же дряхла, как и сам монарх; и зло было тем более неисправимо, что Людовик XIV уничтожил вместе с политическими учреждениями и политические нравы. Без независимости – нет политических нравов. Кто сознает собственную силу, тот один только одинаково способен служить правительству и противиться ему. С независимыми учреждениями исчезают и энергичные характеры; из обеспеченности прав, наоборот, рождается благородная гордость, чувство собственного достоинства.

Итак, вот настоящее состояние Франции и французского правительства после смерти Людовика XIV: общество богатое, сильное, оживленное разнородною умственною деятельностью – и рядом с ним правительство по преимуществу неподвижное, лишенное средств обновить себя, примениться к движению своего народа, обреченное после полувекового величия и блеска на неподвижность и слабость, и еще при жизни своего основателя дошедшее до упадка, близкого к полному разрушению. Таково положение Франции в конце XVII века; отсюда и характер, направление последующей эпохи, столь резко отличающейся от предшествовавшей.

Всем известно, что отличительною чертою, господствующим фактом XVIII века служит свободное исследование, высокий порыв человеческого духа.

За исключением внешних сношений, предпринятых министерством герцога Шуазеля, и некоторых важных уступок, сделанных общему требованию умов, например американской войны, за исключением, повторяю, некоторых событий этого рода, французское правительство XVIII века представляет пример небывалого до того времени бездействия, инерции, апатии. Вместо сильного, честолюбивого правительства Людовика XIV, которое являлось везде и всюду было на первом плане, – мы видим власть, которая только и думает о том, как бы остаться незаметною, в стороне от общего движения – так хорошо она сознает свою слабость и шаткость. Деятельность, честолюбие перешли на сторону народа. Народ, с своими мнениями, с своим умственным движением, вмешивается во все, во всем принимает участие, и наконец один безраздельно овладевает нравственным авторитетом, т. е. единственною истинною, настоящею властью.

Вторая черта, отличающая состояние человеческого разума в XVIII веке, – это всеобщность, всеобъемлемость свободного исследования. До тех пор, и особенно в XVI веке, круг свободного исследования был ограничен, односторонен; он обнимал собою иногда одни только религиозные вопросы, иногда вместе с ними и политические; но притязания его всегда заключались в известных пределах. Напротив того, в XVIII веке свободное исследование принимает универсальный характер: религия, политика, философия, общество и человек, нравственная и материальная природа – все становится в одно и то же время предметом изучения, сомнения, систематизации; древние науки преобразовываются, рядом с ними возникают новые. Движение распространяется по всем направлениям, хотя и проистекает из одного и того же побуждения.

Кроме того, движение это запечатлено особым, странным характером, не имеющим, может быть, ничего подобного во всемирной истории, – характером отвлеченным, чисто созерцательным. Прежде во всех великих переворотах человеческого рода действие скоро присоединялось к размышлению. Так, например, религиозная революция XVI века началась идеями, спорами чисто умозрительными, но тотчас почти перешла во внешние события. Основатели умственных партий скоро делались предводителями партий политических; жизненная действительность соединилась с умственными трудами. Такое зрелище представляет нам в XVII веке и английская революция. Во Франции в XVIII веке человеческий разум действует на все, между прочим и на такие идеи, которые, находясь в связи с интересами действительной жизни, должны были бы, по-видимому, немедленно и сильно отозваться на внешних событиях. А между тем двигатели, участники этих великих споров остаются чуждыми всякого рода практической деятельности; это теоретики, мыслители, которые наблюдают, судят, говорят, но никогда не вмешиваются в события. Никогда управление внешними, действительными фактами не было до такой степени отделено от управления умами. Отделение мира материального от мира духовного осуществилось в Европе только в XVIII столетии, и в первый раз, может быть, развитие одного из них продолжалось независимо от развития другого. Факт этот чрезвычайно важен: он имел огромное влияние на ход событий. Он сообщил идеям того времени замечательный характер беспредельности и отвлеченности. Никогда философия не стремилась так упорно к обладанию над миром и вместе с тем никогда не была так чужда ему. Рано или поздно пришлось обратиться к действию; умственное движение должно было перейти во внешние события – и чем полнее было разделение их, тем труднее была их встреча, тем сильнее их столкновение.

Можно ли после того удивляться другой отличительной черте тогдашнего состояния человеческого духа – необыкновенной смелости его? До того времени в минуты величайшей деятельности своей он всегда сдерживался известными преградами; человек всегда жил среди фактов, из которых иные внушали ему уважение и до известной степени останавливали стремление его. В XVIII веке совсем не было, по-видимому, внешних фактов, пред которыми склонялся бы человеческий разум, которым он сколько-нибудь подчинялся бы; он ненавидел или презирал все общественное устройство. Отсюда родилось в нем убеждение, что он призван преобразовать все существующее в мире: он стал приписывать себе, некоторым образом, творческую силу; учреждения, мнения, нравы, общество и сам человек – все представлялось ему подлежащим переделке, и человеческий разум принял на себя исполнение подобной задачи. Доходил ли он когда-нибудь до более смелой идеи?

Вот та сила, которая в течение XVIII века встала лицом к лицу с остатками правительственной системы Людовика XIV. Понятно, что невозможно было избежать столкновения между двумя столь неравными силами. Главнейший факт английской революции – борьба свободного исследования и абсолютной монархии – неизбежно должен был проявиться и во Франции. Конечно, различие обоих переворотов немаловажно, как это видно из самых последствий их; но в сущности, положение дел было весьма сходно, и значение событий в окончательном виде их – одно и то же.

Изложение всех неисчислимых последствий этого события заняло бы слишком много места. Мы должны остановиться. Но мне хотелось бы еще обратить ваше внимание на важнейший и, по моему мнению, поучительнейший факт, раскрывающийся пред нами в этом великом зрелище: неизбежный недостаток абсолютной власти, бедствие, зло, сопряженное с нею, как бы она ни называлась, какова бы ни была ее цель. Мы видели, что правительство Людовика XIV пало почти исключительно под влиянием этой причины. И что же? Сила, наследовавшая ему – человеческий дух, истинный властитель XVIII века, испытала ту же самую участь. В свою очередь, человеческий дух достиг почти абсолютной власти, в свою очередь, он возымел чрезмерное доверие к самому себе. Порывы его были прекрасны, возвышенны, благотворны, и если бы от меня потребовали окончательного, определенного мнения, я не колеблясь ответил бы, что считаю XVIII век одним из величайших веков в истории; он оказал человеческому роду, быть может, самые важные услуги, всего более подвинул его на пути прогресса, прогресса в самом обширном значении этого слова; рассматривая его, если можно так выразиться, с точки зрения государственного прокурора, я отдал бы ему предпочтение пред противниками его. Тем не менее обладание неограниченною властью имело в это время пагубное влияние на человеческий дух, он совратился с истинного пути своего, с презрением и ненавистью стал относиться к действительным фактам и общепринятым идеям; а эта незаконная ненависть привела его к заблуждению и тирании. Действительно, к торжеству человеческого разума в конце XVIII века присоединилась весьма значительная доля заблуждения и тирании. Не будем обманывать себя, признаемся в этом открыто и громко. Эта доля заблуждения и тирании была в особенности последствием упоения, в которое повергнут был человеческий разум беспредельностью приобретенной им власти. Обязанность и, по моему мнению, заслуга нашего времени заключается в сознании той истины, что всякая власть, умственная или материальная, кому бы она ни принадлежала, правительствам или народам, мыслителям или государственным людям, в какой бы сфере она ни проявлялась, – что всякая человеческая власть, говорю я, носит в самой себе врожденный недостаток, зародыш слабости и злоупотреблений, необходимо требующий точного определения ее формы и размеров. Общая свобода всех прав, всех интересов и мнений, свободное развитие всех влияний и законное, совместное существование их – вот единственная система, при которой всякая сила, всякая власть может быть заключена в законных пределах, без стеснения для других общественных элементов, – единственная, одним словом, система, при которой действительно и для всех одинаково может существовать право свободного исследования. Таков великий результат, таково великое поучение, представляемое борьбою, которая в конце XVIII века завязалась между абсолютною властью в области правительственной и такою же властью в области духовной.

 

Мы достигли намеченного нами предела. Вы помните, что приступая к этому курсу, я изъявил намерение представить вам общую картину развития европейской цивилизации с падения Римской империи до нашего времени. Я слишком быстро совершил этот путь и потому не мог познакомить вас со всеми замечательными сторонами его, не мог привести доказательств в подтверждение всего сказанного мною. Я принужден был пропускать многое и, несмотря на это, часто просил вас верить мне на слово. Надеюсь, однако, что цель моя достигнута и что я не упустил из виду ни одного из важнейших кризисов развития новейшего общества. В начале курса, я пытался определить, что такое цивилизация, и пытался описать факт, известный под этим названием. Мы видели, что цивилизация слагается из двух главных фактов: развития человеческого общества и развития самого человека; другими словами – из развития политического, общественного и развития внутреннего, нравственного. В этих лекциях я ограничился одною только историею общества. Я изобразил цивилизацию только с общественной стороны ее и ничего не сказал о развитии самого человека. Я не намеревался изложить историю убеждений, умственного развития человеческого рода. Когда в будущем году мы вновь соберемся в этой самой аудитории, я предполагаю обратиться исключительно к Франции и изучить вместе с вами историю французской цивилизации, – изучить ее во всей подробности, во всех различных отраслях ее. Я постараюсь познакомить вас не только с историею французского общества, но и с историею французов; постараюсь сделать вас свидетелями постепенного образования в ней учреждений, мнений, разнородной умственной деятельности и, таким образом, показать вам во всей полноте развитие нашего славного отечества. Ему как в прошедшем, так и в будущем должны быть посвящены самые пламенные чувства наши.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru