bannerbannerbanner
История цивилизации в Европе

Франсуа Гизо
История цивилизации в Европе

Полная версия

Все эти причины, вместе взятые, сообщали человеческой мысли в начале XVI века весьма энергичное движение, настоятельную потребность в прогрессе.

В совершенно другом положении находилось духовное правительство, духовная власть; она впала в состояние инерции, неподвижности. Политическое значение церкви, римского престола значительно уменьшилось; европейское общество уже перестало принадлежать церкви и подпало господству светских государей. Однако духовная власть сохраняла все свои притязания, весь свой блеск, все свое наружное значение. Она подверглась обыкновенной участи устаревших правительств: большая часть жалоб, направляемых против нее, перестали почти в то время быть основательными. Было бы несправедливо утверждать, что римский престол в XVI веке отличался особенною тираниею, что злоупотребления его, в собственном смысле слова, были многочисленнее, непростительнее, нежели прежде. Напротив, никогда, может быть, церковное правительство не было так сговорчиво, снисходительно, беспечно; оно было равнодушно ко всему, лишь бы только никто не оспаривал его законности и давнишних прав, из которых многие уже утратились, лишь бы только по-прежнему обеспечено было существование его и получались прежние доходы. Оно охотно оставило бы в покое человеческий ум, лишь бы только и ум в свою очередь оказал ему ту же услугу. Но когда правительства ослабевают и делают меньше зла, тогда именно они и подвергаются нападениям, которые тут только становятся возможными, а прежде были неудобоисполнительными.

Это беглый очерк состояния человеческого духа и духовного правительства достаточно подтверждает справедливость сказанного нами о характере реформации; она была произведена порывом свободы, великим восстанием человеческого разума. Вот без сомнения, главная ее причина, господствующая над всеми прочими, над всеми отдельными интересами народов и государей, наконец, над потребностью в преобразованиях, в исправлении недостатков, на которые жаловались в то время.

Предположим, что по прошествии первых лет реформации, когда она объявила все свои притязания, ясно высказала все поводы недовольства существующим порядкам, предположим, что духовная власть внезапно согласилась с нею и сказала: «Хорошо: я сделаю все нужные преобразования, я возвращусь к более законному, более религиозному порядку. Я уничтожу притеснения, произвол, налоги; даже в отношении к догматам, я допущу изменения, объяснения, обращусь к первоначальному их смыслу. Но, исправив таким образом все недостатки, я сохраню свое положение, останусь по-прежнему правительством человеческого духа, с тою же властью, с теми же правами». Удовольствовалась ли бы этим религиозная революция и остановилась ли бы она в своем развитии? Не думаю; я твердо убежден, что она продолжала бы свой путь и, потребовав сначала реформы, теперь потребовала бы свободы. Кризис XVI века был не только реформационным, но и существенно революционным. Нельзя отнять у него характера и сопряженных с ним достоинств и недостатков: реформация носила в себе все признаки революции.

Бросим взгляд на судьбу реформации: посмотрим, что она прежде всего сделала в различных странах, в которых развивалась. Развитие ее происходило при весьма различных условиях и весьма неравных данных успеха. Если мы заметим, что несмотря на такое различие и неравенство, она повсюду стремилась к одной и той же цели, приводила к одному и тому же результату, сохраняла один и тот же характер, то мы убедимся, что этот характер, устоявший против всего различия положений, всего неравенства условий, есть основной характер события, что результат, всегда однородный, есть тот, к которому она преимущественно стремилась.

Везде, где только имела некоторый успех религиозная революция XVI века, она если не вполне освободила человеческий дух, то, по крайней мере, доставила ему новую, значительную долю свободы. Правда, она оставила мысль в зависимости от случайностей большей или меньшей свободы политических учреждений; но она уничтожила или обезоружила духовную власть, систематическое и насильственное управление человеческою мыслью. Таков был результат реформации при самых разнообразных внешних условиях. В Германии вовсе или почти вовсе не было политической свободы; она не была введена туда и реформациею, которая скорее усилила, чем уменьшила власть государей, скорее противодействовала свободным средневековым учреждениям и благоприятствовала их развитию. Однако она возбудила и поддержала в Германии свободу мысли, большую, может быть, чем в какой бы то ни было другой стране. В Дании абсолютная власть господствовала как в муниципальных, так и в общих государственных учреждениях; но и там, под влиянием реформации, мысль сбросила с себя оковы и свободно устремилась по всем направлениям. В республиканской Голландии, в конституционно-монархической Англии одинаково совершилась эмансипация человеческого духа, несмотря на долговременную и суровую религиозную тиранию. Наконец, даже во Франции, при условиях, по-видимому, наименее благоприятствовавших влиянию религиозной революции, она, хотя и побежденная, тем не менее сделалась основой умственной независимости и свободы. До 1685 года, т. е. до отмены Нантского эдикта, реформация имела во Франции законное существование. В течение этого продолжительного периода протестанты писали, спорили в защиту своих мнений и вызывали к тому же своих противников. Один этот факт, одна эта война между старыми и новыми мнениями, в которой оружием служили памфлеты и конференции, распространила во Франции свободу, гораздо более существенную и действительную, нежели обыкновенно думают, – свободу, послужившую на пользу учености нравственности, послужившую к чести французского духовенства, точно так же, как и к пользе человеческой мысли. Бросьте взгляд на конференции Боссюэ и Клода, на всю религиозную полемику того времени и подумайте, допустил ли бы Людовик XIV такую свободу в обсуждении какого бы то ни было другого предмета. Всего более свободы во Франции XVII века проявлялось именно в борьбе реформации с противоположною партией. Религиозная мысль в это время была гораздо смелее, приступала к спорным вопросам с большею откровенностью, нежели политическая мысль самого Фенелона в «Телемаке». Отмена Нантского эдикта положила конец такому порядку вещей. Но между 1685 годом и великим порывом человеческого духа в XVIII веке не прошло и сорока лет; едва только перестала действовать на пользу умственной свободы религиозная революция, как началось уже действие революции философской.

Итак, везде, где только действовала реформация, где она играла важную роль, чем бы эта роль ни окончилась – победою или поражением, – везде общим, господствующим, постоянным результатом ее был прогресс в деятельности и свободе мысли, в эмансипации человеческого духа.

Реформация не только имела этот результат, но и удовлетворялась им: достигнув его, она не стремилась ни к чему другому, потому что в этом заключалась сущность события, его первоначальный и основной характер. Таким образом, в Германии она не только не домогалась политической свободы, но покорно переносила, если не политическое рабство, то по крайней мере отсутствие свободы. В Англии она допустила иерархическое устройство духовенства и существование церкви столь же несовершенной, как римская, но менее независимой. Почему же реформация, в известных случаях столь страстная и непреклонная, показала себя здесь такою сговорчивою и гибкою? Потому что она достигла главного результата, к которому стремилась, – уничтожения духовной власти, освобождения человеческого духа. Повторяю: там, где реформация достигла этой цели, она без труда применилась ко всякому положению, ко всякому порядку вещей.

Обратимся теперь к другой стороне вопроса; посмотрим, что произошло в тех странах, куда не проникла религиозная революция, где она рано была подавлена и не могла иметь никакого развития. История показывает, что в этих странах не был освобожден человеческий дух; подтверждением тому служат две великие страны – Италия и Испания. Там, где реформация играла важную роль, человеческий дух в последние три века воспринял небывалую прежде деятельность и свободу; а в тех странах Европы, куда не приникла религиозная революция, он впал в состояние бездействия и застоя. Итак, обе стороны вопроса, рассмотренные одновременно, привели нас к одному и тому же результату.

Порыв мысли, уничтожение абсолютной власти в духовном мире – вот существенный характер реформации, общий результат ее влияния. В истории реформации эмансипация человеческого духа представляется скорее фактом, чем принципом, скорее результатом, чем причиною. Я думаю, что в этом отношении реформация сделала больше, нежели предполагала, даже, может быть, больше, нежели желала сделать. В противоположность многим другим революциям, в которых далеко не была достигнута желанная цель, и события значительно уступали мысли, – последствия реформации превзошли ее собственные надежды; как событие, она выше, нежели система; она не сознавала вполне своих действий и, если бы сознавала, то затруднилась бы признать их.

Какими упреками постоянно осыпают реформацию ее противники? Какие результаты ее бросают ей, если можно так выразиться, в глаза, чтобы принудить ее к молчанию?

Таких результатов два: 1) умножение сект, чрезмерная вольность умов, уничтожение всякого духовного авторитета, разъединение религиозного общества, взято в полном его составе; 2) тирания, гонение. «Вы побуждаете к вольности, – говорили реформаторам, – производите ее, а когда она началась, вы хотите сдержать, подавить ее. И как же вы ее подавляете? Самыми суровыми, насильственными мерами. Вы точно так же преследуете ересь, но во имя незаконного авторитета».

Пересмотрите все главнейшие нападения, направленные против реформации, соедините их в одно целое, устраняя чисто догматические вопросы: вы увидите, что все они могут быть приведены к этим двум основным упрекам.

Они ставили протестантскую партию в весьма неловкое положение. Когда ее упрекали за множество сект, то вместо того чтобы признать их и защищать законность их свободного развития, она проклинала их, приходила в отчаяние и как бы извинялась в их существовании. Когда ее упрекали за гонение, она оправдывалась с некоторым смущением и ссылалась на требования необходимости; она приписывала себе полное право подавлять и карать заблуждения, потому что истина в ее руках, потому что одни только ее верованья и учреждения законны; если она не признавала за римскою церковью права наказывать протестантов, то потому только, что не на стороне этой церкви была истина и справедливость.

 

Когда господствующую в реформации партию упрекали в нетерпимости не враги, а собственные чада ее, когда гонимые и проклинаемые ею секты говорили ей: «Мы делаем то же самое, что и вы делали; мы отделяемся, как и вы отделились», – она еще больше затруднялась в ответе и очень часто отвечала одним только удвоением строгости.

В самом деле, стремясь к уничтожению абсолютной власти в духовном мире, религиозная революция XVI века не знала истинных принципов умственной свободы; она освобождала человеческий дух и все еще требовала от него повиновения своим законам; на деле она доставляла торжество праву свободного исследованья, а в теории хотела только заменить законною властью власть беззаконную. Она не возвышалась до первоначальной причины, не нисходила до окончательных последствий своего дела. Таким образом она впала в двойную ошибку; с одной стороны, она не понимала и не уважала право человеческой мысли, нарушала их в то самое время, когда требовала их для самой себя; с другой – не сумела определить права авторитета в духовном мире. Я говорю не об авторитете принудительном, у которого в этом мире нет и не должно быть никаких прав; но об авторитете чисто нравственном, действующем только на умы, исключительно путем влияния. В большей части протестантских государств заметен какой-то недостаток в организации умственного общества, в действии общепринятых, освященных временем мнений. Они не сумели согласить права и потребности предания с правами и потребностями свободы, а причина этого явления без сомнения заключается в том обстоятельстве, что реформация не поняла и не усвоила себе вполне ни своих принципов, ни их последствий. Отсюда и та непоследовательность, узость взглядов, которую так часто и удачно пользовались в своих нападениях противники реформации. В противоположность реформации, враги ее очень хорошо сознавали сущность и цель своих поступков; они восходили к самому источнику своего образа действий и открыто признавали все его последствия. Невозможно указать правительство более последовательное, более систематическое, нежели римская церковь. На практике римский престол часто вступал в соглашения и делал уступки гораздо чаще, чем реформация; но в теории он гораздо тверже держался своей системы и гораздо тщательнее сообразовал с нею свои действия. В этом полном сознании того, что делаешь, чего хочешь, в этом безусловном и разумном принятии известного учения или намерения заключается великая сила. Лучшим доказательством тому служит ход религиозной революции XVI века. Известно, что главною силою, созданною для борьбы с реформациею, был орден иезуитов. Бросим взгляд на историю иезуитов; они повсюду терпели неудачи; везде, где только они имели обширный круг действий, они приносили несчастие тому делу, на сторону которого становились. В Англии они погубили королей, в Испании – целые народы. Общий ход событий, развитие новейшей цивилизации, свобода человеческого духа, все эти силы, бороться с которыми было назначение иезуитов, восстали против них и победили их. И не только иезуиты терпели неудачи, но вспомните, к каким средствам они принуждены были прибегать. Они не достигали ни славы, ни величия; они не совершали блистательных событий, не приводили в движение могущественных масс людей; они шли подземными, темными, низкими путями, ничем не сумели поразить воображение, не сумели расположить в свою пользу общественное мнение, которое невольно сочувствует всем великим делам, без различия их принципа и цели. Противная сторона, наоборот, не только победила, но победила со славою, совершила великие дела великими средствами: она привела в движение народы, породила в Европе великих людей, изменила открыто при дневном, если можно так выразиться, свете судьбу и форму государств. Одним словом, все было против иезуитов – и внутренняя, и внешняя неудача; их деятельностью не удовлетворится ни здравый смысл, требующий успеха, ни воображение, нуждающееся в блеске. А между тем судьба их, конечно, не лишена величия; с их именем, влиянием, историею соединена великая идея. Отчего? Оттого, что они отдавали себе отчет в своих действиях и намерениях, сознавали с полною ясностью принципы, которыми руководствовались, цель, к которой стремились; оттого, что они обладали величием мысли, величием воли, которое и спасло их от осмеяния, возбуждаемого постоянными неудачами и презренными способами действий. Напротив того, там, где исполнение уступает мысли, где, по-видимому, не сознаны глубочайшие принципы и окончательные последствия дела, там всегда остается нечто неполное, непоследовательное, низменное, унижающее в умственном отношении самих победителей и отражающееся иногда в самом ходе событий. Вот, по моему мнению, слабая сторона реформации в борьбе нового порядка вещей против прежнего духовного мира; вот что нередко затрудняло реформацию и препятствовало ее защищаться так, как бы следовало ей защищаться по праву.

Я мог бы рассмотреть религиозную революцию XVI века с нескольких других точек зрения. Я ничего не сказал и не мог сказать о чисто догматической стороне ее, о том, что она совершила собственно в религии, в отношениях души человеческой к Богу и к будущей, вечной жизни; я мог бы показать ее в разнообразии ее отношений к общественному быту, куда она внесла результаты неизмеримой важности. Например, она возвратила религию в среду мирян, в общество верных; до того времени религия была, можно сказать, исключительным достоянием духовенства, церковного сословия; оно раздавало плоды ее, но в сущности одно располагало ею и почти одно пользовалось правом говорить о ней. Реформация ввела религиозные верования в общий оборот идей; она открыла мирянам поприще веры, прежде недоступное для них. В то же время она имела и другой результат: она вовсе или почти вовсе изгнала религию из политики, восстановила независимость светской власти. Сделавшись, если можно так выразиться, достоянием мирян, религия вместе с тем перестала входить в состав общественного правительства. В протестантских странах, несмотря на все различие церковного устройства, – даже в самой Англии, где это устройство наиболее приближается к прежнему порядку вещей, духовная власть уже не имеет серьезных притязаний на управление светскою властью.

Я мог бы исчислить многие другие последствия реформации; но пора остановиться, и я довольствуюсь тем, что успел представить вам отличительный характер ее – эмансипацию человеческого духа и уничтожение абсолютной власти в духовном мире, уничтожение, без сомнения, неполное, но тем не менее являющееся важнейшим шагом вперед, совершенным до нашего времени на этом пути.

В заключение прошу заметить, какое поразительное сходство представляется в новой истории между обществами религиозным и гражданским, в отношении к переворотам, которым они оба подверглись.

Христианское общество (мы видели это, когда я говорил о церкви) сначала было обществом совершенно свободным, образованным исключительно во имя общего верованья, без постоянных учреждений, без правительства в собственном смысле этого слова; оно управлялось одною только нравственною властью, изменявшеюся смотря по потребностям времени. Подобно тому началось в Европе и гражданское общество; оно было основано, по крайней мере отчасти, отдельными союзами варваров и отличалось полною свободою; члены его оставались в нем исключительно по доброй воле и не знали ни законов, ни благоустроенных властей. По выходе из такого положения, несовместимого с широким общественным развитием, религиозное общество подчинилось правительству по преимуществу аристократическому; управление сосредоточилось в руках духовного сословия – епископов, соборов, церковной аристократии. Такое же явление видим мы и в гражданском обществе, по выходе его из варварства; и в нем получает преобладание аристократия, светский феодализм. Далее, религиозное общество оставляет аристократическую форму и принимает форму чистой монархии: это время победы римского престола над соборами и европейскою церковною аристократиею. Тот же переворот совершается и в гражданском обществе; и в нем преобладание и господство над европейским миром приобретает королевская власть на развалинах светской аристократии. В XVI веке в недрах религиозного общества обнаруживается восстание против системы чистой монархии, против абсолютной власти в духовном мире. Этот переворот ведет за собою, утверждает, освящает в Европе право свободного исследования. Подобное событие видели мы в нашу эпоху и в гражданском мире: для гражданской абсолютной власти также настало время борьбы и поражения. Итак, оба общества подвергались тем же изменениям, тем же переворотам, но религиозное общество всегда предшествовало гражданскому на этом пути.

Теперь мы ознакомились с одним из великих фактов новейшего общества: с свободою исследования, свободою человеческого духа. В то же время мы видим повсеместное преобладание политической централизации. В следующей лекции я рассмотрю английскую революцию, т. е. то событие, которое представляет собою первое столкновение свободного анализа и абсолютной монархии, одинаково обязанных своим происхождением развитию европейской цивилизации.

Лекция тринадцатая

Общий характер английской революции. – Главные причины ее. – Направление ее более политическое, нежели религиозное. – Три главные партии, последовательно меняющие друг друга: 1) партия законной реформы, 2) партия политической революции, 3) партия социальной революции. – Ни одна из них не имеет успеха. – Кромвель. – Реставрация Стюартов. – Легальное министерство. – Министерство Кабалы. – Национальное министерство. – О революции 1688 года в Англии и в Европе.

Мы видели, что в продолжение XVI века все элементы прежнего европейского общества привели к двум весьма важным фактам: к свободному исследованию и к централизации власти. Один из них получил преобладание в религиозном обществе, другой – в гражданском. В Европе в одно и то же время торжествовали и эмансипация человеческого духа, и абсолютная монархия.

Рано или поздно непременно должна была разгореться борьба между этими двумя, столь противоположными друг другу фактами. Один из них был поражением абсолютной власти в духовном мире, другой – торжеством ее в мире гражданском, один склонял к упадку древнюю церковную монархию, другой довершал уничтожение древних феодальных и общинных вольностей. Их одновременность, как вы уже видели, произошла от того, что перевороты в религиозном обществе совершались скорее, нежели в гражданском; первое уже дошло до освобождения мысли, тогда как другое находилось уже на степени сосредоточения всех властей в одной общей власти. Итак, совпадение обоих фактов происходило вовсе не от однородности их и нимало не уменьшало их противоположности. Каждый из них был шагом вперед в цивилизации, но шаги эти были совершены под влиянием различных условий и, близкие по времени, далеко отстояли друг от друга по внутреннему значению своему. Соглашение их между собою не могло обойтись без предварительного столкновения и борьбы.

Первое враждебное соприкосновение их произошло в Англии. Стремление свободного исследованья, порожденного реформациею, к восстановлению политической свободы, павшей под ударами чистой монархии, попытка уничтожить абсолютную власть в гражданском, как и в духовном мире, таков смысл английской революции, такова роль ее в развитии цивилизации.

Отчего это стремление проявилось именно в Англии? Отчего в этой стране перевороты политического мира более, нежели на материке, совпадали с переворотами мира нравственного?

Королевская власть в Англии подверглась тем же изменениям, как и на континенте: в правление Тюдоров она достигла небывалой прежде степени сосредоточенности и энергии. Из этого еще не следует, чтобы деспотизм Тюдоров на самом деле отличался большим произволом и стоил Англии дороже, чем деспотизм их предшественников. При Плантагенетах, по моему мнению, совершаемо было столько же тиранических действий, притеснений, несправедливостей, как и при Тюдорах, – может быть даже и больше. И на континенте образ правления абсолютной монархии в это время, по всей вероятности, был суровее и произвольнее, нежели в Англии. Новое явление, являющееся в Тюдорах, заключается в том, что абсолютная власть возводится в степень системы; короли предъявляют притязания на самостоятельную, независимую, верховную власть; они говорят языком, которого до тех пор не употребляли. Притязания Генриха VIII, Елизаветы, Иакова I, Карла I резко отличаются от притязаний Эдуарда I и Эдуарда III, хотя власть двух последних королей на практике была не менее произвольна и обширна. Повторяю, в XVI веке изменяется скорее рациональная система, нежели действительное могущество английской королевской власти; короли открыто домогаются неограниченных прав и ставят себя выше всех законов, даже тех, на которые сами соглашаются не посягать.

 

С другой стороны, религиозный переворот совершился в Англии совсем не так, как на материке Европы; он был, по крайней мере отчасти, делом самих английских королей. Правда, и в Англии издавна уже совершались попытки народной реформы, которая не замедлила бы, без сомнения, обнаружиться с полною силою. Но Генрих VIII предупредил ее; революция была предпринята самою королевскою властью. Вследствие этого, английская реформация, как уничтожение церковных злоупотреблений и тирании, как освобождение человеческого духа, сначала была далеко не так радикальна, как реформация континентальная. Она, как и следовало ожидать, совершилась в пользу инициаторов ее. Король и сохраненные им епископы разделили между собою богатства и власть, оставшиеся после предшественника их, папы. Такой образ действий не остался без последствий. Реформа, как утверждали, совершилась, но большая часть побуждений, заставлявших желать ее, по-прежнему существовали. Она проявилась снова, в народном духе; она потребовала от епископов того, чего прежде домогалась от римского престола; она обвиняла их за то, что власть каждого из них равнялась папской власти. Каждый раз, когда общая судьба религиозной революции была в опасности, каждый раз, когда дело шло о борьбе с прежнею церковью, все протестантские партии соединялись между собою и вместе сопротивлялись общему врагу. Но с окончанием опасности возобновлялась внутренняя борьба; народная реформа снова вступала в борьбу с реформою королевскою и аристократическою, раскрывала ее злоупотребления, жаловалась на ее тиранию, требовала исполнения ее обещаний и восставала против желания ее подражать низвергнутой ею же самою власти.

В то же время в гражданском обществе Англии обнаружилось стремление к освобождению, потребность в политической свободе, до тех пор совершенно неизвестная или по крайней мере бессильная. В течение XVI века коммерческое благосостояние Англии возрастало с необыкновенною быстротою, а поземельная недвижимая собственность переходила по большей части от одних владельцев к другим. Возрастающее раздробление английских земель в XVI веке – факт не достаточно еще исследованный, оно зависело от разорения феодальной аристократии и от многих других причин, исчислять которые было бы теперь слишком долго. Все документы показывают нам чрезвычайное увеличение числа поземельных собственников и переход большей части земель в руки джентри, т. е. низшего дворянства и буржуазии. Высшее дворянство, заседавшее в палате лордов, в начале XVII века было далеко не так богато, как члены палаты общин. Итак, одновременно с усиленным развитием промышленного богатства, совершалась важная перемена в богатстве поземельном. Вслед за этими двумя фактами, появился и третий – новое движение умов. Царствование Елизаветы составляет, может быть, эпоху наибольшей литературной и философской деятельности в Англии, эпоху плодотворных и смелых мыслей. Пуритане не колеблясь исчерпывали до последних результатов свое узкое, но могучее учение. Другие, менее нравственные, но более свободные, чуждые всякому принципу, всякой системе, с жаром воспринимали все идеи, обещавшие какое-нибудь удовлетворение их любопытству, какую-нибудь пищу их умственным потребностям. Там, где умственное движение составляет живое наслаждение, свобода скоро делается потребностью и также скоро из общественного мнения переходит в государство.

На материке, в некоторых странах, куда проникла реформация, точно так же появилась наклонность того же рода, известная потребность к политической свободе; но этой новой потребности не доставало данных для преуспеяния; она ни в чем не находила поддержки, не находила точки опоры ни в учреждениях, ни в нравах; она оставалась смутною, не уверенною в самой себе, и напрасно искала средств к достижению своей цели. В Англии положение дел было совершенно другое; там дух политической свободы, вновь проявившийся в XVI веке под влиянием реформации, нашел готовую точку опоры и средства к действию в прежних учреждениях, во всем общественном строе страны.

Всем известно первоначальное происхождение свободных учреждений в Англии; всем известно, каким образом в 1215 году союз высших баронов исторгнул у короля Иоанна великую хартию (Magna Charta). Менее известно то, что хартия эта от времени до времени была подтверждаема большинством королей. Между XIII и XVI веками насчитывается более тридцати таких подтверждений. Кроме того, к ней прибавлялись новые статуты, которыми она поддерживалась и развивалась. Поэтому она жила, так сказать, без перерывов и без промежутков. В то же время образовалась палата общин и заняла место в верховных учреждениях государства. Собственно говоря, она укоренилась в Англии еще при Плантагенетах, хотя и не играла при них особенно важной роли; управление государством еще не принадлежало ей, не находилось даже под ее влиянием; она принимала в нем участие только по приглашению короля и то нерешительно, неохотно, опасаясь запутаться и навлечь на себя нарекание, почти не желая увеличить свою власть. Но когда дело шло о защите частных прав, достояния или домашнего спокойствия граждан – одним словом, личной свободы, – тогда палата общин с величайшею энергиею и настойчивостью исполнила свой долг и полагала начало тем принципам, которые легли в основание английской конституции.

После Плантагенетов, и в особенности при Тюдорах, палата общин, или лучше сказать весь парламент, представляется в совершенно ином виде. Он уже не так успешно, как при Плантагенетах, защищает личную свободу граждан. Произвольные аресты, нарушения частных прав встречаются гораздо чаще и чаще оставляются без протеста. Зато в общем управлении страны парламент занимает гораздо более видное место. Чтобы изменить государственную религию, чтобы установить порядок наследования, Генрих VIII нуждался в орудии, в общественной опоре; таким орудием послужил для него парламент, и в особенности палата общин, при Плантагенетах она была центром сопротивления, гарантиею частных прав; при Тюдорах она сделалась средством управления общей политики. Вот причина, по которой так усилилось значение палаты общин, несмотря на все виды тирании, которым она подчинялась, которым она даже служила. К концу XVI столетия положены уже были основания настоящей ее власти, – той власти, на которой, собственно говоря, и основывается представительное правительство.

Итак, свободные учреждения Англии в конце XVI века представляются в следующем виде: 1) издревле существующие правила, принципы свободы, которых никогда не теряли из виду ни население, ни законодательство, 2) примеры, воспоминания свободы, смешанные, правда, с примерами и воспоминаниями противоположными, но достаточные для того, чтобы узаконить и поддержать народные требования, чтобы служить опорою для защитников свободы в борьбе с произволом и тираниею, 3) местные, частные учреждения, богатые зародышами свободы: суд присяжных, право соединяться, носить оружие, независимость муниципальной администрации и суда, 4) наконец, парламент и его сила, в которой больше, нежели когда-либо, нуждалась королевская власть, расточившая большую часть своих независимых доходов, домен и феодальных прав, и принужденная обращаться для собственного содержания своего к содействию страны.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20 
Рейтинг@Mail.ru