Поль Феваль
Башня преступления
Трое полицейских не смогли сдержать крик ужаса.
Клампен и Лейтенант вместе ушли под воду. На этот раз их отсутствие затянулось настолько, что месье Бадуа решил вмешаться.
– Он сожрал его, я совершенно уверен, – проговорил он, расстегивая пуговицы.
Конечно, несмотря на две победы Пистолета, месье Бадуа беспокоился вовсе не о Лейтенанте.
Когда он уже собрался нырнуть, появился Клампен, на этот раз – один. Он убрал со лба мокрые волосы, чтобы вода не заливала глаза, и, немного задыхаясь, начал говорить:
– Краткое содержание третьего акта: а, черт, нужно немного отдышаться.
Он поплыл к барже с углем, от которой его отделяло около двадцати саженей, рассказывая по дороге:
– Я неоднократно видел, как рыбаки ловят щуку весом не менее двенадцати фунтов на пустой крючок. Это долгое занятие, но рано или поздно рыба клюет. Рыбаки называют это «заговаривать рыбе зубы», так вот я заговорил рыбе зубы и тащу ее связанную, а точнее, всю опутанную бечевкой.
Он одной рукой схватился за борт и добавил:
– Возьмите у меня конец веревки, месье Бадуа.
Бадуа наклонился, помогая Пистолету взобраться на палубу и принимая с его рук конец толстой веревки. Остальные сыщики совместными усилиями уже тащили на борт неподвижного Куатье. Огромное тело Лейтенанта с ног до головы опутывали веревки, на шее затянулась петля.
– Теперь, – сказал Пистолет, – если нет возражений, я с удовольствием перекушу у папаши Нике, его заведение обычно открыто до утра.
Лейтенанта втащили на палубу. Какое-то время он лежал неподвижно на черных от угольной пыли досках, потом зашевелился, неожиданно громко чихнул и спросил:
– Где этот поганец?
– В любом случае, – проговорил убийца кошек, – месье Куатье сильнее меня, имейте это в виду.
Месье Бадуа поспешил проверить путы на теле бандита.
– Иди сюда, – позвал Лейтенант, даже не пытаясь сопротивляться, – я не злопамятен, мне не повезло, ну что тут поделаешь, с каждым может случиться. Тебе что-нибудь известно о моем свертке, пострел?
– А что в нем было, месье Куатье? – спросил Клампен с явным любопытством.
– Девочка… Дьявол! Сам не понимаю, почему это так беспокоит меня. Если ты ее найдешь, парень, то когда я в следующий раз убегу, я в долгу не останусь, обещаю.
Пистолет молча нырнул и поплыл по течению. Он двигался ловко и очень быстро. Через несколько секунд он скрылся из виду.
XVII
ПРОШЛОЕ ПОЛЯ
Антуан Лабр, барон д'Арси родом из Пуату, отец Жана и Поля, был дворянином с мизерным состоянием. После разгрома Вандеи и Бретани, в защите которых он принимал действенное участие, ему пришлось покинуть родину, длительное время жить в Англии, а затем перебраться на Антильские острова.
Он был красив, добр и благороден, отличался прекрасными манерами, к тому же слыл великолепным танцором.
Антуан Лабр из Пуату был тогда последним представителем старинного, правда, изрядно обедневшего рода Лавров д'Арси.
В период процветания Империи, когда возникали и рушились иногда огромные состояния, когда молодые люди делали в Париже головокружительные карьеры, Антуан оказался вдали от родины, на Антильских островах.
Им увлеклась одна юная креолка из хорошего дома, очень красивая, очень богатая, беззаботная, добрая и на удивление несведущая в таких вещах, которым все наши сестры и дочери учатся очень легко.
Оказывается, бывают еще такие женщины.
Другие же, наоборот, очень усердны в учебе, особенно в познании жизни.
Эти – просто очаровашки.
Антуан Лабр женился на прекрасной креолке, и его супружеская жизнь была счастливой до тех пор, пока он вальсировал со своей женой и пока был жив его тесть – плантатор, здравомыслящий и умный человек, умеющий вести дела.
Когда тесть внезапно умер, несчастье поселилось в их доме под видом адвокатов, стряпчих, судебных исполнителей и нотариусов. Плантатор оставил трех дочерей, а значит, трех зятей. В колониях смерть не приходит без законников.
Вы знаете, как быстро зреет зерно под благодатным тропическим солнцем. Но ни одно зерно не растет так быстро, как семена судебного процесса.
Раздел имущества и солидные судебные издержки стоили половины состояния. Вы можете не поверить, но от адвокатов, стряпчих, нотариусов плантации тают, как тает сахар в воде.
У Антуана Лабра подрастал сын; опасаясь грядущего разорения, барон стал подумывать о возвращении во Францию, где к власти вернулись Бурбоны. Жена, беременная вторым ребенком, не препятствовала его планам. Она действительно была очаровательной и доброй женщиной. Ничто не удерживало ее здесь, даже те несколько приятельниц, которых она всегда любила и в обществе которых приятно проводила время.
Муж настоятельно посоветовал ей не сидеть целыми ночами с подругами за одной местной игрой. Выигрывали в нее совсем немного, зато изрядно проигрывали. И тогда прекрасная баронесса разозлилась и расплакалась сильнее, чем после смерти плантатора, своего отца.
Я бы хотел уметь играть в эту островную игру, чтобы обучать наших милых дам, просиживающих за баккара. Это разнообразило бы их развлечения.
Креольская игра стала одной из причин того, что Антуан Лабр заторопился покинуть Мартинику.
Эта игра прибавила работы многим представителям закона.
Словом, у Антуана Лабра были все основания уехать. Но нельзя же слишком спешить.
В колониях нельзя ничего оставлять «на потом», таково правило. Перед отъездом необходимо уладить все дела. Не потому, что люди в колониях нечестны, Боже упаси, просто море слишком широко.
Стоит кому-нибудь оставить некое имущество на попечение поверенных, власть последних становится подозрительно неограниченной; всем же нужно на что-то жить.
Боже мой, я не хочу очернить колониальных юристов! Среди них, наверняка, попадаются святые, но сколько я себя помню, я всегда слышал о темных делах, чаще всего это были истории о жителях колоний, разоренных собственными поверенными.
На Сент-Доминике больше белых убили стряпчие, чем негры.
Антуан Лабр собрался с такой поспешностью, что, взяв с собой в дорогу лишь двести тысяч франков, отдал необходимые распоряжения относительно имущества ловкому и пронырливому юристу, а сам вместе с семьей погрузился на корабль и отбыл во Францию.
Поль родился на море.
Рождение Поля пробудило в жене Антуана истинные материнские чувства.
Она по-своему любила Жана, красивого десятилетнего мальчишку, похожего на нее, но на Поле она совсем помешалась.
Ее муж был удивлен и обрадован одновременно, надеясь, что у него, в конце концов, появилась настоящая жена, а не очаровательное и редкое растение, цветущее исключительно в домашних условиях.
Они приехали в Париж во время второй Реставрации. У Антуана Лабра был поистине благородный характер. Он посчитал своим долгом отказаться от почестей при Дворе в пользу более достойных и не принял участия в дележе лакомого пирога королевских наград, весомость которых всеми так преувеличивается. Его единственным желанием было поступить на военную службу, где он впоследствии получил достойный чин.
Действительно, жизнь во Франции складывалась поначалу очень хорошо.
Дети росли. Маленький Поль становился все красивее, любовь к нему матери – все сильнее. Очаровательная баронесса была теперь очень далека от своих бывших подруг, с которыми она так любила играть в ту островную игру, название которой я не помню. У нее вошло в привычку никуда не ходить и целыми днями сидеть у колыбели своего второго сына.
Вскоре Антуан Лабр получил от своего поверенного в колонии две тысячи луидоров с просьбой не забывать об уплате прошлых долгов. Однако это случилось всего лишь один раз.
Всем известны подобные истории; каждый встречал на своем веку бывшего колониста, переоценившего заслуги своего поверенного. Все знают, что такой колонист находит во Франции нового достойного юриста, который берет в свои руки все его дела. Ведь у колониальных служб нет монополии на благодетель.
И начинается дуэль двух ловких и умелых сутяг, все удары которой испытывает на себе их общая жертва.
Вот такого достойного юриста и повстречал Антуан Лабр. Это был молодой человек по имени месье Лекок, не простой адвокат, а прямо-таки колдун, хитрец, каких днем с огнем не сыщешь. Его контора всегда была полна посетителей. Все высшее общество обращалось к нему за советом по самым деликатным вопросам. Месье Лекок знал толк в своем деле, и люди отзывались о нем с уважением.
Правда, ему была свойственна некоторая грубость, но это было модно тогда. Всякий буржуа, представлявшийся профессионалом своего дела, стремился соединить деловитость и безупречный внешний вид с резкостью, граничащей с грубостью.
Антуан Лабр имел счастье встретить месье Лекока в 1825 году, на следующий день после пережитого им страшного разочарования, а выражаясь точнее – жуткого потрясения.
Его колониальный поверенный только что прислал ему очень грамотно составленный окончательный расчет, согласно которому он, Антуан Лабр, не только не мог ничего получить от наследства жены, но оставался должен значительную сумму.
За десять лет, благодаря заботам и стараниям того самого умелого и пронырливого юриста, бесконечные процессы и выплаты издержек по шестьдесят тысяч франков каждая составили дефицит на сумму в пятьдесят тысяч франков.
Месье Лекок тогда еще только начал свою практику, переехав в Париж из глухой провинции. Откуда именно – никто не знал, да и узнавать не пытался. Месье Лекок еще не гнушался мелкими делами; ему нравилось общаться с титулованными особами. Не забывая давать барону прекрасных советов, он стал постоянным гостем баронессы, которая постепенно сумела заменить ту проклятую карточную игру, название которой я запамятовал, на другие игры, более известные во Франции.
Она уже больше не была ветреной девчонкой, ее беспокоило будущее маленького Поля. Но она была игроком до мозга костей, как большинство подобных натур. А игра – это всепоглощающая страсть людей беспринципных, бездарных и безразличных к судьбам других.
Поскольку Фортуна никогда особенно не баловала ее, у женщины появилась навязчивая идея: она верила, что запоздавшая удача одарит ее несметным богатством, вытряхнув его из своего рога изобилия. И она играла, когда только могла, – во все и везде; она играла в реверси, в бостон, в вист, в джокер, в экарте, в буйот; она участвовала в лотереях; у нее тоже был свой поверенный, который играл для нее во Фраскати; для нее месье Лекок соглашался поискать удачи на бирже.
Антуан Лабр, конечно, не был слепым, но он представить не мог, насколько сумасшествие его жены, на первый взгляд невинное, глубоко сидит в ней и ведет их к неминуемой гибели.
Когда он узнал, он собрался предпринять путешествие на Мартинику, чтобы уладить все дела со своим колониальным поверенным. Отправиться в путешествие ему посоветовал месье Лекок.
Тут мы прервем нашу историю.
Она и стара как мир, и современна. Она Не была необычным делом при Реставрации; еще вчера журналисты заполняли ею колонки многотиражных газет.
Никогда не следует ездить сводить счеты с ловкими поверенными из колоний, в таких случаях часто убивают.
Вот и Антуан Лабр не вернулся из своего путешествия.
Несчастная баронесса любила своего мужа; она нуждалась в нем. Что делать такой женщине, как она, лишенной внезапно спутника жизни и всякой поддержки? Если бы она сразу обратилась за помощью к Жану, своему старшему сыну, все еще можно было бы спасти. Но по отношению к Жану, наследнику титула, она испытывала чувство ревности из-за Поля, своей настоящей и единственной любви.
Она нашла глупое оправдание своему решению.
Баронесса сказала себе: «Теперь, когда на меня обрушились все немыслимые несчастья, я точно знаю – меня ждет большая удача, которую даже трудно представить».
Чтобы продолжить играть, баронесса растратила сначала мизерные сбережения, а затем и самое необходимое, без чего не могла обойтись ни она, ни ее дети.
Господь был милостив к Жану, который получил юридическое образование и уехал служить за пределами Франции. Жан нежно любил Поля, несмотря на то, что мать так несправедливо предпочла младшего брата. Как только он немного обосновался, большую часть жалованья он стал отправлять во Францию. Это позволило увеличивать ставки в игре.
А месье Лекок, по мере того, как опускался дом Лабров, постепенно рос. Он не мог, конечно, рассчитывать на прибыль, работая на баронессу, но он не бросал ее; он оставался ей предан, и с готовностью поощрял ее страсть.
Почему?
Мы не будем еще раз рисовать здесь его портрет, который мы подробно описали в «Черных Мантиях», разве что мы лишь вскользь вернемся к нему по ходу нашего повествования. Он был философ.
Как-то он вложил в руку одного молодого человека тысячефранковую банкноту, нарочно смущая его ум и совесть и заставляя таким образом стать невольным партнером в своих будущих делах. Ему сразу удалось приобрести со стопроцентной скидкой влияние на один из самых светлых финансовых умов. Эта так удачно посеянная тысяча франков расцвела в многомиллионное состояние под вывеской знаменитого банка барона Ж.-Б. Шварца и компании.
Каждое действие Лекока преследовало определенную цель. В данном случае цель Лекока нам не совсем ясна. Ведь на первый взгляд он был обманут в своих ожиданиях. Попробуем угадать.
Баронесса скрывала Лекока от своего сына: ей было стыдно.
В письме к своему брату Поль Лабр написал, что не знает Лекока.
Но Лекок Поля знал.
Этот таинственный работник зла, известный в самых низах парижской жизни под именем Приятеля-Тулонца, почитаемый среди высшего общества как месье Лекок де ля Перьер, имел еще много других имен.
Согласно источнику моей информации, он оставил глубокий след в одной организации, имевшей дело с королевской полицией Луи-Филиппа.
При этом короле была предпринята попытка направить волков поохотиться в лесах под Парижем. Имя одного из волков стало легендарным. При желании можно предположить, что этим волком был месье Лекок.
Поль Лабр признавался нам вот в чем.
По его мнению, таинственный патрон месье Шарль и месье Лекок – одно и то же лицо. Настоящее же имя месье Шарля было В…
Как бы там ни было, факты говорят о том, что месье Лекоку казалось, будто он открыл в Поле Лабре энергичную отважную натуру. Не случайно же он хотел привлечь Поля к своей деятельности, сделать его винтиком в отлаженном и исправно работающем механизме.
По возможности, во всех слоях общества, где месье Лекок вращался, он искал подходящих людей для внедрения в этот сложный организм. Если бы Поль Лабр захотел, он бы мог стать важным лицом в префектуре, но он не захотел.
Хотя в детстве Лекока мало чему учили, хотя подростком он добровольно удалился от мира, чтобы ничего не слышать о матери, врожденная гордость служила ему защитой.
Мы рассказали обо всем сейчас, потому что об этом грустно размышлял Поль Лабр вечером после прощания с Терезой Сула, гуляя по набережной. Он уже не думал о человеке, которого встретил, спускаясь по винтовой лестнице. Тот человек, выйдя из тени, спросил его:
– Простите, вы случайно не месье Поль Лабр? И Поль ответил: «Нет».
Затем добавил про себя:
– К чему все? Мне ни до кого нет дела…
Конечно, пока он шел, опустив голову, встреча совсем вылетела у него из памяти. Он шел, потерянный и погруженный в мрачные мысли, которые приходят на ум людям, когда они хотят умереть.
Прошлое являлось перед ним в мельчайших подробностях.
Он вспоминал всю свою жизнь, которая так блестяще начиналась, потом постепенно тускнела, теряя краски, пока окончательно не потеряла привлекательности.
Перед внутренним взором молодого человека возникло то, чего он раньше не видел, а точнее – не хотел замечать: благородную меланхолию своего отца. Он искал улыбку на бледном лице солдата. И не находил ничего, даже ее следа.
В глубоком отчаянии он прошептал:
– Так оно и было, отец никогда не улыбался. Несчастье давно уже поселилось в нашем доме.
А как же брат? В нем вдруг ожило смутное воспоминание о старшем брате, и Поль успокоил сам себя:
– Жан счастлив. Да хранит его Господь!
А мать? О! Мать всегда жила в его сердце! Она разорила их семью, но она любила своего сына. Позорная, болезненная слабость, погубившая ее, не могла повлиять на любовь Поля и матери. Эта роковая страсть к игре для Поля просто не существовала.
Он явственно видел ее тонкую фигуру, прекрасное лицо и лучистые глаза – зеркало ее души, обожающей только его одного.
Когда он был совсем маленьким, маму все называли «мадам баронесса»; у нее был экипаж и лакеи, она была красивой и элегантной. Потом исчез экипаж, куда-то ушли лакеи… Все стали называть ее «мадам д'Арси». Происходило это в их небольшой квартире, в предместье Сен-Жермен, откуда отец уехал в свое последнее путешествие. Потом сняли «жилье»; мама стала просто «мадам Лабр». Наконец переселились в мансарду в доме на Иерусалимской улице, пользующейся нехорошей репутацией; с тех пор ее стали звать «мамаша Лабр».
Благодарение Богу, она умерла, и Поль скоро умрет тоже.
Ночь была прекрасная, хоть и немного облачная. Луна, прячась за тучи, ненадолго выглядывала и плыла в темных небесных просторах. Город все еще не спал и шумел там и тут, но на набережной стояла полная тишина.
Поверите ли? Поль Лабр три раза подходил к трехэтажному дому, который задворками выходил на улицу Арле-дю-Пале, а фасадом на набережную Орфевр, где он видел в окне силуэт юной девушки Изоль.
Что-то тянуло его туда, а он не сопротивлялся.
Он не боялся умереть, но и не торопил смерть.
Он любил. И было еще кое-что. Его любовь к Изоль подсказывала ему: тебе нельзя больше жить.
Когда он в третий раз подошел к дому, вокруг которого витали его мысли, он увидел темные окна и темную набережную; было темно и на улице Арле. И тогда он ушел, чтобы больше не вернуться.
Заметив людей, сидевших, как мы знаем, в засаде, он поспешил уйти. В сущности, ему было все равно, ничто уже его не волновало. Он избегал людей.
Взойдя на Новый мост, он уселся на парапет и посмотрел на освещенную луной воду. Он просидел так с четверть часа.
Как раз в это время Пистолет лез на стену, окружавшую сад Префектуры, чтобы выследить Лейтенанта.
Поль Лабр соскочил с парапета и медленно зашагал по мосту. Потом перелез через закрытую на ночь калитку, ведущую к воде и купальням Генриха ГУ, и очутился под мостом на маленьком островке. Там он около получаса медленно бродил под деревьями.
Луна на миг скрылась за тучей, и Поль вдруг решительно и громко произнес:
– Ну хватит! Покончим со всем этим.
И он смело вошел в воду, словно праздный купальщик.
Мысль его все время работала, губы шептали имя Изоль.
Спускаясь по небольшому уклону, он медленно погружался в реке.
Когда вода дошла ему до подмышек, он услышал странный шум на мосту. Вскинув голову, он посмотрел наверх, но так ничего и не увидел.
Но когда Поль уже встал на цыпочки, ибо вода доставала ему до рта, он четко услышал тихий всплеск, который при падении в воду с высоты производит довольно крупный предмет.
Он сделал еще пару шагов, и вода достигла рта. – Прощай! – прошептал он. С кем он прощался?
На его губах заиграла улыбка. Почва ушла у него из-под ног, а он не стал плыть.
XVIII
НОВЫЙ СМЫСЛ ЖИЗНИ
Поль Лабр умирал, словно собирался уснуть от усталости, без сожаления и без гнева. Спустя некоторое время он всплыл на поверхность и, прежде чем окончательно скрыться под водой, вздохнул и открыл глаза. Руки он опустил вдоль тела.
На небе ярко светила луна.
Совсем другой шум, чем тот, что он только что слышал, раздался на том же месте у моста. И вскоре за вторым послышался третий. Это прыгали с моста Лейтенант и Пистолет.
Потревоженный всплеском воды, Поль развернулся и поплыл, держа голову над водой и прислушиваясь. Как и в первый раз, он ничего не увидел: Новый мост отбрасывал огромную тень; но через мгновение из темноты показался белый предмет и Поплыл, уносимый течением.
Поль заколебался.
Его уход из жизни не был сиюминутным решением: «Ни до кого больше мне нет дела», – сказал он сам себе всего несколько часов назад. Но его доброе сердце сжалось при мысли о том, что рядом с ним погибает несчастное человеческое создание (а в том, что это был человек, он ни секунды не сомневался), которое он, безусловно, мог бы спасти.
– Ночь длинна! – уговаривал он себя. – Я оставлю беднягу на берегу, и у меня будет еще достаточно времени, чтобы уйти навсегда.
Он предполагал, что это женщина, поддерживаемая на поверхности воздухом, оставшимся в складках платья. Его удивило, что не было слышно ни единого крика. Он вытянулся на воде и поплыл против течения, которое отнесло его шагов на сто от островка.
Белый предмет по-прежнему плыл, но постепенно тонул, все большая его часть уходила под воду.
Как и все дети Парижа, Поль хорошо плавал. Сбросив охватившие его оцепенение, он напряг мышцы и прибавил скорости, мощными гребками преодолевая силу течения.
За считанные минуты он нагнал сверток у самой косы. Странный предмет почти совсем ушел под воду, оставив наверху лишь малюсенькую часть круглой формы, напоминавшую надутый воздухом шар. Поль схватил его. Первого же прикосновения было достаточно, чтобы молодой человек смог подтвердить свою догадку; это была женщина или ребенок.
Этот ребенок или женщина держалась на плаву вовсе не за счет вздувшегося платья.
Поль не сомневался, что ему удалось спасти жертву преступления.
Ее завернули в одеяло и бросили с моста. Шелковый пододеяльник на короткое время вздулся, как шар, и поплыл по реке, удерживая сверток на поверхности. Однако воздух медленно уходил, и одеяло неумолимо шло ко дну.
Одной рукой прижимая к себе пропитанное водой одеяло, Поль поплыл к островку. Там он быстро развернул его. Луна осветила нежное лицо несчастной Суавиты. Она лежала с закрытыми глазами, бледная и неподвижная, как мраморная статуя.
– Маленькая девочка! – прошептал Поль, не замечая, что дрожит в своей мокрой одежде. – Несчастный красивый ангелочек! Что за негодяй посмел убить ее!
Как мы помним, Куатье похитил девочку из постели: Суавита была лишь в ночной рубашке. Мокрая ткань плотно облегала неподвижное тело, подчеркивая его беззащитную хрупкость. Поль смотрел на девочку, как завороженный, не в силах отвести взгляда. Он почувствовал неожиданный прилив нежности к несчастной малышке.
Вдруг он похолодел, ему почудилось, что она мертва. Он схватил ее руки, пытаясь нащупать пульс, но его собственные холодные пальцы так ничего и не ощутили. Хуже того, ему показалось, что руки девочки совсем ледяные. В порыве отчаяния Поль прижал девочку к груди, надеясь согреть ее собственным дыханием, его сердце бешено колотилось, сердце ребенка – молчало.
– На помощь! – позвал Поль.
Но в этот ночной час островок был пустынен. В ответ слышался лишь плеск воды, омывающей берег. Юношу охватила страшная тоска от сознания собственного бессилия. Он не знал, что делать. Две большие слезы покатились из глаз по щекам. Потом он вдруг о чем-то вспомнил, подхватил ребенка на руки и побежал изо всех сил, прижимая девочку к груди.
– Мадам Сула! – воскликнул Поль. – Как же я не подумал о мадам Сула? У нее отважное и благородное сердце, она не откажет нам в помощи, она прекрасная женщина и хозяйка, она-то наверняка знает, как спасти бедную девочку!
В несколько прыжков он пересек островок, поднялся по лестнице мимо купален Генриха IV и остановился перед калиткой, ведущей на мост. Он крайне осторожно перебрался через эту ничтожную преграду. Он страшно боялся неловким движением причинить боль девочке! Он уже считал ее своей потому, что она была послана ему Богом в тот момент, когда он добровольно прощался с жизнью.
Это было испытание. Смерть – утешение для тех, кому ни до кого больше нет дела, для тех, кому некого ни любить, ни защищать.
А у Поля теперь была эта девочка, ребенок, посланный ему Богом. Юноша был сама преданность и сама любовь. Он беззвучно благодарил Всевышнего и молил о помощи.
Преодолев калитку, он пересек мост и помчался по набережной Орфевр. Он летел как на крыльях, почти не касаясь земли. Перепрыгивая по четыре ступеньки, он взлетел по винтовой лестнице дома на Иерусалимской улице и очутился у дверей комнаты матушки Сула. Здесь их ждало спасение. Поль нигде не останавливался, даже для того, чтобы перевести дух, сердце его готово было выпрыгнуть из груди, внутри все горело. Он изо всех сил принялся стучать в дверь комнаты мамаши Сула.
– Мадам Сула! Милая мадам Сула! – кричал он и в голосе его слышались отчаяние и мольба.
А мадам Сула подъезжала в это время к Сен-Жерменскому предместью, трясясь в коляске, которую по булыжной мостовой тащила понукаемая хозяином кляча Марион.
Поль Лабр постучал еще раз посильнее. Ему не приходило в голову, что мамаши Сула может не оказаться дома в столь позднее время. Он не понимал, почему никто не отвечает: добрая женщина прекрасно знала его голос! Она любила его, относилась к нему с нежностью, словно мать к сыну.
Когда он, наконец, понял, что стучать бесполезно, руки у него опустились и его охватил настоящий ужас.
– Вот теперь она умрет! – потеряв всякую надежду проговорил он вслух. – Я ничего не умею, ничего не могу сделать.
Он еще раз ударил кулаком в закрытую дверь.
– Значит, вы хотите убить ее, мамаша Сула! – воскликнул он в порыве наивного отчаяния, которое кого-то, возможно, позабавило бы, а многих растрогало бы до слез.
Но на лестничной клетке стояла мертвая тишина. Поль вытащил из кармана ключ и открыл свою комнату.
У юноши силы были на исходе, на себя он больше не надеялся.
Положив девочку на свою постель, он зажег свечу. У него это получилось не сразу: руки тряслись, и спичка несколько раз выскальзывала из ледяных пальцев. Наконец он поднес свечу к лицу ребенка, пытаясь в мерцающем неверном свете рассмотреть черты девочки.
– Почему нет дома мамаши Сула, что же еще случилось этой ночью, – шептал он. – Я бы не боялся бледности ее лица, мамаша Сула обязательно бы спасла ее!
Ему было от чего испугаться: девочка в самом деле походила на мертвеца. Обычная бледность несчастной Суавиты приобрела синеватый оттенок, тело в мерцающем пламени свечи казалось прозрачным.
На чувствительной коже ребенка, в тех местах, к которым прикасались Лейтенант, а затем и сам Поль, появились синяки, даже не красные, а иссиня-черные. Светлые мокрые волосы, откинутые со лба, подчеркивали хрупкость висков с проступившими на них прожилками и темные круги под полуприкрытыми глазами.
Поль тяжело вздохнул.
Неожиданно для самого себя он решился дотронуться до девочки.
Поспешность такого решения поразила его самого: от волнения его бросило в жар. Дотронувшись до влажного ледяного тела, он отшатнулся, ноги у него подкосились и он упал на колени перед своей кроватью.
– Я хотел покончить с собой, – прошептал юноша, – и Бог меня наказывает.
Он сполз на каменный пол и, обессиленный, остался лежать неподвижно, по-прежнему держа в руке свечу.
– Почему ее нет? – бормотал он как безумный. – Никогда такого не было! Куда она ушла? И что делать, что же мне делать?!
Растерянно озираясь по собственной комнате, Поль чего-то искал взглядом, а чего – он и сам не знал. Он привык обращаться за советом к своей милой соседке. Теперь же не с кем было посоветоваться, не от кого ждать помощи.
«Что же делать? Что же мне делать?» – лихорадочно думал Поль.
Он дотянулся до кровати и положил руку на грудь девочки. Ему показалось, что ее сердечко забилось.
Внезапная радость и надежда на спасение ребенка вернули ему силы. Он вскочил на ноги, взял девочку на руки, прижал к своей груди и стал согревать ее как мать. Отчаяние ушло, сменившись безрассудной надеждой, а потом постепенно вернулось.
– Холодна! По-прежнему холодна как лед! – воскликнул Поль с внезапной яростью. – Нужен кто-нибудь, кто бы мог помочь. Хоть кто-нибудь!
Он положил ребенка на кровать и выскочил на лестничную площадку.
Кто, например, живет в комнате N0 9? Поль не знал. Но какая разница в конце концов? Ведь кто-то же там живет! Он постучал в дверь N0 9.
Дом сегодня словно вымер. Никакого ответа. Поль в сердцах ударил в дверь ногой – и она вдруг распахнулась: месье Бадуа, уходя, забыл ее запереть. Поль, не раздумывая, вошел.
В неуютной, пустой комнате он не увидел ничего из того, что видели другие, зато сразу заметил бутыль, стоящую на полу рядом с тем местом, где сдвинутая картина прикрывала дыру в стене.
Он схватил бутыль, на дне которой виднелись остатки какой-то мутной жидкости, наклонил, встряхнул и на его ладонь вылилось несколько капель ягодной водки. С бутылью в руке он бегом вернулся в свою комнату, вылил немножко водки на ладони и осторожно принялся натирать висни и лоб девочки. Синие губы Суавиты дрогнули, и Полю показалось, что он слышит слабый вздох.
Вы бы теперь не узнали молодого человека, еще так недавно совсем подавленного. Огромная радость и вновь пробудившаяся надежда вернули ему силы и жажду действий. Сердце колотилось, словно готово было вырваться у него из груди. «Наверное, такое ощущение испытывает нищий, вдруг выигравший в лотерею сто тысяч франков», – подумал Поль.
Он забегал по комнате, потирая руки, заглядывая во все углы и бормоча себе поднос:
– О Господи, она жива! Она обязательно выздоровеет! Она будет разговаривать со мной и улыбаться! Это должно случиться!
Он вновь выбежал на лестничную клетку, принес несколько охапок дров и угля и растопил камин. Он действовал, как в лихорадке: подбрасывал в огонь хворост и дрова, кучу стружки, обнаруженную на лестнице, мелкие куски угля – и вскоре в комнате стало тепло.
Тогда Поль разорвал покрывало со своей кровати и положил куски греться у огня, рискуя поджечь их. Но руки у него больше не дрожали, он действовал ловко и быстро.
Так же аккуратно и заботливо, как молодая мать меняет пеленки любимому ребенку, он снял с девочки мокрую ночную рубашку и завернул ее в теплый лоскут покрывала.
Панический страх куда-то исчез. Поль понимал, что поступает правильно, и по мере того, как тепло и забота возвращали к жизни это нежное и хрупкое существо, согревалось также сердце молодого человека.
Через несколько минут Суавита тихонько вздохнула, ее веки дрогнули.
Поль, внимательно наблюдавший за ней, заметил, что ее прозрачные щеки слегка порозовели.
Второй теплый кусок покрывала он постелил на кровати, положил на него девочку, прикрыл ее сверху двумя одеялами, вокруг тела подоткнул покрывало и с большой заботой уложил ее голову на подушку. Он не сводил с нее глаз, он смотрел и любовался ею. Он испытывал к ней любовь и нежность, как к собственному ребенку.
