Поль Феваль
Башня преступления
«Месье, – сразу отреагировал я, – это работа не для меня».
«Кто знает, молодой человек, кто знает… Мы сами себя не знаем. На вашем месте мне бы не хотелось стать свидетелем того, как арестуют и бросят в тюрьму вашу больную мать, и я бы не отказывался», – безразличным тоном произнес он.
«В тюрьму! Мою мать!» – вскрикнул я. «Пожалуйста, не надо громких восклицаний, – попросил месье Шарль. – Я выбрал вас, чтобы уберечь от страданий. Надо все обговорить. Ведь должен же кто-нибудь арестовывать этих Жоржей Кадудалей. Но скажу вам, дело это непростое», – сказал он и замолчал.
V
ПИСЬМО ПОЛЯ
Месье В… взглянул на очень красивые часы, которые он с особой бережностью держал в своей большой руке. «У меня осталось всего десять минут, – проговорил он медленно, – после этого я сяду в экипаж и поеду в Нейи поужинать с королем. Будет что-то вроде мальчишника, без дам. Королева сейчас в Сен-Клу. О, мой юный друг, мне так смешно видеть, как эти люди выказывают ко всем презрение. Но в том, что я друг короля, ни больше и ни меньше, нет ничего предосудительного. До тысяча восемьсот тридцатого года я был другом герцога Орлеанского. Деказес мог бы вам поведать, как в течение пятнадцати лет мы играли эту комедию. Там были Англе, Делаво и другие. Но теперь, когда судьба швыряет меня вниз, префекты полиции полагают, что нет дыма без огня. Так сказать мне сегодня королю, что вы отказываетесь ему служить?»
Мне было неполных 19 лет, брат мой, но все, что он сказал, меня совсем не тронуло.
«Вы можете сказать королю все, что считаете нужным, – ответил я. – Я сын моего отца, который запретил бы мне носить его имя, если бы я принял ваше предложение!»
«Но вы также сын вашей матери, месье Поль, – холодно заметил месье В… – Ваш отец уже умер, царство ему небесное, а ваша мать жива, она страдает!»
Он взял с письменного стола три маленьких листка бумаги и, зажав их между указательным и большим пальцами, показал мне. Это были три векселя, под которыми я увидел подпись своей матери.
«Они просрочены, – сказал месье Шарль, – представлены к оплате, но опротестованы. Будет суд, а потом арест».
Мне было неполных 19 лет, и я представил себе, как ведут в тюрьму мою мать. Я опустил голову.
«Почему вы выбрали меня?» – все же спросил я, и две крупные слезы скатились по моей щеке.
«Действительно, почему? – подхватил месье В… с видом послушного ребенка. – Сын мой, мною движет долг перед государством. Да, нам приходится ходить по раскаленным углям. Мы, люди с зонтами и в серых шляпах, сейчас не в фаворе. Теперешние агентишки нам и в подметки не годятся! И любой скандал нанесет нам неизмеримый и непоправимый удар. Мы не сможем ничего доказать. Наш Кадудаль несколько хитрее того, другого…»
«Кто он?» – поинтересовался я.
«Генерал, граф де Шанма», – странно торжественным тоном произнес месье Шарль.
«Это добродетельный человек…» – я пытался защищать генерала. Я ничего не понимал.
«Невелика заслуга при его-то несметном богатстве!» – с презрением в голосе проговорил месье В…
«И что оке мне надо будет сделать?» – спрашивал я.
Мой последний вопрос прозвучал как-то мрачно и еле слышно. У меня просто не было сил говорить громче, настолько я был подавлен и обескуражен.
Месье В… посмотрел на часы.
«Королю придется меня подождать! – очень тихо сказал он. – Ничего – подождет. Вы постучитесь, войдете и скажете: «Я пришел за депешами от месье Виталя». Месье Виталь – друг Кадудаля-Шанма», – объяснил он мне мои будущие действия.
Я прервал его жестом, мой возмущенный вид в один миг сделал его суровым.
«Что еще! Будем валять дурака? Все должно быть сделано сегодня вечером. Какие могут быть разговоры! – возмущенно крикнул он. – Месье Лабр, вы уже получили аванс, вам заранее начали прилично платить!»
«Вы говорите о моей зарплате агента полиции?» – спросил я, дрожа всем телом.
«Именно так, сын мой! – оборвал он меня. – За работу в специальном отделе, с премиальными – сто шестьдесят франков в месяц! Да так зарабатывают только получатели платежей».
«Месье, – сказал я, – я готов исполнить это задание, если речь идет о законном аресте генерала, графа Шанма».
«Но для легального, законного ареста, – мрачно процедил" он сквозь зубы, – вам нужно иметь удостоверение и ордер на арест».
«Так пусть мне дадут удостоверение и ордер!» – воскликнул я.
Сердце мое колотилось так, словно хотело вырваться из груди.
Месье В… задумался буквально на один миг.
«Удостоверение? Это возможно, – сказал он. – Оно у меня, давно уже оформлено и подписано…»
Каждое слово ранило меня, как кинжал.
Мое удостоверение уже давно подписано. Уже давно моя фамилия, фамилия нашего отца, твоя фамилия, Жан, извини меня, занесена в списки сотрудников парижской полиции!
Месье В… продолжил:
«А вот с ордером дело обстоит иначе. У нас нет ордера на арест. Мы хотим придать этому делу случайный характер. Что ж – резюмируем. Я сказал обо всем, что вам позволит исполнить без всяких затруднений это задание. Имя месье Виталя будет для вас как бы паролем. Виталь или просто герцог д'Е…
Вы мне принесете две депеши, которые вам дадут. Вот и все. А я взамен верну вам расписки почтенной дамы. Этот неплохой подарок будет подтверждением нашей дружбы. Ну это уж, как пожелаете, о вкусах не спорят. Если желаете ковать железо, пока горячо, приступайте к делу, идите и арестовывайте генерала. Возможно, вам раскроят череп, но тогда у нас появится основание произвести обыск. И уж поверьте, сын мой, вы будете отомщены. Вот ваше удостоверение. Вы найдете генерала по адресу: улица Прувер, номер одиннадцать, дом месье Тюо. Замечу, странно обитать в подобной дыре, имея самый шикарный особняк в столице!
Он вручил мне удостоверение инспектора полиции, которое действительно было заранее оформлено на мое имя, и адрес владельца дома, месье Тюо.
Я ушел, не сказав ни слова.
Я был потрясен произошедшим.
Спускаясь по лестнице, я услышал, как кто-то позвонил в квартиру месье В…
Когда, миновав мост Пон-Неф, я шел по улице Ля Монэ, мне показалось, что за мной следят на расстоянии.
Я быстро дошел до дома № 11 и постучал.
Улица, на которую выходила парадная дверь, была совершенно темной. Рядом был вход в маленький ресторанчик. На первый же удар молоточка дверь открылась. Когда я спросил у консьержа, дома ли месье Тюо, он ответил вопросом на вопрос:
«Чем занимается этот господин?»
«Не знаю, – ответил я. – Ноя пришел по интересующему его делу».
«От кого вы?» – расспрашивал меня консьерж.
Тут я вспомнил имя, которое мне называл месье Шарль, и сказал:
«Я от месье Виталя».
«Проходите, второй этаж, направо, – консьерж: жестом указал мне дорогу и добавил: – Звоните подольше».
Я последовал его совету. На третий или четвертый звонок дверь открылась. Я различил фигуру высокого мужчины. В прихожей было темно, но мне показалось, что он был одет в рабочую робу.
Не позволив ему задавать вопросы, я сразу же заявил:
«Я от месье Виталя».
Он впустил меня. Как только дверь закрылась, я очутился в кромешной темноте.
«У вас есть какая-нибудь записка?» – спросил меня мужчина в рабочей робе.
«Нет, – ответил я. – Вы генерал, граф Шанма?»
«Вы в квартире месье Тюо, рантье, – коротко ответили мне. – Если вы ошиблись дверью, можете выйти».
«Нет, я не ошибся, – твердо сказал я. – Мне хотелось бы поговорить с генералом, графом Шанма».
«От имени месье Виталя?» – спросил он.
«От имени месье Виталя», – ответил я.
«Тогда подождите», – произнесли в темноте, и я услышал удаляющийся звук шагов.
Мужчина в рабочей робе оставил меня одного. Тут же появился слуга, поставил лампу на стол и вышел. Стало светло. Из соседней комнаты до меня доходил тихий разговор:
«Герцог, взгляните! Это вы прислали этого молодого человека?»
«Нет, – ответил незнакомый мне герцог. – Я его не знаю».
Мужчина в рабочей робе появился на пороге комнаты, из которой только что доносился разговор. Он шел выпрямившись, ступая уверенно, спокойно. В его манере держаться просматривалась военная выправка. Меня поразило его благородное лицо. Он взглянул на меня с явно озадаченным видом.
«Предупреждаю вас, что я вооружен», – сразу сказал он.
«Я тоже, – ответил я, – но не воспользуюсь своим оружием».
Перед уходом месье В… действительно засунул мне в карман два пистолета.
Мужчина в робе продолжил:
«Я генерал де Шанма. Что у вас ко мне?»
В соседней комнате послышался шорох. Мне показалось, что за саржевой драпировкой открылась дверь и кто-то пристально наблюдает за нами.
Я ответил:
«Я пришел вас арестовать, потому что вы готовите покушение на короля».
Я буквально передаю произнесенные мной слова, вызвавшие улыбку генерала, несмотря на всю напряженность момента.
Я совершенно отчетливо услышал, как в соседней комнате были взведены курки.
У генерала была добрая благородная улыбка. Месье В… обманул меня: этот человек не мог быть убийцей.
«Вы такой молодой», – тихо сказал он.
«И очень несчастен», – добавил я.
Думаю, что наш разговор не был слышен в соседней комнате, откуда скомандовали:
«Огонь!»
Прозвучало три выстрела, и я получил три ранения.
«Что вы наделали!» – воскликнул генерал. Я упал к нему на руки.
«А теперь спасайся, кто может!» – послышалось за саржевой драпировкой.
Я ощутил сильную слабость, но еще держался на ногах. Помню, что я сказал тогда:
«Я остался только один у матери».
Генерал поддерживал меня. Я добавил:
«В домах заговорщиков всегда несколько выходов. Если вы хотите бежать, то не выходите на улицу Прувер… и дайте мне честное слово, что вы не убьете короля!»
Он попытался расстегнуть мою одежду, чтобы осмотреть раны.
Но в этот момент раздался сильный шум со стороны лестницы. Генерал спросил:
«Вы пришли не один?»
Ответа не последовало. Я только услышал, как он шепнул почти про себя:
«Какие же это солдаты?! Испугались ребенка!»
В дверь постучали. Три раза потребовали открыть именем закона, а затем выбили ее.
В комнату ввалилась целая толпа: полдюжины полицейских в штатском и еще столько же – в форме. Задание месье В… было исполнено. Правда, полагаясь на мою молодость и растерянность, он рассчитывал на выстрелы из засунутых им в мои карманы пистолетов. Ему нужен был всего один выстрел, чтобы вломиться в дом, который он не мог обыскать без предлога. Он получил даже три предлога, но стрелял не я.
Сначала я его не заметил, хотя он был там в своем вечернем фраке и в больших зеленых очках, скрывавших его глаза. Толпа полицейских набросилась на генерала. Какой-то инспектор пошарил во внутреннем кармане моего сюртука и достал мое удостоверение.
«Здесь совершена попытка убить агента полиции», – сказал он.
Любимый мой брат Жан, вот и все мое письмо. Ты еще молод и проживешь длинную жизнь. Придет время, и ты вернешься во Францию. Я хотел тебе оставить хоть что-то, чтобы ты смог защитить меня, если кто-нибудь в твоем присутствии станет чернить память о твоем брате.
А если тебе понадобится свидетель, иди прямо к самому графу де Шанма.
И еще два обстоятельства. В доме по улице Прувер были найдены документы, позволившие возбудить дело о карлистско-республиканском заговоре (так официально назвали это дело), а генерала увезли в аббатство на острове Мон-Сен-Мишель.
После быстрого выздоровления я решил вернуть свое удостоверение месье Шарлю, но оно исчезло. Я помогал матери до самого последнего ее часа, зарабатывая перепиской разных канцелярских бумаг. И все же я по сей день окружен полицейскими, жалкими типами, с которыми я столуюсь у одной милой пожилой дамы. Она была так добра к моей матери.
Все ли я рассказал тебе? Ты, наверно, догадываешься, что не все. Я никак не решусь поведать тебе эту мою радость и муку одновременно. Я все оке хочу тебе рассказать о Ней, о том, как однажды вечером я увидел Ее. То был воскресный вечер, когда безутешное горе привело меня к алтарю.
Это случилось на следующий день после смерти нашей матери.
Если бы ты знал, как она красива! Всего лишь один беглый взгляд ее необыкновенно больших глаз пленил мое сердце!
Если бы ты знал, какие чарующие и мучительные мгновения переживаю я, когда мечтаю о ней. Как я страдал в своей комнате, откуда видны окна ее дома: страдал так, что хотел умереть.
Она в кого-то влюблена. Я тебе уже сказал, что она старшая дочь генерала Шанма?.. Это был только сон, всего лишь сон…
Безумство! Жалкое безумство!..»
На этом Поль Лабр остановился. Перо упало на стол. Он прижал к сердцу обе руки, и две крупные слезы потекли по его щекам.
– Безумство! – повторил он срывающимся голосом. – Смертельное безумство! Последним словом на моих устах будет ее имя – Изоль. И моя последняя молитва будет обращена к ней, а не к Богу!
Затем он опять взялся за перо и вычеркнул все после слов «Все ли я тебе рассказал?»
Вместо этого он написал:
«Я все тебе рассказал. Прощай, мой дорогой брат! Да будет с нами любовь!
Поль Лабр д 'Арси».
И написал адрес: «Месье Жану Лабру, барону д 'Арси, секретарю генерального консула Франции в Монтевидео (Уругвай)».
Наконец юноша запечатал письмо, встал и бегло осмотрел комнату.
– Кажется, я ничего не забыл, – сказал он, грустно улыбнувшись.
Поль вышел из комнаты, закрыл дверь на ключ и постучал к мадам Сула. Она открыла дверь.
Тереза Сула была уже одна, все столовавшиеся у нее полицейские инспектора давно ушли, кто по делам, кто в поисках развлечений.
– Идите перекусите что-нибудь, – пригласила Поля мадам Сула.
– Спасибо, – ответил Поль, – я не голоден.
Он передал свое письмо и еще несколько монет мадам Сула.
– Отошлите, пожалуйста, завтра утром, – попросил он.
– Постойте, – вспомнила вдруг Тереза. – А у меня для вас тоже письмо, только что пришло, ну и рассеянная же я!
Поль взял письмо и, не взглянув, сунул его в карман.
– Вы не любопытны, – заметила мадам Сула.
– Я знаю, что это, – машинально ответил Поль. – Сегодня вечером мне надо кое-куда сходить. До свидания, мадам Сула.
И юноша добавил дрожащим голосом:
– Я все никак не мог вас как следует отблагодарить за то, что вы делали для моей матери.
– Ну что вы, – сказала Тереза, – зачем опять об этом! Я готова сделать все, чтобы вы были счастливы, месье Поль.
– Счастье придет, мамаша Сула. До встречи, – несколько смутившись, попрощался молодой человек.
– До встречи… Завтра обязательно приходите обедать, а то вы так желудок себе испортите, – озабоченно проговорила мадам Тереза.
Но Поль уже ее не слышал. Он быстро спускался по винтовой лестнице.
На втором этаже ему повстречался мужчина, поднимавшийся наверх. Мужчина нес под мышкой какой-то большой предмет, которым он задел Поля.
– Ах, извините! – сказал мужчина. На лестнице была непроглядная темнота. – Вы случайно не месье Лабр?
Первым желанием Поля было ответить утвердительно, но он передумал.
«У меня ни с кем никаких дел больше нет», – сказал Поль про себя и добавил в слух:
– Нет, месье.
– Может быть вы его знаете? – спросил незнакомец.
– Нет, – отмахнулся Поль. И стал опять спускаться.
А мужчина пошел наверх.
VI
КОМНАТА № 9
Мужчина, которого мы повстречали на лестнице, только что покинул кабаре папаши Буавена, куда он зашел узнать, где разыскать Поля Лабра. Завсегдатаи папаши Буавена не славились ни своей вежливостью, ни изысканными манерами. Наш незнакомец, красивый мужчина лет тридцати, в элегантном дорожном костюме держал под мышкой маленький чемоданчик.
Такие господа, как он, редко появлялись в заведении папаши Буавена. Таких здесь не любили.
Наиболее грубая часть компании просто расхохоталась в ответ на его вопрос, ну а самый «вежливый» грубиян соизволил даже сказать:
– Принц мой, мы все из другой конторы. И никто на мне может приказывать следить за этой птахой.
Гарсон, проходивший рядом с подносом, уставленным множеством полных кружек и стаканов, бросил на ходу:
– Третий этаж, первая дверь напротив лестницы.
У незнакомца не было ни малейшего желания задерживаться в заведении папаши Буавена. Он поблагодарил молодого человека и вышел.
Встреча с Полем на темной винтовой лестнице и резкий ответ молодого человека убедили нашего спутника в полном отсутствии вежливости в этих местах.
– Видимо, у него была веская причина поселиться в таком квартале! – подумал он. – Наша бедная мать, наверное, все проиграла в лотерею.
Он взялся за перила и продолжил свое восхождение.
Когда Поль был в самом низу, он уже и не помнил о том, что только что встретил кого-то.
Но все же, огибая башню, чтобы попасть на набережную Орфевр, он припомнил эту встречу:
– Это, наверно, какой-нибудь друг детства. Я правильно сделал, что ушел. А то бы он стал расспрашивать: «Кем ты стал? Чем занимаешься? Почему живешь в такой дыре?..» Я там не живу, а умираю.
Он сделал еще несколько шагов и добавил:
– Странно, этот голое все еще звучит у меня в ушах. Я наверняка его раньше слышал.
И все.
Тем временем незнакомец с чемоданом поднялся на площадку, уже знакомую нам.
Луна скрылась за тучами, и больше никакой свет не проникал через пыльное лестничное окно. Вокруг царила кромешная тьма. Мадам Сула потушила свою лампу и легла спать. В каморке Поля тоже не было света. И только из-под досчатой двери комнаты N0 9, той самой, где обитал таинственный персонаж, написавший желтым мелом имя «Готрон», по-прежнему проникала полоска света.
Незнакомец попытался сориентироваться. Он осмотрелся и тут же решил, что полоска света прочерчена как раз под нужной ему дверью.
Ему же сказали: «Первая дверь напротив лестницы». И он подошел к двери комнаты N° 9 и постучал кулаком.
За дверью было тихо.
Незнакомец снова постучал, ему показалось, что кто-то шепчется за дверью.
– Дьявол, как я устал. Мне надо поесть и выспаться. Поль, брат мой, открой, это я! – сказал он.
И дверь открылась, но прежде полоска света под ней исчезла.
– Послушай, брат, ты живешь один? – спросил наш путник. – А мама не живет с тобой? Где же ты? Иди ко мне, я обниму тебя…
Жан Лабр, а это был он, не успел произнести последних слов и удивиться странной тишине.
В темноте ему показалось, что кто-то проскользнул между ним и дверью. И когда он поворачивался, чтобы посмотреть, сзади ему всадили нож под левую лопатку. Нож по рукоятку вошел прямо в сердце.
Он издал слабый крик и упал как подкошенный.
– Что за чертовщина! – произнес грубый голос. – Что это он там молол про своего брата, про свою мать, про объятия? Ну-ка посвети, Ландерно, посмотрим, что мы тут натворили.
Другой голос спросил:
– Котри, у тебя есть спички?
Вспыхнула фосфорная спичка, осветив небольшую круглую комнату с низким потолком и двумя окнами. Если верить легенде, то как раз в одном из этих окон в далекое октябрьское утро 1655 года крестьяне вывесили лысую голову королевского судьи Тардье, убитого накануне ночью вместе с его женой. Невиданная скупость – вот, что стало причиной их смерти. Справа от окна, выходившего на северо-запад, в каменной кладке стены башни виднелось огромное углубление. Кругом валялся строительный мусор.
Среди кусков разбитого камня и штукатурки стояли шахтерская кирка, корытце для раствора, мешки с известью, ведро воды и мастерок.
На подоконнике лежали деревянные щиты, аккуратно снятые со стены там, где зияла дыра. Наверное, их собрались поставить на место.
У двери оказалась группа из четырех мужчин: трое стояли, четвертый лежал бездыханно на каменном полу.
По всей видимости, главным здесь был мужчина мощного телосложения, которого Пистолет назвал месье Куатье, и который написал на двери имя «Готрон». Он был на голову выше двух других.
Его отличало энергичное, но грубое лицо. Маленькие глазки еле виднелись под пышными рыжими бровями. Он явно страдал тиком: кончики его губ вздрагивали, да так сильно, что при этом поднимались и дергались пухлые щеки.
Куатье по кличке Лейтенант, не отличавшийся красотой, в деле проявлял небывалую жестокость. Ландерно, или Тридцать Третий, походил на плотника.
Котри был каменщиком.
Все трое наклонились над Жаном Лабром, который умер мгновенно и лежал в той же позе, как упал у порога комнаты.
Все трое вздрогнули, когда на противоположной стороне лестничной площадки скрипнула дверь комнаты мадам Сула.
– Ни слова! – приказал Лейтенант. Он снял ботинки, подошел к двери, отогнул матрац и посмотрел в образовавшуюся щель.
Тереза, в ночной рубашке и со свечой в руках, стояла на пороге своей комнаты.
– Кис-кис! – тихо позвала она. – Ну что, зажечь свет, чтобы тебя найти?
Однако несчастный кот уже не мог откликнуться на ее зов.
Мадам Сула позвала еще раз и, поворчав на бедное, убитое животное, пригрозив наказать его, закрыла дверь.
Куатье вернулся и одел ботинки. Он по-прежнему сохранял хладнокровие.
– Сработано на ощупь, – спокойно заметил он.
– И одним ударом, – добавил Котри.
– Только это не генерал, – продолжал Ландерно.
– Как? – поразился Котри. – Ты уверен?
– Я уверен на все сто! – проговорил Ландерно. Куатье мял в руках пакет жевательного табаку. Он задумался на мгновение, а затем сказал:
– Точно, не он. Эти умники глупее индюков: к чему было писать это имя на двери, когда там темень, хоть глаза выколи?
– Но ведь нельзя же было развесить канделябры на этаже, где столуются инспектора полиции! – подметил Ландерно. – Это не наша вина.
– А может, генерал был, – подытожил Котри. – Уже больше часа, как сняли красный шарф.
– А мы тут без толку торчим с оружием в руках! – выругался Лейтенант. – Ниша готова, нужно его подобрать. Тут место только для одного. Нам было сказано, что придет человек, – и человек пришел. Мы сделали с ним, что нам приказали. А недовольные пусть жалуются прокурору. Деньги заработаны, можно идти получить. Помогите мне все убрать.
Вся троица пришла в движение. Лейтенант занялся трупом. Котри закладывал нишу. Ландерно подгонял деревянную обшивку. В мгновение ока все было убрано.
Затем они вымыли пол и собрали инструменты.
Уже через полчаса трое злоумышленников покинули дом Буавена.
Котри и Ландерно зашли в кабаре. Куатье пошел по набережной Орфевр к мосту Пон-Неф. Его нельзя было узнать: он сгорбился, захромал и скрючил руку, будто она была разбита параличем.
Не дойдя чуть-чуть до угла улицы Арле-дю-Пале, он остановился, осмотрелся, проверил, не следят ли за ним, и только после этого постучал в единственную выходившую на набережную дверь.
Это была входная дверь того самого трехэтажного дома, который мы с вами уже наблюдали из окна комнатушки Поля Лабра, того самого дома, на балконе которого мы видели красный шарф, и за окном второго этажа которого мы наблюдали грациозный силуэт юной дамы, ожидавшей кого-то.
Наступила ночь, один за одним пустели кабинеты в заведении папаши Буавена. Да и на первом этаже клиентов становилось все меньше.
Минут через десять после ухода Куатье и его компаньонов, в глубокой тишине, воцарившейся теперь на винтовой лестнице, послышался шум быстрых шагов.
Двое мужчин бегом поднимались по ступенькам. Тот, что бежал впереди, держал в руках маленькую лампу.
– Ты уверен, что это был Куатье, Пистолет? – спросил он, тяжело переводя дыхание.
– Вполне, – ответил другой. Его дыхание было совершенно ровным.
Любой парижский оборванец может, не вспотев и не переводя дыхание, пулей вбежать на самый верх Нотр-Дам.
– А что ты делал на этой площадке? – спросил тот, кто был постарше.
– Я охотился, месье Бадуа. Нужно и поработать иногда, – ответил Клампен.
– Жалкий тип! – буркнул себе под нос месье Бадуа, что было ему несвойственно. – Тебя уже не переделать.
– Охотясь, – не сдавался Пистолет, – я собираю для вас интереснейшие сведения, а вы еще сердитесь! Я уйду от вас, месье Бадуа.
Инспектор пожал плечами.
– Там точно было написано «Готрон»? – спросил Бадуа.
– Конечно, – в голосе Клампена звучала уверенность.
– И ты не мог меня предупредить? – не на шутку рассердился инспектор.
– Вообще-то я решил остепениться, – спокойно ответил Пистолет. – Но как же жить без развлечений, правда? Меня поджидала моя красотка из Бобино. Да вы знаете ее, Меш, страсть в ней так и кипит. Я не мог заставить ее ждать!
– Потеряно четыре часа! – сердито сказал Бадуа. – Лейтенант работает быстро. Кто знает, что могло произойти?..
Клампен по кличке Пистолет ничего не ответил. Он насвистывал запомнившийся ему мотивчик из водевиля, который давали в тот вечер.
Дойдя до знакомой нам лестничной площадки, месье Бадуа сразу подошел к двери № 9 и посветил своей маленькой лампой.
На двери еще оставались влажные разводы. Кто-то совсем недавно ее вымыл. Следы желтого мела остались, но буквы разобрать уже было невозможно.
– Дело сделано! – громко и с большим сожалением сказал месье Бадуа.
Пистолет, засунув руки по локоть в свои бездонные карманы, посоветовал:
– Надо осмотреть все по свежим следам.
Он приложил ухо к дверной щели:
– Похоже, что птицы улетели из гнезда.
Бадуа схватил его за шиворот и сильно потряс:
– Бездельник! Из-за тебя, может быть, убили человека сегодня вечером.
Пистолет высвободился без особого труда и встал в позу боксера.
– Словесные оскорбления я еще допускаю, – с достоинством сказал он. – Но я не потерплю, чтобы меня оскорбляли физически, такой уж у меня характер, месье Бадуа. Это так же верно, как то, что солнце нам светит не здесь, а в яркий полдень на площади Согласия. И если вы посмеете повторить вашу недостойную выходку, мне ничего другого не останется, как с чувством огромной нежности и глубочайшего уважения двинуть вас ногой в одно весьма чувствительное место.
Инспектор повернулся, подошел к центральной двери и постучал:
– Поль Лабр! Месье Поль Лабр! – позвал он.
Мы знаем, что ответить ему никто не мог. Инспектор подождал немного и шепнул с досадой:
– Жаль, хорошо бы быть сейчас вдвоем.
– Так в чем же дело, мы же вдвоем, – сказал Пистолет. – Я не боюсь встречи с Лейтенантом, хоть он и силен, как буйвол. И если надо, уверяю вас, мы честные парижане умеем не только танцевать, но и достойно постоять за себя.
Месье Бадуа приподнял свою лампу и взглянул на него.
– Будь по-твоему, Клампен! – согласился он. – Похоже, что сегодня вечером ты и впрямь настроен по-боевому… Говорят, что когда дело доходит до революций, такие, как ты, творят чудеса. А теперь нам необходимо войти туда.
– Открыть дверь, без проблем! – не задумываясь, гаркнул Пистолет.
– Помолчи!.. У тебя же нет инструмента, ты же честный парень… – не очень искренне возмутился инспектор.
– Все будет, как в аптеке, комар носа не подточит, – перебил охотник на котов. – Отмычка найдется. Сейчас.
И он достал из-под своей блузы маленький крючок мусорщика, тот самый, которым он так ловко расправлялся с котами.
Клампен вставил крючок в замочную скважину двери №9.
Раздался тихий щелчок и дверь, скрипнув, отворилась.
На всякий случай Пистолет отскочил в сторону и притаился за дверью.
Месье Бадуа тоже отступил назад, рука его скользнула за отворот сюртука.
Они выждали минуту.
– Если он там, то, видно, хочет сохранить свое преимущество, – сказал Пистолет. – Ну что, заходим?
– Ты не струсил, малыш? – тихо спросил Бадуа. – Пропусти, я сам пойду. Это не твоя забота, я исполняю свой профессиональный долг.
И как-то нерешительно, без той отчаянности, что придает солдату смелости на поле брани, полицейский покинул свое укрытие. Переступив через порог, он осветил комнату. Пистолет, шедший за ним, воскликнул:
– Переехали! Жильцы переехали!
Бадуа огорченно вздохнул, сердце сжалось у него в груди, потом отчаянно заколотилось, и он прошептал:
– Здесь было совершено убийство, попахивает мертвецом!
– Похоже на то, – подтвердил Пистолет, на бледном лице которого появилось выражение настороженности. – Попахивает.
Он присел на корточки как раз в том месте, где рухнул Жан Лабр, и попросил:
– Ну-ка, посветите здесь!
Лампа осветила пол. Вероятно, кто-то только что его вымыл. Но красноватый след, проступавший зигзагом на стыках напольных досок, сразу же привлек внимание инспектора и парижского оборванца.
– Что же они сделали с телом? – размышлял вслух месье Бадуа.
– Здесь стучали киркой… – прошептал Пистолет.
Этим было сказано все. Луч лампы медленно скользил по закругленной стене комнаты.
Деревянная обшивка была очень умело восстановлена, как будто ее и не снимали. Ничто не указывало на то место, где был замурован Жан Лабр. Кроме того, вся поверхность декоративных щитов была испещрена выбоинами и щербинами, что тоже отвлекало глаз от истинного местонахождения адского тайника.
Пистолет внимательно обследовал пол, ползая на четвереньках.
Бадуа, встав на стул, простучал весь потолок.
Нигде ничего не обнаруживалось.
Последняя проверка руками каждого щита обшивки тоже не дала никаких результатов. Даже увлажненность деревянного шпона оказалась везде одинаковой.
– Отлично сработано! – заметил Пистолет. – Пусто, нигде ничего. А прятали-то не горошину!
Бадуа задумался.
Он подошел к окну, которое выходило на набережную Орфевр в юго-западном направлении, и распахнул его.
Луна вышла из-за туч.
Первое, что бросилось ему в глаза, это был трехэтажный дом и ярко освещенный балкон.
– На этом балконе был знак, – еле слышно проговорил он. – И те, кто находился в этой комнате, видели красный шарф… Может быть, этот знак и предназначался для них…
– Клампен! – прервал Бадуа свои размышления. – Месье Шопан живет в доме № 3 по улице Барийри, месье Мегень – в доме № 7 по улице Арп. А я позову месье Мартино. Четверых хватит.
– И еще я, если захотите, патрон, – предложил свои услуги охотник на кошек.
– Об этом потом, сначала сходи за месье Мегенем и месье Шопаном. Встретимся на мосту Поп-Неф, у статуи, – приказал инспектор.
– Они, наверно, спят уже, – предположил Пистолет.
– Ничего с ними не случится, встанут, – высказал свое мнение инспектор Бадуа.
– А если не захотят? – робко спросил Клампен.
– Ты им скажешь, что это очень важное дело: дело «Готрона, помеченного желтым мелом».
