Федор Федорович Метлицкий
Безлюдная земля на рассвете
20
Встревоженные граждане полиса собрались в «тронном зале» парламента. Мы с Петром сделали отчет о своей командировке к лесным.
Тягостно помолчали. У Марка было жесткое лицо.
– Что это такое? Жизнь опять поворачивает в привычную колею! Этого допустить нельзя.
Павел возразил:
– Наше сознание уже понимает, что нельзя начинать с тех же ошибок. Два раза войти в одну воду невозможно.
– Там, в лесу большинство должно быть за сотрудничество, – поддержал Петр. – В конце цивилизации, в которой все жили, уже не терпели тиранию.
Павел подхватил:
– Было бы стыдно не помочь, хотя бы для начала продовольствием. Чтобы они увидели, что у нас лучше.
– Чем? – вскинулся Михеев, как будто вынимали у него изо рта. – Когда у нас ничего лишнего нет.
– И не хотят, чтобы мы передали опыт, – сомневался я.
Я совсем не чувствовал в себе признаков противления злу насилием, как буддийский монах из Тибета. Во мне весь настрой противится тем, кто хватается за оружие, чтобы убивать.
– Выхода нет, – твердо сказал Марк. – Придется выставить заслоны. Это же тоталитарная секта!
Михеев радостно взорвался:
– Вот-вот! А вы, интеллигенты, опять распускаете слюни! Нельзя терять времени, надо вооружаться.
Юдин мягко подтвердил:
– Даже Будда говорил: если веру в путь ненасилия отбирают насильно, то надо защищать его.
– Откуда ты взял? – воззрился на него Павел. – Будда ничего такого не говорил.
– Улучшить мир нельзя, – высказался Юдин. – Можно улучшить только себя. Набоков, кстати, ваш любимец, так считал. Надо спасать себя.
– Он сказал: надо совершенствовать себя, а не спасать свою шкуру!
Когда все ушли, Марк предупредил:
– Мутные какие-то, Михеев и Юдин. Что Михеев юлит перед атаманом? Предаст, ой, предаст!
***
Приближались новые выборы. Все были уверены, что наш аппарат власти, как самый умный и ответственный, будет избран снова автоматически.
Но многие из «лесных» потребовали выдвинуть также кандидатом на должность трибунов… Юдина и Михеева. Те, по-видимому, отражали мнение массы, то есть большинства.
Марк был взбешен, чувствуя неизбежное.
– Нельзя им дать верховодить! Нельзя, чтобы история снова повернула в старое русло.
Я вздохнул.
– А что ты можешь сделать? Ввести диктатуру?
– Но что делать? – полыхала душа Марка. – Нельзя же снова пойти кровавым путем истории.
– Ты же сам непременно пустишь кровь.
Мы замолчали отчужденно. Эту проблему не разрешила даже тысячелетняя история.
– Будем просвещать, учить и учиться, – только и сказал Павел.
21
Вскоре мы узнали, что Михеев и Юдин собирают своих сторонников, прячась в одной из землянок за городом.
Наш лазутчик, побывав на их сборище, рассказал весь их разговор с колеблющимися при свете коптилки физиономиями. Он утверждал, что там были люди, которые раньше при власти завладели богатствами, некоторые даже владели пароходами и самолетами, и для них было идеальным общественное устройство, при котором у них не могло быть проблем с зарплатой или прислугой и дефицитом самого лучшего, что производилось в мире. Там в уголочке примостились даже наши ученики Восточный и Хитроумный.
Михеев ядовито спрашивал:
– Что затевают астронавты?
– Это архаика – быть против частной собственности, – говорил бывший олигарх, завернувшись в потрепанное одеяло.
Бывший известный телеведущий глумливо ухмылялся:
– Ой, поставят нас голыми без защиты! Как раньше хотели оставить нас без ядерного щита перед частоколом вражеских ракет.
– Надо искать друзей среди варваров, – вкрадчиво говорил Юдин. – Иначе действительно нас истребят.
Михеев подозвал руками к себе, и все пригнулись к нему ушами.
– Есть у нас кое-какие связи, – зашептал он…
Дальше наш лазутчик ничего не слышал.
____
После того, как мы узнали об активной деятельности «пассионариев», мы решили пока никому не говорить о заговоре.
На собрании Марк предупреждал:
– Большинство оставшихся хотят повернуть будущую цивилизацию в привычное русло борьбы видов, дарвинизма. Мы из истории знаем: когда мир начинает цивилизоваться, начинаются войны, и всякий раз возникает обострение с угрозой самого существования человечества.
– Это те, – рассуждал Павел, – у кого остался в неприкосновенности стойкий остов мышления, крепко вбитый еще советской пропагандой, единственно несущей послание устойчивого и надежного порядка. Этот остов настолько укоренился в мышлении, что пережил даже гибель человечества.
Юдин, как ни в чем не бывало, разглагольствовал перед нами:
– Может быть, только так мы и можем существовать? – Ведь, что такое жизнь? Это постоянное удержание равновесия на канате, чтобы не упасть в бездну. Остановился – сверзнулся. Развитие цивилизации ускоряется через обострение в войнах, или «через дуновение чумы», как сказал «наше все». Без обострений жизнь застаивается, перестает существовать. Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю!
– И сверзнемся, – встрял Михеев, – с таким руководством.
– Не надо путать обострения с войной на уничтожение! – не выдержал я. – Взаимоисключение может уйти из ненависти в здоровые противоречия, укрепляющие жизнь. Притом, нельзя ненавидеть так называемого врага, как, например, старичков, любящих диктатора. Родителей любят не из-за идеологии. Люди должны жить мирно, расслоившись по своим кластерам.
– Все равно найдутся люди, которые нажмут на курок, – в тревоге сказал Юдин.
____
Я спросил Михеева, как бы мимоходом:
– Говорят, вы пропадаете, чтобы агитировать за смену управления. Зачем собираете по окрестностям своих сторонников?
– А вам что, не нравится? Вы против?
– Я не против, но зачем скрытно?
– Не скрытно, а каждая личность, как решили, может распоряжаться собой, как хочет.
– И чего же вы хотите?
– Полису нужно, чтобы мы шли по надежному пути.
Он тяжело дышал, глядя мне в лицо:
– А для вас наша страна – другая, развально-либеральная.
Он путал наше новое нынешнее положение с прежним положением в Системе, которую защищал. Во мне вдруг встало колом отвращение от споров с ним. Исчезло любопытство к нему.
Мы не могли быть совместимыми – он забурился в себе, страшно далекий от моих интересов о смыслах, литературе и искусстве, «о доблестях, о подвигах, о славе».
А разве я не залез, как в скорлупу, в свои стремления, далекие для него, существующего совсем в других заботах?
____
В нашем кругу Марк предупреждал:
– Надо удержать власть, как говорят наши союзники в провинции! Власть умных и цивилизованных людей. Пока ее вообще нет. Или кто-то рисковый и жестокий, знающий только старые пути, возьмет ее первым.
Но как удержать власть?
Спасение было в том, чтобы снова народившиеся дети не восприняли от стариков привычный образ мыслей подданных Империи. Павел Отшельник считал, что семя должно быть брошено добрым с самого начала, тогда и росток взойдет здоровым.
Он проделал титаническую работу, чтобы развить эмпатию у детского населения новой цивилизации, то есть у нескольких десятков детей нашего полиса.
Мы бросали и вовне семя расположенности и дружбы, везде, с кем бы из бродяг мы ни сталкивались, и, наверно, к нам они прониклись доверием, и не боялись. От нас не надо было ожидать зла.
23
На площади перед нашим кремлем показались тачанки с пулеметами и экзотические всадники с копьями, за ними пешие с дрекольем и автоматами. Вперед выдвинулся танк, заржавленный, с длинным стволом. Они остановились перед толстыми каменными стенами, дуло ствола танка, казалось, плясало, направленное на нас.
Мы были окружены. Наш полис сузился до кремля, обнесенного древними каменными стенами пятиметровой толщины с боевыми башнями с бойницами по углам, – за стенами был вырыт большой ров, залитый водой, а за ним земляной вал, за которым мы на всякий случай поставили частокол острых кольев, наклоненных к враждебным нам отрядам. Ворота были с раздвижным мостом, с опускающейся стальной решеткой.
Так что, ничего нового придумать не могли. Только на всякий случай вооружили граждан полиса автоматами, обнаруженными в заброшенной воинской части за городом. Возможно, там попаслись и наши противники.
Давно изучили все тоннели и тайные ходы под кремлем. На всякий случай в них можно было отсидеться и уйти.
Мы стояли на зубчатой стене, и оглядывали кружащих у стены всадников, и скапливавшихся пеших бродяг с дрекольем. Я оглядывал наш город-полис, который мы воссоздавали сами, и уже привыкли, как к единственному дому. Неужели и этот дом будет разорен?
Это не было похоже на детективные истории, на которую были падки те литераторы, которые не могли создать ничего лучше для завлечения читателей, чем остросюжетные боевики. Все было всерьез.
Что ведет этих «варваров»? Вера и жажда наживы, как у крестоносцев? Жажда пространства и чужих богатств, как в нашествиях гуннов? Жажда господства, превосходства, как у нацистов? Ребяческое чувство негодования на «либерастов»? Или просто жажда выжить у неумех, не способных организовать свое хозяйство? Почему они не принимают нашу посильную братскую помощь?
В меня словно влили яду. Снова всплыли болевые точки памяти. Знакомое в юности ощущение черной пропасти между людьми. Старые переживания, превратившие меня в аскета, когда не давали развиваться моему общественному движению. Тогда не было убийств, чай, не в дикой африканской стране жили. Из-за пустяковых ошибок взимала штрафы налоговая инспекция. Или из-за участия в уличных протестах нашей общественности государство вчиняло иски за нарушение законов, мы проигрывали суды, пока нас не доконали миллионным штрафом. Все было пристойно, юридически грамотно.
Но теперь остатки той всемогущей силы направили непосредственно на нас копья и автоматы. Кто они? Выжившие бродяги из бывших органов силовых структур, фактически правивших страной, усатых казаков в папахах и с нагайками, разгонявших демонстрации, бесстрастных налоговиков с равнодушием кассовых аппаратов, озабоченных только благоустройством дома и семьи, владельцев корпораций, захвативших основную долю национального дохода. Словом, те, кто не производил, не творил новые продукты ума и рук, а владевшие рычагами управления «распределители», власть которых накрыла страну тяжелым давящим прессом.
Но больше было бывших рабочих и крестьян, не знавших иных истин, кроме тех, которые вдалбливала власть через официальное телевидение.
Прошлое заново неумолимо накатывалось на нас. Придется сражаться, стрелять из автоматов по голодным собратьям! Это – возврат в мир войн, резня и поднимание на пики нас, наших семей и друзей. Я вообразил мою несчастную, жаждущую жить Еву, которую отдадут на растерзание толпе…
Меня охватил гнев. Неужели опять кровь за кровь? Пепел Клааса будет стучать в наши сердца. И бойни не будет конца.
Наш тимуровский отряд рвался в бой. Юнцы напоминали тех молодых романтиков, которые в начале войны стремились попасть на войну громить фашистов. Словно они, родившиеся в более позднее время, и не были теми хипповыми лохмачами, кто следовал уже иным ценностям.
Павел одергивал их:
– Помните, чему я вас учил: не заводите в себе зверя! Новый человек добр! Никакого кровопролития!
____
– Это же надо? – деланно произнес Юдин. – Думают, у нас больше богатств, чем у них?
Марк сурово сказал:
– А что влекло на Запад гуннов, сметавших все вокруг?
Возбужденный Михеев, глядя на опасную бездну внизу, закричал:
– Ну, давай! Давай!
И стал бросать камни на головы осаждающих. Там, внизу кто-то завизжал, и послышались выстрелы.
Павел схватил его за руку:
– Стой! Хочешь, чтобы начали штурм?
«Неужели измена?» – думал Марк, молча глядя на суетящегося Михеева, с холодком в душе.
Тот дрожал от возбуждения.
– Я говорил, надо было раньше них танк забрать!
Марк не выдержал:
– Это говоришь ты, подстрекатель!
– Вы с Юдиным наши враги, – подтвердил Петр. – Не с ними ли шептались? О чем?
– Возьмите их! – сорвался Марк.
Михеева и Юдина схватили за руки.
– Да, мы вели переговоры, – вырывался пораженный Михеев. – Но чтобы победить на Агоре. Не приходило в голову, что они поступят так вероломно.
Бледный Юдин не вырывался.
– Не имеете права. Мы же постановили – у нас нет суда.
– Только суд совести, – еще не мог остыть я. – Конечно, у кого она есть.
Юдин ощущал себя недосягаемым перед этими гуманистами. В Михееве же была внутренняя борьба. В конспиративной землянке не договаривались открыть ворота «лесным». Он не мог не быть патриотом своего полиса. Раньше увиливал, мягко перекладывал часть своей работы на чужие плечи. Но тут – встал лицом к лицу с нападавшим бандитом, и неожиданно для себя понял, что спрятаться не удастся, придется принимать удар на себя, и ощутил злость и отчаянную удаль.
Я зря ранее классифицировал людей, относил его в определенную группу типов.
____
Ворота крепко охранялись преданными людьми во главе с Марком. Однако как долго они будут стоять у нас под носом? Хотят уморить голодом?
Петр горевал:
– Сколько сил вложили в землю! А они все захватили и разорили. Хоть бы для себя оставили – ничего не жалко. Хорошо, что урожай сняли, в амбары кремлевские сложили.
Вдруг к нам на стену влетел по лесенке один из охранников ворот.
– Под стеной слышны стуки! Что они там задумали?
Во мне все похолодело: подкоп!
Марк срочно собрал команду, чтобы рыть встречный подкоп навстречу стукам, создать карман-ловушку, чтобы загнать врагов в нее и поймать их по одному. Так и случилось – тех, кто копал, загнали в отстойник и повязали.
И началось то же, что было на протяжении все старой истории. Страх за свою жизнь и ненависть, что привели к непрерывной гонке вооружений – от древнего мира, всего Средневековья и до последних дней цивилизации. Постепенно совершенствовалось оружие убийства и средства защиты тела. От примитивных стрел и защитной кольчуги до огнестрельного оружия. От стенобитных орудий до обессмысливающих старые достижения мощных пушек, прошивающих толстые стены как масло. И вплоть до гиперзвуковых ядерных ракет, отменивших защитные стены и уничтожающих целые города.
____
Шли дни, иссякали наши запасы пищи и воды. Все чувствовали себя, как защитники крепости Массада, страшащиеся последнего решения – заколоть себя, ибо все рано убьют.
Вдруг кто-то на стене сказал:
– А толпа-то редеет!
Мы вглядывались: толпа нападающих действительно уменьшилась!
Михеев ликовал:
– Вот вам варвары! Не вечно же стоять у стены. Наверно, после неудачи с подкопом устали бесплодно штурмовать, и стали расходиться.
Павел вытер пот с лица.
– Может, это наш призыв к совместному труду сработал? Это результат работы наших пропагандистов, в том числе нового молодого поколения. Теперь уже наш город не разорят, как вандалы, захватившие Рим в 455 году и не разрушившие сокровища его искусства.
Юдин был взбудоражен.
– Вот к чему приводит идеализм! Вы неисправимы. По опыту истории понятно, что эта борьба никогда не кончится, она в самом существе движения мироздания.
Мы увидели, что вперед выдвигают огромные деревянные башни. Возня у стены оживилась, осаждающие бегали, как муравьи, неумолимые в природном инстинкте пожирания жертвы. А под нами, внизу были слышны страшные шорохи возобновившегося подкопа, словно там черви проползали в нашу крепость.
Мы смотрели сверху у зубцов стены напряженные. Какие-то перемены происходили в наших душах. Неужели не выдержим?
Я оглянулся на моих соратников, словно прощался с ними. Вот мой друг Павел Отшельник, наверно, и в мгновение гибели будет смотреть на первозданную утреннюю зарю, так и не приняв смерти. Жаль Марка Петрова, так и не достигшего заветной цели – обустроить землю для нормальной жизни. Бедный осиротевший Петр, который начал приходить в себя в суете создания чего-то большего, чем его трагедия. Несчастный, не знавший об этом Михеев, слишком поздно ощутивший себя подлинного, и это не порадовало его. И нужно ли бросать камни в журналиста Юдина, не сумевшего преодолеть свое графоманство, воплотить свою мечту, неизвестно из-за какого проклятия, наложенного на него. И все эти люди, поверившие, что можно все возродить, и эта группа настенных художников и авторов «клипов», перед которыми неожиданно возникла стена, отрезающая все.
Я смотрел вниз на деловитую возню муравьев. Придется ли мне снова искать смысл всего происходящего на Земле? Из еще более низкой ступени отчаяния. И думал, уже не записывая, – это бесполезно: что же такое – судьба человечества? Почему оно не спасло себя? Не хватило ума, воображения, воли, жалости людей друг к другу? Можно ли было достичь того, на что, казалось, была предназначена жизнь? Есть ли еще будущее для человека, каким оно будет?
И есть ли вообще какой-либо смысл, когда не будет жизни? Когда останется только одинокая первозданная заря над безлюдной Землей?
А может быть, сейчас само солнце, расширяясь во все небо, опалит нашу планету, взорвется, и все исчезнет навсегда?
И все же была уверенность: человечество не растворится в космической пыли. Высшая ступень вечного преображения вселенной – это рождение разума, дающего ей осознать себя и объяснить все. И мы не будем посторонними в его создании.
Это был новый найденный смысл продолжать жить, последний, который овладел мной.
