Евгений Салиас де Турнемир
Петербургское действо. Том 1
XX
Талантливый дипломат барон Гольц был избран и послан в Россию самим Фридрихом.
Чтобы добиться того, чего хотел Фридрих II, надо было, так сказать, вывернуть наизнанку отношения двух кабинетов. При покойной императрице Россия была злейший враг Пруссии и вдобавок победоносный; большая часть королевства была завоевана и во власти русских войск.
Теснимый со всех сторон и Австрией и Россией, Фридрих уже предвидел свою конечную гибель и крушение своей династии. Он знал, что при вступлении на престол Петра III война прекратится. Мнение это было даже распространено и в Петербурге, и по всей России. Поэтому именно, когда императрица скончалась от странной болезни, которую не понимали доктора, ее лечившие, и которая внешними признаками крайне походила на отравление, то общий голос был, что это дело фридриховских рук. Самые образованные люди были в этом убеждены. От смерти Елизаветы мог выиграть только Фридрих. Когда король получил от нового русского императора доказательство глубочайшего к нему уважения и дружбы и приглашение быть не только союзником, но и учителем, Фридрих понял, что он от Петра получит даже больше, чем мог надеяться. Все дело зависело от искусства. Относительно чувств Петра к Германии и к нему лично Фридрих никогда не сомневался ни минуты и говорил про Петра Федоровича:
– Он больше немец, чем я. Я даже не немец, а европеец, а Петр Третий даже не немец, а голштинец.
И Фридрих послал в Петербург своего любимца с тайными полномочиями, самыми важными и щекотливыми.
Барон Гольц, хотя молодой человек, уже заявил себя на поприще дипломатии. Он был вдобавок очень образован, тонкий и хитрый и обладал искусством, или, скорее, даром, нравиться всем.
Но ума и искусства тут было мало; Фридрих придал ко всем качествам посла туго набитый кошелек.
– Деньги в России – все, – сказал он. – Кто поглупее, берите того даром; кто поумнее, покупайте.
Гольц приехал в Россию в феврале и теперь, через два месяца, лично знал весь чиновный Петербург, и все сановники любили его, даже те, которые считались немцеедами. Но Гольцу было этого мало, он проникал всюду, из всякого извлекал то, что мог извлечь. Думая о своей деятельности в Петербурге, он невольно мог самодовольно улыбнуться. Он мог сказать, что ткал большую фридриховскую паутину, в которой должна была поневоле запутаться Россия.
Вскоре после своего приезда Гольцу удалось среди всех иностранных резидентов занять не только первое место и сделаться другом государя, но ему удалась самая хитрая и в то же время самая простая интрига. Послы иностранные и резиденты всех великих держав перестали быть принимаемы государем. Только один английский посол Кейт бывал иногда, но не имел и тени того влияния, каким пользовался Гольц.
Австрийский и французский посланники, Брейтель и Мерсий, имевшие огромное значение при Елизавете как резиденты союзных держав, теперь как бы не существовали.
Гольц убедил государя, что все посланники должны относиться к Жоржу почти так же, как к нему, императору. Гольцем и был придуман первый визит послов к принцу. Так как это было против всяких правил и принятых обычаев в дипломатическом мире, то все послы отказались являться к принцу. Государь разгневался, принимал послов, но обходился с ними крайне резко. Подошла Святая. Гольц опять замолвил словечко о визите, и на этот раз, когда послы снова отказались отправиться с поздравлением к принцу, тот же Гольц тонко надоумил государя не принимать в аудиенции ни одного резидента, покуда они, списавшись со своими правительствами, не исполнят его приказания.
Последствием этого был мирный договор между Россией и Пруссией, который готовился к подписанию государя.
За это время Гольц закупил всех окружающих государя и придворных и вельмож высшего общества – одних своим умом и любезностью, других просто червонцами. Вскоре он пользовался уже таким влиянием на государя, что сам принц Жорж часто просил его замолвить словечко о чем-нибудь, касающемся внутренних дел.
Гольц был слишком умен, чтобы не заметить все увеличивавшегося ропота на действия нового императора. Он боялся за Петра Федоровича и его популярность, потому что с его личностью было связано спасение Фридриха и Пруссии. Он зорко следил за всеми, кто не был искренним, откровенным другом Пруссии, в особенности за теми, кого он не мог купить ни ласковостью, ни деньгами.
Но как иноземец, хотя и талантливый, Гольц ошибся, и те, кого он считал самыми влиятельными и в то же время врагами своими, в сущности, не имели никакого значения; тех, кто усиливался всякий день, был тайным заклятым врагом и правительства, и новых сношений с Фридрихом, Гольц не приметил. Да мог ли он думать, что в этой большой империи, в этой столице на самой окраине империи, все зависело от преторианцев? Мог ли Гольц думать, что маленький кружок офицеров на углу Невского и Большой Морской, в маленьком домике банкира Кнутсена, есть главный враг его?
Гольц продолжал ежедневно заводить новые знакомства и новых друзей. Однажды он встретил на одном вечере блестящую красавицу, иноземку, как и он, вдобавок говорящую не хуже его самого на его родном языке, и он решился познакомиться с ней.
Дело было нетрудное. Фленсбург, с которым он был в отличных отношениях, оказался хорошим знакомым красавицы. Хотя очень не хотелось адъютанту принца ввести опасного соперника в дом женщины, в которую он был влюблен сам, но делать было нечего.
Через два дня после разговора Маргариты с Фленсбургом барон явился к ней, просидел очень мало, но, конечно, успел понравиться Маргарите.
Посещение такого влиятельного лица, почти друга государя, не могло не быть лестным графине. На другой день Гольц, под предлогом спросить у светской львицы, кто лучший золотых дел мастер в Петербурге, явился опять, но просидел гораздо дольше. Маргарита для большого заказа, который Гольц хотел сделать, рекомендовала ему бриллиантщика женевца Позье.
Через два дня после этого Гольц опять приехал с рисунком большого букета, который предполагалось сделать из бриллиантов на сумму в пять тысяч червонцев. Он стал просить графиню сделать ему одолжение и заказать для него этот букет у Позье.
Маргарита поневоле изумилась, и ей захотелось знать, кому готовится такой щедрый подарок.
Гольц рассмеялся и вымолвил:
– Я не могу этого сказать. И вообще я многого не могу сказать вам, хотя бы и желал, до тех пор, графиня, покуда вы не согласитесь заключить со мной наступательный и оборонительный союз в том деле, которому я принадлежу и телом и душой. Согласны ли вы на честное слово вступить со мной в этот союз?
Маргарита, смущаясь, согласилась.
Дальновидный и тонкий человек протянул ей руку. Маргарита протянула свою. Гольц изысканно вежливо поцеловал хорошенькую ручку, пожал и прибавил, смеясь:
– Вместе на жизнь и на смерть?
– Святая Мария! Это даже страшно! – кокетливо отозвалась Маргарита.
– Слушайте меня теперь, – сказал Гольц. – Букет этот я поднесу графине Воронцовой! Зачем? Выслушайте.
Гольц начал говорить, и первой же половиной речи дипломата Маргарита была совершенно поражена.
Он начал не со своего дела, не с букета. Он стал говорить о ней самой, графине Скабронской, о ее положении, о том, как природа щедро одарила ее и как выгодно поставила среди грубого петербургского общества, и, наконец, о том, чем может быть при его содействии такая красивая и умная женщина. А чем? Ему прямо сейчас сказать неловко!
И Маргарите показалось, что в словах Гольца она увидала свой собственный изумительно схожий портрет со всеми своими тайными помыслами и желаниями, а то, что Гольц еще не решался досказать, именно и было той сокровенной тайной, которая преследовала Маргариту за последнее время.
Гольц, очевидно, и эту тайну проник или… додумался до нее на основании французской поговорки: les beaux esprits se rencontrent[53].
– Прав ли я или ошибаюсь, – закончил Гольц. – И хотите ли вы, при моем искреннем и усердном содействии, достигнуть того, чего вы можете, должны достигнуть? О некоторых подробностях я покуда умолчу из опасения. Извините.
И вдруг Гольц прибавил, упорно глядя в лицо молодой женщины:
– Скажите, в пребывание ваше в Версале познакомились ли вы с madame de Pompadour?[54] Вот женщина! Правит всей Европой.
Гольц так глядел в лицо красавицы, что Маргарита невольно вспыхнула. Тайна ее была раскрыта, и кем же? Чужим человеком, с которым она только что познакомилась. Маргарита была так поражена этой беседой с новым и странным другом, что почти рассеянно выслушала вторую часть речи Гольца.
Он советовал ей поболее выезжать, бывать на всех вечерах и балах, познакомиться со всеми посланниками и их семействами, но при этом делать, говорить и узнавать то, что он ей поручит.
– Вы будете моим тайным секретарем, и я уверен, что вы можете действовать успешнее многих наших посольских молодых людей, потому что вы женщина, а главное, красавица.
Уже собираясь уезжать, Гольц полушутя вымолвил:
– Итак, мы с вами друзья и союзники на жизнь и на смерть. Ах да, я забыл прибавить, что у друзей и союзников кошелек общий. Какие бы деньги вам ни понадобились на всякого рода траты, скажите только слово.
Видя, что графиня Скабронская вспыхнула, слегка выпрямилась и глянула на него гневно, Гольц протянул ей руку.
– Вашу ручку, графиня, и сядьте опять. Мы много беседовали, и вы меня все-таки не поняли.
И Гольц, убедительно, красноречиво, даже горячо развив всю ту же мысль, объяснил Маргарите еще подробнее, что именно он ей предлагает, чего будет требовать, и закончил словами:
– Прежде всего я буду просить вас заказать этот букет и уплатить деньги, соблюдая полную тайну. Деньги эти, как и те, что вы будете получать, – не мои. Поймите, графиня. Это деньги прусские, государственные, это то же жалованье. Подобные суммы тратит всякий двор в иностранных землях. Всякая европейская держава теперь тратит самые большие суммы при русском дворе и при турецком. Скольких денег стоила Людовику Пятнадцатому или Марии-Терезии Россия, мы с вами в год не сочтем. Вы ахнете, если узнаете, каких сумм стоило Франции и маркизу Шетарди вступление на престол покойной императрицы и сколько сотен тысяч за полстолетия было поглощено немецкими проходимцами, правившими Русской империей.
Гольц говорил так горячо и так искренне и, наконец, показал этой красавице в далеком будущем такую тень, которая воплощала в себе ее сокровенную мечту! Маргарита невольно опустила голову и глубоко задумалась.
Ей стало жутко, страшно. Ей показалось, что она вдруг взлетела на неизмеримую высоту, а что там, где-то внизу, шевелятся маленькие существа. И эти маленькие людишки – ее муж, Иоанн Иоаннович, даже Фленсбург, даже принц Жорж! Этот полузнакомый человек подал ей сейчас руку и будто сразу поставил ее на эту высоту. Красавица чувствовала, что у нее как бы кружится голова.
Гольц, смеясь и несколько раз поцеловав ее обе руки, говорил, прощаясь:
– Сегодня же вечером или завтра утром явится к вам банкир Ван Крукс. Кстати, он хозяин вашего дома. И он передает вам необходимую сумму на уплату бриллиантщику. А затем, когда вы пожелаете сказать одно слово, он же передаст вам ваше жалованье, госпожа-секретарь королевскопрусской легации.
Гольц вышел, а Маргарита стояла истуканом среди маленькой гостиной, и теперь уже не в воображении, а в действительности у нее кружилась голова.
– Святая Мария! Точно бред! – выговорила она шепотом.
