Евгения Мулева
Небо молчаливое
II
– Привет, док! – Луи медленно-медленно, точно кот, крался в рубку. Доктор, ссутулившись, сидел в пилотском кресле. Оборачиваться он не спешил. И Луи даже хватило времени чтобы выдохнуть и вдохнуть, и споткнуться о приоткрытый люк, и замереть в шаге от кресла, в полуметре от докторской макушки. Сколько же усилий ему понадобилось, чтобы не сорваться с места, не сбежать, не запереться в собственной каюте и руку не тянуть к докторским дредам, собранным в плотный пучок на затылке, так и хочется…
– Ну и зачем, расскажи мне, ты это сделал, а Луис?
Кресло повернулось, и доктор уставился на него, благо, сегодня он был в очках, так чуть легче. Чуть-чуть совсем. Совсем.
Луи вздрогнул, Луи отшатнулся, Луи открыл рот, вздохнул и глянул на Фета так виновато, как только мог. Казаться невинным, казаться маленьким, казаться… Казаться Луи умел. Но Фет всё видел и чуял ложь, не хуже ловчей.
– Затем, – надулся Луи. – Затем, что нам нужен капитан. А ему был нужен корабль. И он спас меня от… – Об этом упоминать не хотелось, об этом… Фет разозлится. И Эмма просила не говорить ему о делах. Не рассказывать, что он по старой памяти покупает и перепродаёт кое-какие товары. Что среди ящиков с картошкой от станции к станции Небо возит контрабанду.
– Боже триединый! – вздохнул Фет. – Что с тобой опять приключилось? Законники? – Он встал. Корабль шёл ровно, Луи успел это отметить, пока отворачивался, пока смотрел вскользь докторова плеча на мелькающие дисплеи…
– Нет, придурок какой-то, – понурился Луи. – А Константин!.. – он сглотнул. Ведь доктор вдруг поднял руку, вдруг взял его за подбородок, заставляя смотреть вверх.
– Нос вроде цел, – Фет хмыкнул. – Голова не кружиться? Огрести не успел?
– Нет.
Прохладные докторские пальцы легонько погладили его по щеке. И Луи замер. Луи замер. Замер. Только бы не спугнуть. Но Фет отпустил его так же быстро, так же мягко и снова сел и повернулся полубоком, чтобы всё-таки видеть дисплеи.
– И хорошо. Боже, – покачал головой доктор. – Боже. В следующий раз одного не пущу, – проворчал он.
– Вот ещё! – возмутился Луи. И стало славно, стало тепло-тепло. И доктор, доктор кажется смотрел на него если не с нежностью, то почти. Может представить, что так. Можно ведь? Можно? – А капитан, – начал он, чтобы не думать. Если ведь думать, можно такое надумать. Это можно. Луи вздохнул. – Капитан, он хороший. Правда, Фет. Он был военным в том мире, – Луи указал пальцем на потолок. – И сказал, что умеет летать. И так нам не пришлось врать и платить за документы. Ну почти… – Кое-что за документы Луи отдал заранее, иначе бы просто их и регистрировать не стали, да и процесс черт знает на сколько бы растянулся. – И платить ему не нужно.
– Как ты это провернул? – не понял доктор.
– Он и не спрашивал о плате. Ему нужно было укрыться от законников. Нет, он не беглый! Не беглый! Он просто отказался служить.
– Ещё лучше, – вздохнул доктор. – Ещё лучше.
– Но Эмме правда нужна помощь. И нам нужна. А ему мы нужны. Фет! Меня же приняли! Приняли. Вы… вы… И не бурчи. Ты добрый.
– Добрый. Добрее некуда.
– Ну Фет!
– Чёрт с тобой, – смягчился доктор, – Привел, значит привел. А лишние руки нам действительно не помешают. Не улыбайся так. Эмма тебе ещё вставит. Или уже? – Фет усмехнулся. Но этого Луи уже не боялся. Эмма добрая, он-то знает, и раз доктор на его стороне, значит утрясётся. Значит, всё будет хорошо. – Подменишь меня? – спросил доктор. Луи кивнул. – Хочу на нового капитана посмотреть. Как зовут?
– Константин.
– Константин, – повторил Фет. – Константин. Ладно. С остальным-то разобрался?
– Да! – объявил он с гордостью. Доктор кивнул, уступая ему кресло. А что если… может сейчас?.. – Фет? – позвал Луи. Может, сейчас пока доктор спокоен и смотрит так славно, так тепло смотрит, пока на узких губах полуулыбка, а на лбу нет морщинок; может сейчас они, наконец…
– Ну? – Фет поднял бровь, нахмурился и губы сжались в бледную линию.
Нет, Луи не осмелиться. Не сейчас. Луи глупо помотал головой.
III
Что она знает? Ничего. Вот именно. Сама не местная, то есть не с Тирхи. Из нового мира какого-то. Учёная. Тоже ещё. Учёная! Куда уж там! Картишки за деньги раскладывает, людей дурит, да ещё сама охотно в том признаётся. На кой чёрт было идти с этим Луи? «И пиво моё осталось не выпитым», – с особой досадой припомнил Константин. «Ну и где этот Луи?» – рыкнул он в коридор, нисколько не ожидая ответа. Его и не последовало. Что делают капитаны в таком случае? Капитаны… Ему и каюты не выделили. Найти пацана казалось выходом, пусть объясняется, извиняется, предлагает. Зачем-то он же устроил этот капитанский шантаж, значит пусть и думает, что делать дальше. Константину очень не нравилась эту ситуация, она его откровенно бесила. Сначала сбежал из участка, потом влип в это, теперь полагайся на малолетнего идиота и ведьмину милость, а с собой ни оружия, ни хрена, одна шинель, чёрт бы её драл. На дирижабле шинель, конечно, вещь первой необходимости, но, если его и в правду вышибут на станции, можно будет первое время на ней спать и ей же укрываться как в походе, как бомжи. Последнее сравнение разозлило его больше. Неужели он это заслужил? Видимо, заслужил.
В зале суда удушливо пахло краской и растворителем, едкой дрянью. Однажды садовник заставил Константина ещё ребёнком оттирать рисунки с забора. Он ободрал костяшки и очень саднило, и сильно воняло. Ему было десять или двенадцать. Отец ничего не сказал. Не сказал, когда увидел разрисованный забор, ругань садовника пропустил, точно не было такого. На этаже перекрашивали стены. У Константина кружилась голова. Он ко многому был привычен, но тут ему почему-то сделалось худо. Судейская мантия казалась лужей опрокинутых на белый мрамор чернил. Под одеждой прикрытое парадным камзолом ныло плечо, перештопанное накануне. На скуле полоска пластыря. А так всё хорошо. Бывало хуже. Ох, хуже бывало! Ерунда.
– Кесаев Константин, вы признаёте…
– Признаю, – согласился Константин, защищаться не осталось сил. Отпираться незачем. Проиграл. Проиграл? Разве это была игра? Война. С живыми людьми.
Судья кивнул. Судьи кивают? Всё было невозможным, неправдивым и дымчатым, размытые люди, растворённые в зале суда. Этого не было вовсе? Это был сон.
– Вы приговариваетесь…
Нет, между этими и теми словами был перерыв. Суд прерывается на оглашение… на совещание. Куда там он прерывался. Его выводили из зала. Ему принесли стаканчик водички. Стаканчик водички. У Августина не бывает стаканов, только стаканчики. Только поменьше, не подешевле – поменьше, меньше, мельче.
– … к ссылке, – закончил судья и хлопнул молоточком, по тому, по чему судьи хлопают молоточком. И весь зал объял глухой деревянный безнадёжный тук. Тук. Тук в ушах, за барабанными перегородками тук, всюду тук, под кожей тоже. Тук рвётся наружу. Тук. Вырвался. Тук. – К ссылке.
Не расстрел значит. Герой предпочёл бы игристое и пулю в висок.
– Тук, – закончил судья.
– Тук, – понурился Константин.
Константин мотнул головой, не отпустило. Разве проигравших героев судят? Или проиграв, ты уже не герой, а просто человек, даже если имя у тебя отцовское и нос его, а вот ум ни на что не годен.
Константин так бы и шагал дальше, но чья-то тень перегородила проход. У тени были длинные ноги, обутые в мягкие кожаные ботинки, похожие на шкуру рыжего крокодила. Дальше к ногам крепилось тело на удивление длинное и худое с острым лицом и пучком неопределённо светлых волос, заплетённых в тонкие дреды, аккуратно собранные на затылке. Это видимо и есть тот самый доктор, к которому эта ведьма послала Луи. «Ведьма», – в который раз выругался Константин.
– Добрый день! – подал голос предполагаемый доктор. На доктора он походил мало. По крайне мере до этого Константин не видел докторов с дредами. – Вы, как я понимаю, наш новый капитан?
– Да! – с вызовом бросил разжалованный герой. – Константин Кесаев, – представился он куда бодрее.
– Фет, – кратко сообщил доктор, предлагая ладонь для рукопожатия. – Будем знакомы.
– Будем.
Ладонь у него была крепкая и сухая.
– Вас Эмма разозлила?– с улыбкой спросил доктор Фет.
– Неважно, – отмахнулся Константин.
– Отнюдь, – вступил доктор. Вот прилипала. Шёл бы куда шёл, но он же скорее всего к Константину и шёл. – Ха. Обычно это от меня все к Эмме жаловаться бегут.
– А вы?..
– А я смотрю за порядком, – представился Фет. «Этим ли занимаются врачи?» – подумалось Константину. Доктор тем временем продолжал: – Следуйте правилам, и мы подружимся, – он и в правду несколько походил на судью.
– Вы на моей стороне?! – Константин был готов выдохнуть, да что там! Он был готов обнять это длинного сурового доктора. Хотя какой же он суровый? А правила? Ну дайте сюда эти ваши правила, он выучит их лучше всех.
– Я на стороне… – задумался доктор. – Не выкидывать же вас за борт в серные облака? Сами подумайте. К чёрту, – он потёр нос под очками. Да, он носил очки, а под очками славные серо-зелёные глаза. – Пойдёмте, я покажу вашу каюту.
– Спасибо. – «Хоть кто-то!» – подумал Константин с досадой, но грубить доктору не стал:
– Я несколько растерялся. – Несколько! – Луи, – Константин изо всех старался не выдавать своё раздражение, незачем ещё и с доктором отношения портить, – привёл меня к ведьме… к Эмме и ушёл. Было бы славно увидеть весь корабль.
– Славно, – повторил за ним доктор. – Это более чем на него похоже. Тогда мне стоит показать и всё остальное. – Доктор улыбнулся. Константин благодарно кивнул. – До Южной неделя лёту, – продолжил доктор, – Это ближайшая к нам станция, – пояснил он, подмечая реакцию Константина. – Обычно мы задерживаемся в «пролётах». У Эммы есть определённый план. Ближайшая остановка не меньше, чем через десять дней, а значит, придётся нам уживаться.
– Я буду полезен. Я военный.
– А Эмма физик, – продолжил он хлёстко, в точности повторяя её слова, – на Верне это не играет роли, – с одной лишь разницей: ведьма грубила, а он объяснял. – Здесь нужно следить за машинами и по возможности не попадать в грозу. С машинного и начнём, капитан.
Корабль внутри, как и снаружи, походил на толстую вытянутую рыбу, разбитый на две с половиной палубы и воздушный отсек он был необычайно тесен при общей своей огромности и это как-то путало. С пространственным мышлением у Константина всегда было неплохо, но тут складывалось впечатление, что дурацкий докторский чертёж над ним посмеивается. На нижнем ярусе располагались обещанное машинное, грузовой отсек и два выхода в открытое небо: грузовой и пассажирский. Над пассажирским – рубка, над – грузовым лаборатории, под которые отводилось больше всего места; посредине – каюты. Из рубки можно было подняться в воздушный отсёк, в тот самый половинный ярус, как назвал его доктор.
Тирха потеряла залив. Тысячи гражданских стали подданными другого режима. Ссылка — не слишком ли мягко? Чем он заслужил такую лояльность? Если бы он не был Кесаев, если бы ему не было двадцать четыре… Но почему всё-таки Верна?
По новостям нескончаемым хаусом, тугим потоком цветного ада лилось страшное и патриотичное. То ли парад, то ли траур.
Он зажмурился. Потёр виски.
– Что призадумался, капитан?
– Да так, – пожал плечами Константин, – о прошлом.
Простил бы его отец, коли остался жив? Стал бы просить за него? Они бы могли сделать его не выездным, запереть в поместье. Что лучше, а? Там или здесь? Доктор ждал, выжидающе посматривал в его сторону. Вор, гадалка и доктор Фет.
– А-а, – протянул Константин, – Фет это как сыр?
Боги добрые, ну и зачем он это сказал? Доктор подозрительно нахмурился.
– Нет, – отрезал он. – Сыр как-то по-другому. И ты не первый, кто так шутит.
– Жаль, – улыбнулся Константин.
– Ты есть, кстати, не хочешь?
– Хочу.
– Тогда пойдём смотреть буфет. – Доктор развернулся как по команде «напрааво!». – Эмма должна была уже уйти, – он ухмыльнулся, так взрослые ухмыляются перед детьми. – В буфете ты уже был.
– Кухня там же?
– Кухня ниже. Там только чайник. Готовим по очереди. Я принесу расписание смен. Смена в машинном, в рубке, на кухне, уборка. Нас мало, поэтому делаем всё и по очереди.
– Понял.
– И молодец, – доктор хлопнул его по плечу.
– А… Ты доктор, Эмма физик, – Физик. Девка с картами. Физик! – Луи получается тоже из ученных?
– Луи? – прыснул доктор. – Луи вор. Он к Эмме пристал на Южной, кажется. Вообще чёрт его знает откуда он. Говорит, чуть ли на всех станциях обитаемых небес успел пожить. Ребёнком побирался, стал постарше начал воровать, сначала по мелочи: еду, тряпки всякие, чтоб не помереть. Мог бы в полицию пойти, там бы его устроили.
– Устроили? – хотел было возмутиться Константин, но доктор так на него зыркнул, что все хотенья расхотелись сами собой.
– Ты либо человек в системе…
– Либо не человек? – Константин усмехнулся. – Я по твоей логике уже не человек.
– Ты капитан.
– Капитан? – Константину стало горько и глупо. – Ты это Эмме скажи.
– Я с ней поговорю, – совершенно серьёзно пообещал доктор. «Ну пусть попробует», – подумалось Константину. Боги сколько безнадёжности в одной планетке!
– Ладно, а ты как сюда попал?
– Я врач. Прилетел на вызов. Я этим зарабатываю. Спасти господина не смог, а потом, когда все случилось, когда… Я даже сам не понял как, но я остался с Эммой. Ей нужен был человек, знающий небеса, да и одной управлять кораблём – гиблое дело. Мы, знаешь ли, быстро сошлись, хотя я с людьми плохо лажу, и Эмма неважно, может поэтому? А ты, расскажи, как к нам попал.
– Я? Я… – Константин открыл рот и почувствовал такую глухую черноту, что, о боги, безлунная ночь светлее, в подвале без фонарика светлее, ни слова не сказать. – Меня, – боги, а стыдно! Отмыться хочется, соскрести с себя этот позор. Герой героев! – Меня сослали. Я… – Ну давай, чего боишься, генерал! Рассказывай о своем провале! Стыдно что ли? Ох, стыдно ему! А люди умирали, за тебя умирали. Тогда стыдно не было? Им страшно не было? – Я был генералом Тирхи, и я проиграл, – выдавил Константин. – По моей вине мы потеряли залив и кучу людей, – Константин знал точную цифру, знал сколько раненных, знал сколько… – меня сослали на Верну. Я должен был работать в полиции на той станции, но я ушёл. В бар, – добавил Константин. Казалось, внутри у него ничего не осталось сплошная гадливая горечь. – А там какой-то бугай бил пацана. Ну я и спас идиота! – хвастливо добавил Константин. Ему так не хотелось, чтобы кто ещё, чтобы доктор увидел эту чёрную дрянь, плещущуюся у него в груди. – Ха, – добавил он, и стало совсем тухло. Ха-ха, герой. Ха.
– И часто ты так спасаешь идиотов? – доктор хлопнул банку на стол.
Чем-то этот доктор на ведьму похож.
– Только по вторникам, – улыбнулся Константин. Губы свело.
– На Верне сегодня суббота. День гостей. Это, если тебе интересно, когда станции принимают свободные корабли.
– Они точно всё заранее рассчитали! – возмутился Константин. Неужели действительно рассчитали? По дням. И корабль же для межзвёздных перелётов где-то надыбали, и пилотишку этого ветхого из чулана вытрясли! Добрый дядя прокуратор.
IV
Небо редко заглядывало в Портовую: Эмма эту станцию не любила. Хотя с чего бы? Станция и станция, поменьше Южной и Громовержца, но не в размерах дело. Здесь было слишком много от… Память услужливо рисовала ангар с НМ-1, и совладать с тем Эмма не могла. НМ-1 давно отчалил, а она всё равно пришла смотреть на светлый абрис, оставшийся на его месте. Корабли на Верну прилетали нечасто, ангары пустовали годами. А вот сегодня кого-то принесло на маленьком имперском ходунке. Ходунками звали кораблики, способные на быстрые межпланетные перелёты в пределах одной солнечной системы. «Из Старого мира?» – подумалось Эмме. Впрочем, в ангарах она искала не память, а мастера. Даже самому новому кораблю время от времени требуется ремонт. Небу шёл второй год. Для Вернских дирижаблей это не срок, если конечно они не встретились с бурей.
Мастер оказался сволочью. Но Эмма предпочла не думать о нём. Она убежала к себе, вскорости переоделась, подвела глаза чёрным, выбелила и без того бледное лицо, закрывая темные круги, нацепила браслеты и перестала быть Эммой и вышла к клиентам, расставила свечи, камни и пучки благовоний, вынула карты. Люди как-то находили её, искали не то совета, не то спасения, не кого-то, кто мог рассказать им о них самих. Эмме нужны были деньги: на содержания корабля, на еду и лекарские запасы Фета уходило не мало.
Она не любила быть среди людей, сколько себя помнила. Люди хорошие, раз за разом повторяла, тщетно пытаясь в это поверить, но выходило плохо. В хорошие дни почти получалось, в обычные – хотелось закрыться в лаборатории, чтобы никого рядом, никого. Но людям наплевать. Они вот они. Ходят и смеются, живут вроде как. Кричат, храпят. Если бы она была настоящей ведьмой, поселилась бы в башне в самом густом лесу, где никого, никого. Но за это не платят, а за карты платят.
В перерыве припёрся мастер. Растянул губы, прикрытые жиденькой щёточкой усов.
И всё закончилось. И снова потекли люди. И снова карты. От жжёного можжевельника щипало глаза. Но день заканчивался, и Фет готовил Небо к отплытию. Как правильно назвать отбытие летающего корабля? Луи отчитался, что с документами всё сделано. «Проблемой меньше», – думала Эмма. Поток людей почти иссяк. «Вот удивительно, – она листала карты, ни показательно, а так; карты уже потрёпанные, но благо крепкие, приятно лежали в руке, – приходят же!».
Последним оказался капитан.
Эмма вздохнула. Лабораторный компьютер погас.
– Я к тебе, – сказал Фет. – Надо переделать расписание.
Эмма кивнула, она тоже об этом думала, уже минут двадцать разглядывая потухший экран.
– Сейчас запущу. Как он, освоился?
– Ошарашен. Только с Тирхи и к нам.
– А генерал, – протянула она отстранено, – по званию выше капитана?
– Выше. Капитан дирижабля – вообще не военное звание. Небо гражданское судно.
– Да знаю. А Людвиг ведь предлагал, – напомнила Эмма. На самом деле отдавать Небо военным ей не хотелось. Да, это бы значило какое-никакое финансирование. Она бы могла работать как раньше, выкинуть карты, заняться наукой. Но тогда бы её знания, её наработки перешли бы какой-нибудь Тирхе. И Небо бы ей перешло.
Что-то подобно уже было. Лет шесть назад, Эмма тогда то ли закончила, то ли заканчивала последний курс бакалавриата. К ним приходили люди, искали специалистов по просьбе Рогача. Тимофей Владимирович, тогда ещё почти не старый много хлопотал о судьбе студентов. Им предлагали военку, парням по большей части, но Эмме тоже поскольку средний балл больше четырёх и восьми – это много. В стране царила автократия. Военным платили жирно. По ту сторону толпы со щитами, газом и резиновыми дубинками всегда платят больше. Эмме было не то двадцать один, не то двадцать, она хотела денег, но связываться с этими людьми не хотела.
– Больше слушай, – хмыкнул Фет. Людвига он недолюбливал. – Что там, кстати по ремонту вышло?
– Много, – тихо отозвалась Эмма.
– Что-то ты… Устала?
Эмма отвернулась.
– Не больше обычного.
– Из-за капитана этого? Хочешь я его, – Фет подмигнул и это вышло страшно для того, кто Фета не знал. – Триединый боже, – вздохнул он, – Что у тебя случилось?
– Ха, – сказала Эмма. – Да ничего вроде.
Вспоминать мастера, думать о капитане… Фет кашлянул.
– Эмма? – глянул грозно. Вот и нужно ему так смотреть? Мог бы спать пойти. Свободное время всё-таки… Эмма съёжилась в своём кресле.
Она вздохнула, щёлкнула пробелом, воскрешая экран. В матовой темноте отразилось её блёклое лицо.
– Я просто устала и надышалась можжевельником. Мутит немного, – она вздохнула. Фет просиял. Наконец! Наконец, она признала и призналась и… – А есть нашатырь?
– Есть, – мрачно ответил Фет. – Сиди.
– Сижу, – прошипела она в пол. – Хотя вроде бы… нормально.
– Точно?
Эмма промычала что-то неопределённо-утвердительное.
– С хера ли я такая хрупкая? – спросила она тихо. Фет неодобрительно фыркнул.
– Может воды?
– Не знаю. Ну дай. Да, дай пожалуйста. Этот мастер хренов. Он мерзкий. И старый. Боги, он такой старый. Морщинистый как кролик и жёлтый, волосы жёлтые как яичный желток, а глаза водянистые, взгляд липкий такой. Помыться хочется. Выскрести его пальцы, его касания с моих волос и плеч. Он хотел трогать и целовать хотел. Я сбежала. Промямлила что-то. Вот на черта мне гадость такая? Он выпить хотел. И трахнуть меня. Не сразу, может даже не сегодня. Его руки на моих… Мы же ему заплатили за ремонт, зачем?..
– Мразь, – заключил доктор. – Смотри на меня.
Она помогала головой.
– Пора с этим завязывать.
– Пора.
– Прости Фет. Я просто… просто пойду мыться.
– Иди. Всё мыло молчаливого неба твоё, – повторил старую шутку доктор.
С тем же успехом можно было ничего не говорить, но лучше всё же рассказать. А мыло, мыло с водой сейчас живительней нашатыря.
– И карты ещё, – Фет постучала пальцем по коробочке с зондами. – Как ты столько людей высидела? – Эмма неопределённо пожала плечами. Ей всё ещё было дурно, но теперь ещё и стыдно. Где там обещанная вода? – Какого чёрта ты вообще разрешила Луи втянуть себя в это?
Эмма кротко пожала плечами. Программа, составляющая расписание, запустилась. Эмма щелкнула пару раз, расширила диапазон. В коде высветилась новая переменная k, может кэп, а может Константин. Странно, что она так сразу запомнила его имя.
Фет кашлянул. Говорить не хотелось.
– Нам нужны деньги. Что я ещё могу сделать? Моё образование на Верне никому не сдалось. И я женщина, Фет. У меня есть тело и карты. Можно стать шлюхой или ведьмой. Шлюхой, как видишь мне не подходит. – Эмма со вздохом откинулась на спинку кресла. Кресла от такого слабо всхлипнуло и откатилось. Пришлось подползать на нём обратно ко столу. – Что ещё делать?
– Не это, – отрезал Фет. Смотрел он очень и очень холодно. Но Эмма не боялась, а просто отвернулась. Насрать.
– Не это, а что тогда? Альтернативы у меня всё равно нет.
Фет нахмурился, хотя куда уже! Они говорили будто бы на разных языках: он словами, Эмма на языке программирования – циклами, массивами, не прошедшими компиляцию алгоритмами.
– Я не знаю, прости, – вины своей Эмма не чувствовала только усталость и серовато-скучную злость, – как ещё.
Да и Фет.
– Может Луи и прав. Втроём с кораблём не управится. Просто, ты же знаешь, я не люблю людей. Мне с ними сложно. Не умею с ними. Всё время какое-то дерьмо получается. Мне б в лаборатории сидеть.
– Так сиди. Хочешь, перестроим расписание. Ну ты, то есть перестроишь, так чтоб твои смены капитану, – улыбнулся Фет, – отошли. Пусть в машинном трудится.
– Не, – Эмма качнула головой. – Нет. Я, кажется, проросла в этот корабль. Мои смены. Не отдам. Сейчас, правда, полегче будет. Всем. И у тебя времени побольше, и Луи разгрузим.
– Его то как раз можно ещё загрузить.
– Можно, – хмыкнула Эмма. – А нужно ли? Впрочем, мы… – она не продолжила и на экран указала. – Расписание уже. Смотри. Есть его… куда скинуть?
– Кидай мне. Я перешлю и покажу, и отведу. Надо парня проинструктировать.
– Ты ж уже инструктировал?
– Да нет. Эта так, обзорная экскурсия с видом на туалет. – Фет хмыкнул собственной шутке и посерьёзнел. – Луи ему даже каюту не показал.
– Луи его сразу ко мне привёл, как на сеанс. Я даже карты разложила. Но потом этот за документами притащился.
– Замечательно, – всплеснул руками Фет. – Я с ним поговорю.
– Ха, – вздохнула Эмма. Луи не поздоровится, но этого он и заслужил.
– Он, кстати, боится тебя.
– Кто? Я Луи не ругала. Ну то есть да. Я извинюсь.
– Капитан, – усмехнулся Фет.
– И хорошо.
– Ну я пойду?
Любимая моя, светлая девочка. Знаю не любишь, когда я так обращаюсь. Но вдруг разозлишься и захочешь ответь? Хотя бы так, Эмма, хотя бы так.
У нас всё хорошо, я консультирую Лавинскую. Скоро выйдет книга. Представляешь? С моим именем на обложке. Вот мама рассердиться, опять мол о своих грешниках. Смеюсь за кадром. Но кто, если не я, о них напишет. Скоро Колядки. Соня мастерит рога, выклянчила у бабы шубу, ту лохматую помнишь? Очень хочет показаться тебе. Ждёт, что приедешь. Я говорю, что приедешь, но к лету. Она согласна и летом колядовать. Спрашивает, как на Верне видно звёзды, а нас видно? Хочет, чтобы тебе премию дали, уже и платья выбрала себе. Говорит, что фуршет с шампанским — это, конечно, скучно, но она потерпит. Хочет помахать тебе из зала. Говорит, что восемь это уже очень много. Жалеет, что ты пропустила день Рождения Николаши.
Ни страшно. Третий день рождения можно прапустить. Прихади с машиной на читвёртый. Придешь?
«Не приду», – ответила Эмма пустой каюте. Между Верной и Новым миром около пяти световых лет. Не так и много, конечно, всего-то день лета сквозь кротовую нору – ерунда! Сколько лет прошло дома с тех пор, когда НМ-1 отчалил на Верну? Восьмилетняя девочка давно уже стала подростком, Эвину книгу напечатали, Дэвид защитил диссертацию. Первое время она старалась отвечать на письма, всё-таки Эва просила, а потом оказалось, что эти ответы запаздывают на месяц, на три, на половинку года. Связь сбоила, но почему-то только в одну сторону. Вернские бури крали сигналы, искажали, путали время. И Эмма перестала писать. Она никогда не любила делать что-то впустую. В этой замедленной беседе Эвиного голоса хватало на них обеих.
Ей хотелось разбить планшет в мелкую стекольную крошку, пусть рассыплется гадкий по комнате. Пусть не останется ни одной ниточки в этот счастливый, приглаженный розовый мир, в котором у всех всё ровненько, сладенько. Пусть провалиться в толщу Вернских облаков. Эмма тихонько выла, вжимаясь стену. Её тошнило. Мир качался мерзкий и мутный. Такой-то она и заслужила. Глупая ведьма. Дура. Слабачка. На Верне ей самое место. Сюда же ссылают всяких. Всяких. Всякий стоит за штурвалом. Даже капитаном собственного корабля не смогла быть. Планшет погас, и в мире писем и пикселей наступила глухая ночь сравни забвению. Эмма встала, шатаясь, ухватилась за край стола. Пробормотала хрипло в пустоту каюты что-то о богах и мире, а потом выругалась и упала на кровать. Её смена начнётся через пять часов и сорок три минуты. Нужно уснуть. Немедленно. Без возражения и нытья. Она опустила руку, нашарила под кроватью пузырёк, не глядя отчитала две таблетки, выпила и принялась считать обратно от пятисот.
«Верна не прощает слабость», – говорили в институте, на деле же Верне было плевать.
– Доброго рассвета, – Фет близоруко щурился в дисплей. Корабль летел ровно, ни бурь, ни попутчиков на радаре. – Выглядишь мёртвой. Хочешь ещё час поспать?
– Не поможет, – она покачала лохматой головой. – Пускай меня за штурвал. Тупая работа лучше всего прочищает голову.
– Ты себя гробишь, Эмм, – сообщил он устало. Другой бы увидел в тоне доктора упрёк, но Эмма знала это тихое неодобрение и прощения. Доктор многое отпускал ей, то, чего бы другим ни за что не простил. – Принести кофе?
– Буду признательна.
Сам он кофе не пьёт, считает, что вредно.
– Расцелуешь? – улыбнулся доктор.
– Оставь это Луи! – Она тоже улыбнулась, здесь у руля она была ровно на своём месте. Была смелой, самой смелой и самой сильной, великой и всемогущей. И Луи, и доктор умели управляться со штурвалом, и Эмма не делала этого лучше других, единственное и главное – она не боялась стоять у мостика и в самую тёмную Вернскую бурю. Ведь кто если не она? Если сейчас пробьёт обивку – значит пробьёт и будем чиниться, и никто в том не виноват, нужно выстоять и с минимальным ущербом. Корабль шёл ровно, и бед не предвещалось.
Доктор скрылся в темноте. Ночью большую часть освещения отключали, чтобы хоть как-то приблизить режим к «земному», и чтобы сэкономить энергию. Свет – деньги, как говорил Луи.
