bannerbannerbanner
полная версияНебо молчаливое

Евгения Мулева
Небо молчаливое

Сошлись они случайно, до того за полмесяца работы даже ни разу не здоровались. В этот вечер Луи выменял у парня-третьекурсника пачку сигарет на какую-то ерунду, то ли на половник (откуда у него взялся лишний половник? Откуда бы у него вообще взялся половник?) то ли на стаканчик не сладкого, что вероятней, кофе. Луи не курил, но решил попробовать, а Ви курила, так он выменял за пачку поцелуй, пять прогулок, учебник по праву и секс, не сразу – сначала прогулка, потом право ну и так далее. Гулять с Ви было потрясно, целоваться мокро и скучновато. Луи старался быть нежным, Ви лезла языком к нему в рот, он залез к ней и оцарапался о брекеты. Всё было правильно, но так фальшиво, куриные котлеты из соевого фарша были куда реальней, чем эта едва-любовь, и паутинка над вытяжкой, и шум в студенческом коридоре, и желтеющий вечерними часами свет, и злокозненное черчение. Спустя две недели прогулок, безвкусных поцелуев, кофейных пятен и паутинок Луи купил презервативы. Он догадывался, что у Ви такое есть, но для первого, первого для него раза, решил купить сам. Он вообще считал, что такое должен покупать именно парень, на его ж… ну хм… ему ж надевать. Ви была не против. Ви сказала, что после смены зайдёт к себе, переоденется и после к нему. У Луи как раз было около часа, она жила рядом, чтобы ещё прибраться, ещё раз помыться, ещё раз проверить всё и без того проверенное, сесть на краешек кровати и смотреть как на экранчике краденного коммуникатора вспыхивают синие искорки уведомлений. Он немного переживал, много на самом деле, что Ви не понравится его комната и он сам при близком рассмотрении окажется каким-то не таким, не правильным. Должно быть в нём что-то такое неправильное, настолько неправильно, чтобы в пятнадцать оказаться на улице. Хороших не выгоняют. Но думать об этом было больно болью острой простреливающей, и Луи старался думать о другом. О комнате, например. То была хорошая, маленькая, конечно, но хорошая комнатка с шаткой двухъярусной кроватью, отлитой из чего-то полого и зелёного, с длинным столом вдоль подоконника, шкафом, плоским потолочным светильником, похожим больше на белую коробку, чем на люстру; без стульев и тараканов. На Верне, к счастью, тараканы не водились. Комната была двухместная, но Луи жил один. В комнате было темно, с кухни по коридору тянулся, прилипая ко всему и всем запах чего-то очень чесночного и очень горелого. Луи покрепче затворил дверь, распахнул окно, включил вентиляцию и даже пшикнул трижды дезодорантом возле кровати, запрятал выскользающие рукава и штанины поглубже в шкаф, сложил четыре книги – все его антикварное богатство, стопочкой друг на друга, оправил кофту, не новую, конечно, но чистую, вполне себе чистую, ловко прошмыгнул в коридор, ловко притворил дверь, в надежде не напустить ещё больше чесночной гари, и побежал встречать. Всё было важным, всё было новым, немного стыдным, но все ж так делают? Ему нравилось, что это выйдет так легко, что Ви чуть старше, чуть опытнее, больше друг, чем страсть. А ещё он тихо гордился собой, тогда очень собой гордился: у него получилось из ничего, из горького сухого ничего, вылепить почти настоящую жизнь: работа, девушка, жильё, перспектива в виде училища, а ему и не шестнадцать даже, и он уже не девственник, ну почти, к концу дня точно не будет. Это ведь важно, это почему-то очень важно, а обратное стыдно.

У неё было мягкое, нежное тело, её было славно, гладить и обнимать, и целовать аккуратно, оставляя на шее… Нет, тогда Луи так не умел. В общем, все начиналось неплохо. И для уточнения Ви не была толстой или уж тем более жирной, но и особо худой тоже не была. Она была очень красивая, но эта красота трогала его очень мало, как красота музейных картин. Луи любил картины, но страсти… не так… У него встал, Ви помогала. Может дело в любви, которой не было? Закончилось быстро, они быстро оделись. Луи проводил её в душевую и постоял, пока она мылась на стрёме, проводил в комнату, поставил чайник. Сбегал помыться сам, хотя не очень понимал зачем. Потом они выпили чай и полночи болтали о боге, о богах. Луи помнил, что бог один, Ви говорила, он триедин. Верить они оба не верили, смеялись легко и похабно. Потом Ви сказала, что чай вкусный, но дома кровать получше, и Луи проводил её к дому. Больше они не спали. Хотя Ви намекала, что можно бы. Потом он улетел, а Ви, наверное, поступила в свою Академию.

На Южной он тоже пробовал с девушкой, тоже с хорошей и тоже что-то было не так.

II

Возвращаться на корабль после всей этой гадости в баре, после тупых капитанских откровений и абсентного стука в голове тяжко. На борту был только Фет. Луи уехал, а капитан этот ещё не вернулся. Не вернулся и хорошо. Который сейчас час? Даже не полдень, а Эмма уже умудрилась напиться и побрататься с Людвигом. Она глухо хмыкнула, в пустом буфете слышать её было некому. Эмма вынула из шкафа черную скатерть, бросила на стол.

– Тебе помочь? – послышалась из коридора. Эмма дернулась, но это Фет.

– Да нет. Я… мне это нравиться вроде как, – выдавила она бестолково. – И до сеансов время есть.

– Можно тогда я просто посижу здесь?

Эмма пожала плечами.

– Посиди.

– Что-то ты быстро?

– Да… Как-то… Ты, если хочешь, можешь по станции погулять.

– Это ж Портовая, чего я там не видел? Одного понять не могу, на черта наш капитан побежал на станцию в такую рань? Не знаешь?

– Нет, – отрезала Эмма, и отвернулась к шкафу. Скатерть она постелила криво, и камни скорее разбросала, чем расставила. И вообще мусор какой-то. Хлам.

– Да и пришёл разбитый, – протянул Фет.

– Он пришёл?! – Дверца хлопнула перед Эмминым носом. – Фет, а я очень странная? – Вот и зачем это спрашивать, будто сама не знаешь. Будто капитанских слов и взглядов капитанских недостаточно.

Фет усмехнулся. Фет кивнул. Стало ещё печальнее, дышать нечем стало, а ей и так не дышится. Пыль от трав этих чёртовых, можжевельник, лаванда – пыль и труха. Выкинуть. Чокнутая. Сумасшедшая ведьма. Как на неё эти пташки смотрели? Скоро она будет, нет, боги! будет совсем как… совсем… Нет. Не будет она похожа на их младшую сестру. Не будет. Справка о профнепригодности и бледное мамино лицо, хватит ей одной такой дочери… Из жизни выпасть, из мира… Выбрав «Небо», она уже выпала. Гадко, но страшнее этого, куда страшней потерять себя, контроль утратить над всем, над разумом, чтобы ядовитые бури были не снаружи, но везде. Кем она тогда станет? Что, чёрт побери, от неё останется? Только ум один у неё и есть.

За полями и магистралью виднелся лес. Где-то там текла, извиваясь, тихая речка, там же был и хутор, а чуть в отдалении лечебница.

Эмма приходила редко. Чаще сестра все делала за двоих: собирала гостиницы, вызванивала пропуск, искала туфли помягче да куртку попроще. Эва людей любила, и его любила просто по умолчанию. И поездки ей все были не в тягость и учёба и личные консультации. Эмма бы ни за что не выдержала всё то море людских горестей. Ах как же! Она усмехнулась и ей голос гулко пролетел пустой кабинет, отразился и замер, как замирают в воздухе снежинки ещё мгновение и всё. Эти сеансы, квиренты, таро и можжевеловые благовония, боги да калька, клоунская калька с Эвиной работы.

Но Луи прав, за это платят. О большем и думать нечего. В воздухе бестолково и самую малость болезненно пахло чем-то весенним. Так пах, наверное, новый шампунь. Пролесками и медуницей. Весенним лесом. Тем, что у лечебницы.

Однажды ей всё же пришлось ехать туда самой, благо на машине, а не на автобусе. Эва махнула рукой, мол не разобьёшь. До поля она ехала по памяти, потом по навигатору. Эмма неплохо ориентировалась на местности, но только на больших расстояниях, когда нужно было найти подъезд или дверь что-то в её голове ломалось, порой ей приходилось подолгу блуждать вокруг здания, материться на всех, опаздывать, собраться перелезать забор, а вход-то рядом.

Навигатор честно вывел её к забору лечебницы. Эмма припарковала машину, заглушила двигатель и ещё минут семь сидела, бестолково пялясь на кусты самшита, пропустившие молодые листочки сквозь тонкие прутья забора. "Никого ваш забор не остановит", – думала Эмма, она б легко через такой перелезла. Вообще была у неё привычка не подходящая младшему научному сотруднику, прикидывать доступность заборов и оград. Нет, боги. Так никогда не выйдет. Легче легкого вновь машину завести и в город. Но если посчитать сколько бензина она сожгла, в пустую получается… Нет. Нет-нет. На последнем «нет» она решительно хлопнула дверью, пикнула сигнализацией, попутно проклиная Эвину работу. Ветер поднялся сильный. Деревья стонали, мотая кронами. Эмма подняла голову, прикидывая, не обвалиться ли на сестрину машину ветка старого каштана. Не обвалиться, решила и, замотавшись потуже в шарф, зашагала к посту охраны.

Зонт она, конечно, оставила в машине. «Чёрт»,– сказала Эмма. «Чоп», – проскрежетала калитка. С Эвы пропуск уже не требовали. Эву знали. Охранник Тимур дарил ей букеты надёрганных здесь же маков, диких ирисов и васильков. Охранник Тихон как-то отдал ей подписной том «Архетипов и коллективного бессознательного», книга была такая старая и такая красивая, что Эмма даже утянула её почитать, а потом, вдохновившись, купила таро в местном псевдовосточном магазинчике.

Эммин пропуск смотрели всегда да ещё и паспорт требовали. Люди почему-то не верили, что Эмме может быть больше семнадцати. Детей для посещений не допускали. Это, пожалуй, было самое строгое из ограничений. Эмма считала его вполне разумным. С трудом она распахнула дверь и проскользнула внутрь, а следующий порыв ветра грохотом известил второго охранника о её приходе. Эмма ойкнула, с опаской оглядываясь на дверь.

– Здрасьте! – рявкнул охранник.

– Здравствуйте, – прошептала Эмма, нащупывая пропуск в поясной сумке. – Я к… я сестра…, – выговорить то имя не получилось. За столько лет… За пять лет. Всего за пять! Оно стало запретом и холодом, шепотком глумливым в чужих губах, мамиными слезами, Эвиной храбростью. Гадостью. Гадостью. Гадко так. – Сестра Эвы. – Эмма шлёпнула пропуск в лоток под окошком.

 

– А-а, – протянул охранник. – Ага. Ну, проходи.

К Эве обращались на вы.

– Бахилы, – прилетело ей в спину. Эмма дёрнулась чуть испуганно, она как раз натянула синий пакет на левую ногу. – Можно не надевать, – закончил охранник. – Чай не зима.

«Чёртов день», – подумала Эмма, пихая бахилы обратно в коробку. На улице сухо – не зима. Разумно, да. Что б вас всех…

Надо с ним ещё говорить? Эва бы поболтала. Она не Эвы. Эмма подошла к лифтам и ткнула вверх. На четвёртый и пешком можно. Нет. Пусть ещё хотя бы пять минут утечёт в шахту лифта.

– Я выйду замуж за того, кто принесёт мне букет белых ирисов, – говорила сестра.

Страшно наблюдать за тем, как сам ты перестаёшь быть собой. Именно, что наблюдать. Будто нечто сильней и весомей крадёт твою волю, наваливается и душит. И дни становятся долгими, становятся вязкими. И никакой радости, точно стала каменной, разучилась чувствовать, и тело моё каменное, тяжелее и неподъёмнее земли. Остаётся спать. И спать. И спать, и спать. Фет говорит, это нормально, пройдёт со временем. Организм истощён, нужно отдохнуть, а потом медленно, медленно заново выучиться вставать и умываться, подбирать одежду, варить кофе, если это так тебе нравится, есть. Я ем не потому что хочу, а потому что знаю: телу нужна еда. А мне самой – грамотный психиатр и рецепт на антидепрессанты. Только такого на Верне нет. Проще клад разыскать и бутылку рома. Я могла бы спиться. Многие спиваются, это вроде несложно. Но я предпочитаю спать. Во-первых, это дешевле, а во-вторых, так у меня останется шанс вернуть все как было. Я не хочу возвращать, но падать в небо пока нет сил. Во мне ещё жив упорный маленький танк, прущий в дождь по бездорожью. Он глуп и шепчет: «Вставай давай. Ты ещё можешь стать великой учёной!». Я? «Ты». Я не верю, сползаю с постели. Потому что помню, кто теперь собственник Неба. Кто, если не я?

Ирисы росли здесь же за оградой лечебницы. Эмма знала, что сестра иногда ходит гулять там, что видит эти чёртовы ирисы изо дня в день, пока те не отцветут. Глупое условие, глупое желание. Самое подходящие для семнадцатилетней сумасшедшей.

– Выйдешь, – кивнула Эмма. Врать было гадко и горько, точно ветку полыни во рту разжевать. – Все будет хорошо, – прошептала она. Она чувствовала кожей, что будет так себе, что никто сестру отсюда не отпустит, что долгожданный семнадцатый день рождения пройдёт здесь на отшибе живого мира, что не стать ей полноценным членом общества теперь, что это грёбанное общество её сожрёт, дожуёт, что осталось.

– Ну мне пора, – сказала Эмма. – Эва в четверг приедет.

– Хорошо.

– Хорошо, – повторила Эмма, – я пойду. Пока.

– Пока, Эмм. Спасибо тебе за прогулку и за книги.

– Да не за что, – Эмма махнула рукой, мягко закрыла дверь, отошла немного и тихонько выругалась. Проходящий мимо санитар ойкнул, но замечания не сделал.

Доктор поймал её на выходе пожал руку и попросил приезжать хотя бы раз в месяц. Эмма сказала, конечно, она ж понимает, как важно для сестры её внимание. Понимает, всё понимает, а теперь до свидания. К машине она бежала, но это потому что дождь.

Фет молча поглядывал, как она расставляет свечи к сеансу.

– О чем думаешь, ведьма? – Он очень редко называл её ведьмой и больше в шутку. Но Эмме стало неуютно. Ведь Фет то точно, Фет знал, какая она ведьма.

– О сёстрах. – «О том, как наш замечательный капитан назвал меня сумасшедшей. Под стакан дорогущего абсента. И мне все больше и больше кажется, что он прав», – Эмма вздохнула. – Где у нас зажигалка?

– У тебя под, – Фет страдальчески нахмурился, – под рукавом. – Что-то шлепнулось на пол. Фет наклонился, ему высокому было непросто подлезть под стол. – Держи, – вздохнул он, выныривая с пыльной зажигалкой и пыльной головой. – Видел кэпа. Он пьяный и злой. И от тебя, кстати тоже чем-то таким тянет.

– Фет… я… – Нет, нотацию Эмма не выдержит, не сейчас. Но Фет не стал ругать её, только спросил:

– Работать сможешь?

– Смогу. – Она кивнула. – Ну ладно. Ещё пять минут и начнётся.

III

– На что вы надеетесь, госпожа? – он ухмыльнулся, протягивая «госпожу» притворно сладко. «Не Вернский», – рассудила Эмма, местные так не говорят и не смотрят.

– Я? – спросила Эмма. – Я лишь скромная ведьма. Карты читаю.

Он казался себе сильным, казался властным. Но это Верна. Здесь все в одной заднице. Эмма чувствовала себя непривычно спокойной. Раньше, раньше она б такого взгляда не выдержала, а сейчас. Можно просто выгнать его с корабля. Легко и быстро. Подумаешь, полицейский.

– Я знаю, госпожа, откуда вы на самом деле, и чем занимались ранее, не знаю только, с чего вдруг решили остаться на Верне. Расскажите?

– Вам в протокол или как?

– Мне интересно.

– А мне нет. Начнём сеанс?

– Вам этого хочется?

– Я этим зарабатываю. И вы, как я знаю, уже заплатили. Иначе бы не смогли войти.

– Мальчишка на входе был крайне настойчив.

– Всё верно. Так мне начинать? – Эмма вновь перетасовала карты, на сей раз медленно.

– Не стоит. Давайте так, госпожа Эмма, вы поможете мне с одним вопросом без карт, а деньги – оставите себе, идёт?

– Ну? – спросила Эмма. – Что за вопрос?

– Не вопрос, просьба скорее. Отпустите Кесаева. Он всё-таки военный, а не капитан. И вы же знаете наверняка как ведьма, что человек он ненадёжный, пробивной, конечно, но характер скверный. Мы придумаем, как его применить.

– Применить?!

– Ну да, неправильно сказал. Такая служба подойдёт лучше и ему и нам, и вам как следствие.

– А его вы спрашивали?

– Да. Он упорствует.

– В смысле отказывается? Тогда к чему разговор?

– Кесаев подданный Тирхи, и он обязан исполнять прямые приказы.

– Был, – отрезала Эмма. – Теперь он мой капитан. Вам показать документы? – Эмма коснулась браслета, экранчик загорелся зелёным. – Зову Луи? Моего настойчивого мальчика, – она подмигнула полицейскому, она не умела подмигивать.

– Не стоит. Мои коллеги, как я понимаю, их уже проверяли.

– Так точно, – Эмма говорила куда увереннее, чем чувствовала, она точно плыла вслепую в тугой холодной черноте, нырнула и непонятно вынырнет ли. – Иначе бы мы не летали.

– Летали, – он потёр подбородок. – Вы знаете, что Вернские так не говорят? Корабли ходят и стыкуются.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Ха.

– Никакого. Время вашего сеанса закончилось.

– Ещё пять минут, госпожа Эмма. Вы так и не услышали меня.

– А вы меня, – хмыкнула Эмма. Этот человек пугал её. Пугали и собственные слова. Боги, имеет ли она право решать за Константина? Не будет ли ему лучше вернуться на службу? «Не бывает бывших генералов, бывают павшие», – пришли некстати чужие слова.

– Кесаев на борту вам ни к чему. Он может казаться неплохим капитаном, – полицейский с презрением выплюнул последнее слово. – Кесаев золотой сынок Тирхи, его растили для другого, уж точно ни с гадалками летать, ни искать мёртвые чудеса. Вы ведь хотите разглядеть следы жизни на Верне, узнать, как и когда планета стала такой?

– Не ваше дело. Договор моей миссии лежит в архивах Южной. Интересно – прочтите сами.

«Но вам вероятно не дадут. Какая жалость», – этого Эмма не сказала, она не хотела нарываться, она хотела выгнать полицейского, а лучше столкнуть пинком прямо в Вернские облака.

– Кесаев самолюбив и горд до жути. Вам нужен такой капитан, госпожа?

– Самолюбивее меня? – Эмма встала. – Не думаю. – Она покачала головой, и шаль соскользнула с её левого плеча. – Выметайтесь отсюда, – отрезала она. Ведьма ведьмой. Он хотел было что-то сказать: открыл рот, нахмурил брови. – Вон!

– Зачем так грубо?

– Затем, что занимаете моё время без толку, – Эмма выложила колоду на стол, коснулась лотка с благовониями, поиграла пальцами, зачерпнула горстку и бросила в лампу. – Прощайте, – процедила она, подула в лампу. Полицейский выжидающе смотрел на неё. – Прощайте, – повторила Эмма. – Не занимайте клиентский стул.

– До свидания, – он резко встал, – госпожа.

Эмму трясло, она спрятала руки под стол, вдохнула глубоко, выдохнула, вдохнула и снова, и снова. Её мутило. Вдохнула и выдохнула. Вдохнула. Браслетик услужливо вспыхнул. «Фет, – быстро напечатала Эмма, – выпроводи полицейского». Вдохнуть. Эмма поправила шаль. До конца «смены» ещё пять квирентов, в лучшем случае три. Можно попросить Луи закончить. Он отоврётся, но деньги… Эмма вытерпит. Она встала, плеснула в чашку остывшего кипятка и выпила – не полегчало.

– Следующий, – крикнула Эмма в коридор. Три, ну или пять, не так и много. Не так и много. Тем более здесь она оказалась сильней. «Боги, – прошептала она, сминая, юбку, – боги». – Добрый день! – сказала громко, и вошедшая женщина счастливо улыбнулась ей.

IV

Впереди мелькнул бритый её же рукой капитанский затылок. «Кэп», – шепнула Эмма. Она только-только отстояла его перед… Она только-только послала его к чёрту, сбежала из бара, напилась перед сеансами, наобнималась с собакой Людвига.

«Нет, я туда не пойду», – прошептала Эмма, ей нужно было убедить себя, остановить себя. А может и не прошептала, а подумала, только губы беззвучно… Если сейчас подойти? Эмма чувствовала, что от неё пахнет абсентом, собакой, пиратским одеколоном, тревогой и даже дым от благовоний этого не перебьёт.

Он погладил ручку, дверь отъехала. «Так и буду стоять?», – подумала Эмма, пытаясь нащупать, чего в ней больше обиды или… Он скинул рубаху, остался в серой футболке, кажется докторской, такие пачками покупал Фет. На докторе они висели, на Константине… нет. Взлохматил волосы, исчез. Пора идти. Вернулся. Переставил сумку на стул. Ну и сколько можно стоять? Два шага между движением и дверью. Хочешь, чтобы заметил? Свет падал косо, и казалось его комната золотится изнутри.

Небо вильнуло в сторону и можно было упасть, а можно было… Под языком сухо и гадко. Пить полынное, глотать горькое и заедать воздухом тоже горькими и тоже сухим. «Я не могу», – решила Эмма. Но Небо снова качнулось в сторону. Да что такое?! И захотелось крикнуть злое в рацию. Кто-то там в рубке? Руки совсем из задницы? В рубке Фет.

Эмма потрогала рацию, а потом вдохнула как для нырка и проскочила дверь. На середине коридора её нагнал Луи. Эмма неловко запнулась о собственную ногу, хотела в буфет нырнуть, но это совсем глупости. От Луи то зачем прятаться? Эмма ведь даже рада его видеть, просто сил разговаривать нет.

– Я… – прошептала она, быстро пятясь к ближайшей двери. На языке созрела ложь. Но Эмма проглотила её , приказав ногам остановиться, те не послушали. – Ты что-то хотел? – выдавила она почти бодро.

– Нет, – мотнул головой Луи. – То есть… я потом! Не нужно избегать меня, Эмм. Ты скажи и я отвалю, – обезоруживающе улыбнулся Луи. – Я не обижусь, честно.

– М-м… – протянула она, всё же замедлив шаг. – Д-да?

Луи закивал, а Эмме сделалось так стыдно, что проще сразу провалиться в облака.

– Но я вот что хотел, – Луи потрогал пучок на голове, – к тебе ж полицейский заглядывал, да? – Эмма кивнула, полицейского они оба видели. Полицейский Луи даже заплатил. Глупо отрицать его существование. Лучше отрицать капитана. – Чего ему нужно?

– Сказал, что поговорить. Пришёл, уселся…

– А куда мы так быстро идём? – спросил Луи.

– Наверно ко мне. – Эмма не знала, она шагала, потому что не могла сидеть и стоять тоже не могла. – А потом он предложил мне сдать Константина, вместо сеанса таро.

– Кэпа?! – возмутился Луи. – И ты?..

– Послала его, – Эмма равнодушно пожала плечами, – а деньги оставила.

– Правильно, – Луи уважительно прыснул.

Эмма зашла в каюту, Луи тоже зашёл. Эмма выдернула шпильку, сняла кольца, браслеты и дырчатый свитер, оставшись в футболке. А футболка Дэвида. Серьёзно что ли? Она сняла и футболку, и оказалась голая по пояс, а сзади Луи. Эмма взвыла, но ни звука не вышло. Благо, на кровати валялась какая-то кофта.

– Я Людвига видела, – сказала она, одевшись, будто так и было задумано. Луи, кажется, совсем не смутился. – Он собаку завёл.

– Собаку? – удивился он. – П-правда? Настоящую?

– Настоящую. Большую. Мне до пояса, наверное. Зовут Ниобате, – зачем-то добавила Эмма.

– Как ниобий что ли?

– Похоже, – улыбнулась Эмма.

– Не знал, что он химик! – усмехнулся Луи. – Эмм, на Верне ведь нет собак.

– Теперь есть. Ему привезли её из Старого мира. Из Полиса.

– Ого! – глаза Луи ещё больше округлились. – У меня тоже собака была, – добавил он печально.

Эмма кивнула.

 

– И у меня.

И эта общая память о собаках, и эта маленькая каюта… Не заправленная кофта… Эмма чувствовала, что мысли совсем расплылись, и лицо Луи стало размытым, возможно нужно было включить свет.

– А как там наш капитан?

Нужно, наверно, выйти отсюда или отправить его.

– Спокойно как вода в стакане, – отрапортовал Луи. Она немного запуталась, кто был в рубке на взлете, и кто сейчас, но сейчас точно Фет, потому что этот в каюте.

«Хорошо у него всё, значит», – мрачно рассудила Эмма и, широко зевнув, спросила:

– Почему в стакане? – она быстро и дёргано заправила кофту и вышла в коридор.

– Ну там вода тихонько стоит. Без колебаний.

Настроение у неё было так себе, хотелось плакать и ещё больше надраться, можно поработать немного. Луи шагал рядом.

– А как же тепловые колебания атомов в решётке?

– Ну если… и их не видно. Подожди, какая у воды кристаллическая решётка? Она же жидкость.

– Атомы там все равно есть, – Эмма зачем-то продолжала спорить. Хотя ей было так плевать!

– Есть, – Луи бодро шагал в сторону лаборатории. Надеется поработать. Боги, Эмме бы просто сейчас рухнуть в кровать, и если не спать, то хотя бы поплакать.

– В решётке стакана.

А стакан стеклянный, а стекло не кристалл, и структура у него не кристаллическая, без дальнего порядка. К чёрту. Эмма тряхнула головой.

В лаборатории за её столом, на её кресле сидел Константин. Сидел развалившись, точно на троне, точно ему тут и надо сидеть.

– Выметайся, – прошипела Эмма, но получилось тихо и жалко.

– Эмм? – Луи глянул на неё испуганно и удивлено. – Ты чего?

– Ничего. – Она зажмурилась. Что ей теперь делать? Что ей чёрт побери делать? – Давай лучше завтра? Прости, – добавила она совсем тихо, глядя на Луи, пятясь к двери.

Тот ободряюще улыбнулся. Капитан… на капитана она смотреть боялась.

– Без проблем. Я… можно мне… – он указал на компьютер.

– Да, – не думая, согласилась Эмма. Ей бы выйти, просто убраться отсюда.

– Ступай за штурвал, – скомандовал Константин. И вышло очень громко, и вышло очень страшно. И Луи и Эмма недоуменно уставились на него, но Эмма сердито, а Луи обиженно, как ребёнок, которого отправили в постель раньше обычного.

– Кэп? Ты чего?

– Фета пора сменить. И ты лучше всех лавируешь в бури.

– Да, кэп.

И Луи кивнул, и Луи ушёл, и дверь закрылась за ним, и в лаборатории стало пусто и звонко, и очень вязко, и страшно. И выйти нужно было Эмме. Ей очень нужно было. Правда! Но вышел Луи, и дверь закрылась, и воздух сделался желтым от ламп, и тугим и сухим, очень сложно таким дышать. И тогда Константин спросил:

– Поговорим?

Эмма на это мотнула головой.

– Поговорим, – сказал он утвердительно.

Она едва могла стоять и вдыхать этот сухой несъедобный от света и цвета, и страха воздух.

– Что ты от меня хочешь? – прошептала она.

– Что я от тебя хочу? – он устал. Звучал устало. И не было ни издёвки, ни злости. Но всё равно страшно. Старая привычка бояться. Спасибо Эва, спасибо Дэвид. Эмма пятилась к двери. Эмма вдохнула и заставила себя остановиться. – Боже, Эмм! Я не… Не хочу, чтобы ты меня боялась. Я неплохой, правда.

– Знаю. – Она опустила голову. Неплохой, что бы ни говорил сегодняшний господин, что бы он сам ни говорил в баре.

– Эмм, посмотри на меня, – попросил он. – Когда ты так… мне кажется, кажется, что ты исчезаешь куда-то, не хочешь видеть меня. Если не хочешь – скажи, хорошо?

– Хочу, – она зажмурилась, потому что в носу защипало, потому что это совсем невозможно теперь.

– Тогда… – он встал и шумно выдохнул. – Почему это так сложно? – Эмма не знала, она всё ещё стояла, прижавшись лопатками к стене. – Я, правда, не хотел тебя обижать. И я плохо понимаю как надо.

– Я тоже. Давай просто… давай… Я не знаю.

– Всё нормально, – он улыбнулся. – Можно я тебя обниму?

Эмма кивнула, но лучше, конечно, было б сказать.

Он тоже кивнул.

– Я сегодня, – Константин подошёл ближе, – Небо у законника отстоял.

– А я тебя, – призналась Эмма.

– Правда?

Константин, наконец, приблизился настолько… приблизился и обнял.

– Тебе решать, а не ему или кому-то, – прошептала Эмма ему в плечо.

– Мне, – согласился Константин. – Ты такая… Эмм… Не уходи, пожалуйста. Не уходи, хорошо?

Почему он не злится, а просит остаться? Эва бы злилась, а Дэвид оставил.

– В облака? – прошептала Эмма, хотела пошутить, но вспомнила похороны Рогача. – Я… я больше не…

– Тш-ш. Эмм? Эмма?

Ну вот что он от неё хочет? Хорошо, хоть не видит лица, и не знает, что она плачет. Зачем вообще плакать? Всё что было, было давно. Всё, кто недолюбили, остались в старом городе Нового мира, вместе с лавандой, собакой, научной карьерой и их планами на её жизнь.

– Ничего. Не…

«Не докапывайся до меня, пожалуйста. И не жалей. Я не выдержу», – подумала Эмма. Она стала как Луи. Но разве довериться кому-то значит быть жалким? Может надо не выдержать хоть раз? Один раз. Чтобы больше не нести в себе эту ядовитую память об облаках.

– Ты не этого хотел, да? – Эмма подняла голову и усмехнулась. Слишком горько. Слишком жалко. Ну что поделать? И лицо красное.

– Я хотел с тобой побыть и всё. И не всегда, – Константин погладил её по голове, – тебе быть ведьмой, а мне капитаном. Не всегда.

– Я хочу собаку, – протянула Эмма. – Нет. Я хочу к моей собаке. И если ты сейчас скажешь, что…

– Хочешь, ничего не скажу?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru