Евгения Черноусова
Злоключения на острове Невезения
– Моя кожа и не то выдерживала. Боже, ну и замарашка!
– Слушай, что это тебя трясёт? Неужели замёрзла?
– Кажется, температура.
– С ночи?
– Да нет, спала как убитая. Я, когда в тот коридор вошла и закрылась изнутри, все двери подёргала и такую безопасность почувствовала, такое спокойствие на меня сошло. Проснулась – на часах начало двенадцатого! Я сразу бежать! А оказалось, что даже рано. Полчаса ждала. Вот здесь стала мёрзнуть. Нервы, наверное…
Ещё автобус за пределы города не выехал, а она уже заснула, прислонившись к окну. Марья Кузьминична и сама решила вздремнуть, ночка-то у неё была беспокойной, а день весьма тревожным, но тут рядом раздался возглас: «Маша!» Над ней стоял пожилой человек, щеголевато одетый, но весьма потрёпанный жизнью. Судя по обращению, он был знакомцем из давней молодости. Нет, никаких ассоциаций! Увидев её реакцию, засмеялся:
– Не узнаёшь? На первой операции ты мне сказала: «Да не бери ты в голову этот дивертикул, главное, пальчик себе не порежь!»
– Митенька! Ты так переменился… заматерел…
– Ага, от слов «такую мать». Запаршивел.
– Да ладно тебе!
Этот Митенька, Дмитрий Иванович, лет приблизительно тридцать пять назад отрабатывал в Утятине распределение. Был он тогда весел, лохмат и женолюбив. Проявлял внимание ко всем больничным дамам от двадцати и до сорока. Но с Машей, сверстницей, но уже опытной медсестрой и матерью двоих сыновей, у них сложились приятельские отношения без всяких намёков на интим. Молодой хирург был эстетом, а Марья Кузьминична и в молодые годы красотой не блистала, что её, учитывая семейное положение, уже мало волновало. Да и Митеньку она всегда воспринимала как младшего братишку. Да, помотала жизнь приятеля. Красные прожилки на лице… ну, понятно, он выпить и в молодости был не дурак, с чего бы к старости завязать. Голова уже не лохматая, а изрядно вытертая на чужих подушках. И к ней он подошёл не с сентиментальными воспоминаниями, а с конкретным кобелиным интересом к девушке.
– Эй, Митька, – негромко сказала она. – Это племянница моя. Она тебя лет на сорок моложе, то есть во внучки годится. Не коси глазки свои блудливые, ты ей не объект.
– Вот ведь, как была ты бестактной, Машка, так и осталась, – он смущённо засмеялся. – Может, я и дед, но тяготею к прекрасному.
– Это прекрасное не для подслеповатых стариковских глаз, – отрезала Марья Кузьминична, и, смягчив тон, поинтересовалась. – Сам-то как? Как уехал на родину, так весточки и не подал. Где ты, кем ты? Женат, дети, внуки?
– Женат. Дочь от первого брака. У неё двое детей.
– Поняла, не общаетесь? А браков, законных я имею в виду, было, конечно, не два…
– Три.
– Все врачихи?
– Вторая – медсестра. А почему ты решила…
– Митька, ты же всегда мышковал на своей лужайке.
Сзади послышалось сдавленное хрюканье. Кто б сомневался, Светка подслушивала. Марья Кузьминична на расспросы ответила, что Николай умер уж пятнадцать лет как, второй раз замуж ей бы и в голову не пришло, сыновья взрослые и даже не очень молодые, четверо внуков и две неродные внучки. А Дмитрий Иванович – главврач их районной Пружинской больницы, оказывается.
– Вот же, какое у меня полезное знакомство, я три года в районе, а не знала!
– Это, Маш, ненадолго. Похоже, уйдут меня скоро. Слушай, а здорова ли девочка твоя?
– Да, температура повышается, – ответила она, взглянув на порозовевшее лицо с выступившими на нём капельками пота. – Господи, хоть бы до дома добраться!
Но добраться им было не суждено.
Уже блеснули за холмом золотые купола Успенского собора, уже зашевелились жители райцентра, готовясь к выходу, когда с грунтовой дороги на шоссе выскочил мощный внедорожник. Удар – и автобус улетел в кювет Уткнувшись в кустарник, он остановился, оставшись задними колёсами на асфальте. Чудом не перевернулись! Спасибо, что собственная скорость была небольшой.
Противно вопила сигнализация джипа, оставшегося на обочине и только одним колесом съехавшего в небольшую придорожную канавку.
Удар пришёлся в ту сторону, где сидели у окна впереди Сандра, а сзади Света. Они и пострадали больше всех. При столкновении стоявший в проходе Митя упал на сидевших напротив Марьи Кузьминичны женщин. Её же только придавило телом Сандры. Сзади выла Света, но её почти заглушал крик Кристинки.
– Митя, погляди, как там водитель, – попросила Марья Кузьминична.
Водитель был в порядке, а вот дверь не открывалась. Мужчины вдвоём принялись выламывать дверь, шофёр крикнул:
– Кто помоложе, вылезайте через водительское сиденье!
Естественно, туда двинулись все. И первая же толстуха застряла. Марья Кузьминична, обхватив девушку, нащупала пульс у неё на шее и перевела дух: жива! Она не знала, в каком состоянии мать с ребёнком сзади, но крикнула:
– Света, потерпи, сейчас стадо пройдёт, и я вам помогу.
К счастью, дверь удалось отжать, и за минуту автобус опустел. Остались только сильно пострадавшие и их близкие. Выскочивший первым Дмитрий Иванович отловил знакомого и командовал:
– В скорую, в полицию и в МЧС! Чтобы все свободные машины!
Вернулся в автобус, спросил у Марьи Кузьминичны:
– Как?
Уже расстегнувшая пальто девушки, она с испугом сказала:
– Митя, хруст.
– Тогда выносить не будем. Съёжься, милая, как тебе удобно, и замри. Сейчас голову перевяжем.
Вернулся шофёр с аптечкой, за ним следом заскочил ещё один – из встречного автобуса. У ребят тряслись руки, но действовали они как положено. Марья Кузьминична прежде всего ощупала Кристину и сказала ей:
– Ты же цела, тебя мама прикрыла. Мне тебя утешать или маму лечить?
Девочка продолжала орать, и Дмитрий Иванович сказал:
– Там в аптечке есть уколы для пищалок. Вколи ей, а если не перестанет, ещё один.
Девочка резко замолчала, и он стал осматривать Свету. Марья Кузьминична прошла в конец автобуса, где на полу расплывалась лужа крови:
– Что же ты молчал, мужик? Ребята, нужен жгут!
– Что там? – спросил Дмитрий Иванович.
– Мужик пилу вёз. Сам на неё и напоролся. Ты работай, Мить, я жгут наложу, а всё остальное – в больнице, – глянула на руку и воскликнула. – О, чёрт, часов-то нет! Митя, время скажи.
Сунула записку с временем под жгут и сказала:
– Мальчики, уложите его покуда на заднее сиденье.
Она вернулась к Сандре, сняла порванную стеклом окна шапку с её головы и сказала:
– О, господи!
– Что там?
– Лоскут кожи почти сдёрнут.
– Сейчас помогу. Вот, дощечку примотал временно. Открытый перелом, – перешёл к ней и сказал. – Со скальпированной раной я пока один справлюсь, а ты лёгкие ранения посмотри.
Марья Кузьминична вышла из автобуса с одним из водителей, и принялась обрабатывать ссадины, ушибы, порезы. Когда жалобы закончились, вернулась в автобус.
– А в джипе что? – спросил Дмитрий Иванович.
– Подушкой придавлен. Матерится и воет, значит, не пострадал. Пусть повоет, хоть такое наказание. От закона наверняка откупится.
Они уже заканчивали обматывать бинтами многострадальную головку девушки, когда послышались звуки сирен. Подъехало сразу несколько спецмашин. Стали грузить пострадавших. В первой скорой увезли мужчину с перепиленной ногой и двух женщин с давлением, в следующую погрузили Свету на носилках и Сандру, привязанную к выломанному креслу. Туда же залезли Дмитрий Иванович и Марья Кузьминична с Кристиной.
– Маш, – шепнул он ей, кивнув на девушку. – Муж?
– Сожитель, – шепнула в ответ.
– А посадить?
– Боится.
Когда они вошли в приёмный покой, мужчину уже увозили на носилках. Дмитрий Иванович спросил:
– Всех вызвали?
– А кого всех, – довольно грубо ответила ему сидящая на телефоне медсестра. – Единственный хирург и дежурная операционная сестра.
– Как тебе, – обернулся к Марье Кузьминичне он. – Оценила?
– Мерзость запустения, – ответила она. – Ремонта не было с девятой пятилетки. И что правда, хирург один? Нам ждать, пока он ногу зашьёт?
– Да, – с вызовом ответил он. – Ни денег, ни кадров. Из областного центра где-то через час бригада приедет. Наши дамы ведь нетранспортабельны.
– В Утятине не так. Меня вот в 58 лет на пенсию выперли. А у вас не только врачей, но и сестёр не хватает? Ну, дела. Вот что, дорогой главврач, давай-ка, переодевайся – и в операционную.
– Тогда и ты.
– Так ты прибеднялся, чтобы меня запрячь? Ну и жук ты, Митька! Но учти, я три года не работала.
Прибежала сестра-хозяйка. Марья Кузьминична сказала ей:
– Вот у нас Кристина. Ей, пожалуйста, поручите какую-нибудь важную медицинскую работу. Она у нас уже на происшествии аптечку носила, – перевела взгляд на сидящую на телефоне. – Дмитрий Иванович вам велел женщине промедол вколоть, а девушку на рентген? Женщине с рукой минимум час ждать. Извольте зад поднять.
Когда Марья Кузьминична выкатила носилки с Сандрой, тётка, на которую она напустилась в приёмном покое, встретила её с неожиданной сердечностью:
– Устроим вашу родственницу в четвёртой палате в лучшем виде, не волнуйтесь.
Марья Кузьминична пожала плечами, вернулась в операционную и занялась подсчётом инструментов и перевязочного материала.
Освободившись, она пошла разыскивать палату Сандры. В ней суетилась всё та же медсестра, сестра-хозяйка и Дмитрий Иванович. Она испугалась:
– Что-нибудь не так?
– Да нет, помаленечку в себя приходит, – ответил врач. – Вот дренаж, завтра посмотрю, может, всё хорошо пойдёт. Ты ведь будешь с ней?
– Естественно.
– Маш, я вот что подумал, что тебе за так тут сидеть, – оживлённо продолжал он. – Давай мы тебя оформим в смену недельки на три, а?
– Ну, ты жук, – фыркнула Марья Кузьминична. – Что тебе эти недели дадут?
– Да вот, надо Аню в отпуск отпустить, а у меня в отделении и так всего трое. Замени её, а?
Так вот отчего эта грубая особа вдруг стала смотреть на неё масляными глазками! Марья Кузьминична прикинула в уме и махнула рукой:
– Про три недели даже не мечтай! Две постараюсь выдержать. А там или Алевтина моя выздоровеет, или, по крайней мере, сама управляться здесь сможет.
На самом деле она подсчитывала, как скоро она сможет добраться до Рясово, и решила, что недели через две лёд гарантированно встанет. По пути сюда Марья Кузьминична ответила на телефонный звонок, Тимоша ей сообщил, что вода прибывает, и, если она не появится дома до вечера, то уже не сможет попасть туда до ледостава. Но не бросать же девушку в таком состоянии!
– Мы тебя поселим в массажном кабинете, – оживился Дмитрий Иванович. – Массажистка в отпуске, так что будешь полной хозяйкой. Пойдём, покажу.
В коридоре он, взяв её под руку, прошептал:
– Я так понимаю, что Алевтина твоя от сожителя прячется? Я все травмы в протокол включил как при аварии полученные, кроме старых трещин. Три недели, Кузьминична!
– Шантажист, – прошипела Марья Кузьминична. – А что со Светой, где Кристина?
– Светку твою приезжие латают, – ответил он уже нормальным голосом. – Сложный перелом плеча, но бригада хорошая, повезло ей. А девчонку полиция отцу отвезёт.
Они спустились в приёмный покой, где опять голосила Кристина. Теперь она не хотела уезжать из больницы, потому что ей понравилось разносить лекарства по палатам с дежурной медсестрой.
– А кто папе расскажет, как ты в больнице работала? Я, наверное, если ты здесь остаёшься, – сказала Марья Кузьминична. – Ой, сумка моя!
– Там в нижнем багажнике только две не забрали, мы решили, что это пострадавших, – сказал полицейский.
– Вот эта – Светина, забирайте вместе с девочкой. А эта моя. Я сейчас свои вещи рассортирую и вам одну сумку дам. Пожалуйста, отвезите во Второе Рясово. До порожков только, а там через поток перекинете тем, кто ждать будет. Вы же знаете, сегодня не предать – придётся ледостава ждать!
– Да без проблем!
Кристина натягивала куртку:
– Ба Маша, не рассказывай папе, я сама буду рассказывать!
Девушка выздоравливала тяжело. Дмитрий Иванович ворчал, что у таких молодых кости должны срастаться на раз, но они сами портят здоровье дурацкими диетами. А Марья Кузьминична видела, что дело в психическом состоянии, но поделать ничего не могла. Несколько лет жизни под физическим и психологическим прессом, а потом такая встряска – даже атлет сломается. Стал понимать что-то уже и Дмитрий Иванович, потому что предложил пригласить психолога.
– Он такой же, как ваше больничное оборудование? – ехидно спросила она.
Главврач обиделся, сухо бросив: «Как хочешь». А Марья Кузьминична хотела помощи, но понимала, что они в патовом положении: если психолог хороший, то разоблачит их противоправную ситуацию, а если плохой, то как бы хуже не сделал.
За время работы в отделении приобрела полезное знакомство. В отделении лежала тёща нового Рясовского участкового. Ей очень нравилось, как легко медсестра делала внутривенные, поэтому просила её делать всегда. Марье Кузьминичне это было нетрудно, всё равно целыми днями в палате высиживала, так что от оплаты отмахнулась:
– Чай, свои! Я всех земляков за так колю! Ты лучше при случае поговори с зятем, чтобы племяннице моей сделал регистрацию. Молодёжь безалаберная! Больше года без прописки. Я понимаю, что придётся штраф платить, и не отказываюсь. Только договорись!
– Да не вопрос, – обрадовалась жадноватая баба.
Через две недели Дмитрия Ивановича сняли. Марья Кузьминична, узнав об этом, быстренько очистила массажный кабинет от своего присутствия, перенеся вещи к сестре-хозяйке, и поменялась со сменщицей, выйдя в ночь:
– Митя, завтрашним днём выписывай Алевтину! В ближайшие дни вырвусь из дома и недостающие документы привезу: свой диплом, трудовую, Алин паспорт и страховой полис.
– Мы что, с двумя сёстрами останемся? А, ладно, не мои теперь проблемы! Алевтине твоей, конечно, ещё далеко до выздоровления, но, может, дома стены помогают… если что, ты звони, Маша, я сам к тебе приеду. А документы нужны срочно, эта стерва везде копать будет. Может, по электронке… хотя откуда…
– Есть у меня сосед с интернетом.
– Тогда пришли мне на домашний адрес, вот, записываю.
Позвонила Тимоше, попросила протопить дом. Тот сказал, что дорогу на той неделе прочистили, так что такси довезёт до самого дома, разве что на горушку не въедет.
С утра было солнечно. Но, когда вышли на крыльцо, почувствовали, что поднялся ледяной ветер. Аля с трудом добрела до такси, и Марья Кузьминична испугалась, что напрасно забрала девушку из больницы. Но она опасалась, что новая главврачиха, баба стервозная, начнёт копать историю пациентки, зная, что её родственница – приятельница предшественника.
Едва выехали за город, как небо заволокло тучами и пошёл снег. Мело так, что таксист дворники почти не отключал. Когда проезжали Ссёлки, он сказал:
– Вот что, бабуля, не рискну я в твою дыру ехать.
Марья Кузьминична стала звонить Тимоше. Он подтвердил, что дорогу переметает, и обещал, что выйдет им навстречу с санками.
– Возьми ватное одеяло, – попросила она. А водителю сказала. – До сосёнок дорога нормальная, а дальше не будем рисковать. Там развернёшься.
Вышли из такси и побрели по снегу. Али надолго не хватило, обессилела метров через пятьдесят. Марья Кузьминична бросила сумку на снег: «Садись, отдыхай!» Так и шли. Девушка старалась, волоча ноги из последних сил. Но сил не было. Пара десятков шагов – и остановка. Теперь она и поднималась с трудом. В последний раз у неё на это уже не хватило сил. Но тут перед ними сквозь метель проступила фигура Тимофея.
– Слава богу, – простонала Марья Кузьминична.
Тимофей усадил Алю на одеяло, закутал её и сунул в руки сумку: «Держи!» На протест Марьи Кузьминичны, что сама донесёт, возразил, что сумка девушку от снега прикроет. Попрепирались, он хотел бежать, а потом и её на санках довезти, но она взмолилась:
– Тимошенька, я же потеряюсь в этой круговерти!
Так и шли. Иногда она отставала, и он останавливался в ожидании, иногда наоборот, натыкалась на санки. Вдруг Тимофей остановился:
– Тётя Маша, я, кажется, заблудился.
Марья Кузьминична подошла к нему и увидела, что он стоит перед полузаметёнными собственными следами. Они шли по кругу. Ветер крутил и швырял снег в лицо. Посадки они давно прошли, и ориентиров не было. Идти дальше было опасно. Возьми влево – и можно было в реку скатиться. Возьми вправо – а там крутой берег старицы.
– Наверное, придётся выкопать пещеру и заночевать в снегу!
Господи, да он, кажется, доволен! Вот мужики, и в сорок лет будут в индейцев играть! Марью Кузьминичну затрясло: ладно, она пожила, хотя можно было бы и ещё, но её спутникам лет-то всего-ничего! И тут издалека донеслись звуки била.
– Кого это за водой понесло?
– Нет, это нам сигнал подают, Тимоша. Ты сказал кому-нибудь, что за нами идёшь?
– Нет. Но тётя Паня видела, что я вчера и сегодня ваш дом протапливал. И видела, что я с санками вниз пошёл. Она, больше некому!
– Так, судя по звуку, мы сильно вправо забрали.
Они двинулись, и вышли к порогам минут через пятнадцать.
– Вверх не вывезу, – сказал Тимофей и бросил санки.
Аля зашевелилась, пытаясь подняться, но он легко подхватил её на руки, перекинул через плечо и, не обращая внимания на протестующий писк, почти бегом устремился в гору. Марья Кузьминична потащила вслед за ним санки. Потом санки вырвала из её рук Маруська, подхватив её под руку. Через десяток метров за другую руку ухватила Паня.
– Спасибо, бабоньки, – выдохнула Марья Кузьминична, привалившись к родному забору. – Ох, и напугались же мы! Паня, это ведь ты придумала в било бить?
– Нет, это Рясов-злодей. Пьяный, а догадался!
Дома было тепло, дрова в печи ещё не совсем прогорели. Тимофей скинул свою ношу на диван и стал подбрасывать дровишки. Паня потопталась у порога и сказала:
– Ну, отдыхайте. Может, хлебушка принести? Я позавчера ходила.
– Не надо, у меня сухари есть. Паня, а что ж ты пальто не носишь? Или рукава не подшила?
– Ты что, Маша! Надя мне подшила. Оно у меня теперь к обеднишнее. Вот давеча в церкву ходила в нем. Бабы обзавидовались: вещь из тех времён! Всё, пошли, Маруська!
Они ушли. Следом за ними ушёл Тимофей, которому Марья Кузьминична передала адрес и документы для сканирования и пересылки:
– А вернёшь потом по хорошей погоде!
Болела Аля всю зиму. Сначала Марья Кузьминична её жалела, уговаривала поесть, кутала и хлопотала вокруг неё, выводила во двор и заставляла хотя бы пару раз пройти по двору. После Нового года только поняла, что так дело не пойдёт, и стала выставлять её на улицу с лопатой, велев ежеутрене дорожку расчищать. В первый день, увидев это, Тимофей за пару минут разгрёб им снег от калитки до терраски. Марья Кузьминична отругала его, сказав, что, если Аля не будет напрягаться, у неё никогда силы не появятся. Со временем она втянулась в это как в привычный ритуал, и, когда начинались ясные дни, даже скучала. А окончательно выздоравливать она начала, когда бабки потащили её в баню и отхлестали вениками. После этого она даже стала крутить ворот водовозки. Очень её веселил деревенский уговор ходить по двое за водой, когда один спускается к роднику, а второй крутит ворот, поднимая набранную воду на санках, да к тому же они перед спуском два раза бьют в било, оповещая деревню, что можно присоединиться и тоже набрать воды. Она и черпать воду из родника хотела, но Марья Кузьминична не пускала: «Не хватало ещё с твоим плевритом!»
– Тётя Маша, как у нас тихо! Я не представляю теперь, как можно спать под городской шум!
– А давай-ка разбавим тишину! Ну-ка, включи телик, сейчас сериал начнётся.
Показ сериала предварила реклама. Мелькнула тень акулы, потом она ткнулась в толстое стекло аквариума и уставилась на мрачную брюнетку в чешуйчатом платье, щедро выкладывающую икру на малюсенькие бутербродики. «Сандра, – булькает акула. – А как же диета?» Мрачная Сандра улыбается одними губами, взгляд по-прежнему холодный: «Это же «Рыбное королевство»! Могу ли я отказать себе в таком удовольствии!» И облизывает свои губы цвета красного дерева, поднося бутерброд ко рту.
– Главрыба! Шариков тебя не забудет! – передразнила манерные интонации модели Марья Кузьминична.
Аля звонко рассмеялась.
Следователь Павлов тоже смотрел на эти кадры. Только он не сериал глупый включил, а просматривал все записи, где Сандра засветилась. Вот ей отвешивает оплеуху продюсер, а потом бьёт со всей дури в грудь. Как он только рёбра ей не сокрушил? Вот она демонстрирует свадебное платье московского кутюрье, как его там? Вот, в деле записано: Рональд Робски. Всё время забывается это дурацкое имя. Скажем так: Боба Бобский. Ну кому нужна в качестве невесты эта бледная немочь? Только такое чмо, как этот Боба, мог увидеть её невестой. Какой джигит завернул её в бурку и унёс в туман? И как он умудрился проделать это в те двадцать пять минут, пока было отключено электричество? Авария не была умышленной, это проверено-перепроверено.
Мысль о бурке и джигите неприятно царапнула воспоминанием о ехидной пенсионерке, которая знатно влепила этому скоту по физии. Что-то в ней зацепило Павлова, если он помнит её и теперь, спустя полгода. Дело это, начавшееся резво, потом застопорилось. Всё, вроде бы, было очевидным: явно он Сандру избил, некоторое время она лежала на полу, эксперт говорил, часа два, судя по тому, сколько крови натекло. А потом встала и ушла. В чём была, в том и ушла. Мать модели вещи проверила и заявила, что всё на месте вплоть до белья. То есть ушла она в одной тунике. Это футболка такая, только длинная и широкая, Павлов выяснил. В ноябре в тунике ушла! Мамаша тоже… ну и мерзкая баба! Глазки ещё строила ему, дура старая! У неё дочь пропала, скорее всего, и не жива уже, а она молодому мужику глазки строит! И про этого скота лишнее слово сказать боялась: «Георгий… он не мог… он щедрый, интеллигентный!» Тьфу! Начальство тоже… сначала посадили продюсера, бригаду задёргали: резонансное дело, давайте скорей. А потом вдруг поворот на 180 градусов: нет тела – нет дела! Злодея выпустили, дело заглохло.
И всё-таки что-то неправильное в этой пенсионерке. Такое впечатление, что знала она обо всём заранее, вот! И деревня эта, второе там чего-то. Полистал дело. Вот, Второе Рясово. Что-то с ним связано… нет, не помню! Спросил соседа по кабинету:
– Не слышал ты про такую деревню – Второе Рясово?
– А ты не слышал?
– Да что там?
– Год назад, помнишь, Комбанк взяли в Новогорске?
– Блин!
Лихорадочно вспоминал, с кем из новогорских коллег можно пообщаться. Позвонил. Выяснил, что главный по этому делу – большая шишка и дурак. Тот, кто конкретно вёл дело – в командировке. А напарник его – молодой, но вполне толковый. Вынырнет – позвонит.
Пол дня всё из рук валилось. Все заусенцы обкусал. Наконец коллега проявился: чего изволите?
– Да интересует меня деревня Второе Рясово, а в ней одна старуха…
– Марья Кузьминична, небось?
– Слушай, а как ты угадал?
– Я сам в непонятках. Вроде, положительная женщина, всю жизнь в медицине, сыновей вырастила, внуки у неё. Грабителей скотчем связала, полицию вызвала. Опозорила она нас, конечно. Но и мы тоже хороши, напустились на неё, что она у грабителей деньги украла. Глупость, конечно. А вот подумал, что, если бы она банк ограбила, я бы не удивился. Только если ограбит – никогда не попадётся. Тебе лучше с участковым поговорить. Там формально Рясовский участок, но Ссёлки к ним ближе. Вот тебе номер, поговори.
Участковый из Ссёлок о Марье Кузьминичне отозвался в превосходной степени: староста, медик, пьяного усмирит, больного вылечит. В магазин придёт – хлеб на всю деревню потащит. Книги в библиотеке тоже на всю деревню берёт, называется передвижница. Гости к ней наезжают, да. Дети, внуки чаще, конечно. Вот сейчас племянница гостит. Давно гостит. Могу даже точно сказать. Когда у нас жуткая метель была? 12 декабря, вот! С пути сбились, чуть не погибли. Рост какой? Очень большая, прямо фотомодель.
Павлов подскочил: модель? а выглядит как? Участковый сконфузился: да нет, это я так, просто рост у неё большой. Ну, рыженькая… конопушки… а давайте я вам фото сброшу. Я её щёлкнул, когда они картошку сажали. Заезжали с главой администрации, он её у нас в Ссёлках работать уговаривал.
Руки тряслись, когда открыл фотку. Юная девушка глядела, смеясь, не в объектив, а куда-то в сторону. Коротенькие светло-рыжие волосы колечками пружинились на голове, несколько трогательных веснушек на переносице, ямочки на щёчках, голубые глазки светились как льдинки. Павлов ругнулся от досады: не она! Но до чего хороша! Та – вамп, а эта – сама милота! Вот бы ей сейчас не старую футболку, а хоть даже нелепое свадебное платье этого Бобы. Да что там, Павлов бы и сам на такой женился, если бы не был давно и прочно женат.
Ну, что ж, ещё одно дело останется нераскрытым.
