Евгения Черноусова
Следи за знаками судьбы
Маленькая глупая девочка
Сердце колотится. Наталья Алексеевна шагает по перрону Успенска. Она не была здесь почти сорок пять лет и уж не думала, что когда-нибудь вернётся. Но вот пришлось.
Длинное станционное здание прежнее. А улицу не узнать. Раньше тут какие-то старые фабричные здания стояли. Теперь по противоположной стороне выстроились скучные однообразные девятиэтажки. Как-то не подумала она заранее выяснить, где тут гостиница. Наверное, и не одна теперь. В центр, наверное, надо с противоположной стороны садиться… помнится, направо – дорога в Глинцы. Да, вот на автобусе маршрутная табличка «Глинцовское кладбище». Боже, про гостиницу вспомнила, а про маму забыла! Двумя руками держа перед собой дорожную сумку, она втиснулась в автобус.
Окраина изменилась меньше. Частные домики, конечно, обновились, кое-где на месте старых появились двух- и даже трёхэтажные, не везде сохранился штакетник, больше ограждений из профлиста и бетонных блоков и плит, кирпичных и даже кованых. Вот началась старинная кирпичная стена, вот ворота. За ними купол. Это женский монастырь, он сто лет назад закрыт, потом там авиационная школа была. А теперь, видимо, опять монастырь. Так, следующая остановка, наверное, кладбище. Поздно спохватилась. Под ворчание стоящих в проходе она протискивается к выходу, выдавливая входящих пассажиров назад на улицу. Сколько лет прошло, а ноги помнят. Наталья Алексеевна поворачивается налево от ворот и выходит на широкую аллею. Теперь прямо. Минут десять ходьбы, и она понимает, что идёт не там. Что ж, придётся вернуться, зайти в кладбищенскую контору и выяснить, сохранилась ли могила. Буквально через полсотни шагов в обратном направлении остановившись, чтобы перекинуть сумку в другую руку, она натыкается взглядом на надпись: «Трашкина». Нашла! Немудрено, что прошла мимо, не заметив. Раньше могилы бабушки, дедушки и мамы были в низенькой оградке, которую можно было перешагнуть, теперь ограда высокая, крашена синей краской. Семейное захоронение заросло травой, но не заброшено. Наверняка весной убирали, да и краска на оградке ещё не облупилась. И скамеечка синяя. Как и полвека назад, здесь три памятника из мраморной крошки. Мамин у основания покрылся мхом, но за полвека не осыпался. Дедушкин памятник убрали, а овальную фотографию и табличку с именем и датами жизни перенесли на бабушкин. И между могилами стариков и мамы втиснули отца. Он умер всего пять лет назад. Мысли перескакивали как блохи: а тётка что же, жива? Вполне может быть, ей где-то восемьдесят пять. А если умерла, то ей здесь не место. Это место Скворцовых, а она из Муковниных. Странно, отец похоронен с первой женой. Зачем это вообще? Интересно, а кого они родили? Наталья Алексеевна поёжилась: тогда в гневе она пожелала им родить урода. А сама… что тут скажешь, урода родила она!
Передохнув, занимается наведением порядка: полет траву, ножиком очищает гробницу и основание памятника от мха. Потом собирает траву и мусор в пакет и присаживается на скамейку. Глядит на мамину фотографию и бормочет:
– Как странно, мам, я много лет на кладбищах не бывала. Но вот сегодня я у тебя, а вчера была у Гали, или как там её зовут…
Вытянув ноги и прислонившись к ограде, она только теперь, через годы, осознаёт, что мама у неё была красавица. Большие голубые глаза, густые льняные волосы. Да, располнела в последние годы, но всё равно и на такую мужики оборачивались. К сожалению, дочь пошла в отца: кудрявая, волосы и глаза тёмные, рост небольшой, худой отец казался даже меньше на фоне пышной матери. И крупный нос, который так огорчал её в юности, у Натальи Алексеевны от отца. К счастью, её ребятишки курносенькие… господи, на что бы только она не согласилась ради того, чтобы всё это закончилось!
В тот день, когда она, лишившись адвокатской поддержки, шла домой, навстречу ей попалась Ольга Васильевна:
– Что с Сашенькой?
Наталья Алексеевна ответила, что девочка уехала с отцом, но ей хотелось бы сохранить место в садике: вдруг не уживётся? Воспитательница порекомендовала зайти к заведующей и написать заявление. Пока разговаривали, обратила внимание, что две немолодые женщины прислушивались к их разговору. Покачала головой пошла дальше. Вот как теперь определить, кто интересуется из любопытства, а кто засланный казачок?
Дом встретил непривычным видом, без крыши, с частично восстановленной стеной второго этажа. Над кладкой трудились два до синевы загоревших парня. Зайдя в дом, порадовалась тому, что не было слышно ни шагов, ни стука кирпичей, ни переговоров рабочих.
Последующие три дня прошли в строительстве. Хозяйка готовила для рабочих, молчаливых крепких парней, которых Кожевников поселил у неё в вагончике. Но, стоило ей выйти на рынок за продуктами, кто-нибудь непременно останавливал и спрашивал о Саше и Лёне. Анна Ивановна с величайшим раздражением явилась к ней, но, увидев стройку, малость поутихла, походила, с любопытством разглядывала строительные материалы, косясь взглядом на работяг и вынесла вердикт: «Ловченные ребята!» Потом вывела хозяйку за ворота и сказала:
– Не думай, что я у тебя сейчас спрашивать буду, где внуки твои. Но скажи мне, что я народу должна говорить, чтобы вам не навредить.
– В Архангельск уехали.
– Кто-то уже проверил, что их там нет.
– Ах, ссс…
– Согласна. Так что?
– А они ещё не доехали. Они в санатории.
– Дело говоришь. А лучше бы и ты тоже… в санаторий.
После того, как ночью во двор влезли двое неизвестных и пытались открыть входную дверь, а работяги их пытались задержать, но только получили по тыковкам, об отъезде заговорили и Кожевниковы. Валерий Андреевич упирал на то, что начинаются кровельные работы, а это дело очень громкое, и лучше бы хозяйке пожалеть свою голову, а Татьяна Ивановна добавила:
– Я не советую вам ехать в деревню. У вас натура деятельная, вы, когда волнуетесь, всегда что-то делаете. А у Маши что? У неё там только огород. Вы ж сельхозработы терпеть не можете! И вообще, Иван прав, надо всё-таки выяснить, нет ли тут денежного интереса. Остался у вас кто из родственников?
Наталья Алексеевна никогда и никому кроме внука не рассказывала о своей родне. Не стала и сейчас. Сказала, что у отца был второй брак, возможно, родился кто-нибудь. Но был он ремонтником на ткацкой фабрике, так что капиталов и бриллиантов нажить не мог.
– Так может, брат у вас есть, который банкиром стал? Съездите, откажитесь от наследства от имени всех ваших потомков!
Наталья Алексеевна только головой помотала: нет и нет! А потом подумала и решила: а почему нет? Изведётся же здесь! В брата-банкира она не верит, но просто закрыть гештальт, как Серёга говорил – неплохая идея. И стала собираться в дорогу. Вечером зашла Таисия Андреевна и выложила на стол обычный такой кнопочный телефон:
– Это вам в дорогу. Тут один номер, не знаю чей. Но в Успенске. Вдруг наедут. Телефон дал Костя, знаете его? У него ювелирный магазин. На днях записи с камер у него полиция изымала, так что он в курсе ваших обстоятельств. И вас знает откуда-то.
– У него в самом начале, когда магазин открыл, были проблемы по бухгалтерии. Его подруга меня попросила разобраться. Там ничего серьёзного, просто неопытный бухгалтер, и дел было дня на два, но он очень благодарил.
– Мужик он с прошлым, прошлое с Успенском связано, но сейчас у него вполне легальный бизнес. Хотя, говорят, не на его это деньги, а старика Наппельбаума. А телефон надо просто включить, и вас быстро найдут.
Она не стала спорить и сунула телефон на дно сумки. Что за шпионские страсти!
Телефон… а он ведь звонит! Но как-то тихо совсем. Наверное, оттого что в сумке много всякой ерунды. Отвечать неохота.
– Сонь, ты, что ли?
Наталья Алексеевна вздрагивает и просыпается. Оказывается, она задремала тут в тенёчке, привалившись к ограде. Это не телефон звонит, а дребезжит на ветру металлическими листьями венок на соседней ограде.
Шелестит трава, к ней взбирается от аллеи какая-то тётка. Она пугается отчего-то при виде Натальи Алексеевны, а потом сердито спрашивает:
– Что это вы тут делаете?
– А вы?
– Я-то здесь на своих могилках! А вы зачем сюда вошли?
– То есть вы Трашкиным родственница?
– Да!
– Документик предъявите!
Тётка не теряется:
– А что это я вам должна…
– Аналогично. А если, дамочка, вы родственница, то что же так могилки запустили? – Наталья Алексеевна встаёт, завязывает пакет с травой и мусором. – Ну-ка, живенько, ноги в руки и за водой, памятники мыть!
– С чего это я чужие памятники …
– Всё-таки чужие? Так какого чёрта ты прицепилась? Ну-ка, пошла вон отсюда!
Слава богу, не родственница, очень уж неприятная. Но с роднёй, безусловно, знакома. Как она окликнула, «Сонь»? Кто эта Софья: сестра, жена брата? Но как Наталья Алексеевна с ней! Это она скопировала соседку Таисию Андреевну, та к с хамами подобным образом расправляется.
Выбросив мусор в контейнер, она выходит за ворота. У ограды пара скамеечек, на одной из них сидит женщина, у ног её ведро с цветами. Ох, впору вернуться! Но ладно, перед отъездом не миновать сюда прийти, ещё банку надо принести с водой под цветы. Наталья Алексеевна спрашивает у неё, как проехать к гостинице и направляется к автобусной остановке. Расплачиваясь с водителем, видит, что к цветочнице подходит та тётка, что привязалась к ней у могилы, и вступает в разговор.
Центр в чём-то изменился, но меньше. На улице Советской здания старинные, но подновлённые. Гостиница тоже в старом особняке, внизу ресторан. Наталья Алексеевна без проблем получает номер, чувствуется, что гостей тут негусто. С чего начинать? Пожалуй, с обеда.
Возвратившись, чувствует себя вялой. Идти уже никуда не хочется. Может, прилечь? Годы уже не те, чтобы после бессонной ночи в автобусе ещё мотаться по городу. Правда, до дома тут всего ничего, пара кварталов. Стук в дверь, мужской голос: «Откройте!» Дрогнувшим сердцем почувствовала: вот оно! Но почему её так быстро нашли? Следили за ней? Вели по телефону? Надо было с Лёней посоветоваться, он в телефонах разбирается, как и в компьютерах, а она только кнопки умеет нажимать. Мысли метались, а руки уже шарили в сумке. Дезодорант сюда, а где тут зажигалка, она четверть века без неё из дома не выходит… а, вот! Так, газета с кроссвордами, бумажка из-под пирожка, купленного на остановке, пакет целлофановый, пачка с бумажными носовыми платками, вытащить их, скомкать… старое кухонное полотенце, брала с собой обувь протирать… достаточно! Всю груду на стеклянное блюдо из-под графина. В дверях гремит ключ. Она становится сбоку… чёрт, банкетка мешается… ах нет, и она пригодится! Подымает блюдо к датчику пожарной сигнализации, потом соскакивает на пол. В момент, когда дверь распахивается, она упирается в банкетку ногой и с силой толкает её к дверям. Мужик, который поспешил влететь в номер, споткнулся об неё и с матом рухнул на ковёр. Второму она пускает струю дезодоранта в лицо. Теперь и второй взвыл. Она присоединяется к их дуэту криком: «Пожар!» и вываливает на лежащего горящие бумажки.
Наталья Алексеевна не боится огня, огонь – это спасение!
Топот, прибегает, как ни странно, портье, а не горничная. Впрочем, ничего странного, кто бандитам ключ дал? Наталья Алексеевна успевает крикнуть женщине, высунувшейся из номера напротив: «Вызывайте полицию!» Вызовет ли? Можно надеяться, из-за спины у неё выглядывал малыш, а с ребёнком мать в опасной обстановке отсиживаться не станет, на помощь позовёт.
Помощь пришла разная. И пожарные прибежали, и следом полиция появилась. Эти бандиты смылись бы, но их пожарные задержали, чтобы выяснить, кто виноват в поджоге. Что-то верещала портье, но по-тихому закрыть скандал бы не удалось. Всех доставили в отделение, и Наталью Алексеевну, и двух напавших, и портье.
Зря Наталья Алексеевна на Утятинскую полицию бочку катила. И в здешнем отделении с ней обращались как с преступницей. Отобрали сумку, высыпали из неё всё содержимое, телефон изъяли, потом обнаружили ещё один. И ни один включить не смогли! Ну, её смартфон крутой, Царёв подарил, Лёня налаживал, он включается по отпечатку пальца, и зачем ей надо, чтобы всякие в него лазили? А что шпионская штучка оказалась неисправной – это же ни в какие ворота! Если бы она на него надеялась, её бы сейчас бандиты пытали.
И тут оказывается, что во всём виновата Наталья Алексеевна. А эти двое – просто случайные прохожие, которых портье попросила помочь затушить пожар в комнате странной приезжей, которая не желала открыть дверь. На Наталью Алексеевну давят: она одна, а против неё свидетельствуют трое. Она парирует, что у неё тоже свидетельница есть, проживающая в номере напротив. После долгого препирательства её без вещей выставляют в коридор. Минут через десять с улицы входит молодой человек с пижонским портфелем, кивает дежурному и спешит по коридору, пролетает мимо неё, а потом возвращается и спрашивает:
– Э-э, простите, а вы не Наталья Алексеевна?
Это ещё что? Она кивает, выжидающе глядя на пижона. Он вытаскивает из портфеля бумагу и суёт ей ручку, чтобы она подписала доверенность. Ну, адвокат. И что?
– Ах, простите, я не сказал, что я работаю на Бориса Аркадьевича.
– Наппельбаума? – это древний дед, чуть моложе бабки Паши, ему уже за девяносто. Несколько лет назад купил особняк напротив дома Кожевниковых. Приехал из Успенска. Костя, говорят, только формально владеет магазином, а деньги туда вложены этого старика. – А как он узнал?
– Но ведь вы включили тревожную кнопку!
– Не я, – она кратко излагает события в гостинице и последующее поведение правоохранителей. – Давайте, подпишу доверенность, а то их сейчас с оркестром проводит на свободу.
Молодой человек отходит к выходу, говорит с кем-то по телефону, призывает Наталью Алексеевну жестом зайти в кабинет, заходит следом и включается в беседу. Полицейский излагает свою версию событий о том, как неадекватная постоялице хотела сжечь гостиницу, а два прохожих, которых портье попросила помочь, самоотверженно бросились в огонь и отстояли историческое здание. Адвокат мычит, задаёт какие-то нелепые вопросы, уточняет незначительные детали. Сначала Наталья Алексеевна предполагает, что он дурак, потом решает, что прикалывается, и только когда отвечает на звонок, понимает, что он просто тянул время:
– Давайте сюда, я в пятом кабинете, – и полицейскому. – Сейчас кино посмотрим с камер первого и второго этажей, где главные роли играют эти самоотверженные юноши.
«Юноши» старше адвоката лет на десять-пятнадцать. Пока они сверлят его возмущёнными взглядами, маленький кабинет пополняется ещё четырьмя визитёрами. Из последующих разговоров Наталья Алексеевна делает вывод, что пришли помощник адвоката, пожарный, владелец или директор гостиницы и ещё один полицейский, последний непонятно зачем, потому что за всё время ни слова не сказал. После просмотра хозяин кабинета с досадой смотрит на «юношей», так бездарно подставившихся и подставивших его, хозяин гостиницы шипит портье: «Ты у меня не работаешь!», а пожарный спрашивает у Натальи Алексеевны:
– Что там с огнём было, камеры ведь только коридор снимают?
Она перечисляет бумажки, которые зажгла на стеклянном блюде из-под графина, когда в двери начали поворачивать ключ. Сделала это, чтобы высыпать их горящими на голову напавшего.
– Детство какое-то, – пожимает он плечами.
Наталья Алексеевна выкладывает перед ним руки на стол и вертит пятнистой скрюченной кистью с искривлёнными пальцами:
– Вот эта, левая, видите? В девяностых у меня такие же благородные юноши убедительно просили на них квартиру мою переписать, поэтому правая осталась целой для подписи. Ещё ноги прижигали. Ну, и ещё кое-что. Этой правой я умудрилась зажигалку ухватить и шторы поджечь, благодаря чему квартира выгорела, юноши сбежали, а я осталась жива. С тех пор всегда ношу с собой зажигалку. И не жду ничего хорошего от тех, кто ломится в двери.
Проняло этого молодого накачанного мужика. Может, он умеет боксировать, но наверняка не видел, как женское тело ломают. Встал, сказал:
– Пожара не возникло, вызов не был ложным, претензии только к гостинице. Будем разбираться.
После того, как он захлопнул дверь, полицейский спросил, когда Наталья Алексеевна планирует покинуть их гостеприимный город. Она ответила, что планировала отъезд на завтра, однако теперь придётся задержаться до выяснения обстоятельств. Надо ведь, наверное, заявление написать? Кажется, такое решение не понравилось даже её адвокату.
При выходе из отделения он пригласил её в свою машину. Зачем? Ведь гостиница совсем рядом.
– Гостиницу надо сменить, – сказал он.
Возражать не стала. Только попросила найти что-нибудь неподалёку и не слишком дорогое.
Конечно, никуда она в этот день больше не пойдёт. Отдохнёт только немного, а потом сходит купить что-нибудь на ужин. Растянулась на кровати и закрыла глаза. В ночном автобусе почти не спала, потом чуть подремала в электричке, потом на кладбище. Надо обдумать всё это… ведь получается, что Иван Иванович прав, и угроза исходит от её родни. Но как они так быстро её нашли?
Всё-таки заснула, не додумав мысль. Зато, когда проснулась через два часа, мысль сама постучала в глупую голову: да тётка же! Та самая тётка, что привязалась к ней на кладбище. Она подошла к цветочнице и спросила у неё, о чём говорили. И та сказала ей о гостинице, в которую Наталью Алексеевну направила. Телефонный звонок – и в дверь гостиницы ломятся бандиты. Но это означает, что её тут ждали? Надо разыскать эту тётку и узнать, что ей нужно. На человека, способного нанять бандитов, она не похожа, одета, как и Трашкина, с рынка. Значит, информатор.
Когда Наталья Алексеевна вышла из супермаркета, её окликнул мужской голос. Оглянулась испуганно. Тот самый промолчавший в кабинете полицейский. Тоже с фирменным пакетом. Предложил поговорить.
Устроились в сквере на скамейке. Он спросил, девичья ли у неё фамилия или по мужу, есть ли родственники в Успенске. Она ответила уклончиво, что уехала, мол, отсюда сорок пять лет назад, связи ни с кем не поддерживала, так что о положении дел в городе понятия не имеет. Может, кто-то и остался, но она таких не знает. Он вздохнул и выстрелил вопросом:
– Вам адрес Горького 16/18 квартира 7 известен?
– Ещё бы! Я там родилась и прожила семнадцать лет.
– А Софья Трашкина кем вам приходится?
– Не знаю такую.
– Она прописана по этому адресу.
– А отчество у неё имеется?
– Ивановна.
– Дочь Ивана Трашкина? Не знаю такого.
– Нет, они дети Веры Трашкиной. Она их без мужа родила.
– И такую не знаю. А почему «они»?
– У Веры Трашкиной были двойняшки. Иван и Софья.
– Имена мне ничего не говорят.
– Вера Алексеевна Трашкина.
– А лет ей где-то… сорок четыре?
Полицейский кивнул.
– Вероятно, это моя единокровная сестра. Когда я видела отца с его второй женой последний раз, она была беременной.
Значит, отец пережил разочарование. Так ждал сына, а появилась ещё одна дочь. Да ещё родила в девках, как и первая. Двойное разочарование.
– И что не так с Софьей Ивановной Трашкиной?
– Она арестована по подозрению в убийстве Веры и Ивана Трашкиных.
– То есть… матери и брата?
Он опять молча кивнул.
– Ерунда какая-то… судя по возрасту матери, ей не более двадцати пяти лет…
– Девятнадцать…
– Великанша? Борчиха сумо?
– Маленькая глупая девочка. Очень похожа на вас.
– Ну, спасибо!
– Не обижайтесь, я имел в виду внешнее сходство. Её задержали как предполагаемую заказчицу убийства. Бред, конечно, но…
– И давно?
– Второй день.
– Ещё не похоронили?
– Нет, в СИЗО она второй день. А убили ещё в апреле.
Наталья Алексеевна уточняет дату и задумывается. Сашеньку похитили через несколько дней. Похоже, наследственная линия подтверждается. Но чему там наследовать? Семья живёт в двухкомнатной квартире бабушки и дедушки. Дому около семидесяти лет. Наверняка ветхий. В Утятине были подобные, их уже частично снесли и тесно лепят на этом месте пятиэтажные.
Собеседник покашливает, привлекая к себе внимание. Она встряхивается и спрашивает:
– А собственно, что вы от меня-то хотели?
Он теряется:
– Ничего. Вот… просто девочку жалко.
– Вы ведёте дело?
– Да нет…
– Понятно. Девочку жалко. Так расскажите о ней.
– Да я, в общем… ну, дочь моя с ней училась… а вы приехали… вы ведь помочь?
– Я только что вам сказала, что не знала о её существовании!
– А зачем тогда?
– На могилу матери я приехала, – врёт она. – Стою на пороге вечности. Долги раздаю. Прощения прошу. А по поводу родственницы моей, так я же не вчера родилась. Вам что-то от неё надо. Нечего кругами ходить, говорите!
– Ну, не можете помочь, так и не надо!
Он срывается с места и стремительно удаляется. Ага, угадала. Так где же искать концы?
Наталья Алексеевна возвращается в гостиницу. Как в любом маленьком городе, вечером в Успенске жизнь затихает. Солнце не село, до ночи далеко, а улицы почти опустели. Нет, не стоит идти на улицу Горького сегодня.
