Евгения Чепенко
Вера в сказке про любовь
– Черный? Зеленый?
– Черный, – не особо задумываясь, выбрала я.
– Тём! Чаю хочешь?
На окрик никто не откликнулся. Впрочем, Свет, кажется, и не ожидал отклика, просто наливал сразу три чашки. Сложно представить ситуацию более некомфортную в моей жизни, нежели сложившаяся. Я сидела и с замирающим сердцем ожидала сбора хозяев за столом.
Сбор случился неизбежно. Как только на стол опустилось блюдо с фруктами и сладостями, появился малец. Не обращая на меня никакого внимания, он молча взобрался на стул и принялся поглощать конфеты одну за другой, запивая все это редкими глотками чая. Может, я заигралась со своими наблюдалками, но разве бывает так, что пятилетний ребенок не задал чужой незнакомой тетке ни одного вопроса? Он даже не взглянул на меня ни разу. И не так что нарочито не взглянул, дети в этом возрасте плоховато врут, а так, что я реальный призрак.
– Тём, еще чаю хочешь?
Погруженная в свои диковатые размышления, я не обратила толком внимания, что Свет к нам присоединился, а малой, залпом допив чай, собрался улетать.
И снова в ответ тишина.
– Как хочешь, – пожал плечами хозяин и как ни в чем не бывало обернулся ко мне. – Сахар?
Я отрицательно покачала головой.
– Нет, спасибо.
Мальчишка снова испарился в глубине квартиры. Наверное, у меня на лице что-то такое отразилось, Свет вдруг посмотрел пристально, тяжело, оценивающе. Он словно чего-то ждал. Или нет. Не ждал, он решал, как со мной поступить. В памяти всплыли рассказы о трупах случайных свидетелей мафиозных дел.
Ни пошевелиться, ни подумать, ни проанализировать. Глупое положение.
– Хотела «спасибо» сказать, – словно в оправдание своих действий невнятно пробормотала я, чем, кажется, слегка смягчила Пересвета.
– Да, отец рассказал, что кота Феофаном звать, а Пофиг – это уже производное.
– Он просто с детства себя так вел. Танк взрывайся над ухом, а ему хоть бы хны. Еще сядет перед теликом и вот смотрит. Так и прозвали.
– Забавно.
На этом замечании вновь воцарилось неуклюжее молчание. Я попыталась скромно глотнуть чаю. И, как всегда случается в такие моменты, от старания быть тихой и незаметной подавилась и закашлялась. Из глаз потекли слезы, а Хуан, едва не уронив стул, подорвался помогать несчастной гостье, да как шарахнет своей лапищей мне по спине. Вслед за слезами искры посыпались! Честное слово. Я сорок раз пожалела, что вообще этот злосчастный напиток ко рту поднесла.
– Ой, – спохватился Свет. – Больно?
Продолжая отчаянно кашлять и краем глаза следить за вероятной траекторией его увесистых ладоней, я отрицательно покачала головой. Нет, ну что вы, сударь! Как можно? Я и не заметила.
– Водички?
– Нет, – на этот раз вышло у меня вслух. – Спасибо.
– Это мой сын, Артём.
Я обернулась. Малец стоял в дверях и с отстраненным любопытством за мной наблюдал.
– Привет, – помахала я ему ладонью.
Тём не ответил, только голову слегка вбок склонил, продолжая пристально изучать инородное тело в квартире. Если совсем недавно меня мучил факт странного безразличия мальчика к себе, то теперь смущало откровенное молчаливое внимание. Он словно не на живого человека смотрел, а на новый диван или, не знаю… новые шторы. Что-то не слишком мелкое, вроде тарелки, но и не слишком масштабное, вроде автомобиля.
– Артём хочешь пить, – наконец произнес приятным детским голоском мальчик и обернулся к отцу.
– Воды или чаю? – спросил Свет.
– Или чаю, – ответил Артём, прошел и вновь сел на свое недавнее место.
– С сахаром. Конфет хватит.
– Хватит, – согласился Тём и подвинул блюдо со сладостями мне. – Ешь.
Я оторопело уставилась и на мальчика, и на его отца.
– Спасибо.
– Это? – ткнул в меня пальцем Артём и обернулся к отцу, видимо, вопрошая еще и взглядом.
– Кто это, – поправил сына Свет. – Это Вера.
– Вера. – Поскольку букву «р» он не выговаривал, то прозвучало это как «Вела».
Да, и вообще, насколько я успела подметить за все произнесенные мальчиком реплики, он многие звуки не выговаривал: «ш», «ч», «ю». И это ведь только то, что услышала.
– Рудольф не говорил про внука, – завороженно глядя на Тёма, пробормотала я.
Свет положил руку на плечо сына, уже успевшего потерять ко мне интерес и переключить внимание на кухонную салфетку.
– Рудольф – хороший мужик, – с легкой прохладцей, не отрывая взгляда от макушки мальчика, произнес теперь уже очевидно бывший Динозавр, – но некоторых тем он предпочитает избегать.
Я вдруг ощутила себя чудовищно назойливой грубой сукой, которая позволила себе буквально вломиться в чужую жизнь. Захотелось извиниться, откланяться и сбежать. Сбежать как можно быстрее к своему коту, подруге, родителям, выдуманным романам, зюку, в линзах которого голый Динозавр глупо и примитивно прожигал свое время. Вселенная из окон этой квартиры мне не нравилась, она была не такая, страшная, она пугала. Мой мир, он не такой, он… он…
– Больше не выкладывали? – спас меня от подступающей паники Свет.
– Нет, – ответ вышел поспешным, а голос хриплым.
Рудольфович сощурился, отчего в уголках его глаз собралась сеточка мимических морщин.
– Если хочешь, иди, – с мягкой доброй улыбкой проговорил он.
– Нет! – вот теперь я запаниковала. Как часто в жизни женщине хочется, чтобы мужчина угадал ее заветные желания. И невдомек мне было, что когда-либо я возжелаю, чтоб мужчина не угадал. – Нет. Я просто растерялась. – Возможно, честность смягчит тот удар, который я сейчас ему нанесла.
Им обоим нанесла.
– Тёмыч скоро спать, а у меня вино есть. Посидим. Помнится, врать ты не любишь.
В который раз за вечер я растерялась?
– А тебе на работу там ничего?
– В воскресенье? – искренне заулыбался Свет. – Чего я там забыл? Завтра у нас карусели.
– Карусели – это здорово, – улыбнулась я в ответ.
Хотя от откровенного равнодушия Артёма к теме обсуждения по-прежнему бросало в дрожь. Дети ведь все и всегда слышат, кругом суют свой мелкий нос. Я, конечно, на эксперта по детям не потяну, но и не в пещере ведь половину жизни провела, чтоб простых постулатов не знать.
– Мультики, – вмешался в наш кривой и неловкий диалог Тём.
– Можно и мультики, – тут же среагировал папа. – Я сейчас, – предупредил меня он и отправился на пару с сыном в гостиную к тому самому плоскому монстру, который мы с Каринкой считали приобретенным исключительно для футбольных нужд.
А вон оно как оказалось. Знала я, что мульты включаются на большом плоском экране, а не на каком-нибудь ноутбуке, благодаря своему любопытству. Сначала последовала за ребятами, а потом тихонечко остановилась на пороге, страшась нарушить гармоничное существование отца с сыном. И меня, как, наверное, любую другую оказавшуюся в такой ситуации женщину, до чертиков интересовало, где их мать. Женщиной тут и не пахло. Совсем и вообще. Более того, мать ребенка никто не пытался помнить. Рамки с фотографиями отражали чисто мужское трио: Рудольф, Пересвет и Артём всех возрастов. Может, конечно, в комнате мальчика есть хоть что-то. Комнату ведь по иронии судьбы я пока еще ни разу не видела: ее окна выходили на левую, солнечную сторону «Пандоры». Зюк быстро раскрыл бы намеки на детство в интерьере.
Тём замер напротив «Смешариков», а Свет развернулся и пошел на меня. Я поспешила убраться на кухню к своему остывшему чаю.
– Маме твоей Тём нравится, – без предисловий ответил на один из моих невысказанных вопросов мужчина.
– Да она, наверное, с порога потянулась к нему с намерением: «Поцелуйки в носик», – я без зазрений совести передразнила мамину интонацию.
Мой собеседник зажмурился и закивал головой, сдерживая смех.
– Ничего, они квиты. Пока она его целовала, он отодрал от ее украшения бусину.
– А-а, – протянула понимающе я, – вот куда делись ее лазурные любимцы. Никогда не разделяла маминых восторгов. Тёму спасибо.
– Да не за что. Обращайся. – Теперь ощущение дискомфорта отступило.
Перед взаимным легким юмором капитулирует любая проблема, главное – поймать правильную волну.
– Ну, так как? Вина? – Свет открыл холодильник и вытащил бутылку красного.
– Давай.
– Рудольф говорит, ты романы пишешь ничего такие.
Я прислонила ладонь к лицу.
– До сих пор надеюсь, что он это из вежливости сказал, на деле же никогда и ни за что не открывал.
– Сдохни, надежда. – Пересвет хитро улыбался и вытягивал пробку, зажав бутылку между колен. – Он долго ржал мне в трубку над некоторыми сценами.
– Секса? – тут же предположила я наболевшее.
– Не-ет, к сексу претензий нет. Претензии коснулись боевых сцен.
– Фу-ух, – нарочито удовлетворенно выдохнула я.
– К примеру, чисто гипотетически, если человеку проткнуть мечом ногу, то он, скорее всего, сознание потеряет или хуже того, помрет. Но уж точно никак не сможет продолжать бой, выдернув этот самый меч из ноги.
– Будто не знаю, – махнула я рукой. – Только это ж скучно. Люди не летают, без антисептика могут помереть от единственной царапины, и прочее, и прочее. Ску-ко-та! Взять, к примеру, Хью Джекмана в роли Ван Хельсинга – душка, и барышня ему под стать – секси. Но ты ж поди на таких каблучищах, как у нее, погоняй! Простишься с ногами на второй стометровке. Лукас – единственный, кто в этом вопросе позаботился о барышнях. А тот убойный корсет? Помаши колюще-режущими предметами в несгибаемой обертке с сиськами наружу! А вьющиеся блестящие локоны, обрамляющие изящное личико? В реале вся эта волосня в глаза полезет…
– Понял, понял, – прервал мои излияния Свет. – Все пошли, и ты пошла.
Я открыла рот, собираясь обрушить на голову неверного возмущенную тираду о том, как он неправ. Однако мгновение спустя закрыла, так ничего и не произнеся. Объективно-то он был прав, а продолжать спор при таком раскладе – самодурство.
– Ну, да, – согласилась я.
– Это многое проясняет. – Свет протянул мне бокал с вином. – За что пить будем?
Сразу вспомнилась Карина.
– Вообще говоря, у меня с тостами беда. А что именно проясняет? И что «это»?
– Тогда за Пофига.
– Давай.
Я пригубила кисловатую жидкость.
– Так что «это»? – если он так коряво собирался уйти от ответа, то не на ту напал.
– Твое поведение. Ты и вправду честная, без уловок.
– А-а, – протянула я. – Ну, чтоб ты знал, я собиралась поспорить.
– Неудивительно. Женщины всегда спорят. Причем, если мужик нравится, то весь спор сводится в глупый и всеобъемлющий флирт с ее стороны, а если не нравится, то несчастного ждут откровенные и довольно личные оскорбления.
– Позволю себе предположение, что о вторых ты знаешь понаслышке, поскольку всегда в первой категории.
– Лестно, но факт.
– Скромный, – не удержалась я от улыбки.
– Я тебе нравлюсь?
Я поперхнулась вином, которое в тот момент опрометчиво собралась проглотить. Дежавю, да и только. Со слезящимися глазами, кашляя, я жестом остановила Света, намеревавшегося повторно оказать свою чудовищную первую помощь.
– Это «да»? – не унялся гостеприимный хозяин, когда я немного пришла в себя.
– Ты издеваешься?
– Нет.
Поразительно, но в глазах аполлоноподобного промелькнул неподдельный интерес.
– Очень похоже, что издеваешься, – оттягивала я момент истины в надежде вовсе увильнуть от ответа.
– Так «да» или «нет»?
– Что «да» или «нет»? – загнала я ветвь дискуссии в тупик.
– Нравлюсь или нет?
– Кому?
Если у Хуана сейчас начнет дергаться глаз, я пойму.
– Тебе, – не покидал поле боя собеседник.
– Кто?
– Я!
– Чем? – выдала я новый сюжетный поворот.
Когда ночами сочиняешь сцены и диалоги, устраивать наиглупейшие ситуации в реальности начинаешь волей-неволей.
– Ну откуда я знаю, чем? Чем-то же я тебе понравился.
– Правда? – вышло, что моего мнения и не требуется.
Он уже убежден в положительном ответе на свой изначальный вопрос.
– Ладно, сдаюсь. Все понял. В бессмысленных репликах ты спец.
– О да, – закивала я головой, расплываясь в самодовольной улыбке.
– Чудачка.
С громким топотом к нам ворвался Артём.
– Мультики?
Суть вопроса я, естественно, не уловила, зато Свет сориентировался мгновенно:
– Хватит, малыш. Спать хочешь?
– Спать хочешь, – после непродолжительной паузы согласно кивнул Тём.
– Я отлучусь, – обратился ко мне Пересвет, беря сына за руку.
– Хорошо.
Тут же подумалось, будто я разрешение дала своим «хорошо». Наверное, надо было ответить что-нибудь наподобие «конечно» или «само собой», звучало бы не так неправильно. Но я ж неумная, я ж внезапная вся такая.
Идя сюда с тарелочкой пирожков, я никак не рассчитывала оказаться в такой реальности. Да и что это за реальность такая в принципе? На родительском ознакомительном обеде, когда сын Свет вдруг превратился в Хуана, расстановка сил казалась очевидной и непоколебимой. Он плохой, я – неуловимый мститель. Но как говаривает Каринка, мститель неуловимый, потому как ни на что никому не нужный. Так и сложилось. Теперь, вспоминая свое поведение, хотелось провалиться сквозь землю. Был, конечно, и второй вариант: Хуан – злой гений и все спланировал, чтоб врага извести, но такой вариант могла сочинить только автор любовного чтива в оправдание себя ценимой.
Вообще, пока мальчиков не было, я успела передумать много мыслей, положительных и не очень… В основном, не очень. Люди давно прекратили лишать меня душевного равновесия. На скандал я привычно отвечала скандалом, на оскал – оскалом. Око за око, зуб за зуб – учит сынов Израиля Моисей. Я с ним солидарна. Зачастую люди в повседневном поведении больше смахивают на мартышек: не применишь силу – сядет на голову и ноги свесит. И скинуть такого наездника потом куда тяжелее, чем изначально не дать ему забраться.
– О чем размышляешь?
От неожиданности я подпрыгнула.
– Ты всегда так подкрадываешься?
Свет прикрыл кухонную дверь и улыбнулся.
– Я так хожу.
– Уснул?
– Нет, ты что, – еще шире заулыбался собеседник и долил в бокалы вино. – Дети, конечно, все разные, но, касаясь головой подушки, выключаются не все. Он там еще сейчас песни попоет, сказки посочиняет, а потом, может быть, уснет.
Я было открыла рот задать мучающие меня вопросы, но снова закрыла. Все-таки неправильно такое поведение с моей стороны будет. Слон в посудную лавку забежал сервизы поглядеть.
– Слушай, я зверюгу завести Тёму не могу, работа и прочие неприятности. Дашь свою потискать? Если не жалко, конечно, – поспешно оговорился Пересвет.
– Феофана, что ли? – удивилась я. – Да ради бога! При условии целостности конечностей.
– Я прослежу, – Хуан торжественно поднял руку, как это делают на суде в голливудских блокбастерах.
Выражение лица при этом у него было презабавнейшее, так что я про недавнюю свою пренебрежительность к его персоне окончательно позабыла. Наблюдала только, как дурочка. Вблизи он оказался совсем другим человеком. Конечно, за столом напротив сидел все тот же аполлоноподобный мужчина, чей голый зад так влёк нас с Каринкой долгие недели, но сейчас на это было наплевать. Он мог быть тощим очкариком или низеньким пузатиком. В любом случае его обаяние, харизма, легкая открытая полуулыбка и немного хитрый прищур глаз с лихвой бы компенсировали любой физический недостаток. Фактически, я сейчас описала идеального мужчину. Неудивительно, что юная блондинка в окне тогда постаралась ускользнуть от открытого разрыва отношений. Игра стоила свеч.
– Пошли завтра с нами?
– Куда? – растерялась я, путаясь в собственных эмоциях.
– На карусели. Если планов других нет, само собой.
Мою ранимую натуру подмывало ехидство относительно его мнения о моем свободном времяпрепровождении, но выглядел мужик и правда смущенным от своей оговорки. Так что я решила, что его собственной мысли достаточно.
– Пошли.
– Отлично! Мы за тобой за…
Свет осекся на полуслове, подскочил со стула и бросился в гостиную, откуда далеко не тихо пиликал телефон.
– Да? – гаркнул он нарушителю покоя так, словно убить собирался как минимум. – Нет… Всю базу? – теперь лицо Пересвета приобрело суровый вид. – Да, сейчас гляну, – прижав трубку к уху плечом, он принялся включать ноутбук.
Я тихонько поднялась и одними жестами показала Хуану, что, пожалуй, и честь мне пора признать. Он, естественно, попытался остановить, вежливый мальчик. Однако я, улыбнувшись и показав, что все было супер, выскользнула в прихожую. Последнее, что запомнилось о сегодняшнем вечере – это харизматичное, немного виноватое лицо за закрывающейся дверью квартиры.
Глава 3
Воскресенье
Говорят, питерцы способны отличать тысячи оттенков серого. Если взглянуть на нашу погоду, то удивляться подобному утверждению не придется. Скажи человеку «Питер» – и первая ассоциация, которая возникнет в его голове, будет «дождь». Как по мне, так дождь здесь явление не более частое, чем, скажем, в Поволжье. А ту мелкую морось, что кружится между ливнями в период с сентября по май, и от которой можно найти спасение разве что в плотно закрытом помещении, назвать дождем язык не повернется. Я не раз наблюдала из окна Каринкиной квартиры на девятом этаже, как плотный молочный туман, став продолжением низкого тяжелого северного неба, ближе к земле превращается в капельки той самой вездесущей мороси. Люди, спеша в метро или гуляя по городу, совершенно не замечают, как слизывают с губ и стирают с лица перчатками капельки облаков.
Конечно, сейчас грело солнце, пели птицы, и до сентября было еще далеко, но в душе у меня жило именно то смутное меланхоличное странное ощущение туманной мороси. Я спала не больше трех часов, половину ночи угробив на поиски. Словно в известной сказке: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Открываешь окно поисковика и глупо смотришь в него. Как должен выглядеть запрос? «Странный ребенок» или, может, «странная речь у ребенка»? Как парой слов объяснить бездушной машине, что именно я видела только что? Никак. По крайней мере, я этого сделать, увы, не сумела. От досады даже Пофига разбудила пообниматься, чем он был крайне недоволен. В общении с котом меня удача тоже обошла стороной.
Только минут через пять я сообразила позвонить своему зубному. Тоже врач, как-никак. Ее, наверное, впервые в жизни подняли ночью, чтобы задать «гипотетические вопросы для книги». Раньше я себе подобного не позволяла, так что Аня, скорее всего, решит отвернуться от моих челюстей раз и навсегда. Впрочем, не суть важно. После Аниной фразы: «Ну, это похоже на задержку речи, тебе к логопеду». Я победно взвыла, бегом распрощалась и подступила к странице поисковика с новыми формулировками. Через несколько часов глаза слезились от напряжения, но я могла идти в бой, вооруженная подходящими знаниями. «Идти в бой», конечно, образное выражение. Скорее, меня одолевали растерянность, удивление и страх.
Поначалу я видела лишь верхушку айсберга. Алалия, эхолалия – уже человеку впечатлительному страшно. Но затем эти термины привели меня на форум «особых детей», и вот там я по-настоящему испугалась.
Наш мир – это то, что мы видим вокруг себя каждый день, а главное, то, что запоминаем вокруг себя каждый день. Увидели по телику отпадный сериал – запомнили. Получили в лифте укус от мелкой собачонки, взаимно поматерились с соседкой – запомнили. Съездили на море, обгорели – запомнили. И где-то в промежутках между этими бытовыми запоминалками мы не видим мир. Как сказал Бараш, разыгрывая из себя Создателя в одной из серий Смешариков: «Когда я вас не вижу, вы не существуете». По тому же принципу живем и мы. Зато, когда мир вдруг открывает еще одну свою грань и далеко не радужную – это прочно выбивает из колеи. Неведение – блаженно. Оказывается, в этой фразе есть чертовски насущный смысл. Ночью в какое-то мгновение мне хотелось остаться сумасшедшей соседкой-кошатницей, наблюдающей через зюкзюк за Динозавром. Только время вспять не повернешь, да память не сотрешь.
Поначалу в глаза бросилось то, как пишут на этом форуме, и только потом то, что пишут. В этом закрытом клане для обозначения ребенка никогда не используется третье лицо. Никаких «он» или «она», всегда только «мы». А если и называют ребенка, то только по имени и чаще всего уменьшительно-ласкательно. Эти женщины – обособленное сообщество, привыкшее контактировать между собой, помогать друг другу и драться со всем внешним миром. Новичок, вступающий в их ряды, тут же получает поддержку и советы. Порой в обсуждениях встречались темы, от которых у меня с непривычки волосы шевелиться на затылке начинали. Лекарства, врачи, педагоги, страхи, радости, удачи и неудачи… Они как воины на смертельной битве. Отступать некуда. За спиной ребенок. То, что иным матерям дается легко и просто, скажем, услышать однажды в свой адрес простое слово «мама», эти женщины вырывают у судьбы зубами. Конечно, встречались и равнодушные барышни, и потерянные, и просто глупые, но основной костяк – воины, ведущие битву длиною в жизнь.
И вот, стою я у зеркала воскресным утром, смотрю на себя и понимаю, что в глазах ничего кроме страха нет. Страха и воспоминаний о прочитанном. Что именно с сыном Света, выяснить у меня так и не вышло. Ну, разве что про алалию поняла. А для мальчика с поведением Артема, которое я успела увидеть, терминов могло быть много. ЗРР, ЗПР, РДА, аутический спектр, СДВГ – это только то, о чем я хоть немного посмотрела. Но наверняка оставалась еще сотня-другая названий за кадром.
Еще позавчера я бы думала: боже, во что я одета? Стоило или не стоило краситься? И поразмышляла бы о словах Каринки, что живое тело Пересвета куда как круче вибратора Эдуарда. Но то было позавчера.
Телефонный звонок отвлек меня от мыслей. С учащенным сердцебиением я взяла трубку и облегченно выдохнула:
– Это ты…
– А ты кого ждала? – искренне поразилась подруга. – Вельзевула, жаждущего мести за все твои любовные романы с участием неправдоподобных няшек-демонов?
– Я думала, это Пересвет.
– У-у, как ты думала интересно, – протянула Карина. – Давай-давай, выкладывай!
Я помедлила, не зная, что и как сказать. В конце концов, решила быть лаконичной.
– У него сына Артёмом звать, мы сейчас на карусели втроем идем.
– Ёпт, – явно расстроилась Карина. – Прощай, дикий, необузданный, великолепный секс. Привет, детские сопли и бесплатная няня. Ты серьезно на это подписалась?
– Хороший мальчишка. – Я вдруг почувствовала странную обиду за Тёма.
Словно меня наотмашь ударили, хотя, конечно, я знала Карку и знала, что она банально за меня беспокоится.
– Женатый, козел?
Я выдохнула с облегчением, окончательно поняв истинную причину недовольства подруги.
– Нет. Там женщины и духа нету в квартире. По-моему, она у них не в чести.
– Ну, ладно. Смотри тогда сама. Карусели, говоришь? – теперь в интонациях Карины промелькнули нотки размышления.
Я хорошо знала эти нотки, слишком хорошо!
– Вот не надо! Не беги вперед паровоза. Просто карусели.
– Хорошо. Как скажешь. Просто карусели. Вечером звякну, выпытаю детали.
– Выпытай, выпытай. Мне звонят.
Карина продолжала что-то мурлыкать под нос, но трубку положила. Вдохнув и выдохнув для большего упокоения, я отправилась открывать дверь. За порогом стояли два милых, практически одинаково одетых мальчика. Джинсы, кеды и клетчатые рубашки с закатанными до локтя рукавами. Папа знает, как одеться сам, и так же наряжает сына. Чудо, да и только.
– Как вы узнали, где я живу? – вопрос на миллион.
Гостеприимнее Веры на свете хозяйки просто нет.
– Мы умные, – в тон мне ответил Пересвет.
– Котик, – сказал Тём и безо всяких предисловий галопом поскакал внутрь квартиры за улепетывающим Пофигом.
– Он любит котиков, – оправдал сына Свет и точно так же, не разуваясь, пошел за Тёмом.
Я как-то уныло оглядела серые отпечатки подошв на полу и отправилась по следу. След привел на кухню, где Пофиг, вытаращив глаза и прижав уши, пытался всеми силами избежать принудительного изучения частей своего тела.
– Это глаз, это рот, это нос, это хвост, – уверенно констатировал Артём. – это лапа, это… Это-это? – По вопросительному взгляду на отца я догадалась, что парень встретил незнакомую часть тела.
– Это попа, – дипломатично подсказал сыну Свет. – И она грязная. Не тыкай туда пальцем. Погладь котика.
Котика погладили, попутно подергали за хвост и наконец отпустили. Никогда не видела, чтоб мой питомец так шустро с пробуксовкой стартовал с места. Теперь, когда моя мелкая скотинка будет метить углы или обувь, буду пугать его соседями.
– Хотите кушать или чаю?
– Карусели, – теперь Тём направился к выходу.
– Карусели, – пожал плечами Пересвет и снова пошел за сыном.
Я как Алиса в гостях у кролика и шляпника, честное слово!
От машины, ожидающей нас внизу, опять пробрало называть Света Хуаном или Динозавром. Уж больно выраженные вещи он приобретал в личное пользование. «Volkswagen Amarok» – один взгляд на этого монстра награждал ощущением благоговения.
– А я на велосипеде езжу.
Свет засмеялся, пристегивая сына в детском сиденье:
– Велосипед тоже хорошо.
– Он розовый, с кисточками и с корзинкой.
– Для Питера самое то. Одна моя знакомая любит повторять, что по духу северная столица схожа с Парижем.
– Красивое сравнение.
Я устроилась на переднем сиденье и постаралась избавиться от навязчивого образа молодой фигуристой блондинки. И дело даже не в том, что она первая, кто проассоциировалась со словом «знакомая». Просто мне стало вдруг предельно ясно, что я притянусь к этому мужчине так же, как и бедная девочка. Поганец не задумываясь пассажирскую дверь открыл передо мной, дождался, пока сяду, и закрыл – джентльменские замашки даром мимо барышень не пролетают. Наши нежные сердца не в силах справиться со столь изощренной лаской. И одно дело, когда мужику что-то от тебя надо… Что-то незатейливое… Скажем, секс или пиво. Каринка к незатейливым вещам причисляет борщ, я с ней по своим причинам не согласна, но в абстрактном примере сгодится. Так вот, нужен, допустим, мужику секс или борщ, так он и цветы принесет, и в ресторан сводит, и двери подержит. Только Свету от меня явно ничего не надо. По крайней мере, не вижу ничего, что могло бы пригодиться. Вероятных любовниц на карусели с сыном не водят. Бесплатных сиделок находят детям, которым не нужна особая квалификация. Да и не тянет он на безалаберного отца. Ой, как не тянет.
Влюблюсь я, дурная! Как малолетка, втрескаюсь.
Наши мужчины, взращенные однополыми парами гиперзаботливых мам и бабушек, уж слишком ярко выделяют на фоне массы своей такую редкую жентельмятинку.
– Не знаю, я во Франции не был, поэтому верю ей на слово.
Я взглянула на профиль Света, а затем на Артёма, внимательно созерцающего меня.
– Это-это? – ткнул в меня пальчиком ребятенок.
– Это Вера.
– Это Вера, – согласно кивнул Тём и отвернулся к окну.
– Сложное у тебя имя. – Пересвет аккуратно выехал с парковки.
Не скрою, что замечание не поняла совершенно.
– Почему?
– Идентичны слово «вера» и имя «Вера». Он не примет разницу, запутается и перестанет использовать оба обозначения: и слово, и имя.
– А как тогда быть?
– Не знаю, – пожал плечами Свет. – Никак.
И снова я с этими мальчиками как будто на полной скорости в стену въехала. Что значит «никак»? Так не бывает, это же просто элементарные слова.
– А если я буду тетя Вера? Или тетя?
– Не поможет. Он со вчерашнего вечера имя запомнил. Пассивный словарь обширный и пополняется, а вот активный у нас с ним – беда.
Вот тут с пониманием последнего предложения трудностей не возникло, спасибо ночным хождениям по форумам и статьям.
– А он нас слышит? – отважилась я задать первый вопрос по теме.
Если сейчас получу по мордасам – не обижусь, честное пионерское.
– Артём! – позвал сына Свет, после того как ребятенок бровью не повел, продолжил. – Нет.
Следующим вопросом подмывало поинтересоваться, на кой х*р ему я. Поколебавшись и пару раз набрав в грудь воздуха, я отважно промолчала, что совсем на меня не похоже.
– Скажи честно, что о моей маме думаешь?
Такой незатейливый компромисс с совестью. Не решилась про себя, спрошу про маму.
– Дипломатичная, спокойная, вкусно готовит, любит книги и театр, рассеянная. Отцовский идеал женщины.
– Серьезно?
Вместо ответа Свет взглянул на меня с укоризной.
– Понятно, – и снова как не в своей тарелке летаю.
«Volkswagen Amarok» изящно вырулил с парковки и отправился бороздить городские просторы. Мне с моим воображением мгновенно взялись мерещиться: мафиозные сделки, оружие, путешествие в глухой лес с целью вывоза трупа конкурента (пикап все-таки). Страшно спросить, сколько этот презентабельно-внушительный монстр стоит.
– Какие мысли? – решил, очевидно, продолжить быть гостеприимным и дружелюбным Свет.
– Здравые или вообще в принципе? – застигнутая врасплох, я выдала ответ в соответствующей моей обыденной жизни манере.
– А бывают здравые? – неожиданно подхватил мой собеседник.
– Эй! Ты должен был сказать: Вера, как можно? Мы мало знакомы, но ты такая умная женщина.
– Да?
– Да.
– Вера, ты такая умная женщина, – сказал он без тени сарказма, но умудрился при этом полностью повторить мои интонации, так что продолжить шутку я уже не сумела, сорвавшись на смех.
Пересвет тоже не остался невозмутим. Лицо его осветила улыбка, да такая, что у меня смех мгновенно сошел на тихий всхлип. При искусственном-то освещении эта улыбка меня вчера за душу взяла, а при дневном совсем в зобу у вороны дыханье закончилось. Поразительным обаянием он блистал в любое время суток. Все-то я магию в иных мирах искала, да в сказках, а она вот она где… Матушка-природа ее всю в одного парня впихнула, бесстыдница, на погибель встречных женщин.
Смотрела я на шевелюру блестящих, чуть вьющихся черных волос, высокий лоб, на поломанный нос, мягкий прищур ярких голубых глаз и не думала совсем ни о чем. Не отмечала, что чувствую, как могу ситуацию описать, какие эпитеты использовать. Не случалось, чтобы я дар наблюдения и анализа теряла, никогда не случалось. Отвернулся он к лобовому стеклу, отвернулась и я. Впереди дорога, дома, автомобили, а я все вижу эти глаза.
И вдруг забытье прошло, а я сделала одно из самых важных открытий своей жизни. Все это – не магия. В сеточке мимических морщин край глаз отпечатался рисунок многочисленных улыбок сквозь боль, в двух незагорелых тонких вертикальных полосках меж бровей хранились преодоленные трудности, в уголках губ скрывалась искренняя, чистая улыбка. И разум. В его речи, в действиях, в выражениях лица жил разум, способный обворожить всякого, будь то друг или враг. Недавно он казался мне одним из тех центральных питерских фасадов, что внутри скрывают грязные коммуналки. На деле же фасад, вопреки всему своему великолепию, уступал содержанию. И я, будучи любопытной до безобразия, жаждала узнать подробнее. Никакой магии – только человек.
– Приехали.
Вот именно, Вера, приехали. Докатилась, дорвалась, и вроде ж умная баба была.
Не фанатей от мужика раньше, чем он зафанатеет от тебя. Все равно, что в морду с плаката втрескаться, а потом в порыве дикой страсти в эту морду из зрительного зала швырять какой-нибудь ерундой: няшными мишками, зайками, рисунками, розовыми кружевными труселями… Представила, как выхожу из машины, разворачиваюсь и запускаю в Света последними. Не поймет, наверное, а может, и поймет. Кто его знает, кем он на досуге подрабатывает… Короче говоря, в шестнадцать – это адреналин, в тридцать – это тоже, конечно, адреналин, но уже больше тема для беспокойства.
