Елена Станиславская
Любомор
– Как видишь, я не уснула, а просто потеряла сознание, – прохрипела Тьяна, надеясь, что недолго пробыла в мире видений. – Дайте воды.
Мокша тотчас поднесла ей стакан. Сделав пару глотков, Тьяна провела рукой по лицу. Щеки были влажными и липкими, в уголках губ образовались комочки.
– Тьяна, как бы ты описала свое состояние после вкушения дара?
Вытерев рот, она ответила:
– Паралич. Тьма. И… возвращение. Больше ничего.
– Ты лжешь! – воскликнул Огний. – Ты спала. Спала и что-то видела!
– Со стороны это было похоже на кратковременную смерть, – отметил Полок.
– Когда люди спят, у них изо рта не идет кровавая пена, – подхватил Некос.
– Пустышки! – Огний бессильно ударил кулаками по ковру. – Вы просто завидуете!
– Ты видела, – мастер неотрывно смотрел Тьяне в глаза, – что-либо? Тьяна, ты должна быть откровенна с нами. Забудь о ставке и прости Огнию его манеры. – Кончики усов приподнялись. – Это не игра и спор. Каждый наш поединок – попытка установить контакт с богом, а через него познать истину. Это так важно. Важнее всего. Ты видела что-либо? – повторил он.
– Нет.
Тьяна крепко стояла на своей лжи и не собиралась никуда сдвигаться. Она была согласна с мастером: истина важнее всего. Только Крабух искал одну, а Тьяна совсем другую.
– Вздор! Вы что, не видите? У южной потаскухи – ни совести, ни чести. – Огний перешел на визг.
Крабух, повернувшись к нему, выставил вперед ладонь – в жесте читались и призыв успокоиться, и скрытая угроза. Казалось, выдай Огний еще хоть одно оскорбление, пальцы мастера сомкнуться на его горле. Юноша отполз подальше и притих, хотя глаза продолжали метать в Тьяну шаровые молнии.
– Надеюсь, ты понимаешь, Огний: потом у тебя не получится списать всё на действие дара Некоса, – спокойно произнес Крабух. —Каким бы сильным ни был состав, ты способен контролировать себя. Тьяна сказала, что ничего не видела. Я склонен ей верить.
«В любом случае, то, что мне померещилось, не было пророчеством, – подумала Тьяна. – Я увидела Мару, потому что лю… – она мысленно осеклась, – неравнодушна к нему. И Огния, потому что приняла яд, сделанный им. Всё просто».
Она почти не сомневалась, что бесун сработал не так, как задумывалось. Полок неспроста упомянул о кратковременной смерти: дар Огния отравил Тьяну, но «Любомор» вовремя растворил яд и помог ей вернуться с того света.
Эта версия казалась Тьяне наиболее вероятной.
– Я докажу, – выдавил Огний и, выхватив из кармана пузырек, снова сорвался на крик: – Докажу! Всем вам!
Флакон был таким же, как тот, что по жребию достался Тьяне. Сверкнула пробка, колыхнулась фиолетовая жидкость. Никто не успел и слова сказать, как Огний припал к сосуду. Дернулся острый кадык.
– Нет, – вырвалось у Тьяны.
Несмотря на слабость, она оттолкнула Крабуха и нырнула вперед. Рука потянулась к пузырьку – выхватить, выбить, не дать проглотить яд. Огний, будто ожидая чего-то подобного, хлестнул по Тьяниным пальцам. Метнувшись в сторону, жадно допил бесун и отбросил флакон.
– Видели, а? – вскричал Огний. – Теперь ясно? Ясно, что эта сука… эта сука… – он растерянно хлопнул глазами и уставился на свои ступни. – Я не чувствую ног. Так и должно быть, да? – взгляд заметался по комнате.
Крабух устремился к шкафу.
– Действие дара Некоса еще не прошло, – бросил он на ходу. – Два состава могут вступить в конфликт. Огний, дыши ровно и по возможности сохраняй спокойствие. На всякий случай я дам тебе противоядие от «Бешегона», – мастер зазвенел склянками и металлическими коробками.
– Что? Что происходит? Что… – руки Огния повисли плетьми, и тело безвольно завалилось набок.
– Скорее! – вскрикнула Здрава.
Единственная из культистов, она бросилась на пол и склонилась над Огнием. Несмотря на его взбалмошный характер, маревка, похоже, питала к нему симпатию.
– Золотце, – пробормотал он и, с сипом втянув воздух, выпустил изо рта розовую пену.
Белки глаз залились кровью, и трепещущие веки прикрыли их. Огний мучительно застонал, и Тьяну бросило в холодный пот. Тот же звук. Как в видении. Один в один. Она попыталась вспомнить, не подкидывала ли предсмертная фантазия каких-то подсказок, но в голову ничего не шло. Не в силах отыскать решение, Тьяна продолжала ошарашенно наблюдать, как тело Огния покидает жизнь. Вначале оно вытянулось в струну, конвульсивно дернулось, а следом обмякло. Его лицо и поза были точь-в-точь как в видении, вот только Тьяна не задала Огнию вопрос об отравлении. Она уже знала ответ.
Крабух отодвинул Здраву и затолкнул в ноздри Огнию толченый звёздный камень, помогающий от «Бешегона». Веки на секунду приподнялись, мутный взгляд нашел Тьяну, и юноша вытолкнул вместе с пеной:
– По… мо…
– Мы пытаемся, – Здрава сжала его руку. – Пытаемся помочь тебе!
Огний хватанул воздух, но внутри для него будто не нашлось места. Стихли стоны, снова опустились веки, и лицо налилось синевой. Огний перестал дышать.
Подняв на Тьяну мокрые глаза, Здрава металлическим голосом спросила:
– Как это вышло? Почему он умер, а ты нет?
– Не знаю. – Тьяна, держась за кресло, поднялась на ноги. – По вашим разговорам я поняла, что Огний не был хорош в ядоварении. Наверное, он сделал два разных препарата. Или повлиял измененный «Бешегон», как сказал мастер… Корний. – Она тяжело опустилась на подлокотник.
– Ты выиграла, Тьяна, – Крабух тоже встал с пола. – К сожалению, как ты понимаешь, в этот раз победа останется без приза.
– Кто-то другой может ответить за Огния.
– Кто-то другой ответит, – кивнул мастер. – Когда ты вступишь с ним в поединок и победишь. А теперь тебе лучше уйти. Нам предстоит поработать, – он принялся закатывать рукава, – чтобы завтра настоятель объявил о еще одном самоубийстве.
Препираться было бессмысленно. Тьяна сползла с подлокотника и на негнущихся ногах направилась к пролому в стене. Обернувшись напоследок, она увидела, как Полок и Крабух поднимают Огния, Здрава тайком утирает слезы, а Некос изучает пустые флаконы из-под переделанного «Сномара». И только Мокша смотрела Тьяне вслед. Когда их взгляды встретились, девушка поспешно отвернулась и отошла к граммофону.
За стенами часовни моросил дождь, мелкий, но плотный. Ветер косил его в сторону, прямо Тьяне в лицо: каждое дуновение обдавало мерзко-влажным холодом. Втянув голову в плечи, Тьяна поспешила к Погребу, и тут поняла: на ней по-прежнему надета мантия. Что ж, хоть какая-то защита от непогожей октябрьской ночи. В попытке немного согреться, Тьяна сунула руки в карманы – и замерла. Пальцы наткнулись на бумажный уголок. На секунду Тьяне показалось, что она всё еще в видении: сейчас дернет за листок – и снова очнется в тайной комнате.
Глубоко вдохнув, она отошла под деревья и медленно вытянула из кармана бумажный квадратик. Ничего не произошло: с неба продолжал брызгать дождь, ветер бесцеремонно трепал мантию и кроны. Прижавшись к вязу, Тьяна развернула листок. По бумаге вразмашку бежали буквы. Быстро прочитав записку, Тьяна изорвала ее, а клочки спрятала обратно в карман.
Кто-то всё же решил ответить за Огния.
Глава 27. Глупый мальчишка
«Хочешь узнать, что случилось с Велимиром, приходи завтра в Склеп к началу первого занятия» – текст записки крепко отпечатался в памяти. Кто написал и подкинул ее? Возможность была у каждого, исключая, разве что, Некоса – только он не приближался к Тьяне. Оставалось надеяться, что послание подложил не Огний.
– Что там было, Островски?
Тьяна вздрогнула от неожиданности, но тут же по телу прокатилась волна согревающего спокойствия. С плеч словно свалились две ледяные глыбы, и Тьяна повернулась к Мару.
– Тебя кто-то пригласил на свидание? – он, приподняв уголки губ, кивнул на карман.
– Можно и так сказать, – уклончиво ответила Тьяна и не без удовольствия заметила, как намек улыбки исчез с Медовического лица. – Что ты тут делаешь?
– Думала, я оставлю тебя одну? Я шел за тобой от Погреба и ждал на углу часовни, – он пригляделся к ней. – Судя по всему, ты опять ходила по краю.
– Нет. То есть да, но случайно.
– У тебя по-другому и не бывает. – Мару притянул ее к себе, обнял, и они не сговариваясь побежали к пансиону. – Что там случилось?
– Ох, с чего бы начать? Я узнала, что Крабух и несколько студентов поклоняются ядам. Потом выяснилось, что они умеют менять рецептуры бесунов – так, чтобы те не причиняли вреда. А затем я поучаствовала в поединке…
– Что? – в коротком вопросе уместилось так много тревоги, что Тьяна растерялась: она и не подозревала, что Медович умеет волноваться. – Крабух сошел с ума? Новички не участвуют в поединках.
– Это вышло случайно, – подчеркнула Тьяна. – Ты сам сказал, у меня…
– Нет. Тут другое. У Крабуха не бывает случайностей. Он создает хаос, но контролирует его. Если он допустил твое участие, значит, хотел этого. Записка – от него? – Тьяна почувствовала, что Мару пристально смотрит на нее сверху вниз.
Ей хотелось спросить: «Ты что, Медович, ревнуешь?», но она остановила себя. Видят лики, сейчас не время для игривых вопросов. Только что умер Огний, да и сама Тьяна едва избежала смерти. А вокруг клубится всё больше тайн, и в этом тумане так просто потеряться. Так просто потерять друг друга. Тьяна прижалась к Мару и сказала:
– Я не знаю, кто автор записки. – Она быстро пересказала ему текст. – Что думаешь?
– Это мог быть кто угодно, – Медович покачал головой. – Я останусь в Склепе утром, чтобы подстраховать. Если понадобится, вмешаюсь. Возможно, встречу назначила Здрава, она самая толковая из них. А может, Огний, но у него только одно на уме. – Мару поморщился. – Если это он, мне точно придется вмешаться. Завтра увидим.
– Это не Огний. – Тьяна поняла, что не успела рассказать о главном. – Он умер. – Сердце кольнула жалость: да, Огний был заносчив и глуп, но она точно не желала ему смерти.
– Поединок? – Мару сразу догадался о причине. – С кем?
– Со мной.
– Как это случилось? – его взгляд потяжелел.
– Огний сделал яд на основе «Сномара». Я выпила, потеряла сознание…
– Островски, ты…
– Только не надо меня отчитывать, – произнесла Тьяна.
Мару втянул воздух сквозь зубы и процедил:
– Что было дальше?
– Оказалось, Огний принес второй флакон с ядом. Он решил, что я солгала о действии. Выпил, чтобы проверить, и умер.
– А ты солгала?
– Да, – выдохнула Тьяна. – Хотела узнать правду о смерти Велимира, а для этого нужно было выиграть.
– Как подействовал яд?
– Мне привиделось… – она замялась.
– Что?
«Ты, нож и то, что у нас нет другого выхода». Тьяна поняла, что не может озвучить это, и выбрала привычный путь полуправды:
– Смерть Огния. То, как он умирает от яда. – Она содрогнулась, вспомнив оба раза: и в видении, и в реальности. – Он утверждал, что его бесун вызывает пророческие сны, но я не уверена в этом. Да, я что-то видела, но всё можно объяснить совпадением или игрой разума. Единственное, что точно: Огний не смог избавить состав от действия карвинскии. Он ошибся. При варке или заговоре – уже неважно.
– А тебя его бесун не отравил из-за «Любомора», – кивнул Мару. – Яд считает тебя своей.
– Я ему не принадлежу, – отрезала Тьяна.
– Знаю. И он тебя не получит.
«Ты должна убить меня. Это единственный выход», – эхом прозвучало в голове. Тьяна едва удержалась от того, чтобы скрипнуть зубами. Она не могла допустить и мысли, что первая часть видения была пророческой.
Забежав в Погреб, они остановились в прихожей и посмотрели друг на друга. Тьяна осторожно тронула Мару за предплечье.
– Как рука?
– Ты зря рисковала. – Медович решил уйти от ответа. – Огний в их секте был пятым колесом. Или мешком для отработки ударов. Возможно, он что-то знал, но меньше остальных.
– Как твоя рука? – настойчиво повторила Тьяна.
– М-м. – Капли дождя блестели на меди волос. – Если скажу правду, ты на меня накинешься, а нам надо поспать.
– Что ты имеешь в виду? – Тьяна наморщила лоб.
– Когда я рассказал историю о Ясене, – у Мару дрогнули уголки губ, – ты от жалости бросилась меня целовать.
Тьянины щеки вспыхнули. Она с притворным возмущением пихнула Медовича в грудь, но он не отступил ни на пядь.
– Боюсь, – продолжил Мару, – если я признаюсь, что рука болит, ты опять не сдержишься. – Он качнул головой и наклонился к Тьяне. – А она болит.
– Я не буду тебя целовать. – Она фыркнула и закатила глаза, пытаясь скрыть смущение и трепет. – А еще я совершенно точно на тебя не бросалась. Ты вообще первый начал. Сказал, что собираешься влюбиться в меня. Потом разделся и лег ко мне в постель. И я уж молчу о том, что ты сделал, когда мы сбежали из поселения.
– А что я сделал?
– Не притворяйся.
– Кажется, было как-то так?
Глядя Тьяне в глаза, он опустился на одно колено, приподнял край мантии и провел пальцами по её ногам – как тогда, в парке. Порывисто вдохнув, Тьяна помотала головой из стороны в сторону и прошептала:
– Нас могут увидеть, – она старалась звучать сердито, но не получалось.
– Сейчас три часа ночи – это во-первых. А во-вторых, если увидят – что с того? Я не собираюсь скрывать наши отношения. Да, это может быть не вполне безопасно для тебя, – он чуть нахмурил брови, – но я не могу иначе. Не могу и не хочу.
«Отношения. Он не собирается скрывать наши отношения», – мысленно повторила Тьяна, чтобы как-то уложить сказанное в голове. Слова Медовича звучали искренне и отзывались теплом в душе, но в то же время выдавали его недальновидность. Он не брал в расчет, что Тьяна – девушка, у которой совсем недавно умер жених. К тому же, на её имени уже лежала тень: Вэл, похоже, многим успел рассказать о той злосчастной ночи.
Если допустить, что они с Мару благополучно разберутся с «Любомором», как дальше сложится жизнь? Никто не знает. Они могут расстаться, и тогда он будет просто «свободным юношей», а она – «той, кто встречалась сначала с Горски, потом с Медовичем». Тьяна почувствовала, как по лицу пробежала тень.
– Просто скажи, если я перехожу границы. – Мару убрал руки от ее ног. – Ты не хочешь огласки? Если что, я на намерен вредить твоей репутации, хоть и не верю в ее существование. Не твоей конкретно, – уточнил он. – В целом.
Конечно, он не верил в репутацию: чего еще ждать от красивого, богатого и юного наследника древнего рода? Даже то, что Мару лежал в Арке, не могло очернить его в глазах общества.
Тьяна почувствовала что-то вроде насмешливого умиления. Захотелось обозвать Медовича «глупым мальчишкой», но она не стала. Тихо вздохнув, Тьяна провела пальцами по его подбородку, сомкнула их на мокром воротнике кителя и потянула вверх. Мару поднялся и сжал ее руки. В запястьях дико запульсировала кровь. Пальцы, разомлев, выпустили ткань. Поцеловав вначале правую руку, затем левую, Мару освободил их, и Тьяна мягко обхватили его за талию. Он наклонился ближе – и тогда, сорвавшись с кудрей, на ее щеку упала холодная капля дождя. Тьяна вздрогнула, но тотчас с облегчением улыбнулась: всего лишь вода. Мару провел большим пальцем по ее скуле, стирая влажный след, и их губы соединились. Тьяна почувствовала глубокое, чуть торопливое биение сердца – и не поняла, это её или его. Всё стало общим и нераздельным. Дыхание, запах кожи, движения. Мару начинал, и Тьяна подхватывала. Она предлагала, и он соглашался.
В какой-то момент ее взгляд упал на продолговатый стол, где лежала книга учета проживающих. По форме он немного напоминал стойку в клубе, и Тьяна вдруг почувствовала, как наэлектризовалась кожа. Вместе с мурашками ее посетило дерзкое желание – повторить ту сцену, когда Мару изображал мерзавца. Разыграть маленький личный спектакль – с ненастоящей борьбой, но настоящей страстью. Чтобы всё плохое было вымышленным, а хорошее настоящим. Проследив за ее взглядом, Мару приподнял брови и улыбнулся. Заинтересованно, чуть лукаво и понимающе. Пораженная, что не надо ничего объяснять, Тьяна выдохнула с сожалением:
– Ну, не здесь же.
– А если тихо?
– Тихо не получится.
– М-м. Это правда. – Мару коснулся губами ее шеи и прошептал: – Тогда я куплю для нас бар, Островски.
Тьяна рассмеялась, приняв обещание за шутку. Обняв ладонями ее лицо, Медович заглянул ей в глаза и потянулся, чтобы снова поцеловать. Тьянины руки скользнули по его предплечьям, порывисто сжали, и Мару зашипел сквозь зубы.
– Рана! – Тьяна отдернула ладони, будто прикоснулась к чему-то горячему. – Прости. Как я могла забыть…
– Пустяки. – Медович успокаивающе погладил ее по щеке.
Тьяна отстранилась и помотала головой. Она словно очнулась от наваждения. Какие поцелуи, какие прикосновения и какие, к Хозяину, барные стойки? Пока «Любомор» бежит в её крови, им с Мару нельзя приближаться друг к другу. Еще немного, и ее вновь мог свалить приступ. И что бы тогда сделал Медович? Порезал правую руку? Воткнул нож в бок? Полоснул себя по груди? Это немыслимо. Так не должно быть.
Тьяна задрожала.
– Островски, это пустяки, – повторил он, подтягивая ее к себе.
– Стой. Подожди. – С трудом выдавила Тьяна, наперекор всему телу, кричащему: «Продолжай!».
Мару нахмурился. На мгновение Тьяне показалось, что он рассердился из-за отказа, но в глазах не было злобы. Только тревога. Глубоко вздохнув, он кивнул и отступил на полшага.
– С тобой всё в порядке? – Медович внимательно пригляделся к ней.
– Да. Просто я знаю, что он здесь. – Нахмурившись, Тьяна прижала ладонь к груди. – Как будто смотрит на нас и выжидает.
– Ты что-то чувствуешь? Чувствуешь приближение приступа? – в голосе Мару усилилась тревога.
– Нет, но… – Тьяна повела плечами, – он не предупреждает, понимаешь? Не подает сигналов. Нападает – и всё.
– Думаешь, мы его провоцируем?
Тьяна кивнула.
– Какой же я, – Мару невесело усмехнулся и покачал головой, – болван. Не подумал об этом. Я не хочу, чтобы он мучил тебя. – Его взгляд потяжелел. – Ни секунды.
– А я не хочу, чтобы ты себя резал.
Протянув руку, Медович коротко коснулся Тьяниной щеки.
– Иди спать, Островски. Завтра у тебя Зорич и встреча в Склепе.
– Да. Зорич. – Тьяна совсем забыла о старшем мастере. – Кстати, зачем он забирал тебя в Вельград?
– Мать позвонила ему и попросила поговорить со мной. – Мару слегка поморщился. – Они с Зоричем давние знакомые. Правда, не могу сказать, что он преуспел в нравоучениях – голова у него была занята другим. Он ездил на встречу с семьями Млады и… – он сделал короткую паузу, – Велимира.
Тьяна коротко кивнула. Несмотря на помолвку с их сыном, она плохо знала господина и госпожу Горски. Зажиточные, молчаливые, верующие – вот, пожалуй, и всё, что ей было известно. Семьи познакомились в церкви – и Островски, и Горски поклонялись ликам, а не скрещенцам. На юге это было редкостью, и общая вера постепенно привела их к идее породниться. Отец с матерью нудно и мучительно обсуждали, стоит ли рассказывать Горски о долгах, Тьяну к «взрослым беседам» не допускали, а дедушка лишь качал головой. Он видел людей насквозь и сразу невзлюбил Велимира, хотя родители пытались убедить Тьяну, что так проявляется дедова ревность. Привык, что внучка всегда рядом: и старческие бредни выслушает, и в огороде поможет. Рассказывать о долгах родители в итоге не стали, решив, что Горски и так всё понимают: когда люди много работают, а ходят в обносках, что-то тут неладно.
Отогнав воспоминание, Тьяна спросила:
– Кстати, ты знаешь, кто мать Млады и Лики Требух?
– Понятия не имею.
– Настоятельница Девы. Её зовут Устия.
– Никогда не слышал, – Мару пожал одним плечом.
Тьяна тихо фыркнула: ох уж это пренебрежение к Деве. Она и сама не питала теплых чувств к бывшей академии, но считала, что имеет на это право: всё-таки училась там и видела процессы изнутри.
У Тьяны мелькнула смутная мысль о настоятельнице, что-то беспокойное и неуловимое, но Мару коснулся ее руки, и внимание переключилось. Неожиданно Тьяна поняла, что они опять стоят близко-близко, хотя пару минут назад он был у двери, а она у лестницы. Как так получилось? Медович, похоже, поймал себя на той же мысли.
– Иди спать, – мягко, но настойчиво повторил он.
– А ты? Пойдешь? – голос звучал неправильно, призывно, и Тьяна спешно уточнила: – Я имею в виду, к себе. В Склеп.
– Нет, Островски. – Мару не стал раскрывать, куда направляется, и лишь добавил с легкой улыбкой: – Посплю, когда разберемся с твоим ядом.
– А с заговором? – еле слышно спросила Тьяна.
– Это может подождать. «Любомор», бар, сон, потом заговор. Порядок такой. – Окинув ее взглядом, он вышел под дождь.
Постояв в прихожей какое-то время, Тьяна повернула к лестнице. Мару прав: ей действительно надо поспать. Наверху скрипнула ступенька. Тьяна, собрав последние силы, метнулась на второй этаж – и увидела Рогоз. Та почти нырнула за дверь комнаты, но Тьяна стиснула ее запястье и дернула на себя. К чести эраклейки, та не закричала, а лишь по-змеиному зашипела.
Как долго она стояла на лестнице? Как много видела и, главное, слышала?
Вырвав руку из Тьяниной хватки, Рогоз прожгла ее взглядом.
– Так и знала. Я читала о вас, юж-жанках. – Слово прозвучало как оскорбление. – Вы там все такие. Похотливые, бесстыжие.
– Скучно же ты живешь, раз веришь слухам, – Тьяна покривилась. – Все искусницы – южанки, но не все южанки – искусницы.
– А самое гадкое, – продолжила Рогоз, – что вы лезете не только в постель и кошелек, но и в голову. Ты потакаешь галлюцинациям Марувия, делаешь ему хуже. – В глазах заблестели слезы, и эраклейка отчеканила: – Я все расскажу госпоже Медович.
Тьяна почувствовала, как внутри поднимается и глухо рычит злость. Сжались кулаки, тело напружинилось и качнулось вперед. Ударить. Нет, врезать. Со всей силы, не думая о последствиях, прямо в идеальный эраклейский нос. Чтобы усвоила: попробует сдать Мару – напьется собственной крови. Желание жгло и толкало, но Тьяне удалось взять его под контроль.
Бить следовало словами.
– Расскажешь – что? – насмешливо спросила она, разжимая кулаки. – Как мы целовались? Осслава и так знает о наших отношениях.
Имя матери Мару подействовало на Рогоз, словно пощечина. Она пошатнулась, выкатила глаза, и Тьяна тихо добавила:
– Только попробуй опять навредить ему. Я не травила тебя «Детским ядом», но могу отравить другим. После него ты уже не сможешь никому пожаловаться.
– Не успеешь. – Слезы хлынули по щекам. – Я сделаю так, чтобы тебя вышвырнули!
Бросившись в приоткрытую дверь, Рогоз захлопнула её, скрипнула задвижкой и разразилась рыданиями. Деревянная створка была не способна заглушить звук горького отчаяния. Похоже, Рогоз слишком долго наблюдала за Тьяной и Мару.
«Ну и к Хитвику её».
Тьяна устало потерла лоб, вздохнула, мысленно повторила угрозу эраклейки – и изо рта выскочил короткий сухой смешок. Измученный мозг озарила догадка – и Тьяна не сомневалась в её достоверности.
Все подсказки были в руках, и ответ лежал на поверхности. О «Детском яде» знали только высокосословные, он не представлял особой опасности, но был неплохим средством привлечения внимания. Рогоз нужно было обратить на себя все взгляды и предстать в образе несчастной жертвы. Всё указывало на то, что она сама осыпала себя порошком, чтобы подставить Тьяну.
Если бы Зорич не уехал в город, эраклейка от души нажаловалась бы ему на «отравительницу», а старший мастер выслушал бы и принял меры. Он и так видел в Тьяне «проблемную студентку». Ещё одна капля могла переполнить стакан, и всё закончилось бы исключением из академии.
Пожурив себя за позднее озарение, Тьяна пошла вверх по ступеням. Она чувствовала легкое удовлетворение от того, что хоть одна загадка, пусть и самая пустяковая, разъяснилась. Оставалось решить сотню других.
Комната встретила беспорядком. Бита и чайник, лежащие на полу, напомнили и о драке с Лукой, и о поцелуях с Мару. Тьяна подошла к стулу, на котором они сидели, и провела по спинке. Казалось, дерево еще хранило тепло их тел. В воздухе висел солоновато-металлический запах с яркой терпкой нотой: пот, кровь и желание.
Наскоро прибравшись, Тьяна достала из шкафа полотенце, сходила в душевую на этаже, а когда вернулась, дважды проверила, заперты ли окно и дверь. Постелив новую простынь, она переоделась в ночную рубашку и рухнула в кровать.
Протрещал будильник. Поворочавшись, Тьяна откинула одеяло и мысленно поблагодарила сознание, что ночь прошла без снов и видений. Она чувствовала себя отдохнувшей, и мозг сразу включился в работу: принялся анализировать события минувшего дня и строить планы на грядущий.
За чисткой зубов Тьяна прикинула, что говорить Зоричу. Пожалуй, не стоит сразу заявлять: Рогоз сама себя отравила. Надо действовать хитрее и осторожнее: дать старшему мастеру факты, а он пусть сам составит картину.
Быстро собравшись, Тьяна отправилась на встречу с Зоричем. Небесная синева мелькала в лужах, солнце играло на золотом куполе библиотеки. Воздух, прозрачный и свежий, пах размокшей листвой, влажным кирпичом и новым днем. Тут и там раздавался звук капель, падающих с карнизов. Первокружники еще отсыпались, но старшие студенты вовсю рассекали двор академии: бежали куда-то с тяжеленными словарями, толкали в сторону ядоварни тележки с пустыми бутылями и ловко перепрыгивали кусочки неба, отраженные в лужах. Тьяна на секунду застыла, испытав приступ зависти, а затем ускорила шаг.
Она не помнила точно, где находится кабинет Зорича, поэтому спросила у первого встречного библиотекаря. В этот раз коридоры не пустовали, студенты сновали туда-сюда и даже восседали на скамьях с острыми краями. Тьяна заметила юношу-переводчика, несущего настолько внушительную стопку книг, что она закрывала ему обзор. Наткнувшись на бюст Икуба Поплавски, студент покачнулся, но не уронил ни один томик и продолжил путь.
Дверь в кабинет старшего мастера терялась в тени. Отыскав ее, Тьяна стукнула пару раз, услышала: «Войдите!», и толкнула створку. В нос ударил пленительно-сладкий запах книжных шкафов, набитых раритетами, но Тьяна велела себе не терять голову. Пройдя вперед, она опустилась на стул напротив Зорича.
Старший мастер сидел за столом и мерно постукивал пальцами по зеленому сукну. Металлический взгляд то булавкой цеплялся за Тьяну, то ускользал в сторону. Похоже, Зорич все еще ощущал неловкость из-за вчерашней сцены.
– Вы хотели поговорить о Ясене Рогоз, – Тьяна первой прервала молчание.
– Да, Островски, именно так. Рогоз выдвинула против вас серьезное обвинение. Вы, вероятно, думаете, что отравление «Детским ядом» можно приравнять к шутке, но…
По сердцу будто царапнули когтем. Резко, без предупреждения. Хватанув воздух ртом, Тьяна вцепилась пальцами в подлокотники и настороженно огляделась. В углах кабинета скапливалась клочковатая тьма – ее становилось всё больше и больше. Вжавшись в спинку, Тьяна зажмурилась. Она больше не слушала старшего мастера, сосредоточившись на том, что происходит внутри. Кружилась голова, сжималось сердце, и краски кабинета таяли в мертвенно-серой дымке.
«Любомор» мстил ей за вчерашнее. Он ничего не забывал и не прощал.
Захрипев, Тьяна выгнулась дугой и свалилась со стула.
