Елена Станиславская
Любомор
Приглядываясь к тому, что делают старшекружники, Тьяна заметила Гнев. Махнула ей, но та не увидела. Ссутулившись над столом, она через лупу изучала пучки каких-то трав и делала пометки в толстой тетради. Рядом стояли весы и ступка с пестиком. Гнев, как и все здесь, была погружена в работу.
– Пойдемте, пойдемте. – Зойчек поманил рукой. – Посмотрим, как работают коллеги. Только тихо. Не щебечете, пташки, а не то испортите зелья.
Если в центральной пещере гудел водопад, велись разговоры и порой раздавался смех, то в левой царили совсем другие звуки. Тьяне на ум пришло слово «бубнеж», но она отогнала его как недостойное.
Склонившись над котлами, расставленными в паре саженей друг от друга, переводчики заговаривали яды. Над каждым зельем трудились по шесть человек, и никто из них не обратил внимание на толпу первогодков во главе с Зойчеком. Не поднялись взгляды, не сбилась речь. Мистерианский смешивался с паром, но не поднимался к потолку, а опускался в котел: Тьяна почти видела словесную вязь, что слетала с губ, сплеталась воедино и проникала в зелье. Ей хотелось подойти, заглянуть в один из котлов и поймать момент, когда обычный яд обретает магические свойства. Когда зажигается синим огнем, или обретает цвет праздничного ягодного взвара, или наполняется тьмой. Когда становится собой: «Сномаром», «Любомором» или «Теневиком». Тьяна невольно подалась вперед – и застыла, заметив неладное.
Одну из старшекружниц затрясло. Дрожащие руки обхватили голову, тело зашаталось из стороны в сторону, а вместо мистерианского с губ сорвался мучительный стон. Ее напарники разом захлопнули рты и повернулись к девушке. В первую секунду Тьяна подумала, что студентка надышалась паров и ей нужна помощь, но всё оказалось проще. Ее сотрясали рыдания.
Парень, стоявший рядом, окинул напарницу злым взглядом и неожиданно отвесил ей пощечину. Звонкий хлопок разнесся по залу, но и он не отвлек переводчиков. Никто не вступился за девушку, да и она сама приняла удар как должное. Всхлипнула, кивнула и пробормотала: «Прости. Простите». Тьяна нахмурилась.
– Месяц работы впустую, – еле слышно процедил парень. – Уносим.
Взявшись за края котла, все шестеро повезли его к выходу.
Тьяну обдало холодом, когда она поняла, что случилось. Старшекружница, получившая пощечину, просто оговорилась. Не тот звук, неправильное ударение, неточное слово – и бесун, не родившись, умер.
Проводив взглядом шестерку студентов, Зойчек дал отмашку: уходим.
– Интересно, часто тут девушек бьют по лицу? – пробормотала Кора.
– Юношей тоже бьют, тут нет никакого неравноправия, – сказал мастер. – Когда один портит трудоемкое зелье, у других портится настроение. Олана, бедная пташка, с детства картавила. Родители нанимали лучших врачей и вкладывали немалые суммы, лишь бы дочь стала переводчицей, но вот результат: ее мягкая «р» вылезла в самый неподходящий момент. – Не без удовольствия оглядев притихших подопечных, мастер похвалил себя: – Прекрасный урок. Просто прекрасный. И без всяких происшествий, попрошу заметить, в отличие от вашего первого занятия…
Стоило ему сказать это, как Рогоз заверещала и осела на пол.
Глава 21. Детский яд
Мастер со свистом втянул воздух сквозь зубы. В звуке, помимо тревожной ноты, отчетливо слышалась досада: «прекрасный урок» испорчен. Студенты и другие преподаватели волной хлынули в центр зала. Обступили Розог и Зойчека, загудели в тон водопаду. Тьяна выхватила слова «отравление», «помощь» и «унести».
Впрочем, далеко не все побросали свои дела. Некоторые студенты и мастера, как ни в чем не бывало, продолжали работать над бесунами.
Склонившись над эраклейкой, Зойчек оттянул ей веко и пощупал пульс.
– Что с вами? Вы слышите? Можете говорить?
Рогоз, бледная до синевы, приоткрыла рот, но наружу полезли не слова, а белая пена. Найдя взглядом Тьяну, она с трудом подняла руку и вытянула дрожащий палец. Жест не подлежал сомнению: Рогоз обвиняла. Тьяна невольно отшатнулась и врезалась спиной в чью-то грудь. Все обернулись к ней: с недоумением, осуждением, опаской. Кольцо людей сомкнулось плотнее. Тьяне захотелось вырваться из него и скрыться в коридорной тьме, но она напомнила себе: глупо бежать, если ни в чем не виновата.
– Островски? – Зойчек сурово поглядел исподлобья. – Вы что-то дали Рогоз?
– Нет, – твердо произнесла Тьяна. – Я к ней даже не приближалась.
– Вы сидели рядом в учебном зале, – напомнил мастер.
Что тут возразить? Тьяна нахмурилась, подбирая слова, но ее определили:
– Да не волнуйтесь вы так. – Гнев, растолкав других студентов, опустилась на корточки перед Рогоз, наклонилась близко-близко к её лицу и присмотрелась к пене на губах. – Ну да, так и думала. Это всего лишь «Выворот-на-шиворот». При чём доза микроскопическая. Не возражаете, если я приведу ее в чувство? – Она глянула на Зойчека.
– Вы уверены? – уточнил мастер.
– Эм, Эл, что скажете? – Гнев повернулась к юношам-ядовщикам с одинаковыми прилизанными волосами, такими черными, словно их облили «Теневиком».
Похоже, они были братьями и сокружниками Гнев.
– Да «Выворот» это, зуб даю, я столько раз подсыпал его Ладоху…
– Хорош заливать, Милох, это ты у меня жрал «Выворот» каждое воскресенье!
«Эм» и «Эл», даром что им перевалило за двадцать, принялись пихаться и обмениваться гримасами. Тут уж все сомнения отпали: точно братья.
– Похоже, это действительно «детский яд», – произнесла мастерица в черном платье и шляпке с вуалью. – Кто-то подшутил над бедняжкой.
– Вот видите, – Гнев выразительно посмотрела на Зойчека.
– Действуйте, – кивнул мастер.
Гнев приподняла голову Рогоз и, наклонив вниз, сунула ей в рот два пальца. Несколько первокружников не сдержали брезгливого «бе-е». Остальные, наоборот, притихли. Раздались булькающие звуки.
– Итого: две рвоты за одно утро, – объявила Кора. – Воржак, вам с Рогоз следует присмотреться друг к другу.
– Заткнись, – буркнул тот. – Гляди, чтоб Островски и тебя не угостила «Выворотом».
– Я даже не знаю, что это, – холодно ответила Тьяна.
– Так называемый «детский яд» не распространен среди низкосословных, – дама в вуали повернулась к ней. – Его компоненты по карману лишь отпрыскам из богатых семей.
Тьяна кивнула, принимая слова мастерицы к сведению. Ни на лице, ни внутри ничего не дрогнуло: в сказанном не было издевки. Просто очередной факт из жизни расслоенного общества, где одни веками имели всё, а другие зубами выгрызали хоть что-то.
Кашляя и хватая воздух, Рогоз приподнялась на локтях, а затем села. Достав платок из кармана, она принялась тереть губы.
– Как ты? Очухалась? – Гнев вгляделась ей в лицо.
Рогоз посмотрела на неё и в глазах отразилось непонятное: то ли надежда, то ли просьба. Чувство, нераспознанное Тьяной, скользнуло по карим радужкам и утонуло в извечном высокомерии.
– Спасибо, Гневлида, – выдавила Рогоз.
– Не за что, Ясена.
«Знают друг друга, но Гнев не включила её в свой алфавит», – отметила Тьяна, и в груди отчего-то потеплело.
– Нет. Есть за что. – Эраклейка выпрямила спину и снова по-странному взглянула на Гнев. – У меня аллергия на «Выворот». Я могла умереть. Из-за нее. – Палец опять наставился на Тьяну.
Жест, подкрепленный словами, взбодрил толпу. Все зашушукались, заозирались. Лишь дама в вуали с сомнением покачала головой, а на лице Гнев появилось выражение «что за чушь».
– Сколько раз повторить, что я тут ни при чём? – Тьяна окатила Рогоз ледяным взглядом.
Выпрямившись, Зойчек потер поясницу, поморщился и уточнил у эраклейки:
– Как всё произошло?
– Мне кто-нибудь поможет встать? – в её голосе звучало ущемленное достоинство.
Несколько студентов сорвались с мест, но мастер первым подал Рогоз руку. Поднявшись, она разгладила юбку, драматично посмотрела поверх голов и только тогда ответила:
– Я просто поправила воротник кителя, а с него вдруг посыпался белый порошок. Знаю, надо было зажать нос, но я растерялась и вдохнула. А потом… потом мне стало плохо.
– Значит, вы не видели, кто высыпал «Выворот» на вашу одежду?
– Это могла сделать только Островски. Вы сами сказали, мастер, – Рогоз широко распахнула глаза, пытаясь придать себе вид олененка, нуждающегося в защите, – она нарочно подсела ко мне на уроке.
– Ты была под столом, а я не умею смотреть сквозь предметы, – Тьяна изо всех сил старалась сохранить спокойный тон, одновременно представляя, как выливает в глотку Рогоз бутыль «Сномара».
– Меня не заметила, «Выворот» не знаешь, как удобно, – с надрывом пропищала эраклейка.
– Так, пташки, кто-нибудь из вас что-то видел? Есть тут очевидцы? – Зойчек чуть повысил голос и, послушав тишину, заключил: – Островски, Рогоз, вам придется отправиться к настоятелю для выяснения обстоятельств.
– Вы хотели сказать: «К старшему мастеру»? – эраклейка нахмурилась: похоже, она откуда-то знала, что Зорич невзлюбил Тьяну.
– Старший мастер отбыл по важному делу, – сообщил Зойчек. – К слову, пташки, – он обвел взглядом первокружников, – если вы хоть раз перепутаете наши фамилии, назовёте меня Зоричем, а старшего мастера Зойчеком, я не допущу вас до экзамена. У переводчиков должна быть превосходная слуховая память. А теперь – все на выход. Вы не могли бы, – обратился он к Гнев, – сопроводить наших юных студенток к дому основателя?
– Паф, зэ шастеку окут.
«Что ж, это не составит мне труда», – перевела Тьяна.
– Так-так. – Зойчек приподнял уголки губ и с интересом пригляделся к Гнев. – Позвольте спросить, почему вы не в стае певчих пташек, а в клубке, кхм, травяных змей? С таким-то произношением.
– Мне не к лицу фиолетовый. – Гнев стряхнула невидимую пылинку с зеленого кителя.
– Очень жаль.
Кивнув на прощание, мастер повел первокружников прочь из ядоварни. Кора и Лика, уходя, обернулись к Тьяне. Во взглядах читалось сочувствие: у одной – с примесью негодования, у другой – растерянности. Ответив им уверенной улыбкой, Тьяна вдруг подумала: «А неплохо быть в стае».
– Мне надо умыться и прополоскать рот, – пропищала Рогоз, обращаясь к Гнев. – Где это можно сделать?
– Воды тут хоть отбавляй, – та кивнула на водопад.
– А здесь есть уборная?
– Туалет вечно занят. Сама понимаешь: люди тут постоянно травятся.
Эраклейка поджала губы, но всё-таки направилась к водопаду, и Тьяна подумала, что Гнев имеет над ней какую-то неясную власть. Что за взгляды Рогоз кидает на ядовщицу? Откуда они знают друг друга? А что, если это Гнев насыпала ей на воротник «детский яд»?
Нет, вряд ли.
И всё-таки, что их связывает?
Рогоз, поморщившись, опустилась на влажный валун и потянулась к воде.
– Думаешь, не подойти ли и не столкнуть её? – хмыкнула Гнев.
– Да, но я не подсыпала ей «Выворот».
– Знаю, Тэ. – Гнев пихнула её плечом и подмигнула. – Ты бы использовала что-нибудь поинтереснее. Я бы тоже.
– Мне показалось или вы с Рогоз знаете друг друга? – прямо спросила Тьяна.
– Вельград маленький город. Для тех, у кого много денег.
Почувствовав, что наседать бессмысленно, Тьяна перевела тему:
– Гнев, я хотела поговорить про вечеринку…
– О, да, я тоже, – перебила та. – Мне не успели привезти вермут, только можжевеловку, а какая вечеринка без вермута? – Она закатила глаза. – Так что всё переносится на завтра.
«Так даже лучше, – отметила Тьяна. – Спокойно схожу в часовню».
– Хорошо. А я хотела сказать, что у меня появилась мысль насчет места проведения.
– М-м? – звук у Гнев получился точь-в-точь как у Мару, и Тьяна вдруг впервые отметила сходство сестры и брата: помимо горчично-медных кудрей, у обоих была звёздная россыпь веснушек, загнутые вверх тёмные ресницы, тонкие черты. И что-то еще. Неуловимое. Исключительно медовичевское.
– М? – повторила Гнев.
– Да, – спохватилась Тьяна. – Место. В общем, я предлагаю цуньгский павильон.
– Не поверишь, Тэ, я тоже про него думала! – снова последовал толчок плечом. – Хи нэ беш ут беш, хекк шаа.
– Что это значит? – нахмурилась Тьяна; она поняла лишь одно слово: «хекк» – «мысли». Гнев четко, но при этом мягко и естественно произнесла финальную «к», с помощью которой мистерианцы в некоторых случаях показывали множественное число. Зато остальные слова она сократила до неузнаваемости.
– Скажи как-нибудь этому вашему Не-Зоричу, он оценит, – Гнев ухмыльнулась. – Это значит: «Когда ты дурак и я дурак, наши мысли гуляют вместе».
Заметив, что к ним приближается Рогоз, Тьяна одарила Гнев улыбкой: пусть эраклейка видит, что им тут без нее весело. Впрочем, идиома действительно понравилась Тьяне. Если не для Зойчека, то для Крабуха точно пригодится.
– Можем идти. – Рогоз, заправив за уши влажные пряди, снова бросила на Гнев непонятный, слегка заискивающий взгляд.
– А может, ну его? Настоятеля? Не призываю вас мириться, но вы можете просто пойти на обед или погулять. В разных частях Старика. – Гнев развела руки, показывая, насколько далеко им стоит держаться друг до друга. – Ясена, это точно сделала не Тэ.
Рогоз вздрогнула, и Тьяна ощутила прилив злой радости. От эраклейского слуха не ускользнуло, что кое-кто включен в алфавит, а кое-кто – нет.
– Гневлида, мне кажется, ты несколько предвзята. Из-за… ну, ты понимаешь.
– Нет, не понимаю, но если хочешь к настоятелю – кабо шаба. Пошли.
– Юж-жанка, – продребезжала Рогоз, скользнув вперед Тьяны.
Гнев почему-то неодобрительно поглядела на эраклейку, но ничего не сказала. А Тьяна только фыркнула. Ну да, южанка, и что? С каких пор факты стали ругательствами? Похоже, Рогоз из-за воспитания в высокосословных кругах не знала нормальных бранных слов. Тьяна бы поделилась, но для эраклейки ей было жаль даже скабрезностей.
По пути к дому настоятеля все трое не проронили ни слова, если не считать коротких приветствий, которыми Гнев обменивалась с другими студентами и мастерами. Введя помощницу настоятеля в суть дела, она напутствовала Тьяну и Рогоз: «Смотрите, не поубивайте друг друга, Верина у нас тонкая натура и не переносит кровь». Помощница кивнула, не отрываясь от печатной машинки.
С уходом Гнев в воздухе сгустилось напряжение. Рогоз ерзала на соседнем стуле, отвернувшись от Тьяны. Рычажки «Дровека и Ко» били прямо по мозгу. По дальней стене, огибая портреты прошлых настоятелей и старинные карты, полз крупный паук. Слева, у шкафа с какими-то папками, висел телефон. Тьяне всё казалось, что он вот-вот затрезвонит на весь дом, но аппарат молчал.
Вынув страницу из машинки, Верина положила ее на высоченную стопку, окинула первокружниц взглядом и, наконец, отправилась к начальнику. Не прошло и минуты, как она вернулась и кивнула Рогоз:
– Настоятель Брог ждёт вас.
Полоснув по Тьяне победно-уничижительным взглядом, эраклейка скрылась за дверью. Вновь застучали клавиши. Паук, достигнув потолка, развернулся и пошел обратно. Телефон всё так же молчал.
Тьяна тронула шляпку кончиками пальцев. Она не знала, чего ждать от настоятеля. В тот единственный раз, когда Тьяна видела его, Брог объявлял о смерти её жениха и беременной от него студентки. Очки на приплюснутом носе, жиденькие бакенбарды да слова: «Юноша и девушка расстались с жизнью по собственной воле» – вот и всё, что было в распоряжении Тьяны.
Что настоятель сделает, если поверит Рогоз?
Ну, не исключит же «отравительницу»!
Не исключит же?
Тьяна снова дотронулась до шляпки.
Покинув кабинет, Рогоз сразу направилась к выходу. Ни слова, ни взгляда – ни помощнице, ни Тьяне. По лицу эраклейки ничего нельзя было прочесть, но Тьяна подумала, что это добрый знак. Если бы Брог встал на её сторону, она бы в открытую ликовала.
– Теперь вы, – Верина кивнула на дверь кабинета.
«Пэстра, пэстра». Поднявшись, Тьяна проглотила комок, собралась с мыслями и коротко постучалась. Из-за створки что-то промычали. Приняв это за приглашение, она вошла.
Первое, что Тьяна заметила, был большой портрет основателя. Остор Ястребог строго взирал со стены. Из-за наклоненной рамы казалось, что он нависает над кабинетом. Над Тьяной. Над всей академией. Вспомнив, как предложила Мару раскопать могилу основателя, Тьяна отвела взгляд от портрета.
Кабинет был выдержан в серо-бежевой гамме и обставлен со всей возможной безликостью, но кое-какие детали не ускользнули от взгляда Тьяны: миниатюрная статуэтка собаки на полке в углу, конфетница с последним леденцом, старая бита для хлопты на подставках, подписанная каким-то игроком. Всё остальное выглядело казённым: обычные кресла, стол, шкафы с книгами. Тьяна посмотрела на корешки: ничего интересного и редкого. Не то что у старшего мастера.
Из-за стола блеснули круглые очки и раздался невыразительный голос:
– Садитесь, госпожа… э-м…
– Островски.
– Да, точно. – Брог вздохнул и потер пальцами висок. – Госпожа Рогоз указала на вас, как на виновницу её отравления. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Рогоз обозналась, – отрезала Тьяна. – И, при всем уважении, «отравление» слишком сильное слово для того, что случилось.
Настоятель побарабанил пальцами по столу и кинул взгляд на газету, лежащую перед ним. Она была открыта на спортивном разделе, и Тьяна впервые в жизни пожалела, что не разбирается в хлопте. Возможно, если бы у них с настоятелем нашлись общие темы и интересы, она бы сумела склонить его на свою сторону.
– Да, пожалуй, – медленно произнес Брог. – Хотя госпожа Рогоз упомянула аллергию на «детский яд», так что он представлял для нее определенную опасность.
– Возможно. Сегодня я впервые услышала о его существовании. На юге он не распространен.
Настоятель поправил очки.
– Госпожа Рогоз утверждает, что вы испытываете к ней неприязнь и стараетесь выставить в дурном свете. Это так?
– Разумеется, нет.
– Как вы относитесь к госпоже Рогоз?
– После ложного обвинения – неприязненно, – честно ответила Тьяна, – а до этого – никак. Я её совсем не знаю.
– Вы хотите сказать, что у вас нет мотива?
– Именно это я и хочу сказать.
– Но у вас была возможность. Вы сидели рядом с Рогоз на занятии мастера Зойчека и могли высыпать порошок.
– Её слово против моего. Скорее всего, порошок высыпали в коридоре ядоварни. Там темно и довольно тесно. Когда мы шли по коридору, я была первой, это может подтвердить даже мастер Зойчек. Я не приближалась к Рогоз.
– Её слово против вашего, – медленно повторил настоятель и снова глянул в газету.
– Думаю, если вы поговорите с другими студентами, это поможет снять с меня подозрения. А ещё, возможно, стоит напомнить всем, что безопасность – это ответственность.
– Что вы имеете в виду? – взгляд снова сосредоточился на Тьяне.
– Мы работаем с ядами и нам надо быть начеку. Как можно не заметить порошок, высыпанный на воротник? А главное, как можно его вдохнуть? Ответов у Рогоз нет, только осуждения. Сегодня она всё взваливает на меня, а завтра? Завтра обвинит в халатности кого-то из мастеров. – Тьяна едва не добавила: «А послезавтра – вас», но дала Брогу самому прийти к нужному выводу.
Настоятель поправил очки, и линзы блеснули, будто демонстрируя решимость владельца. Слова про обвинения достигли цели. Брог явно устал разгребать проблемы, связанные со смертями студентов, а тут еще и мелкие происшествия насыпались. Ему бы отдохнуть, посидеть спокойненько, почитать спортивную хронику, а не разбираться в интригах уровня «детского яда».
– Хорошо, госпожа Островски, я вас услышал и приму меры. Проведем урок основ безопасности. Можете идти, но впредь, пожалуйста, избегайте конфликтов.
– Буду стараться всеми силами.
Настоятель кивнул и пододвинул к себе газету.
Выйдя наружу – благо, Рогоз не поджидала за дверью – Тьяна глотнула октябрьский воздух. Он был пряный, прохладный и сладковатый, словно настоянный на осеннем солнце и дурмане. С клёнов падали листья, кружась в медленном танце увядания. Повсюду, на газоне и дорожках, расползались золотистые и багряные пятна – всё больше и больше. Садовники, вооружённые лопатками, высаживали луковицы тюльпанов. Из корпуса в корпус перебегали студенты.
Всё это почему-то напомнило Тьяне о Мару. И осеннее тепло, столь непохожее на весеннее или летнее. И краски. И жизнь. Тьяна представила, как они идут по дорожке, обсуждают книги и яды, смотрят друг на друга, соприкасаются рукавами. Нет «Любомора». Нет Велимира. Нет и того, от чего Мару хочет спасти этот мир. Есть только они, академия и осень. У Тьяны загорелись щеки, и она прижала к ним ладони.
Может, будет лучше, если Медович не вернется?
А иначе им придется что-то решать. Что-то делать со всем этим.
Тьяна нахмурилась и скривила губы. Со всем этим – чем? Ну, договаривай, внутренний голос!
С чувствами.
В груди закипела злость. Тьяна дернула застежку сумки, достала тетрадь с расписанием на год и принялась быстро перелистывать страницы, не замечая, как сминает и надрывает их. Что там дальше? Куда идти? Где прятаться?
Слова расплывались перед глазами. Захлопнув тетрадь, Тьяна зашла за один из корпусов, привалилась к стене и сползла вниз. Посидела на корточках, вытерла пару выползших слез и снова открыла расписание. «Обед». Точно, как она могла забыть! Подскочив, Тьяна побежала к столовой. Время, отведенное на еду, почти вышло. В зале уже крутились уборщицы, а среди припозднившихся студентов не было никого знакомого.
Мару не вернулся.
Затолкав в себя пирожок и попив воды, Тьяна отправилась на следующее занятие – «Религиоведение». Она не боялась встречи с Рогоз, но всё же с облегчением вздохнула, не увидев ее в учебном зале. Вероятно, эраклейка сказалась больной.
– Что, перерезала Рогоз горло? – хмыкнул Воржак.
Тьяна не ответила.
– Я вообще-то не думаю, что это ты, – громко, чтобы все слышали, заявил он.
«Не могу сказать, что мне не плевать», – подумала Тьяна, но все-таки удостоила Воржака взглядом и вопросом:
– Знаешь кто?
На этот раз он промолчал – лишь ухмыльнулся. Пожав одним плечом, Тьяна пошла на четвертый ряд, к Коре и Лике, хотя раньше села бы впереди. Однокружницы были взбудоражены, шушукались и хихикали, склонив друг другу головы. Тьяна нахмурилась, подумав, что они обсуждают ее. Быстро отогнав глупую мысль, она опустилась на стул, и Кора с Ликой подняли порозовевшие лица.
– На обеде к нам подходил твой друг, – с лукавой улыбкой произнесла Кора.
«Еникай. Статья», – вспомнила Тьяна.
– Да! Мы познакомились с Хитвиком, – Лика осипла от восторга и смущения. – Он пишет про Младу. Спрашивал всякое. И он такой… – она сбилась.
– У вас с ним что-то есть? – Кора во все глаза уставилась на Тьяну.
– Нет. Только смотрите, девочки, – она усмехнулась, – не растерзайте его, как рыбы-пираньи.
– Ой! Тьяна, ты что такое говоришь?
– Да, Тьяна, ты что такое говоришь? – насмешливо повторила Кора. – Пираньи вовсе не так опасны, как о них думают. Однажды папа взял отпуск, и мы отправились в путешествие в Заматеричье. Катались на лодках по Амазии, но мама слишком много выпила с утра и упала за борт. Так вот, все эти хищные рыбы, которыми славится Заматеричье, удрали от нее со всех плавников. Хотя, может, дело в плохой можжевеловке? Неважно. Я хотела сказать, что если мы и будем делить Еникая, то только поровну. По пояс. Мне низ, Лике верх. Хотя там же пресс, – Кора закусила нижнюю губу.
– И голова, – заметила Тьяна.
– Головы сильно переоценены.
– Дамы на четвертом ряду, потише, занятие уже началось. – Мастерица, высокая женщина с каштановой косой до пояса, сурово посмотрела на них.
Все трое притихли, лишь напоследок обменялись смеющимися взглядами. Даже у Лики в глазах прыгали озорные искорки, несмотря на рдяные от стыда щеки.
Занятие прошло, началось другое, затем третье. Перемещаясь из зала в зал, Тьяна, Кора и Лика обсуждали все на свете: детство, родителей, Вельград, форму, искусство, занятия, мастеров. Тон задавала Кора. От некоторых ее вопросов Лика заливалась краской, да и Тьяна терялась от излишней откровенности, но огонек разговора не затухал. Находились и общие любимые книги, и схожие моменты из прошлого. Под конец учебного дня Кора пригласила сокружниц на вечерний чай с конфетами в свою комнату. Тьяна хотела пойти, но отказалась. Она сослалась на бессонную ночь, и это была полуправда: стоило хоть немного поспать перед визитом в часовню. Лика тоже отвергла предложение. Ей предстоял тяжелый вечер – разговор с матерью. Устия условилась с Брогом, что позвонит ему домой, чтобы поговорить с дочерью. Лике надлежало прибыть к настоятелю в семь вечера, и она подозревала, что общение с матерью затянется. Они еще не обсуждали смерть Млады.
Попрощавшись в коридоре Погреба, троица разошлась по своим комнатам. Тьяна тотчас переоделась в ночную рубашку, умылась и, потушив свет, забралась в постель. Голова отказывалась думать, руки-ноги ломило. Ей действительно требовалась передышка.
Ветер чуть колыхал раму, наполняя комнату приятной прохладой. Тьяна совсем забыла, что утром открыла окно, да так и оставила его не запертым. Паф, пускай. Лицо опустилось на подушку, одеяло накрыло уставшее тело, и сознание провалилось в сон. Там было тихо и спокойно, пока до слуха не долетело: «Вместо второй жизни у тебя не будет ни одной».
Тьяна распахнула глаза, повернулась на бок и увидела на подоконнике темный силуэт. Темный силуэт с кривой стальной улыбкой, сверкающей в ночном свете. Её холодный блеск мигом проник под кожу и заставил тело покрыться испариной. Понадобилась долгая секунда, чтобы Тьяна поняла: это не улыбка. Это нож, зажатый в зубах.
