Елена Станиславская
Любомор
– Достань аптечку из шкафа, – медленно произнесла она, – там есть «адский камень» и бинт, принеси их, я перевяжу рану.
Мару не стал возражать. Протянув Тьяне круглую жестяную коробку, он сел рядом и позволил заняться порезом. Вероятно, его нужно было зашить, но Тьяна не умела. Отправить бы Мару к врачевателям, да разве пойдет? Если кто-то узнает, что наследник древнего рода вспорол себе руку, новость наверняка долетит до Осславы. Тьяна догадывалась, что будет дальше: госпожа Медович снова разыграет партию под названием «ради твоего же блага».
– Не надо было так делать, – прошептала она, непослушными пальцами бинтуя рану.
– Я же сказал, что ты под моей защитой. Не только от Зорича.
– Это и есть твой план? Каждый раз резать руки, когда «Любомор» даёт о себе знать? Ты же говорил, что не собираешься рисковать. Говорил, что готов жить до ста лет ради драников тетушки Ласки. Да, ты шутил, но я думала… – поняв, что горячится, Тьяна сделала паузу и глубоко вдохнула.
– Нет, это, – Медович кивнул на перевязанное запястье, – не было частью плана. Я снова действовал по вдохновению, как с Зоричем. Уверяю, Островски, мой изначальный замысел куда более изящный.
– Действовать по вдохновению – не твоё. – Тьяна провела пальцами по его лбу, убирая упавшие пряди. – Кстати, ты так и не рассказал, в чём твой план.
Мару с сомнением посмотрел на неё – и ушел от ответа:
– Главное, что скоро я его осуществлю. Думал, понадобится больше времени. Но нет. – Ладонь скользнула по ноге Тьяны: от бедра к колену. – Знаешь, я всё вспоминаю, как рвал на тебе тот балахон…
В дверь постучали.
– Сиди, я открою.
Спрятав повязку под рукавом, Мару поднялся с кровати.
– Это наверняка наш журналист. Даю руку на отсечение, – губ коснулась легкая усмешка, – он упустил правнучку Ястребога.
Еникай, тяжело дыша, ввалился в комнату.
– Знаю, знаю. – Он склонился над раковиной, крутанул вентиль и жадно припал к крану. – Лука сбежала. Хитвик меня побери!
– Мы на острове, – напомнил Мару, – она не могла далеко уйти и, тем более, уплыть.
– Зато могла поменять внешность, – сказала Тьяна. – Налей мне воды, пожалуйста.
Еникай шагнул к шкафу, но Мару опередил. Достав чашку, он подставил ее под струю.
– Что у вас тут было? – Заметив окровавленный нож и алую лужицу на полу, Еникай нахмурился. – Надеюсь, под кроватью не лежит труп Зорича? Нет, конечно, убийство старшего мастера – тоже отличная тема для статьи, но хотелось бы закончить с предыдущей.
– Под кроватью лежит только твой пиджак, я его туда спрятал, чтобы у Зорича не возникло лишних вопросов, – Медович протянул чашку Тьяне.
– Старший мастер приходил, чтобы вызвать меня на допрос, – добавила она, глотнув воды. – Утром в ядоварне произошел несчастный случай. Буду завтра доказывать, что я ни при чём.
– Странно, что наш Зорька сразу не утащил тебя в своё логово, а дал отсрочку. Как у вас получилось его выдворить?
Мару, приподняв брови, посмотрел на Тьяну. Чувствуя, как румянец заливает щеки, она кашлянула и поспешно сказала:
– Это всё Медович. Старший мастер не ожидал увидеть его тут. Удивился и… ушёл.
– А кровь?
– Кровь не имеет отношения к нашему делу, – отрезал Мару.
– Тьяна? – Еникай вопросительно и встревоженно уставился на нее.
– Это правда. Не волнуйся, всё в порядке. – Она наклонилась и, вытащив из-под кровати измятый фиолетовый пиджак, бросила его Еникаю. – Раз Лука ушла, а мы так и не получили ответы, придется копать могилу основателя. Ты как, с нами?
– Даже не обсуждается, – отрезал Еникай.
– Три лопаты лучше, чем две, – кивнул Мару.
– А они у тебя есть?
– У меня есть отмычки. Позаимствуем лопаты в сарае садовников.
– Кстати, где ты раздобыл такой набор? – не без зависти поинтересовался Еникай.
– Моя мать покровительствует искусствам, а у лучших художников почему-то всегда темное прошлое.
– Будто талант требует плату. – Еникай задумчиво качнул головой. – Заставляет переступать мораль. Отдавать часть души.
– Талант – не знаю. Известность – точно.
Тьяна, пригретая их разговором, посмотрела в окно и встрепенулась. Сколько времени? Бросив взгляд на часы, она выпалила:
– Вам пора. Обоим.
– Эм-м, ну ладно, – Еникай усмехнулся и пожал плечами. – Мне, и правда, не помешало бы принять душ и поспать.
Мару лишь кивнул, и Тьяна прочла в этом легком движении: «Я в тебе не сомневался». Разумеется, он догадался, что она получила приглашение от Крабуха.
Когда Мару и Еникай ушли, Тьяна умылась, причесалась, переоделась во второй комплект формы и быстро прокрутила в памяти всё, что знала о часовне. Гнев говорила, что туда лучше не соваться с наступлением тьмы. Мару утверждал, что там поклоняются каким-то богам. А ещё в обители ликов умерли Велимир и Млада. Связь не нащупывалась, логика ускользала, и Тьяна решила: раз она не знает, к чему готовиться, не стоит забивать себе голову. Будь что будет. В конце концов, она идет не на занятие, и никто не спросит домашнее задание.
За стенами Погреба стояла влажная ночь. Пахло намокшей палой листвой и свежим дыханием залива. Сверху летела морось, хотя небо казалось чистым. Луна еще не набрала полную силу, но заметно округлилась и напоминала плод снежноягодника. Вспомнив о ядовитом растении, Тьяна машинально перечислила симптомы отравления: рвота, боли в желудке, слабость.
Где-то вдали раздался тихий меланхоличный скрип. Тьяна прислушалась, но звук больше не повторился. Взгляд уловил движение в тени – возможно, птица мелькнула среди деревьев. Или просто разыгралось воображение. Тьяна пошла быстрее.
Она не собиралась думать о Мару – обо всём, что было и чего не было между ними, – но сознание тянулось к нему, как стрелка компаса к магниту. Вначале мысли поблёскивали светлячками, но вскоре на охоту вылетели летучие мыши. Тьяне вспомнилось кое-что.
«А вдруг, это всё дурман? Духи, которые ты рассеяла над ним, пока он спал. Морок и обман», – зашептал гадкий голосок. Захотелось стукнуть по виску, чтобы он заткнулся. Остановившись на секунду, Тьяна сказала себе: «Нет. Это по-настоящему. Иначе кровь бы не сработала. Мару влюбился в меня. Действительно влюбился… Или кровь была ни при чем, и приступ прошел сам собой? Неважно! Мару влюбился в меня, – повторила она снова, будто заклинание над зельем, и наконец добавила: – А я в него».
Снежную ягоду затянула туча.
Бесшумно вбежав по ступеням часовни, Тьяна приоткрыла дверь и скользнула внутрь.
Глава 24. Тайное место
Глаза непроизвольно зажмурились, и воздух застрял в груди. Тьяне вдруг показалось, что она сейчас увидит на скамье Велимира. Он повернётся, живой, не отравленный, и время потечёт по другому руслу.
В часовне никого не было. Совсем никого. Даже спрятаться негде – разве что за занавесом с вышитыми ликами, но там наверняка находилась стена. По крайней мере, так было в других часовнях. Тьяна немало повидала их в детстве. Родители, ввергнутые в пучину неудач, много молились.
Окликнуть Крабуха? Сесть на скамью и подождать? Обведя взглядом пространство, тускло освещенное настенными лампами, Тьяна пошла вперед. В пустоте гулко раздавались одинокие шаги. Если мастер тут, хоть это трудно представить, он услышит.
Миновав чашу с водой, Тьяна остановилась возле другой – та была наполнена камнями, походившими на каштаны. Обычно верующие, расходясь после службы, вспоминали предков, запускали руку в одну чашу, брали камень и погружали в воду. Это был своего рода звонок по телефону в иной мир, без возможности поговорить, но с надеждой быть услышанным. Считалось, если камень не утонет, с душой предка приключилась беда, тяжесть грехов не дала ей вознестись к сонму, и потомкам следует отмолить её. Однако камни, как им и положено, всегда шли ко дну. Это означало, что предок в сонме, среди других ликов, и приглядывает оттуда за продолжателями своего рода. Тьяна провела руками по прохладным камням, обкатанным океаном. Выбрав один, она подняла его, подержала в руке и опустила обратно. Дедушка не верил ни в лики, ни в южных скрещенцев. Ему были по душе мистерианские боги. Особенно Хозяин. «Помирать, так с танцами», – это были последние дедушкины слова.
– Госпожа Островски.
Тьяна обернулась. Отогнув край занавеса, на неё смотрел Крабух.
Значит, стены там всё-таки нет.
– Ровно полночь. Думал, вы придете раньше. Похоже, я переоценил вашу любознательность. Или бесстрашие.
– Не юге говорят: «Не приходи слишком рано, чтобы ждущий мог отдохнуть в тени».
Тьяна надеялась, что Крабуху понравится идиома, пусть и не мистерианская – и не прогадала. Мастер тихо хмыкнул и сказал:
– Надо же, никогда не слышал. А у нас на севере говорят так: «Ранней птахе и солнце радо». Один народ, а какие разные смыслы. Проходите. Все в сборе.
Он отступил в тень, оставив на свету лишь пальцы, придерживающие ткань. Они лежали на одном из ликов, будто Крабух прикрывал ему схематические глаза и рот. Изображения на занавесе разнились: у особо чтимых святых угадывались человеческие черты и характерные для них атрибуты, остальные напоминали россыпь лепестков. И в Оссе, и в Галинской империи почитали всех предков, но не всех одинаково. Несмотря на наличие единого свода, люди в городах и посёлках всегда решали по-своему: где-то поклонялись Светлой Олони, совершившей ни один подвиг во время войны за независимость, в другом месте выше прочих ставили мудрую Старую Роду, а в третьем и вовсе любили Кривого Дакулу – за то, что при жизни не убил ни одно живое существо и утонул в бочке, спасая муху.
Глубоко вдохнув, Тьяна подошла к занавесу. За ним всё же просматривалась стена, но её часть была разобрана. Камни грудой лежали рядом. Пригнувшись, Тьяна шагнула в проём и оказалась в небольшой комнате.
Тут пахло иначе и было куда шумнее – вероятно, плотная ткань хорошо отсекала и запахи, и звуки. В воздухе тянулся густой травянисто-цветочный аромат с незнакомыми острыми вкраплениями, словно мёд с перцем. Запах эксперимента, риска и тайны. Так бы Тьяна определила его, если бы ее спросили.
Пространство, открывшееся взгляду, было набито предметами и людьми. Вокруг черного блестящего стола, выполненного в форме пчелиной соты, стояли глубокие бархатные кресла с истёртыми подлокотниками. В пяти из них сидели девушки и юноши в черных мантиях, а два пустовали. На стенах, создавая пёстрый хаос, висели картины, вырезки из газет, фотографии, плакаты, схемы и таблицы. В углу возвышался стул, какие использовали судьи на состязаниях по хлопте.
Скользнув взглядом по лицам – сплошь незнакомые – Тьяна уставилась на стол. В его центре стояли два флакона. Снова, как за мгновение до поцелуя с Мару, у Тьяны разогналось сердце и замедлилось дыхание.
Первый флакон был тонким, с травленым белым узором и узкой горловиной, увенчанной сверкающим шаром. За стеклом мерцала темно-фиолетовая жидкость, навевая мысли о ночном небе, заточенном в пузырек.
Второй флакон, напротив, был пузат и украшен с княжеской роскошью: сотни крошечных драгоценных камней покрывали его бока и переливались всеми цветами. За стенками колыхалось нечто, похожее на густой туман.
Тьяна не сомневалась, что во флаконах – яды, хотя никогда не видела таких. Фиолетовый чуть походил на «Греховод», пробуждавший в людях всё самое низменное, но был темнее. Смесь «Греховода» и «Теневика»? Или «Сномара» и… Тьяна не успела додумать мысль.
– Присаживайтесь. – Крабух вдруг надавил ей на плечи, ноги подкосились, и она рухнула в кресло.
Тьяна хотела оглянуться и полоснуть мастера возмущенным взглядом, но люди, сидевшие вокруг стола, разом повернулись к ней. «Пэстра, пэстра». Выпрямив спину и расправив плечи, Тьяна по очереди посмотрела на каждого. Первая – со смуглой кожей и по-маревски приподнятыми уголками глаз. Второй – с крысиными чертами, бело-серой жиденькой чёлкой и очками на кончике носа. Третий – крупный, чернявый, с пухлыми губами. Четвёртая – сплошные глаза, большие и карие, на крохотном треугольном лице. Пятый – с выбеленной кожей, подведенными глазами и зализанными назад волосами. Когда он поправил мантию, Тьяна заметила зелёную манжету, выглянувшую из-под широкого рукава. Студент-ядовщик. Остальные, вероятно, тоже учились в академии. Все были старше, четвертые-пятые круги, не меньше. Возможно, Тьяна видела кого-то из них, но не запомнила.
– Здрава, – представилась девушка с маревской кровью.
Покосившись на неё, юноша-крыс скрипнул:
– Некос.
Остальные последовали их примеру.
– Полок.
– Морша.
– А я – Огний, золотце.
Бросив на зализанного холодный взгляд, Тьяна тоже назвалась. Фамилию, как и другие, произносить не стала.
– А я – Корний, – прозвучал за спиной голос Крабуха. – Здесь, перед нашими богами, мы все равны и обращаемся друг к другу по именам.
– Богами? – Тьяна уловила подвох в голосе мастера.
Огний издал смешок. Здрава, чьи глаза неустанно следовали за Крабухом, спросила:
– Корний, можно я?
– Кабо шаба, —разрешил мастер.
Подавшись вперед, Здрава кивнула на флаконы:
– Что ты видишь перед собой, Тьяна?
– Яды.
Огний снова хихикнул, и Тьяна с досадой подумала, что ошиблась. Почему решила, что во флаконах – бесуны? Зачем поспешила с ответом? Наверное, это какая-то проверка на дурака: мол, можешь ли отличить магический яд от ежевичного варенья, смешанного с дегтем и блёстками. Стиснув зубы, Тьяна посмотрела на маревку.
– Слово «яд» – это перевод, – Здрава слегка поморщилась, – а мы здесь предпочитаем оригиналы.
– Довольно странно слышать такое от переводчицы. – Под широким воротом мантии Тьяна заметила уголок фиолетового галстука.
Здрава тонко улыбнулась.
– А еще здесь не делят людей на ядовщиков и переводчиков. Само собой, мы перекладываем смыслы, но исключительно с осского на мистерианкий, не наоборот.
В памяти у Тьяны прозвучали слова Крабуха – о том, какова задача переводчиков: «Заталкивать наше мышление в их язык. Воплощать наши цели их средствами. Не питайте иллюзий: вы не будете заниматься с мистерианским любовью, вы будете его насиловать. И вам должно это нравиться». Тогда, в учебном зале, выступление Крабуха казалось блестящим и острым, точно нож Луки, но сейчас у Тьяны по плечам пробежал холодок. Не слишком ли много насилия?
– Я вижу… – Тьяна едва не сказала «бесуны», но это было бы не по-мистериански, – бесунк.
Судя по лицам, ответ никого не впечатлил. Но и не разочаровал тоже.
– Назовешь состав? – Некос сверкнул узкими стеклышками очков.
– Я никогда не видела ничего подобного, – Тьяна старалась не пускать эмоции наружу.
– А ты всё-таки попробуй, – подбодрила Морша.
– Можно? – пальцы потянулись к узкому флакону.
Здрава кивнула.
Когда пузырёк оказался в руке, Тьяна почувствовала лёгкий прилив эйфории. В голове прояснилось, и сознание сосредоточилось на текущем моменте. Обвинение Рогоз, нападение Луки, поцелуи Мару – все события разложились в мысленной картотеке, ящики задвинулись, и Тьяна потянулась к другому – самому большому. Наполненному всем, что она знала о ядах.
Слегка встряхнув флакон, Тьяна поднесла его близко-близко к глазам. Осмотрела следы, оставленные жидкостью на стенках. Пригляделась к тяжелому темному осадку. Заметила, как переливается неоднородный оттенок.
– Карвинския и горечавка.
Тьяна посмотрела на Некоса поверх флакона.
– Это «Сномар», но в него добавлено что-то красное. – Она приказала голосу звучать спокойно и чуть отрешённо, в стиле Мару. – «Любомор»?
– Хе-хе, я бы посмотрел на действие такой смеси, – Огний сполз в кресле и закинул ноги на подлокотник. Обычное движение далось ему с трудом: правая легла сама, но левую пришлось поднять и положить.
– Испытал бы? – прогудел Полок.
– Вызываешь на поединок?
Полок ухмыльнулся и пожал могучими плечами: мол, как знать.
– Я согласен. Мне не повредит избавиться от одной из любовниц, больно докучают, а Морша точно не откажется собрать мои слёзы. Правда, золотце? – он подмигнул большеглазой, и она ответила устало-покорным вздохом. – Только взамен, Полок, я выставлю кое-что равноценное. Как раз работаю над этим.
– Напомнить, чем закончился наш последний поединок?
– Он как раз-таки закончился тем, что у меня резко увеличилось число любовниц! – Огний театрально всплеснул руками.
«Жалко, что при разговоре в воздухе не возникают сноски, как в книгах», – подумала Тьяна. Она не до конца понимала, о чем говорят юноши, а единственная промелькнувшая догадка была настолько неправдоподобной, что не стоила и внимания.
– Я же теперь не только красивый, умный и богатый, – продолжил Огний.– Меня еще и пожалеть можно. А жалостью, словно лепестками роз, выстлана дорога к сердцам самых неприступных дам. – Он повернулся к Тьяне. – Вот золотце меня понимает.
Ящик мысленной картотеки, куда Тьяна спрятала поцелуи с Мару, немного выдвинулся. Щеки тронул румянец. В словах Огния была доля правды. Тьяна заметила за собой, что ее особенно тянуло к Медовичу, когда поднималась тема с его заточением в Арке.
Захлопнув воображаемый ящик, Тьяна повернулась и посмотрела на Крабуха. Он стоял за её креслом, положив руки на спинку, и наблюдал за студентами.
– Что это? – прямо спросила она; рука всё ещё сжимала флакон с фиолетовой жидкостью.
– Что тебе известно о верованиях нашей империи, Тьяна?
Она не рассчитывала, что мастер сразу даст ответ, но он превзошёл себя. Чего Крабух добивается, переводя разговор с ядов на богов? Конечно, Тьяна могла бы сейчас перечислить основные религии галинцев, но она слишком устала за этот день, чтобы играть роль прилежной ученицы и отчеканивать ответы. К тому же, что-то подсказывало Тьяне, что Крабуху это не нужно. То, что было уместным в учебном зале, не подходило для тайного места в часовне, где под покровом ночи творились странные дела.
– При всем уважении, я не вижу связи между моим вопросом и вашим, – сказала Тьяна и добавила с легким нажимом: – Корний.
Огний снова издал смешок. Остальные молчали.
– Ты южанка, там верят в богов-скрещенцев, – Крабух наклонился, и Тьяна уловила ноты его парфюма: копайский бальзам, ладан и какие-то цветы, возможно, ирисы, разбавляющие терпкую смолистость. – Ты тоже им поклоняешься?
Очевидно, мастер продолжал гнуть свою линию. А значит, задавать встречные вопросы – бессмысленно. Чтобы сдвинуть разговор с мёртвой точки, придется давать ответы.
Всё это, похоже, какая-то проверка.
– Нет, – сухо бросила Тьяна.
– Твой выбор – лики?
– Выбор моих родителей.
– Они переехали откуда-то?
– Коренные южане.
– Тогда почему лики, а не потомки святых и мистерианских богов?
– Когда твои кредиторы ходят в ту же церковь, что и ты, лучше сменить вероисповедание.
Кто-то присвистнул – Тьяна не видела, но решила, что это Полок.
– А как тебе Хитвик, Хозяин последнего пира, Плодовитая Иташа и другие мистерианские боги?
– Я отношусь к ним, как героям легенд.
– Получается, ты ни во что не веришь. – У Крабуха приподнялись кончики усов: он, похоже, был доволен собственным выводом.
– Я бы так не сказала, – Тьяна слегка нахмурилась.
Возможно, высшие силы существовали. Именно они могли уберечь Яблоньку, позволить Луке менять внешность и, как знать, свести Тьяну и Мару. Неотвратимость судьбы, воля богов, зависимость от их милости или гнева – всё это могло существовать, почему нет, но не занимало Тьяну. Ей было настолько интересно в границах реальности, что совсем не тянуло смотреть за пределы.
Тьяна вспомнила дудочку из вёха, «Пыль да соль», улыбку дедушки.
Вспомнила, как впервые услышала мистерианский и расплакалась, подумав, что перестала понимать человеческий язык. А потом, узнав, что ошиблась, попросила у мамы детский алфавит мёртвого языка.
Вспомнила, как дед завёл её в курятник, показал мёртвых птиц и сказал: «В зерно попал куколь. Знаешь, что это?». Слово напоминало о куклах, неподвижные куры тоже походили на разбросанные игрушки – возможно, поэтому Тьяна не испугалась, впервые увидев смерть. Она помотала головой и дедушка, взяв ее за руку, отвел на поле. «Вот он, куколь, гляди. Хорошо, да?».
Тёмно-розовые цветы колыхались на пыльном ветру. Лепестки трепетали, точно крылья насекомых. Тонкие волоски, покрывающие стебли, придавали растениям беззащитный и трогательный вид. Их хотелось выкопать, пересадить в горшок, поставить на подоконник и любоваться. Трудно было поверить, что они убили кур. Тьяна тайком сорвала пару цветков и, словно желая оправдать их, съела на обратном пути. Ничего дурного не случилось. Довольная собой, Тьяна на следующий день прибежала к дедушке в сарай и заявила, что он ошибся: куколь не убивал кур. Дедушка спросил, почему она так думает. Он никогда не ругался на Тьяну, и она призналась, что проглотила пару соцветий. «Ядовиты лишь семена, – ответил дедушка и, поколебавшись, подошёл к железному шкафу. – Гляди». Покопавшись в ящиках, он вынул коробок. Внутри оказались не спички, а черные шипастые кругляши. «Хочешь убедиться?» – спросил дедушка. Погладив семечко пальцем, Тьяна кивнула. «Я приготовлю его для тебя. Так, чтобы ты почувствовала яд, но не последовала за курами. Точно уверена?». Тьяна снова кивнула. Настойчиво, без сомнений. Она чувствовала: ей не будет покоя, пока не разберется: как из красивого цветка получилось колючее семечко и как колючее семечко убило кур. Тьяна отчего-то не могла поверить дедушке на слово, хотя он никогда не обманывал её прежде. Внутри будто что-то надломилось или, напротив, срослось. Еще не осознавая этого, Тьяна выбрала свой путь. Свою веру.
– Я верю в знание, – сказала она Крабуху.
Тьяна ждала, что в затылок прилетит смешок, но студенты сохраняли молчание.
– Значит, у нас с тобой один бог, – произнес мастер. – К нему мы сейчас и отправимся.
Сзади скрипнуло кресло, и на Тьяну обрушилась шелестящая тьма.
