Елена Станиславская
Любомор
Глава 25. Культ ядоглотателей
Тьяна схватилась за голову – пальцы скользнули по холодному шелку. Мелькнуло подозрение: на неё надели мешок. Значит, сейчас поведут в другое, ещё более тайное место. Может быть, прямиком к богу, которого упомянул Крабух. По телу прокатилась дрожь.
Всё оказалось проще: соскользнув с головы, черная ткань легла на плечи и прикрыла фиолетовый китель. Кто-то из студентов, подкравшись сзади, накинул на Тьяну мантию. Фантазия разыгралась напрасно.
– Полок, друг мой, ты напугал нашу гостью, – хихикнул Огний. – Она так вздрогнула, будто ножом ткнули.
– Когда на тебя набросили мантию, ты визжал, как поросенок, – сказала Здрава.
– Это был визг радости!
Тихо выдохнув, Тьяна поправила мантию. Похоже, допрос Крабуха прошел успешно, ответы понравились, и её приняли в круг. Осталось понять, во что она вообще ввязалась.
Славно, конечно, что ей не накинули на голову мешок, не отвели в какой-нибудь подвал и не принести в жертву неведомому богу, но ситуация не становилась яснее. Это раздражало.
Пока Тьяна размышляла, комната погрузилась в безмолвие. Скользнув взглядом по студентам, она поняла, что все они неотрывно и жадно смотрят на мастера – точь-в-точь цыплята в ожидании корма. Тогда Тьяна тоже повернулась к Крабуху и с удивлением отметила, что сейчас он – подходящее слово подвернулось не сразу – кажется ей привлекательным. То ли ракурс сыграл роль, то ли общая атмосфера тайны. Тьяна впервые заметила ямочку на мужественном подбородке и продуманно-небрежную волну золотистых волос. Усы, вышедшие из моды в прошлом десятилетии, добавляли моложавому лицу нотку старомодной основательности. В теплом свете ламп казалось, что синий огонь в глазах горит ярче, чем прежде.
«Есть в нём что-то притягательное, – прозвучали в голове слова Коры. – Я бы даже сказала, властное».
– Не беспокойся, Тьяна, – произнес Крабух, – мантия ни к чему тебя не обязывает. Она просто демонстрирует, что ты здесь не чужая, но это еще не значит, что своя. Если поймешь, что не готова разделить наши идеалы, ты вольна будешь уйти. Так поступил один твой друг. Он не рассказывал?
«Мару?». Тьяна покачала головой из стороны в сторону, а заодно ухватила краем глаза, что Мокша сжала ткань на коленях и потупила взгляд. Внутри пустынным перекати-полем пронеслось колючее подозрение. Неужели еще одна поклонница Медовича? Хватало и Рогоз.
– Мы здесь тоже верим в знания. Как и ты. – Крабух пошел по кругу, заставляя студентов поворачивать головы вслед. – Не в теоретические выкладки на пыльных страницах, а в плоды умов и ручного труда. В то, что можно вкусить. – Он остановился и посмотрел на стол, где по-прежнему стояли флаконы. – Что может быть лучше, чем соединиться со своим богом? Сделать его частью себя? Познать по-настоящему?
– Ничего, – едва слышно выдохнул Некос; вряд ли он понял, что произнес это вслух.
Мысли о Мару и его поклонницах мигом истлели, будто их полили «Праховеем». У Тьяны пересохло во рту. Если она верно определила состав одного из бесунов, от его «вкушения», действительно, можно было отправиться к богам. Не на это ли намекал Крабух? Вот только мастер и его подопечные не напоминали ни глупцов, ни самоубийц. Тем не менее, сомнений не было: Крабух и студенты поклонялись ядам, считали их богами, а встречи в часовне сопровождались «вкушением».
Неспроста мастер на первом же занятии назвал бесуны «божественной субстанцией». Никаких переносных смыслов, никакого приукрашивания. Крабух верил в то, что говорил, и Тьяна сразу почувствовала это. Она вспомнила, как ненароком кивнула ему тогда, и он задержал на ней взгляд. Возможно ли, что всё решилось в ту же секунду? Не нужен был ни впечатляющий вопрос, ни другие усилия. Она здесь не из-за того, что знает и умеет чуть больше остальных первокружников. Только её отношение к ядам – вот что привлекло Крабуха.
Несмотря на язык, приставший к нёбу, Тьяна чувствовала необходимость что-то сказать. Дать знать, что догадалась о главном и ждет подробностей. Сдавленно кашлянув, она произнесла с ироничной нотой:
– Если я всё правильно поняла, состав вашего клуба часто обновляется.
– Клуба? – Здрава вскинула бровь.
– Не кипятись, золотце, – усмехнулся Огний. – Словечко вполне подходящее.
– Для тебя – возможно, – маревка смерила его взглядом. – А в моем понимании, у нас культ. Мы служим, а не развлекаемся.
– Культ бесунк, – кивнула Тьяна: серьёзность Здравы была ей ближе, чем вальяжная беззаботность Огния. – Я знала, что он существует. Не ваш конкретно, – уточнила она, поймав подозрительный взгляд Полока. – Просто появление культа логично, учитывая божественную суть мистерианского. То, как он меняет обычную отраву на… – она замялась на миг, – чудо. Пусть и недоброе.
Студенты разом повернулись к Крабуху, словно призывая его вмешаться, пока Тьяна не сморозила очередную глупость. Здрава, нахмурившись, процедила что-то сквозь зубы. Некос нервно откинул челку со лба. Полок покачал головой. Со стороны Морши донесся грустно-понимающий вздох, а Огний несколько раз причмокнул, точно смакуя каждое слово Тьяны.
– Лики злы? А мистерианские боги? А южные скрещенцы? – мастер тонко улыбнулся. – Не отказывай в благодеянии нашим богам, Тьяна, пока не познакомилась с ними. Не называй чудо недобрым, если не видела его.
«О, я видела. В действии», – промелькнуло в Тьяниной голове, но вслух она сказала:
– Я не понимаю вас, хоть и стараюсь. Бесунк созданы, чтобы убивать, калечить и мучить. В этом их сила.
Она говорила резко и уверенно, пытаясь спровоцировать Крабуха на прямой разговор. А он просто отвернулся, будто утратив к ней интерес. Во второй раз обойдя вокруг кресел, мастер встал подле высокого судейского стула и положил на него руку.
– Как поступим сегодня? – он обращался ко всем, кроме Тьяны. – Желание или жребий?
Тьяна хотела призвать Крабуха к ответу, вновь обратить на себя внимание, но чутье подсказывало: не надо. Сиди, молчи, наблюдай. А тут было, на что посмотреть. Слова мастера пролетели по комнате подобно ветру. Не теплому и не ледяному, а свежему и бодрящему. Они всколыхнули культистов. Заставили переглядываться и совершать непроизвольные движения. Тьяна заметила, что Моршу охватила дрожь, а Здрава вскинула подбородок и подалась вперед. Чувствуя, как внутри поднимается странное волнение, Тьяна прикусила нижнюю губу. Ей отчаянно хотелось спросить, что всё это значит, но она сдерживала себя.
– Сегодня дары принесли Огний и Некос, – заговорила Здрава. – Думаю, первый надо распределить по жребию, а второй по желанию.
– Неужели никто не хочет вкусить мой дар? – фальшиво возмутился Огний. – Какие же вы трусы, аж тошно.
– Кабо шаба, – Крабух кивнул Здраве. – Кто примет дар Огния, определит судьба. А теперь поднимите руки, кто желал бы вкусить дар Некоса?
Воздух молниеносно рассекла рука Здравы. К ней присоединились Полок и Огний, а следом, чуть менее уверенно, Мокша. Тьяна с изумлением наблюдала за происходящим. Все хотели попробовать яд – и их поведение не укладывалось в голове. Даже для той, кто с детства знал вкус поганки и борца, это было слишком.
Значит, всё-таки самоубийцы? Верилось с трудом.
Мастер, задержав взгляд на каждой поднятой руке, объявил:
– Огний.
Усмехнувшись, юноша опустил правую ногу с подлокотника, затем руками скинул левую. Выпрямив спину, он обвел остальных насмешливо-победным взглядом. Здрава, не сдержав тяжелого вздоха, пробормотала:
– Повезло мерзавцу.
– Не завидуй, золотце, – у Огния лихорадочно блестели глаза. – Наш с тобой счет пять-пять, минус моя нога, так что ты по-прежнему лидируешь.
– Мокша, подготовь всё необходимое для жеребьевки, – велел Крабух.
Девушка поднялась и медленно подошла к узкому столу у стены. Помимо мерцающих кристаллов, сосудов с заспиртованными змеями и скорпионами, сухих веток и корней, там лежала стопка сероватой бумаги, ножницы и перьевые ручки. На мгновение сжав кулаки, Мокша принялась за дело: аккуратно нарезав ровные прямоугольники, она один за другим сложила их в замысловатые бутоны. Комната заполнилась тихими звуками – шорохом бумаги и лёгкими вздохами культистов. Все молча наблюдали за работой Мокши, и в их безмолвии таилось напряжение. Тьяна тоже чувствовала его – словно липкий бесун разливался под кожей.
На последнем листке Мокша стремительно вывела какой-то знак и, придав бумаге форму цветка, положила к остальным. Склонив голову набок, она внимательно оглядела бутоны, будто проверяя, достаточно ли они равны и не выдаёт ли себя «меченый». Тьяна не видела лица Мокши, но заметила мимолетный пробег согнутого пальца по виску. Девушка смахнула каплю пота.
Встав на цыпочки, она открыла дверцу старого аптечного шкафчика, висящего над столом, и извлекала оттуда человеческий череп. Судя по темным трещинам, почти стертым надглазничным дугам и срезанной верхушке, посмертие у него выдалось напряженным. Мокша опустила внутрь черепа бумажные бутоны и, несколько раз встряхнув, вернулась к остальным.
– Жребии готовы, Корний, – проговорила она, почтительно водрузив череп в центр стола.
Крабух кивнул и поблагодарил Мокшу. Чуть помешкав, она направилась к своему креслу, но споткнулась и чуть не свалилась на Тьяну. Выставив руки, чтобы не дать Мокше упасть, Тьяна на секунду встретилась с ней глазами. В голове мелькнуло подозрение, что девушка неспроста оступилась на ровном месте, но лицо Мокши выражало лишь смущение и растерянность.
Когда она опустилась в кресло, взгляд мастера прошелся по культистам. Он не был легким или скользящим. Глаза Крабуха задержались на каждом: пронзили, подцепили, взвесили и дали оценку. Мастер словно проверял решимость студентов.
И только Тьяну обошел стороной.
Облегчение смешалось со злостью и разочарованием. Ей не хотелось участвовать в том, чего она не понимала, и в то же время изнутри покусывало желание быть замеченной. Да, Крабух уже выделил ее, назначив старостой, но тут, в часовне, это не играло никакой роли. Здесь Тьяна была самой несведущей и недостойной. Ответов от Крабуха она уже не ждала, но своим равнодушием он словно лишал ее возможности задавать вопросы.
В попытке угомонить эмоции Тьяна непроизвольно поправила шляпку. А когда опустила руку на колено, увидела, что безымянный палец обвил рыжий волос. Наверное, он запутался в ее собственных волосах, когда они с Мару целовались.
Сразу, из ниоткуда, накатило спокойствие, и Тьяне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не улыбнуться. Впрочем, никто бы не заметил – всеобщее внимание было приковано к черепу. Скидывать волос на пол показалось неправильным, и Тьяна вернула его на свою голову, подсунув под шляпку. Может, частица Медовича принесет ей дельные мысли?
Мастер подошел к столу, отбросив тень на пару флаконов. Его движения и мимика оставались невозмутимыми, но в глазах посверкивали искры.
– Начнём. – Крабух оглушительно хлопнул в ладоши и, когда звон рассеялся, добавил с легкой улыбкой: – Не спешите. Дайте господину Черепу подумать, кому он благоволит.
Здрава, выдержав пару секунд, обхватила костяную чашу ладонями, пробормотала что-то на маревском и вытянула бумажный бутон. Не развернув, откинулась на спинку кресла.
Следующими руки в череп запустили Полок и Некос. Чуть не столкнувшись лбами, они выловили по листку. Как и Здрава, юноши не стали проверять, пусты ли их жребии. Обменявшись ухмылками, они положили бутоны на стол подле себя.
Когда очередь дошла до Мокши, она склонилась над черепом и застыла. Только глаза метались по чаше, словно выискивая там единственное зерно среди плевел. Наконец, рука зависла над черепом. Пальцы заметно дрожали, на лощеных ноготках играли блики. Вытянув бутон, Мокша прижала его к груди и прикрыла веки.
Крабух, обведя культистов взглядом, произнес:
– Что ж, настало время узнать…
Мокша резко распахнула глаза и ахнула.
– П-простите, Корний, – пробормотала она. – В черепе остался еще один жребий. Я случайно сделала лишний. Посчитала Огния.
Заскрипели кресла – культисты одновременно повернулись к мастеру. Тьяна, поймав тревожное предчувствие, последовала их примеру.
– Это по меньше мере интересно, – загадочно улыбнувшись, Крабух неспеша поднялся на высокий стул и оглядел всех сверху. – В нашем деле просчет зачастую губителен. Ты перетираешь три ягоды ландыша вместо двух, произносишь «кхе» вместо «це», и всё заканчивается. Но бывают случаи, один на миллион, когда ошибка помогает создать что-то новое. Как думаешь, Тьяна, – Крабух наконец посмотрел на нее, заставив сердце бежать быстрее, – может быть, это тот самый момент?
– Вы хотите, чтобы я… – не закончив, она кивнула на череп.
– Я лишь говорю, что, возможно, ошибка Мокши – вовсе не ошибка. Это знак. А где, если не здесь, – он обвел пространство рукой, – стоит доверять знакам.
– Корний, мы никогда раньше не включали новичков в жеребьевку, – быстро и взволнованно произнесла Здрава.
– На первых службах мы не обменивались дарами и не устраивали поединки. Развитие – в переменах, – голос мастера обернулся в бархат. – Что скажешь, Тьяна? Хочешь ли ты испытать судьбу?
Теперь все взгляды обратились к ней. Нервные окончания словно превратились в запаленные фитили, а мозг принялся быстро перебирать варианты: девять разумных «нет» и одно оголтелое «да». Тьяне вдохнула, собираясь вежливо отказаться, но взгляд упал на пузырьки – и она замешкалась.
– Ах да, ты же не знаешь условий, – Крабух покивал сам себе. – Тот, кто вытянет жребий, должен будет вкусить дар. Поскольку сегодня их два, что бывает нечасто, вкушение пройдет в формате поединка. Создатели против вкушающих. Все делают ставки, по-настоящему высокие, и мы приступаем к состязанию умов и тел. Если дар приносит вред или попросту не работает, выигрывает вкусивший. Если же дар действует, так скажем, незаурядно – победа достается создателю.
Тьяна чуть придвинулась к столу и заглянула в череп. Одинокий бутон лежал внизу и манил, как манила в детстве последняя сладость в миске. Оставить другому или взять самой? Маленькая Тьяна никогда не задавалась этим вопросом. Она брала.
– Что значит «незаурядно»? – осипший голос выдавал волнение.
– То и значит. Аш аро, аш заро.
«Не увидишь, не поймешь».
– А что значит «по-настоящему высокие ставки»?
Здрава нетерпеливо промычала что-то, не разжимая губ.
– Соперник решает, что ты ставишь. Проигравший обязан сделать то, что попросит выигравший. Без сомнений, без споров и с полной готовностью принять последствия.
– И без разглашения, – глухо добавил Полок.
– То, что здесь происходит, здесь же и остается, – кивнул мастер.
Тьяна вновь опустила взгляд на череп, и грудная клетка чуть не треснула от глубокого вдоха. Тёмные глазницы смотрели в ответ – в них читались подсказки, а может подначки: бери, бери. Страх смешивался с возбуждением, а ярче всего горело предчувствие, одновременно тревожное и подстегивающее.
«Проигравший обязан сделать то, что попросит выигравший».
Тьяна знала, что надо просить.
Вэл умер в часовне, был отравлен «Кровобегом», а в этих стенах поклонялись ядам. Все тропки вели сюда, все стрелки указывали на культ, и Тьяна не сомневалась: подопечные Крабуха и он сам знают о смерти Велимира больше, чем кто-либо. Что если Тьяна выиграет поединок и потребует, чтобы ей сказали правду?
«Без сомнений, без споров и с полной готовностью принять последствия».
Скорее всего, жребий пуст. Но если «господин Череп» выберет ее, шанс на победу будет велик, ведь у Тьяны есть тайный помощник. Есть козырь, о котором не знают остальные. Есть «Любомор».
Тьяна чувствовала: он вступится за неё, чтобы убить самому. Растворит другой яд, попавший в кровь, как растворял кусочек поганки. Не отдаст жертву бесуну-собрату, каким бы незаурядным тот ни был.
Пальцы легли на прохладный край черепа, и тут же голос Мокши, тонкий и чуть дрожащий, разрезал тишину:
– Ты уверена?
«Уверена ли я?» – мысленно повторила Тьяна. Решение не казалось правильным, но и неправильным тоже не выглядело. Помедлив, рука опустилась в чашу.
Плотный, чуть шершавый бутон лег на ладонь, и Тьяна угадала в бумажной поделке цветок олеандра.
Сверху прозвучал голос Крабуха:
– Выбор сделан. Кому же сегодня улыбнется господин Череп?
Все разом потянули за бумажные лепестки, и лишь Тьяна чуть отстала от остальных. Раскрывая бутон, каждый заглядывал внутрь и поворачивал листок к другим участникам жеребьевки. Подняв взгляд, Тьяна увидела ряд пустых измятых бумажек, и только затем посмотрела в свою.
Там было начертано «хо». То ли смешок, то ли мистерианское «ты». А если перевернуть, можно разглядеть и черепок с перекрещенными костями. Тьяне показалось, что в комнате стало темнее и душнее. Сглотнув сушь, она показала бумагу остальным.
Похоже, Крабух был прав. Ошибка Мокши была знаком свыше.
Глава 26. Поединок
– Как это банально, когда новичкам везёт, – высказался Огний. – Что ж, я готов сразиться с тобой, золотце, как создатель. И с тобой, дундук, как вкушающий. – Он метнул в Некоса острую улыбку.
– Кто начнет? – спросила Здрава, даже не пытаясь скрыть досаду в лице и голосе.
– Некос и Огний, – решил мастер.
Тихо выдохнув, Тьяна выпустила из рук измятый листок и расслабила плечи. Ей нужна была отсрочка, чтобы собраться с силами и мыслями. Да и посмотреть, как обычно проходят поединки, нелишнее.
Крабух кивнул Огнию. Подхватив флакон с туманной жидкостью, юноша поднес его к глазам, прищурился и сквозь стекло поглядел на Некоса.
– Твоя ставка: тот милый домик на озере, который завещал тебе прадед. – И поспешно добавил: – Со всем содержимым.
У Некоса вытянулось лицо, но он быстро совладал с эмоциями.
– Это две ставки вместо одной. Либо дом, либо содержимое.
– Напомнить, как звучит наша заповедь? – Огний три раза подряд щелкнул пальцами: – Без сомнений. Без споров. Принимая последствия. Думал, я не узнаю, где твоя семейка хранит редкие бесуны, украденные… ах, простите, добытые у мистерианцев? Не на того напал, друг мой. Твои яды – мои яды.
– В этом поединке тебе не выиграть, – Некос окончательно взял себя в руки. – Уверен, что в следующем тоже. – Он посмотрел на Тьяну из-под челки: во взгляде мелькнуло сочувствие. – Твоя ставка, Огний: уход из академии.
– Некос! – возмутилась Здрава.
– Без сомнений. Без споров, – напомнил он. – Меня порядком утомили выходки и ужимки нашего неприятного приятеля. Для него всё это – не больше, чем клуб по интересам. Возможность пощекотать нервы и развеять скуку. Нам пора подниматься выше, а для этого надо скинуть балласт.
– Ставки приняты, – объявил Крабух. – Мокша.
Она, похоже, была у мастера на побегушках. Девушка снова поднялась с кресла и подошла к небольшому граммофону, стоящему в углу. Теперь в ее движениях появились плавность и легкость. Мокша успокоилась, узнав, что господин Череп не выбрал ее. Она явно не была такой же истовой ядоглотательницей, как остальные.
Наклонившись, девушка достала с полки под граммофоном пластинку в темно-красном конверте. С осторожностью, чтобы пальцы не коснулись поверхности, она извлекла черный диск, установила его и опустила иглу. Пластинка зашипела, а следом комнату наполнила медленная и тяжелая мелодия. Это был жас, но не танцевальный. Мрачный, гипнотический, он звучал как голос судьбы. Доносились вскрики труб, кого-то оплакивали клавишные, а из глубин восставал контрабас. На Тьяну навалилась духота, и жалкую кроху спокойствия, полученную от отсрочки, проглотила тревога.
Когда Мокша села, все повернулись к Огнию и замерли в ожидании.
Откупорив пузатый флакон, он поднес стекло ко рту, наклонил и проглотил жидкий туман. Одним махом, без остатка. Кашлянув, Огний выпустил между губ струйку – и она развеялась в воздухе, подобно дыму.
«Он выпил. Выпил яд. Сам», – прозвучало в голове Тьяны. Напряжение резко выросло – казалось, оно уперлось в потолок и вот-вот пробьет его. Тьяна была не против: может, в дыру просочится хоть немного свежего воздуха.
Некос нервным движением откинул челку со лба, нарушив общую неподвижность, и каждый позволил себе какой-нибудь жест: Тьяна тронула шляпку, Полок скрестил руки, Здрава глубоко вдохнула, а Мокша на миг зажмурилась.
Огний, покачнувшись в кресле, прижал руку к груди, смял мантию и отрывисто хохотнул. Зрачки у него расширились, к лицу хлынула кровь.
– Что ты чувствуешь, Огний? – донесся сверху приглушенный голос Крабуха.
– Чувствую? Что я чувствую?
Не ответив, он вскочил на ноги. Пошатнулся, боком завалился на подлокотник, но тотчас выпрямился. Хромая, пошел по кругу за креслами. Шаг убыстрялся с каждой секундой, и Огний всё меньше припадал на левую ногу. У Тьяны, наблюдавшей за ним, слегка закружилась голова.
– Никчемные! Пустышки! – воскликнул он, а затем воздел руки, затряс ими и выдал бессмысленную тираду.
– «Бешегон»? – Здрава взглянула на Некоса.
– «Бешегон», – подтвердил тот.
Тьяну пробрала дрожь. То, что она читала об этом яде, внушало трепет и уважение. Человек, отравленный «Бешегоном», чувствовал невероятную мощь и ярость. Он мог выкосить целое поселение, но приступ бешенства неизменно сменялся осознанием вины. Жгучая и мучительная, она не зависела ни от нрава, ни от ценностей, ни от опыта отравленного. Из-за раскаяния – такого же рьяного, как бесчинство – человек сводил себя в могилу.
Некос добавил:
– Разбавленный, с недозрелым снежноягодником и заговорённый моим собственным заклинанием. Изменил так сильно, как только мог. Хотел целиком подавить агрессию, но, – тут Огний, зарычав, вцепился в стол, – видимо, не получилось.
– Каким задумывалось действие? – спросил Крабух.
– Бесстрашие. – Некос ухмыльнулся. – Крайне вредный бесун для такого труса, как наш неприятный приятель.
– Что?! Кто?! – взревел Огний и, смахнув пузырек с собственным ядом, полез на столешницу. – Я покажу! Вам! Всем!
Наклонившись, Тьяна подняла с ковра флакон. Когда она выпрямилась, в глаз чуть не угодила начищенная остроносая туфля. Огний, забравшись на стол, решил пробежаться по его краю.
– Он себе что-нибудь повредит, – заявила Здрава.
– Да ничего с ним не будет, – возразил Полок.
– Огний, слезай!
Он не слушал. Музыка набирала обороты, и Огний взмахивал в такт ногами, будто исполняя воинственный ритуальный танец. Каждый раз, наступая на левую, он чуть не валился вниз, но Полок и Некос поддерживали его с двух сторон.
– Я! Вас! Всех! – кричал Огний, пытаясь стянуть с себя мантию. – Пустышки!
Вены раздувались на его шее, по лицу тек пот, но нападать на остальных он не собирался. Ему хватало угроз и танцев. Не справившись с мантией, Огний принялся кружиться и выкрикивать непристойности. Тьяне досталась «южная потаскуха» – и это было еще не самым дурным из услышанного. Впрочем, ее мало волновало, что говорил Огний. Куда больше ее интересовало его поведение. В голове Тьяны крутился единственный вопрос: «Как такое возможно?».
Вначале измененный «Огнетвор», сохранивший жизни Яблоньке и остальным. Теперь преображенный «Бешегон», не дающий отравленному наброситься на окружающих. Что дальше – милосердный «Любомор»? Тьяна подалась вперед, наблюдая за дикой пляской хромоногого Огния.
– Подавитесь! Подавитесь! – по комнате пролетел очередной крик, но было видно: злая энергия пошла на убыль.
Когда Огний окончательно выдохся и полез прочь со стола, Крабух спросил:
– Как ты теперь себя чувствуешь? Можешь ответить?
– Пре-вос-ходно, – вытолкнул юноша, тяжело дыша. – Хочу еще.
– Мокша.
Подскочив, она подбежала к графину, налила в стакан воды и протянула Огнию. Приподнявшись, он резко махнул рукой – и стекло, сверкая гранями, полетело в стену. Раздался звон, осыпался дождь осколков. На сером камне осталось мокрое пятно.
– Нет! Я хочу еще этой дряни, которую сварганил дундук! Еще! Хочу! – Огний то ли захихикал, то ли захныкал.
– Победа за тобой, Некос, – объявил мастер. – Действие дара очевидно, вредных последствий не наблюдается.
– Особой пользы тоже, – заметила Здрава.
– Не соглашусь, – сказал Полок. – После того, как мой дар повредил его кости, Огний ни разу не танцевал. Он даже ходил с трудом. Врачеватели говорили, что нога требует разработки, но Огний слишком берег ее. А сейчас устроил целое представление.
– А еще он наконец-то высказал всё, что о нас думает, – добавил Некос.
Огний снова разразился ругательствами вперемешку с хохотками.
– Сколько продлится действие? – спросила Здрава.
Некос пожал плечами.
– Как и у обычного «Бешегона». Часов пять-шесть. Хотя это неточно.
– Думаю, нам лучше отложить второй поединок. – Здрава взглянула на Крабуха. – Вряд ли Огний сможет сделать ставку в таком состоянии.
– Я смогу! Всё смогу! – с пола поднялась рука с вытянутым указательным пальцем.
– Вы слышите? Он двух слов связать не способен.
– Это временно, скоро пройдет, – твердо произнес Некос.
– Ему уже лучше, – поддержал Полок.
– Не будем прерываться, – решил мастер. – Некос, Полок, поднимите и посадите его. Тьяна, ты готова?
С губ едва не слетело «нет», но она заставила себя кивнуть. Разжав кулак, Тьяна уставилась на фиолетовую жидкость. Все боролись за право попробовать бесун Некоса, но никто не изъявил желание вкусить дар Огния. С ним явно было что-то не так, и Тьяне оставалось надеяться только на «Любомор».
Когда Огния усадили в кресло, он устремил на Тьяну воспаленный взгляд и прохрипел:
– Давай, делай за меня ставку, золотце.
– Первым всегда ставит вкушающий? – ей хотелось немного потянуть время.
– Да, – ответил Полок. – Кто рискует, тот и начинает.
– А я уже определился! – Огний взмахнул руками. – Возьму натурой. Если, конечно, ты выживешь после моей бешеной смеси. – Его язык заплетался, но речь больше не была бессвязной.
– Огний, подумай хорошенько, – Здрава, нахмурившись, тяжело посмотрела на него.
– О, поверь, от нее не убудет, – рот расплылся в ухмылке. – Горски рассказывал о своих похождениях. Ты – одна из его девчонок, да? Я сразу узнал. Он говорил о южаночке. Описывал тебя. Со всеми подробностями.
Пластинка доиграла, кашлянув напоследок, и в комнате повисла тишина. Глухая и нехорошая. Похоже, под действием яда Огний проболтался о том, о чем не следовало. Он знал Вэла. Видимо, все здесь знали Вэла. Тьяна сглотнула осклизлый комок, состоящий из ненависти, обиды и дурного предчувствия, и ответила:
– Нет. Я не была одной из его, как ты выразился, девчонок. Я была его невестой. Впрочем, это неважно. И со мной, и с другими он вел себя одинаково. Как последний урод. – Тьяна выпрямила спину и подняла подбородок. – Хорошо, что ты сам заговорил о Велимире. Твоя ставка: правда. Вся правда о событиях ночи, когда он умер от «Кровобега».
Закончив, она подумала: «Уйду ли я отсюда живой?». Дело было даже не в бесуне, который ей предстояло выпить, а в сказанных словах. Стоило заговорить о Вэле, как тишина превратилась в тяжелое покрывало и придавила культистов к креслам. Так глубоко и напряженно могли молчать лишь люди, связанные темной тайной.
– Ставки приняты. – Крабух был достаточно смел, чтобы прервать затянувшуюся паузу. – Мокша, еще раз.
В комнате зазвучал жас, и все устремили взгляды на Тьяну. Длинная прозрачная пробка легла на стол, и прохладный край сосуда коснулся губ. Глоток, второй. Тьяна выпила густую, морозно-свежую жидкость с тонким ягодным привкусом, и поставила флакон на стол.
Комната изогнулась, как если бы Тьяна взглянула на нее сквозь стеклянный шарик. Тело потянуло вниз – внутрь кресла, ставшего мягким и вязким. Схватившись за подлокотники, она попыталась встать, но пальцы утонули в обивке. По ногам стремительно поползло онемение: ступни, голени, колени, бедра. Скоро, как знала Тьяна, оно доберется до органов дыхания. Так действовала карвинския.
Легкие напоследок наполнились воздухом, и тело окончательно перестало слушаться. Ужас вцепился в сердце: неужели она просчиталась? Огний действительно сварил какую-то бешеную смесь, и «Любомор» не заступится за свою жертву. Вместе с последней мыслью на голову обрушилась тьма. Трясина беспрепятственно поглотила Тьяну, и сразу стало легче. Вернее – стало никак.
Издалека ее окликнул голос Крабуха, ничего не вызвав в душе, но тотчас сменился другим. Равнодушие схлынуло, и Тьяна распахнула глаза. Ее звал Мару.
Взгляд упёрся в непроглядную черноту, но Тьяна изо всех сил потянулась к знакомому голосу, и тьма расступилась. Рука с россыпью золотых веснушек, вынырнув из дымки, протянула нож.
– Ты должна убить меня. Это единственный выход. – Лицо Мару оказалось близко-близко. – Я ошибся, нет никакого другого решения, только это. Убей меня, чтобы выжить. Я готов.
Тьяна вскинула руку и зажала ему рот. Если Медович – ее предсмертное видение, она не позволит своему сознанию испортить его. Не позволит в последний миг думать о том, взяла бы нож или отказалась. Нет уж. К Хозяину тебя, мозг! Пусть в финале правит тело, а не разум.
– Заткнись и целуй, – велела она.
Ладони легли на плечи Мару, Тьяна потянула его к себе, но в ту же секунду он развеялся зелено-медной пыльцой. Схватив пару горстей, Тьяна с досадой уставилась на пустые ладони: ничего. Ничего не осталось.
Откуда-то сзади донеслись хриплые стоны. Их мучительность и безнадежность проникли под кожу, заставив Тьяну содрогнуться. Почти не сомневаясь, что сейчас увидит истекающего кровью Мару, она обернулась. В отдалении, скорчившись, лежал Огний.
Тьяна бросилась к нему. Опустившись на колени, она тотчас заметила лопнувшие сосуды в его глазах и розовую пену, вместе со стонами выходящую изо рта. Понимая, что это бесполезно, Тьяна всё же спросила:
– Кто тебя отравил?
Булькнув, Огний протянул:
– Я-я-я.
Чего еще стоило ожидать от бессмысленного видения? Ни поцелуев, ни истин – так и время истечет. Не зная, что предпринять, Тьяна сунула руки в карманы мантии: вдруг там найдется противоядие? Пальцы наткнулись на бумажный уголок. Тьяна потянула за него, но листок не поддался. Рывок, еще рывок – и ее вышвырнуло на свет.
– Тьяна! – по ушам ударил оклик Крабуха.
Она зажмурилась. Мягкое свечение ламп теперь казалось нестерпимо-ярким. Приподнявшись на локте, Тьяна поняла, что лежит на полу. Неподалеку устроился и Огний. Живой, невредимый и, судя по сверканию глаз, всё еще под действием бесуна. Мастер тоже сидел на ковре, остальные столпились рядом.
– Я в шоке! – заявил Огний. – Она выжила. Нет, вы видите? Выжила. А значит… это значит… – он вцепился в волосы. – Я гений!
– Каким задумывалось действие? – проверяя у Тьяны пульс, спросил Крабух.
– Она должна была уснуть, – неуверенно произнес Огний. – Как от «Сномара». Надолго. А уснув, увидеть провидческий сон. Чтобы добиться этого, я использовал разные сочетания звуков… А нет, ничего я вам не скажу! Слетелись, как коршуны! – он обвел всех хищным взглядом. – Пустышки!
