– Печорин, вы бы ловили момент, что ли, вон там Эсхил, да и вообще, это ж греки, сколько умов – связка, поговорили бы с кем, скуку развеяли.
– Грушницкий, вы перегрелись, с Эсхилом если что и развеешь – так это пепел. От Хора.
– Да и шут с ним, напечем картошки.
– Проще сжечь книжки.
Печорин разглядывает фрукты, иные берет в руки, взвешивая, к другим принюхивается, морщится и чихает, выудив из ниоткуда блестящую белую рыбу, баюкает на весу в ладонях и резко отшвыривает, когда та начинает тихонечко напевать. Грушницкий рассеянно наблюдает за ним, с аппетитом поедая сочное яблоко. На зубах у него не хрустит.
– Грушницкий, как вы думаете, кому мы надоели больше?
– А какой выбор?
– Вот и я думаю: есть ли выбор?
Печорин сминает в ладонях бесчисленное множество белых листов, испорченные комки заполняют собой все вокруг, доходя ему до груди. Грушницкий плывет к Печорину, разгребая бумагу руками.
– Что вы делаете, Печорин?
– Мну листы.
– Вы переводите бумагу.
– На греческий.
– Зачем?
– Это называется скомкать финал, Грушницкий, и, пожалуй, это про нас.
– Слушайте, может, нас вкусил кто, как амброзию?
– Да полно вам, как полынь.