Елена Гром
Девочка стального магната
– Рядом с твоим вузом есть несколько хостелов.
– Почему вы вообще забрали мою комнату?! – решаю обойти противника с другой стороны. – Я имею право на общежитие.
– Не имеешь, если владеешь хоть какой-то собственностью.
– Да вы издеваетесь! – подхожу вплотную к столу и наклоняюсь, шиплю ему в лицо: – У меня ничего нет, что бы вы там себе не придумали.
– Иллюзиям склонна поддаваться лишь ты, а в том конверте есть очень четкие документы, кому принадлежит эта квартира.
Ахаю от злобы и ужаса. Кто в здравом уме дарит восемнадцатилетним, незрелым девушкам квартиры?
– Но я ничего не подписывала! Я ничего не покупала.
– Дарственная проще, – откидывается он в кресле и наблюдает за сменой эмоций на моем лице. От злобы до ужаса. От обиды до отвращения, особенно, когда он говорит: – Меньше налогов.
Все дело в деньгах. Даже не в чувствах? Я способ сэкономить деньги?
– А если я возьму… Возьму и продам квартиру, а деньги спущу… На шопинг? Как вам это понравится?
– Не понравится, – кивает он, покачиваясь в кресле, и смотрит на меня как на зверушку, по-другому и не скажешь. – Только даже у самой заядлой клептоманки не выйдет потратить сорок миллионов рублей.
Сколько? Я откашливаюсь, отворачиваюсь, смотря на свое отражение в зеркальном шкафу. Боже, что это за чучело. Неудивительно, что на дне его глаз я заметила насмешку.
– Если бы ты не хотела сюда приходить, ты бы использовала любую возможность, вплоть до ночевки на вокзале. Отсутствие выбора, лишь способ понять, что тебе действительно нужно.
Мне точно не хочется быть для него виляющей хвостиком собачкой, о чем и говорю яростным взглядом.
– Есть еще одна возможность не находиться с вами рядом.
– Интересно…
– Раз это моя квартира, то я требую, чтобы вы немедленно ее покинули!
Глава 33.
Сказала и тут же язык прикусила. Захотелось в себя уйти и глаза закрыть. Потому что его выражение лица опять ни на мгновение не изменилось. Статуи и те иногда улыбаются.
Но вот он поднимается из-за стола. Совершенно спокойно. Закрывает ноутбук.
А внутри меня уже вулкан кипит. Вырваться истерикой на свободу хочет. По телу дрожь и руки в кулаки сжимаются.
– Убирайтесь! – решаюсь я снова, а он хладнокровно смотрит и… подходит.
Нет, нет… Не надо, я не выдержу.
Приближается так стремительно. А мне что остается? Только пятиться и чувствовать, как от напряжения глаза слезами наполняются.
Он человек вообще? Или чудовище? Или стальной. Робот.
И почему я не кричу: «Помогите?»
– Ну что же ты? – спрашивает вкрадчиво и руку над головой ставит. И я губы от страха облизываю, потому что эта рука легко способна убрать меня. С пути. С этого света. Огромная, с длинными пальцами и сеткой выпирающих вен.
И еще она способна ласку подарить. Пусть грубую, но от которой чувства в клочья порвутся, а сердце и остановиться может.
– Что?
– Раз это твоя квартира и ты в полном праве меня выгнать… Выгоняй.
Он издевается? Он хочет свести меня с ума?! Я его оттолкнуть-то не смогу. Не то, что передвинуть в сторону выхода. Шагов пятьдесят, не меньше. И в голове мои попытки, потуги возникли яркими комическими картинками.
И я бы рассмеялась, если бы не было так обидно.
– Но вы же… огромный… – шепот мой, как крик в тишине кабинета. И его дыхание, как жар от огня почти в губы. – Я вас не передвину даже.
– Я рад, что ты понимаешь хотя бы это. С другой стороны, хочешь ли ты меня выгнать?
– Хочу, – тут же прямой и искренний ответ, на что он головой качает.
– А если подумать, Нина? Почему ты здесь? Почему пришла, не смотря на десяток возможных вариантов.
Ком в горле разрастался с космической скоростью, а тело словно немело. Слезы уже сплошным потоком текли по щекам, а он продолжал ставить меня на колени одним только взглядом. Дрессировать. Наказывать.
Интересно, он и должность директора так получил? Просто пришел в кабинет к старику Игнатьеву и посмотрел. Даже говорить ничего не пришлось, скорее всего. Перед ним все сами штабелями ложатся. Женщины, мужчины. Деньги.
– Я не знаю…
– Я тебе скажу… Ты ерепенишься, хотя уже все для себя решила…
– Что решила? – хрип на грани истерики. Ну сколько можно?
– Что будешь делать то, что нравится мне.
– Нет! Нет! Нет! – срываю все заслонки, уже кричу, реву, толкаю эту огромную тушу.
Я не хочу быть рабыней, пусть даже собственных желаний.
– Нет! Я не хочу так!
– А как ты хочешь? – даже не дергается он, хотя я довольно сильно ударила его по лицу.
– Не знаю, черт возьми! Но точно не того, чтобы вы обращались со мной как с одной из ваших…
– У меня никого нет, – как бы невзначай замечает он и второй рукой окончательно загораживает мне выход.
И теперь я в ловушке. Из чувств. Из эмоций. Из рук этого невозможного человека.
– А та, кого я хочу, ведет себя как маленькая девочка.
– Я немаленькая.
– Так докажи это! – рычит он, уже сам раздраженный промедлением. – Подумай своей головой и уже реши, чего ты хочешь.
– Вам ведь плевать. Плевать на мои желания.
– Ты опять забыла один нюанс.
Да? А ведь точно…
Не плевать, если желания не противоречат его. Эта простая фраза вошла в мозг яркой вспышкой и заставила буквально задыхаться.
Мне просто нужно хотеть того, что хочет он?
И он здесь. Хочет находиться рядом? А я? Я хочу быть с ним? Хочу ли принимать его власть над собой. Не проще ли смириться, не проще ли просто начать жить, учиться, думать не о том.
Он выбрал меня себе в жены. Разве не выбрала я его себе в рыцари? Пусть темные. Пусть такие бесчувственные. Но разве он не рядом со мной?
Зачем сопротивляться тому, что неизбежно наступит. Ведь вы не пытаетесь бороться с ночью? Вы просто включаете ночник, чтобы не было так страшно.
А мой ночник – это желание, которое оказывается ему нужно.
– Вот и умница, – догадался он о моих мыслях, и скорее всего по тому, что я кулаки расслабила и голову назад откинула.
– Вы могли бы меня просто изнасиловать, – замечаю я, потому что вспомнила парней, которым отказывала. Они не приняли мое решение и хотели воспользоваться силой.
– Только слабый насилует того, кто слабее его.
– А что делает сильный?
– Отрезает пути отхода, – говорит он, и резким ударам к книжным стеллажам прижимает. Вдавливает в живот член и жадно губ касается. И внутри словно та самая лава растекается, делает меня мягкой, податливой. Живой!
Руки-предатели сами тянутся обнять могучую шею. А он по ногам проводит пальцами. Царапает, словно под кожу собирается забраться. Себе за спину забрасывает и несет меня куда-то.
А я теснее прижимаюсь к его огромной груди и слышу.
– Хотел же сегодня выспаться, – ворчит он, укладывая меня прямо на ковер и методично стягивая с меня одежду. Словно задачу важную решая.
А я уже задыхаюсь. И пусть по коже прохладный ветерок из окна гуляет, кожу словно огнем жжет. И желания. Порочные. Грешные одолевают.
Его снова без одежды увидеть хочу, берусь за ворот рубашки и в глаза смотрю.
Разрешения спрашиваю.
И как только он кивает, пуговицы из петелек освобождаю. Стараюсь быстро, но руки дрожат. В какой-то момент не справляюсь с пятой и просто рву рубашку, так, что пуговки отскакивают. Смело, дико, по-детски. Зато перед глазами грудь, поросшая волосами, предстает. Соски – твердые камушки и живот накаченный, но чуть покатый.
И я вожу руками по этому совершенству, не понимая, зачем пыталась убежать. Ну не дура ли?
Вижу, как ему нравится мое внимание, как он расстегивает медленно ремень и освобождает могучую, твердую плоть.
Дыхание перехватывает, внизу живота мягко стягивается комочек удовольствия. Я сразу руками тянусь к нему, вцепляюсь, как в некий источник силы.
Поднимаю глаза, и хочется вскрикнуть, насколько звериный сейчас его взгляд. Он как животное, приготовившееся сожрать свою добычу. Он и делает это, поражая меня новыми развратными открытиями.
– Рот открой и язык вытащи, – требует мой распутный Распутин и сжимает грудь мою руками.
Подчиниться постороннему человеку – это, по сути, предать себя. Свое я. Но я ничего не могу поделать.
В мозгу его команда отдается четким невыносимым желанием. Словно не выполню и больно будет. А выполню, познаю… ту самую… гармонию.
И у меня вдруг возникает мысль про театр. Выполнит ли он свое обещание, но он качает головой, словно предугадав желание. Поднимается надо мной и себя направляет на грудь. И членом между скользит.
Раз. Другой. Сначала медленно, лишь иногда задевая кончик языка огромной, блестящей от влаги головкой.
А потом все чаще, вынуждая меня от возбуждения ноги скрещивать, чтобы не вытекло ничего на дорогой ковер.
Но Распутин сам тянет туда руку, сам влагу собирает и по члену размазывает. И продолжает в глаза смотреть. И все чаще бедрами работать. Вынуждает меня всхлипывать и желать, чтобы это продолжалось, продолжалось.
А когда его член в рот стал на половину входить, вибрировать звуками, и слюну обильную глотать. Пока головка не коснулась самого горла, на стремительной скорости таранила мой рот снова и снова, пока глотать мне не пришлось кое-что другое.
И вот лежа на полу, чувствуя, как лицо стремительно стягивает липкой пленкой, я улыбаюсь. Потому что все страхи были напрасны. Он со мной и сейчас он мой.
Но как же быстро и эта иллюзия рассыпалась. Стоило только зазвонить телефону на столе, он собирался подняться, я же удерживаю. Тяну на себя, умоляю:
– Не оставляй меня.
– Нина, – раздраженно отрывает он от себя мою руку, словно тлю, поднимется и, мелькая голым задом, подходит к столу.
– Распутин у аппарата, – рявкает он и мельком на меня смотрит, а я понимаю, что вот сейчас плакать вообще не стоит. Но все равно всхлипываю. – Кто такие? Почему сразу не позвонили? Что они взяли? Еду.
Что-то случилось? Ночью?
Магнат надевает штаны, сдергивает рваную рубашку и выходит из кабинета.
Заглядывает полностью готовый к уходу.
А я в той же позе лежу, не могу поверить, что снова он меня прогоняет. Ну или бросает. Какая разница.
– Иди ложись спать. Поняла?
Конечно. Конечно поняла, – улыбаюсь и ноги к голой груди подтягиваю.
– Ты скоро вернешься. Мне можно тебе позвонить?
– Нет, – отрезает он и уже уходить собирается, но останавливается и бросает: – С утра сам позвоню.
Глава 34.
В этот раз он действительно позвонил. В шесть утра. Спустя час, когда я все-таки смогла закрыть глаза и уснуть.
– Спала?
Врать не было смысла.
– Всего час, – и сейчас я должна была спросить, что случилось. Но вместо этого с губ сорвалось: – Ты скоро приедешь?
Уже на «ты»? Но он вроде ничего не говорил насчет обращения.
– У меня самолет через два часа.
– А хочешь я тебя провожу? – решительно поднялась я с кровати, готовая одеваться и ехать куда угодно.
– Я хочу, чтобы ты сегодня не опоздала в университет, а вечером сходила в театр.
– Но я не хочу идти туда одна, – решительно заявила я и после небольшой паузы добавила. – И мне нечего надеть.
– Платье тебе привезут. И я думаю, хочешь. На этот раз ты точно будешь знать, что пойдешь одна. Тем более… – он замолкает в лучших традиция театра. И я уже вся на нервах.
– Что?!
– Сегодня ставят Гоголя. Женитьбу, – говорит он так просто, а меня начинает трясти. Что? Правда?
– Ты не шутишь? То есть… Ты никогда не шутишь. Это же моя любимая пьеса! Я же ее наизусть знаю! В ней столько иронии. Юмора. Добра. Ты сам смотрел? Ты знаешь, что она моя любимая пьеса? – тараторила я без остановки, уже спрыгнув с кровати и елозя ногами по ковру, наподобие катания на льду.
– Знаю, Нина. Не опоздай на занятия. Игорь отвезет тебя.
А кто такой Игорь, я спросить уже не успела. Послышались гудки, и я бы и хотела обидеться. Но не получалось совершенно.
Потому что после общения с Борисом. Да, именно с Борисом, мир заиграл совершенно неожиданными красками. Внутри словно выстреливали фейерверки, озаряя пространство светом и искрами.
И я кружусь, прижимая к себе телефон, проговаривая строки, которые учила полгода для поступления в театральное.
…Право, такое затруднение – выбор! Если бы еще один, два человека, а то четыре. Как хочешь, так и выбирай. Никанор Иванович недурен, хотя, конечно, худощав; Иван Кузьмич тоже недурен. Да если сказать правду, Иван Павлович тоже хоть и толст, а ведь очень видный мужчина.
Да, да. В шестнадцать. Я очень хотела стать актрисой. И мама даже была со мной согласна. И мы готовились. Шутили. Разыгрывали сценки. И об этой идее я поведала отцу, сестре. И возможно, если бы первая не посмеялась со словами: «Кому нужна на сцене серая мышь?». А отец не добил очень справедливым замечанием: «Я думал, ты хочешь вернуться после обучения в Усть-Горск и помогать нам с мамой», я бы осуществила ее.
Мечты о театральном были погребены под неуверенностью к себе и бесконечной любви к родителям. И не удивительно, что, когда я стояла в тот вечер возле театра, я даже забыла, насколько хочу там оказаться. Первый раз в жизни посетить настоящую премьеру. В настоящем платье. Пусть и одетом только с третьего раза. Кто бы о таком подумал?
Так что сегодня, полная надежд и счастья, я сначала съездила в универ, отсидела положенные четыре пары, лишь вскользь поприветствовав водителя, который и сам не горел желанием вести беседы.
А после почти не замечала того, что говорит стилист, разложив передо мной несколько платьев, и очень долго хмурилась, смотря на мое лицо.
– Вам бы к косметологу.
– Зачем? – невольно рассмеялась я, заглядывая в зеркало. На коже ни пятнышка. – Все же хорошо.
– Лицо в любом возрасте нуждается в уходе. Время летит быстро, и уже через пару лет ваш любовник будет искать себе новую девушку, а вы пойдете…
– Никуда я не пойду, – на лице против воли возникла торжествующая улыбка. – Борис мне не любовник. Он мне жених.
Что-то в этом было театральное. Но мне было плевать. Пусть не думает, что я одна из этих… Он не променяет меня ни на кого. Ведь правда?
Девушка с русыми волосами и бесчувственной улыбкой посмотрела на меня внимательнее, и стала разговаривать иначе. Мягче. Как будто мои слова переключили какой-то рубильник.
Она сделала мне прическу, нанесла макияж. Помогла надеть нереальной красоты темно-голубое платье в пол.
В зеркале стояла не я. В зеркале была до ужаса симпатичная девушка, по сути собравшаяся на свой первый бал. И пусть принц сегодня уехал по делам. Так даже лучше. Нет глупых ожиданий и иллюзий. Только трепетное желание сесть, судя по билету, в ложе и наблюдать, как герои любимой пьесы оживают на сцене.
Закончив все приготовления, я наконец села в свою карету, черный тонированный джип чероки, и помчалась с личным кучером ко дворцу.
Нет, меня не встретила любовь всей моей жизни, но как только заиграла музыка и вышел первый актер, я поняла, что желание играть во мне еще очень живо.
И я так засмотрелась на сцену, проговаривая вместе с героями знакомые фразы, хохоча и улыбаясь, что почти не заметила, как пустующее место рядом со мной кто-то занял.
Я обернулась резко лишь тогда, когда на мое колено положили что-то очень тяжелое. И задохнулась:
– Борис! – удивленно вскрикнула я и широко улыбнулась. Мечты сбываются. Мой принц, пусть и очень сосредоточенный на моем осмотре, был здесь. – Я так рада, что ты смог приехать. Куда ты летал?
– В Калининград, – отвечает он, продолжая осматривать меня с ног до головы. Вроде бы и любуется, а кажется, как будто товар на качество проверяет.
Его руку с колена я не убрала, да он бы и не позволил, но пожала плечами и вернулась к созерцанию смешной сцены.
Герои как раз столкнулись случайно носами и собрали глаза в кучку. Мне стало дико весело. Я рассмеялась вместе с другими зрителями в полной голос. Буквально хохотала до колик в животе.
Посмотрела, смахнув слезы, на Бориса и резко замолкла.
Он не смеялся.
На лице не дрогнул ни мускул.
Но глаза.
Казалось, в них отражается земное ядро. Настолько горячее, что можно обжечься. И отвернуться больше нельзя и смотреть больно.
– Что? – тихо спрашиваю, хотя по телу озноб от дикого желания, что падает на меня искрами из его глаз.
– Я устал, – говорит он тихо, гортанно, а я не понимаю.
Хочу снова вернуть взгляд на сцену, но внезапно его огромная лапа хватает мое лицо и тянет к себе. Давит пальцами на щеки. – Я устал.
– Борис… Александрович, – пытаюсь отстраниться я, чувствую, как глаза щиплет от слез. Нет. Нет. Он не заставит меня делать это прямо сейчас.
Только не здесь. Пожалуйста! Не во время любимого спектакля.
– Я не хочу…
Он тянет меня вниз и буквально давит на плечи, усаживая на колени перед собой.
– Но я не хочу, – повторяя, кручу головой, но он хватает второй рукой за волосы. За прекрасную прическу, какой у меня даже не выпускном не было.
И я сглатываю ком в горле, но боль в груди разрастается сильнее. А в зрительном зале снова смеются. И как будто надо мной.
– Пожалуйста, я не хочу! – смотрю гневно, а он наклоняется и рычит мне в губы:
– Зато хочу я.
И звон ширинки для меня звучит звуком антракта, разрывающим в клочья очередную иллюзию.
Глава 35.
И слезы портят макияж, точно так же, как огромная головка, требующая открыть рот. Мне нужно просто сказать. Нет. Это ведь так просто. А Распутин не насильник.
Просто «нет» и все закончится. Не будет боли. Не будет театра. Не будет мужчины, что разбивает на осколки мечту, создавая новую. Понять, почему он так поступает. Почему, подарив сказку, он обливает меня кучей дерьма.
И я бы сказала «нет», мне правда нужно это сделать. Уйти и никогда не возвращаться, но его взгляд держит сильнее цепей, острее капкана, нежнее шелка.
Настолько противоречивое сочетание вызывает желание разрыдаться сильнее. А он, проклятый, дает мне новый пряник, в кровь исстегав кнутом.
– Нина, чем быстрее закончишь, тем быстрее вернешься к просмотру.
Быстрее. Легко сказать, если в первый раз я делала это пол часа. А второй… грудью. Тоже достаточно долго.
– Борис Александрович, – шепчу, даю себе последнюю попытку, но он сильнее сжимает волосы.
– Мне надоело. Открывай рот.
И член толкается ровно на половину, утыкается в нёбо, заполняет все влажное пространство. И таранит меня точно так же, как каток проходится по моей душе.
Она в плену. Она заточена в собственное желание быть с ним. Ведь один отказ, и я действительно отправлюсь домой, другого выхода у меня нет.
А с ним я… С ним унизительно сегодня, а завтра он делает хорошо. Так может быть я смогу что-то изменить?
Стать лучше для него.
Послушнее.
Тогда и пряник станет больше, а кнут превратится в ниточку.
Принимая это решение, я еще не понимала, насколько низко опускаюсь, насколько глубоко беру в рот олицетворение собственного унижения.
Но и выпустить изо рта орган не могу. Сосу, причмокивая, влажно, грязно, не отрывая заплаканных глаз от его лица.
Сурового. Непреступного. И только капля пота, стекающая по виску, и крепко сжатые челюсти выдают его внутреннее напряжение.
«Быстрее сделаю, быстрее вернусь к просмотру», – говорю я себе, но процесс вперед-назад настолько захватывает, гипнотизирует, а участившееся дыхание магната настолько завораживает, что желания менять темп, заканчивать исчезает.
Хочу только вбирать в себя до основания огромную плоть. И выпускать снова.
Может быть Распутин просто одинокий?
Ему просто нужен тот, кто будет его поддерживать. И эта фантазия о том, что я смогу сделать чудовище своим принцем. Добрым. Ласковым. Помогала мне не утонуть в собственном унижении. Легко представить, что он не заставил меня, а я сама проявила инициативу.
Сама соблазнила его. Сама сосу член, наслаждаясь этим процессом. И это дает свои плоды. Зерно возбуждения взрастает во мне, цветет, вьется, забирается в мозг и разливается соком между ног.
И я чувствую его запах, он идеально сочетается с острым ароматом мужчины. Моего мужчины. Того, кто выбрал меня. Того, кто сделал для меня так много.
И я насаживаюсь на член активнее, чувствуя, как он пульсирует, становится больше. И уже хочу выпустить, отдохнуть, помять его руками, чтобы отстрочить оргазм, как вдруг Распутин резко давит мне на голову, заставляет буквально коснуться носом паха, давиться.
Рычит мне в макушку и заливает горло обжигающей ртутью. И я руками толкаюсь в мощные бедра, но ему все равно на мой дискомфорт.
Он держит меня за голову и заставляет проглотить все.
А после отпускает. Гладит по голове. И меня трясет. Как только губ перестает касаться член, внутри поднимается новая волна отвращения к самой себе.
Почему я это позволяю? Почему я не кричу и не убегаю?
«Потому что хочешь этого», – шепчет мерзкий, внутренний голос, и я хочу кричать: «Нет! Нет! Нет!». Я не такая! Мне не должно нравиться унижение.
Я не должна возбуждаться только от демонстрации кнута. Я должна хотеть пряник. Но в голове четким образом возникает мысль, что только при грубом обращении мое тело наполнялось негой.
А между ног скапливалась порочная влага.
Мне нужно бежать.
Тут уже даже не от него. Ему плевать. От себя!
Если я продолжу в том же духе, то буду испытывать оргазм, даже если он выведет меня на поводке, как собачку на всеобщее обозрение.
Распутин даже дал мне досмотреть спектакль. Но радости и восхищения я больше не ощутила. Ничего. Пустота. Словно темная комната и я там на холодном металлическом стуле. Обнажена. Опозорена. Оплёвана.
И самое страшное. Я сама виновата.
Распутин тянет меня на выход, но тут я сопротивляюсь. Смешно… Надо было раньше.
– Я не пойду. Все поймут, чем мы здесь занимались, – бурчу я, отдергивая его руку, но тут же вскрикивая, когда он с силой сжимает мое плечо. Огромная рука и тонкая косточка. Как бы не сломал. – Ай!
– Ты выглядишь приемлемо, но даже если бы ты была голая… Я не потерплю истерик.
И внутри растет протест. И Распутин, понимая, что близка истерика, ловко мною манипулирует. Просто наклоняется и целует. Сволочь. И не грубо, нет, а словно мы влюбленная пара, а это движение губ и языков – страстное примирение. И такое долгое, долгое. И я уже плыву. Мысленно забиваю ногами свое глупое упрямство, и сама льну к нему всем телом в ожидании продолжения.
Забывая, кто я. Забывая, кто он. Глупо, да? Он напомнит.
За шею возьмет. Поднимет резко, так, что нога чуть не подвернется, и скажет:
– Не стоит злить меня, Девочка.
Мне дико хочется спросить? «А что будет?». Но я молчу. Только иду за ним, еле переставляя ноги, почти не замечая круговорота лиц, коротких приветствий и любопытных взглядов.
Лишь короткий осмотр себя в огромном зеркале на выходе немного сглаживает напряжение. Я действительно выгляжу нормально, вот только сама прекрасно знаю, кто такая.
Кем стала пол часа назад. Нужно ли мне это? Хочу ли я такой жизни?
В сумочке есть паспорт, немного наличности, а в душе отчаянное желание стать свободной. И стоит только выйти на улицу, в голове проясняется сильнее, воздух орошает мне влажную от пота и слез кожу. А рука на запястье становится настоящими колодками, стягивающими и шею.
И я понимаю.
Пора.
Пора попрощаться с глупой мечтой стать принцессой. Пора вернуться к реальности.
И возле машины я вижу Игоря. Рядом огромный джип самого Распутина и его московский помощник. Они общаются, но завидев нас, умолкают.
– Побыстрее бы, – просит мужчина, судя по голосу, Иван. И я с ним согласна. Да, нужно побыстрее. Скорее закончить и отправляться на вокзал.
Дверь джипа открывается, но я не собираюсь влезать внутрь. Разворачиваюсь к Распутину лицом.
– Думаю… – хочу сказать, как вдруг вижу на его нахмуренном лбу красную точку. Вроде лазера, которыми играются мальчишки. Но мгновенно осознаю, что это. Распутин тоже понимает. Дергает меня вниз, толкает на асфальт. Но боли в бедре от удара я не ощущаю, потому что все органы чувств настроены волнами на Бориса и внешние раздражители.
И в шуме улицы я бы при всем желании не смогла услышать выстрела.
Зато прекрасно чувствую тепло на шее. Тяну руку туда и ощущаю липкую и горячую влагу.
Боли нет, а значит ранена не я.
– Борис! Ты ранен?! – вскрикиваю я, как вдруг он, не смотря на пулю, поднимает меня и закидывает в салон машины.
– Игорь! – рычит он приглушенно и отдает приказ: – В квартиру ее. Живо!
Мне он не дает сказать и слова. Мимолетный взгляд, и дверца перед носом закрывается. А в следующую секунду машина трогается с места. И я кричу:
– Стой! Стой! Нужно выяснить все ли в порядке с Борисом!
Он ведь может умереть, а я хотела от него уйти?!
– Да что ему сделается. Все знают, что Распутин бессмертный.
Глава 36.
Как быстро день сменяется ночью. Как быстро можно поменять собственное, взвешенное решение.
Пару мгновений назад я хотела сообщить, что больше не собираюсь терпеть столь унизительного обращение. А теперь еду в машине, и не вижу ничего за окном из-за, застилающих глаза, слез. Страх за жизнь Бориса буквально обхватывал со всех сторон, душил, заставляя задыхаться.
Домой мы приехали быстро. Но не смотря на высокую температуру в помещении, меня бил озноб. Мне хотелось плакать. Кричать. Рваться к Борису.
Пройдя по комнате пару кругов, я поняла, что, если себя чем-нибудь не займу, просто сойду с ума от беспокойства.
Но с другой стороны, надо ведь просто ему позвонить.
И я даже рассмеялась от собственной глупости. Ну конечно! Я услышу его голос. И мне сразу станет легче.
Но улыбка быстро сходит на нет, когда долгие губки сменяются приятным голосом, сообщающим, что абонент разговаривает по другой линии.
Я совершаю еще пару попыток, а потом долго смотрю в темный экран, понимая, что Борис просто сбрасывает мой вызов.
Или врачи?
Или может быть помощник?
Обхватываю себя руками, совершенно не зная, как поступить. Как выяснить, что он хотя бы жив?
И тут на глаза бросается входная дверь. За которой несет ежедневную службу Игорь. Молодой, но по виду очень строгий молодой человек. С русыми волосами и носом картошкой. Он обычно сидит на стуле за дверью. И только на ночь уходит в квартиру, напротив.
Я бросаюсь к нему. Стучу в дверь, которая уже оказывается закрыта. Как и происходит после девяти часов вечера.
Игорь открывает спустя пару минут, смотрит, чуть нахмурив брови. Бросает взгляд вниз, и я даже недоумеваю. Опускаю голову и чуть не издаю стон.
Я даже не переоделась. Так и хожу в шикарном, окровавленном платье. Но это и не важно.
– Как Борис? – плевать, что без отчества. Плевать, главное знать, что ничего страшного не произошло.
– Да все с ним нормально.
– Это только ваше мнение. А мне нужно знать наверняка, – говорю строго и стараюсь в такой же манере посмотреть.
Если я буду женой Бориса… Если он не умер… То мне надо вести себя соответствующе, ведь так? Чуть с высока, наверное.
– Так позвоните ему, – говорит он вроде бы равнодушно, но я уже чувствую раздражение и даже насмешку. – У вас же есть его номер? Есть?
– Есть, – бурчу я. – Но… мой телефон сел.
Отличная ложь и не надо признаваться, что кто-то просто скидывает мои звонки.
– Ну да… Ладно, – делает он одолжение и достает телефон из черных брюк, которые, к слову, были единственным атрибутом его одежды. Щеки невольно вспыхнули жаром. Без рубашки я видела мальчишек, когда купалась в озере. Отца, когда он напивался и забывался. И, конечно, Бориса.
И почему-то вот так смотреть на чужого полуголого мужчину мне казалось неприличным. Я даже подумала, а что на это сказал бы Борис?
– Алло, – вырывает меня из мыслей голос Игоря. – То есть все нормально? Сударыня Пермякова волнуется.
Что за обращение «сударыня». Почему по имени нельзя?
Я уже сделала шаг, чтобы выхватить телефон и спросить все самой, как он поднимает его над головой, так что не допрыгнуть, и изгибает губы в ухмылке.
Да что с ним?
– Все нормально. Я же сказал, ничего с Распутиным не будет. Ранение в руку, подумаешь.
– Откуда вы знаете, что в руку? – настораживаюсь я и упираю руки в бока. А если он предатель? А если он все это время хотел убить Бориса? С другой стороны… Я вообще не понимаю, кому может понадобиться убирать Бориса. Он же просто директор завода. Верно?
Глава 37.
– Так я вроде не слепой. Спокойной ночи, сударыня, – кивает он на дверь, и я, дернув плечами в недовольном жесте, подчиняюсь его бессловесному требованию.
Обещаю себе при этом поговорить с Борисом о поведении персонала. Это надо же. Не дал мне даже поговорить.
И вот я снова одна. В тишине, что окутывает и давит.
Я быстро бегу в душ, стягиваю платье, ступаю под воду и смываю с себя события дня.
Надо успокоиться. Зачем Борису рядом истеричка? И пусть он сегодня поступил отвратительно. Не стоит отрицать, что мне это в какой-то степени понравилось. Спектакль я же могу посмотреть теперь в любое время, а вот близость с Борисом – вещь очень редкая. А значит ценить ее надо особенно.
Относиться с трепетом и не глупить, когда он ее захочет. Сложно признаться, но пришло понимание, что свадьбы я ждать не хочу. Тогда, сидя на коленях и глотая слезы вместе с вязкой слюной, я осознавала, что внизу живота сильно тянет, и разложи он меня прямо там, я бы вряд ли стала сопротивляться. Скорее всего получила бы удовольствие.
Выйдя из душа, я приняла решение побольше узнать о человеке, который хочет на мне жениться. Который сегодня чуть не погиб, прикрывая меня от пули.
Пусть целились в него, но прикрыл-то он меня.
Смотря на себя в зеркало, я обратила внимание, что соски даже сейчас торчат и ноют, словно их обделили вниманием.
Глупо так думать. И вообще. Надо еще раз попытаться дозвониться до Бориса. Поговорить. Просто услышать его басовитый, сбивающий порой с толку, голос.
Расчесав мокрые волосы руками, чтобы высыхали, я завернулась в полотенце и открыла дверь.
Но тут же чуть задохнулась и попятилась обратно. Потому что на пороге стоял все еще полуодетый Игорь.
Он бросил раздраженный взгляд на полотенце, на ступни ног, потом вернулся к лицу.
– Вы так хотели поговорить с Борисом Александровичем, что забыли, как отвечать на звонок?
– Что? – еле соображаю, потом смотрю по направлению его кивка. И в этот момент на барной стойке начинает вибрировать айфон.
Господи! Срываюсь на бег и сразу беру трубку.
– Але, Борис! Как ты! Тебе не больно?
– Где ты была? – в свою очередь спрашивает голос, и чувствую, в нем помимо привычной жесткости, усталость.
И я бы могла устроить скандал, потребовать ответа на вопрос, почему он сбрасывает мои вызовы. Но только улыбаюсь, как дура. Он разговаривает. Он недоволен. Он жив.
– В душе была.
– Пятнадцать минут?
– Я люблю душ. Так ты в порядке? Когда приедешь? – да, мне жизненно необходимо его увидеть. Пусть даже раздраженного, пусть даже он скажет устал и заставит меня снова ему сосать. Главное увидеть.
– Недели через две.
– Что? – вот тут я даже присела. Плечи поникли. Вся радость смылась волной. Осталась только засуха. Сказать было нечего. Горло пересохло.
– Это из-за покушения?
– Не только. В Сибири есть дела. Твоя задача не делать глупостей и учиться. Ясно?
– Да.
