Елена Гром
Девочка стального магната
Она упирается руками в столешницу и шмыгает носом.
– Нинуль… Ну почему ты не сказала. За деньги переживала? Дурочка. И мы дебилы. Отложили же их. Квартиру тебе купить хотели.
Мама… Из груди как будто сердце с мясом рвут. Подрываюсь и со спины обнимаю. Мама… Мама… Прости. Дура. Просто ревнивая дура.
– Я думала вам все равно, – сипло ей в спину. – Вы столько про Улю говорили после ее отъезда. Я…
– Уля…
– Мама, почему папа сказал, что я единственная?
Она судорожно вздыхает, поворачивается и меня к себе притягивает.
– Потому что это правда.
– Но Уля…
– Дочь моей сестры-наркоманки. Она не наш ребенок.
Глава 69.
За некоторое время до событий настоящего времени.
****
Борис Распутин не терпел, когда что-то шло не по плану. Это заставляло в какой-то момент теряться и искать быстрый выход из ситуации. Часто неверный.
Вот и сегодня.
Борису нужно было присутствовать на весеннем празднике города. Все должны думать, что он испытывает эмоции, но не поддается им. Что смерть жены никак не повлияла на его внешнее состояние. Значит комбинат, да и весь город в целом будет функционировать хорошо.
Он и хотел здесь побывать, пообщаться с работниками завода, их детьми, чтобы все думали, что он нормальный, адекватный. Как все. Чтобы все думали, что он переживает. Жалеет о своем поступке.
Только вот, единственное, о чем он жалел, что не придушил тварь своими руками.
Что смалохольничал и отпустил суку, что опозорила на весь город. А то, что без возможности жить… Так она же клещ и должна уметь приспосабливаться. Всегда такой была. Еще в девятнадцать, вцепилась, убедив, что ждет ребенка.
Тяжело вздохнув, Борис глянул на небо, серое, как и его глаза.
– Есть шанс у главы области получить в этом месяце свои деньги? – спросил Иван.
Он только появился на службе Бориса, но уже успел спасти ему жизнь. Зарекомендовать себя, но при этом не приближаться.
– Пусть проблему с железной дорогой решит, – ответил Борис. Состав с оборудованием для комбината встрял из-за разборок железной дороги и хапуг в областной думе. Борис не лез туда. Пока что.
– Если оборудование не придет через неделю, и мне самому придется решать этот вопрос, область не увидит денег еще полгода.
– Она у нас и так небогатая.
– Главное, что наш славный Виктор Георгиевич разъезжает в новом Лексусе, а его шлюха на порше.
– То есть, – Иван записывает в блокнот. – Слать на хуй....
– «Хуй» пиши большими буквами, чтобы он понял.
Иван усмехается и решается на вопрос, который они с шефом недавно обговаривали.
– Борис Александрович…
– В Москву к осени. Пока ты мне нужен здесь.
Иван кивнул. На большее он и не надеялся. Теперь он тоже задрал голову и услышал:
– Дождь вроде не обещали.
– Нет, босс… Взорвем Гидрометцентр? – сказал он теперь громче. И все, кто стояли рядом, прыснули в кулаки. Они давно прислушивались к разговору. Но Борис все говорил ровно то, что другие должны были услышать. Он не произнес, что в проблеме железных дорог имеет свой интерес. Например, акции в железных дорогах, которые ему упорно не хотят продавать.
– Взрываем, – повторил Иван.
– Если это поможет разогнать тучи, – Борис не любил шутить. Хотя другим казалось иначе.
Вот и сейчас кружок людей смеется, передавая друг другу шутку. Знали бы они…
Дождь начал накрапывать, и все распустили зонты или надели дождевики. Не потому что знали, а потому что привыкли к непредсказуемости Сибирской погоды.
Борис быстро глянул в сторону, ощутив жжение на щеке. Сердито сжал челюсть.
Старшая дочь Лени Пермякова, лучшего сталелитейщика, опять пялилась и призывно облизывала губы.
Копия бывшей. Красивая дрянь, прекрасно знающая, как пиздой себе отвоевать место под солнцем.
– Нинка опять у меня схлопочет, – слышит он голос Лени Пермякова. Мужик ему нравится, прямолинейный. Никогда не врет. Что делает его очень опасным. Убить нельзя, так как он на заводе уже лет двадцать и его знает каждая собака в этом городе. Прогнуть тоже не выйдет. Именно поэтому Борис общается с ним довольно нейтрально, но держит рядом.
Границы знают оба.
– Ты поорешь и все простишь, – высказывает его супруга.
Борис скользнул взглядом по ней: темной копне волос, густым темным бровям. На Пермякова, с примерно такими же данными и нашел их старшую дочь.
Как же ее… Ульяна.
Судя по внешним данным, родства прямого там нет. Зато с девчушкой, скачущей под дождем, полно.
Тяжелая челюсть отца, высокий лоб матери и темная коса, постоянно бьющаяся о крепкий, круглый зад, так сильно напоминая удары хлыста.
Борис нахмурился, ощущая внутри дискомфорт от этой мысли, но быстро отбросил ее в сторону.
Пермяков часто говорил о младшей. Порой Борису казалось, что сватал. Но это просто отцовская гордость за девчонку сорванца.
Не каждая полезет на трехметровое дерево за летучим змеем. И точно не каждая отправится в лодке на другой конец озера, чтобы найти клад.
Борисом никто никогда не гордился. Каждое его движение осуждалось, каждый проступок карался ударами ремня.
И он даже ощутил мимолетную зависть к этой девочке, что уже выплясывала вокруг залитого дождем костра, пока другие люди начинали запевать народный мотив.
Нина… Она вытянула людей в хоровод и со смехом заставила пойти упиравшуюся сестру.
Когда она нашла взглядом мать, а та начала пятиться, Борису хотелось последовать ее примеру.
Потому что было ощущение, что на него несется тайфун из эмоций и смеха.
Борис не мог позволить себе ни того, ни другого, но смотреть и питаться этой красочной энергией ведь никто не запрещает?
Она со звонким, бьющим по ушам смехом взяла мать за руки и стала тянуть в сторону круга.
– Мам, ну, мам. Ну это просто хоровод. Пойдем. Ну, папа. Скажи ей!
От запахов, что излучала эта девчонка: смеси кожи, свежескошенной травы и земли у Бориса перед глазами начали расплываться круги.
А когда она все-таки вынудила мать идти с ней, и стала поворачиваться в сторону веселья, кончик мокрой косы в полете дугой почти коснулся лица Бориса.
Он даже раскрыл губы, словно собираясь ее поймать, но словил только несколько брызнувших капель. Он непроизвольно растер их по деснам языком, как порошок кокаина и стал дышать чаще.
И просто смотреть. Скользить взглядом по еще не до конца сформированной фигурке. Смотреть. Смотреть…Беситься от внутреннего дискомфорта.
– Она всегда такая? – раздраженно спросил Борис, впервые ощущая непросто желание трахнуть, скорее желание разорвать в клочья, чтобы не мешала привычному существованию.
Но перед этим разумеется поиметь. Косу на кулак намотать и натягивать. Чтобы визг в ушах стоял пронзительный.
– Ага. Совсем еще дуреха.
Даже Борис не был таким ублюдком, чтобы нагибать юную девку.
Так что убрался подобру-поздорову. Но пока отъезжал на машине, не сводил с нее внимательных глаз, с самого детства подмечавших детали. Разлет длинной юбки, что отрывает круглые коленки. Синяк на бедре. Прилипшую к высокой груди ткань.
Борис невольно поджал губы, когда хлыщ, сын прокурора, подошел к девчонке слишком близко и убрал темную прядь с лица.
А за ее улыбку хотелось дать леща. С размаху.
Борис отпустил это от себя. В конце концов баб ему и без этой малышки хватало. Можно просто закрыть глаза, всадить по самые яйца и снова ощутить на языке вкус дождя и ее волос.
Это не дало уснуть в этот вечер. Нужна была баба, чтобы стереть лишний вкус и досаждающий образ.
Тем не менее он бы многое отдал, чтобы еще раз попробовать каплю дождя с ее тела.
Посадить не посадят, но проблем не оберешься.
Он выбрался на балкон, бросая взгляд на обширные территории, верхушки деревьев, посеребренные луной. Но тут же заметил движение внизу.
Охранники о чем-то переговаривались. И судя по всему, один собрался сваливать со смены. Второй был не против.
Уволить обоих было первой мыслью. А второй: «зачем охраннику терять высокооплачиваемое место? Что может послужить причиной?».
Борис набрал телефон дежурного поста и услышал испуганный голос.
– Да, Борис Александрович?
– Куда ушел Милехин? – знать фамилии приближенного персонала Борис считал очень важным. Чтобы знать, кого казнить в случае измены.
– Он… Он…
– Рожай быстрее. Возможно причина не даст мне вас вышвырнуть.
– У его двоюродного дяди дочь пропала. Они там уже весь город на уши подняли.
Борис сам не знал, почему резко отошел от парапета балкона и глянул на полную луну.
– Ох уж эти родственные связи. Кто у нас дядя?
– Пермяков, шеф.
– Дочь Нина? – ледяным голосом произнес Борис, чувствуя, как внутри что-то бухается в пятки.
– Она, шеф. Уже пару часов ищут.
Борис оторвал трубку от уха, даже сжал в руке до треска. И резко расслабился.
И что с ней могло произойти? В лесу-то?
Могли изнасиловать? Могли. Могли убить? Тоже могли. Могли звери загрызть? Могли.
Что меньшее из зол? Насилие.
Неприятно, тем не менее, просто секс. Хотя девочке пережить будет трудно.
Борис открыл сейф и достал пару таблеток… При определенной дозе память о нескольких часах после приема стирается напрочь.
Если это поможет…
Борис не любил, когда что-то идет не по плану.
Но в этот день не по плану пошло все.
Потому что он выехал на своем ниссане эклипсе на помощь поисковикам. Он вошел в лес, он нашел Нину первым.
Он как раз слезала с почти отвесной скалы и, развернувшись, замерла, пытаясь в блеклом свете луны рассмотреть Бориса.
– Ой… Папа уже обыскался? – спросила она, подтягивая лямку сарафана.
А Борис следил за этим абсолютно невинным движением. Как безумный. Как одержимый. Больной на голову.
– Обыскался. Зачем бежала?
«Да, Нина, зачем ты дала мне такую возможность?», – подумал он.
– Хотела побыть одна. Но скала мокрая и подъем занял больше времени, чем я рассчитывала.
Борис пытался абстрагироваться от эмоций, что волнами от нее накатывали.
Он пытался поймать равновесие, что столько раз его выручало. Он уговаривал себя, что пришел лишь помочь дочери своего лучшего сталелитейщика. Эта была борьба гораздо кровопролитнее, чем мировая.
Поражение оглушало, как и частое дыхание красивой малышки. И кровь стучала в висках.
– Ну пошли, – сдался он борьбе с инстинктами, и еще раз окинул ее взглядом. – Я тебя провожу. Держи.
В его пальцах были таблетки.
– Это противовирусные. Чтобы не простудилась.
– Вы всегда их с собой носите? – улыбнулась она так искренне, что Борис на мгновение почуял свое гнилое нутро. Но казалось, именно она сможет омыть его своими слезам.
– Нет. Просто что-то мне подсказывало, что я тебя найду первым.
– Какая удача, – хихикает она и забирает две таблетки. Кладет себе на язычок и глотает.
Борис сглатывает тоже, стряхивая напряжение и рукой указывая путь.
– Пойдем, красная шапочка.
– А вы дровосек, который пришел спасти меня от злого волка.
– Нет, Нин. Я злой волк, и загрызу любого дровосека, который хотя бы попытается тебя спасти.
– А мне нестрашно, – хохочет она, хватая Бориса за плечо, чтобы через бревно перепрыгнуть.
– Это пока…
Глава 70.
*** Нина ***
Мама долго смотрела мне в глаза, а потом просто отошла и начала рассказывать.
И все, что я могла, это слушать и не перебивать. Потому что…
Потому что…
– Когда сестра с ним познакомилась, мы были очень рады. Уже с квартирой, машиной, образованием. Ухаживал красиво, но знакомиться отказывался. Нина…
Что?
– Да, я назвала тебя в честь своей сестры. Нина была очень ранимой девочкой, но строгой. Правда любовь к этому Антону превратила ее в одержимую. Она была готова ради него на все.
Как же мне это знакомо. Эта зараза передается по наследству?
– И, если сначала мы не замечали изменений и просто радовались, – продолжала мама, а я чувствовала приближение конца. – То потом поняли, что его образ жизни сильно на нее повлиял. Клубы, оргии, наркотики.
Господи. Меня трясет, и я быстро выпиваю стакан воды, что стоит на столе. Только вот жидкость не остужает, а просто горло стягивает страхом.
Что дальше…
– Она забеременела, но ему не нужен был ребенок. Ему даже жена не была нужна. Он уже планировал тур по Европе и ей просто прислал СМС. Ты бы знала, что с ней было. Из петли мы ее вытаскивали три раза. Леня, твой папа, на тот момент мы уже были вместе, раза два вытаскивал ее из притонов. Мы старались это не афишировать. Но мама, видя Нину такой, начала заболевать, а Леня требовал отправить ее на лечение. Только вот срок беременности был большой и лечить нельзя. Ее ломки… – мама закрыла лицо руками, и я поджала губы. Слезы текли в три ручья. – Это было страшно. Казалось, что я нахожусь в аду. Но ведь она была моей сестрой, я не могла ее оставить. Не могла…
– Мама…
– Она умерла во время родов. Я была к этому готова. И к тому, что ребенка буду воспитывать одна. Леня тогда жутко бесился, но принял. Со временем даже полюбил. Но Уля была очень болезненной. Почти не спала, не ела. Казалось, она вот-вот умрет, так что приходилось с нее перышки сдувать. Наверное, мы к этому привыкли и по сей день. А потом… Появилась ты. Господи… Такая здоровая, розовощекая. Настоящий сорванец. Когда отец уделял тебе слишком много внимания, я признаюсь, одергивала его. Потому что Уля ревновала и начинала заболевать. И вот к чему это привело.
Я покачала головой.
Мне даже в голову не могло прийти все то, что рассказывает мама. Просто в определенный момент я решила, что Уля им ближе. А я как приемная.
Я подошла и села на колени возле ревущей мамы. Обняла ее за талию, положив голову на ноги. Даже не задумывалась до этого, как сильно я по ней скучала.
Даже не эти три месяца. Дольше. С того самого скандала несколько лет назад, когда отец почти ударил меня за очередной самовольный уход в лес. Это стало какой-то точкой, после которой я перестала быть прежней, стала пытаться быть правильной и больше ничего не говорила родителям. Вообще ничего.
А все потому что отец тогда напомнил, что в отличие от меня, Ульяна ведет себя как девочка, а не как босяк детдомовский.
И я пытаюсь прийти в себя, пытаюсь оттолкнуть эмоции, что стягивают грудь, рвут сердце. Но вместо этого они только сильней меня захлестывают. Мысли. Образы. Воспоминания. Что бы ни случилось, важно сохранять достоинство. Не поддаваться на провокации мужчин и не быть игрушками.
Ведь могут потом пострадать близкие. Даже не одно поколение.
Мысль правильная, только вот как искоренить все чувства, что ядом по венам текут. Душат. Сердце сжиматься заставляют. Душу губят. Как перестать закрывать глаза на то, кем является любимый. Борис.
В горле ком слез и я понимаю, что мой огрех нельзя скидывать на отца. Он не должен разбираться с моей ошибкой. С тем, что я так долго держала глаза закрытыми.
– Мама, – вытираю слезы. Хватит реветь, пора доказать, что я не своя тетя. Пора доказать, что имя никак не влияет на судьбу. – Собери свои и папины вещи. Мои, какие есть.
– Нина…
– Нам скорее всего придется уехать, куда – решим потом.
– А ты куда? – смотрит глаза широко открыв, как я поднимаюсь. – Только не говори…
– Меня он не тронет, а насчет папы не уверена. Я… не знаю, что он сделал с Ульяной.
– Что ты такое говоришь?! – выкрикивает мама, и я быстро рассказываю о ее приезде в Москву и отношениях с Борисом. В двух словах, но она все равно бледнеет.
– Мама… Мне надо идти, – пытаюсь вырваться, пока она до боли сжимает мои плечи. – Я все выясню. Я все исправлю.
Она падает на стул, а я кидаюсь в коридор, хватаю свой пуховик и вызываю такси. Мне нужно не опоздать. Мне нужно дать понять Борису, что наши отношения ошибка.
Теперь я осознаю это слишком ясно. Главное, не растечься лужицей, как боялся папа. Главное, держаться плана, что я для себя придумала.
Осталось только… Его придумать.
Но даже выйдя из такси, у меня не было четкой оформленной мысли. Как сказать. Что сказать? Как заставить себя? Как заставить себя перестать мечтать об этом человеке.
Как возненавидеть его за все то зло, что он совершил и совершит. Глупо надеяться, что моя любовь сделает его белым и пушистым.
Скорее его натура превратит меня в себе подобную. Так же стремительно, как черный цвет поглощает любой другой. Перед черным бессильно все.
И я бессильна. Иначе я бы ощущала тошноту от предстоящей встречи. А не предвкушение и похоть.
Дверь железных ворот открывается, и я захожу внутрь.
На негнущихся ногах шагаю вперед, ежась от ветра, что задувает мне за воротник.
Мозг работает с удвоенной силой, планируя побег. Но как убежать? Да еще и не пострадав.
Возле входа стоит машина, из нее выходит Иван. Напряженный. Ни капли того злорадства, что еще портило его вчера.
– Нина, – он сглатывает и преграждает путь. – Давай ты сейчас пойдешь в комнату и просто подождешь там.
– А давай ты пойдешь в задницу? – выплевываю я и обхожу его по кругу. Мерзкий трус.
Только вот, что бы я сделала, расскажи он мне все.
Поверила бы? Сняла бы розовые очки?
А если я все придумала?
А если отец с Борисом уже все обсудили и просто пьют виски?
А если сестра уже летит на самолете на мою свадьбу. А если все, что сказал папа, лишь видимость. А может быть еще есть шанс, что я буду счастлива? С Борисом? Есть? Хотя бы крошечный.
Потому что мне так хочется верить, что он просто носит маску.
Мне так хочется верить, что он человек, а не монстр.
Глава 71.
Иван остается сзади, а я иду вперед.
Иду, чтобы понять, как жить дальше.
Иду понять, стоит ли чего-то та иллюзия, которую я придумала. Сбудется ли моя мечта. Потому что Борис занял своей сущностью все мое сознание, он отодвинул в сторону желания, планы, мечты. Он стал единственно возможной целью моего бытия. Словно Бог, и мне суждено ему служить.
Я сглатываю, оглядываясь в доме, где могли бы родиться и жить мои дети. Я смотрю в сторону спальни, где могла бы быть счастлива. Наслаждаться телом, так трепетно мною любимым, шептать в безумии имя, ставшее почти молитвой.
Я бы служила ему всегда, дай он мне только шанс. Я люблю его и это в сердце теперь печатью, которую даже стерев, оставишь шрам.
Вздрагиваю, слыша громкие голоса и оборачиваюсь.
В кабинете.
И я туда. Даже не успела заглянуть, да и как, ведь я примеряла свадебное платье, спешила рассказать родителям как счастлива…
Счастлива ли?
Иду быстрым беззвучным шагом, чувствуя прицел взгляда в спину.
Иван хочет меня остановить? Уберечь? Чего я еще не знаю о Борисе? Чем еще он может меня напугать?
Пока нечем, потому что, судя по проему в двери, отец сидит в кресле посетителя перед огромным дубовым столом.
За ним же в расслабленной позе Борис. Меня тут же пришибает волной его энергетики власти и бурей из собственных эмоций. Болезненных. Безумных. Таких неправильных. Черты жесткого лица, линия роста волос, размах плеч и острый взгляд. Все это кажется таким знакомым, и словно в сознание вспыхивает вспышкой дежавю.
Я усилием воли отталкиваю стену из давящих эмоций и стараюсь вслушаться в разговор.
– Просто возьми документы и оставь нас в покое.
– Ты недооцениваешь свою дочь. Она не стоит двушки в сибирском захолустье.
– Тогда просто оставь в покое!
– Это не тебе решать.
– И не тебе! Я ей все рассказал! Она все знает!
На этих словах я замираю, а Иван сзади подходит ближе, дыханием затылок опаляет.
– Уходите, – шепчет.
– Молчите, или я скажу, что вы меня изнасиловали, – отвечаю еле слышно.
Смотрю на Бориса.
Он тяжело опускает руку на стол и сжимает в кулак. Но резко расслабляет. Его лицо при этом не меняет выражение ни на мгновение.
– И что же ты ей сказал? Что я защищаю бизнес так, как считаю нужным? Что я расправляюсь с ее обидчиками так, как считаю нужным, а главное, не втягиваю в это ее?
– Про твою жену! Ты убил ее.
– Выгнал.
– За то, что она влюбилась!
– Это ее выбор.
– А если Нина влюбится, пока ты будешь защищать бизнес, как считаешь нужным? – язвит отец, и я почти не дышу. – А если она совершит ошибку, ты и ее выгонишь!?
– Ты недооцениваешь свою дочь! Она не пойдет на предательство. Я сделаю ради безопасности Нины все, что в моих силах.
– А… – отец поднимается и волнуясь почти заикается… – Так ты не влюбил ее. Ты ее высировал, выдрал… Выдрессировал как собаку!
– Я ни к чему ее не принуждал.
– Вранье! Ты известный манипулятор! Ты и директора нашего ни к чему не принуждал, но он просто подписал документы!
– В чем ты меня хочешь обвинить? Может быть в колдовстве?
– Да кто вас, ублюдков, поймет?! Все знают, что ты был в плену у чурок в Афганистане!! Кто знает, что они с тобой там сделали?!
– Некоторые люди, – вкрадчиво говорит Борис, и меня начинает потряхивать, – не знают, когда нужно остановиться. И не понимают, что любые сказанные слова и поступки могут иметь последствия.
Очевидно только на меня влияет тон Бориса, потому что отец хлопает ладонью по столу и уже орет. Орет как в тот вечер. А значит действительно зол.
– Хватит лечить мне эту психологическую хуйню! Никогда! Никогда моя дочь не ляжет под тебя! Я скорее сдохну, чем это допущу!
Меня колотит, я хочу войти. Господи, зачем он это сказал!?
Я решительно тяну руку к двери, но запястье хватает Иван и дергает. Встает передо мной, перегораживая дорогу, руками плечи хватает.
– Отойди, Иван, – не шепот, почти шипение.
– Не лезь в то, что тебя не касается.
– Ты больной?! Они решают мою судьбу!
Глава 72.
– Так реши ее сама, но не лезь туда! – шипит мне одними губами Иван, до боли стискивая плечи. И я в замедленной съемке наблюдаю, как за его спиной Борис передвигает ниоткуда взявшийся пистолет. По столу. К отцу.
А с двух сторон сторожевые псы.
– Тогда убей себя прямо сейчас. Или меня, если кишка не тонка, – говорит Борис. Я прикрываю глаза, не веря, что слышу все это, что мечты и иллюзии рассыпаются на мелкие осколки. Прямо сейчас. Он готов убить отца. Он возможно убил Улю.
– Зачем?
– Потому что я скорее сдохну, чем дам ей уйти.
– Зачем она тебе? – спрашивает отец так тихо, что я еле различаю его голос за собственным дыханием и ударами сердца. А гул в голове все громче. Он почти как сирена, что оповещает об опасности.
– Она, как комбинат, который я когда-то выбрал, для того, чтобы стать здесь главным. Контроль, вложения и на выходе получается идеальный бизнес-проект.
– Ты больной урод!
– Только не говори, что ждал уверений в любви.
И я не ждала. Чего угодно, только не этого.
И как в замедленной съемке смотрела, как отец поднимает пистолет, но знаю, что он просто не успеет выстрелить.
А Борису припишут самооборону.
А мне он сказал бы, что просто защищался.
Красивый план по устранению еще одного соперника, если бы не одно но. Я здесь. Иван дал мне сюда пройти. Значит хотел, чтобы я все это увидела. Узнала правду.
А какую правду скрывает Иван?
– Он убьет его? – выдаю я тихо, поворачивая лицо к Ивану.
– Да…
Вот и ответ на все мои вопросы. Вот и пора мне снимать очки, что делали мир прекрасным.
И разве я могу допустить смерть отца?
Чувствую, как сбивается ритм сердца Ивана, когда я прижимаюсь к нему всем телом. Дыхание становится глубже, а в глазах, несмотря на полумрак, огонь.
– А вы хотите меня защитить? Рассчитываете сами меня поиметь?
– Нина…
– Отвечайте… – и побыстрее, времени почти не осталось!
Он поджимает губы и, не выдержав силы моего взгляда и руки, коснувшейся его твердого живота в рубашке, отворачивается. А я поднимаюсь на цыпочки и добавляю его волнению искры.
Целую прямо в губы. Чувствую, как руки на плечах становятся почти нежными. А мои пальцы таки смогли коснуться холодного металла.
Это я вчера замешкалась, сегодня причин для волнения нет.
Потому что я скорее сдохну, чем стану бизнес-проектом. Чем дам убить моего отца!
Щелчок затвора и Иван широко раскрывает глаза. Но я уже кусаю его губу и, замешкавшись, он дает мне себя отодвинуть.
Толчок в дверь и взгляд. Глаза в глаза. Синие в стальные.
– Нина…
Раз…
Два…
Три…
Выстрел оглушает до звона в ушах. Борис отшатывается к стене. Хватается за грудь, по которой растекается красное пятно.
Отец тут же подбегает ко мне, а в голову тычутся два автомата.
– Не трогать! – выкрикивает Борис, и я впервые, впервые вижу, как дергается уголок его рта. – Если ты хотела попасть в сердце, то промазала.
– Потому что сердца нет, – выдыхаю я, и еще раз в его глаза. Только после этого отворачиваюсь.
Из дома мы бежим с отцом, только пятки сверкают. И очень удачно, что в машине Ивана остались ключи.
– Папа, – окликаю я его и сажусь за руль.
Он рядом. Трясется, сжимая в руках документы.
– Надо было оставить? – спрашивает он меня, и мне хочется истерично смеяться, потому что я не знаю. Не знаю. Теперь я ничего не знаю.
– Сможешь быстро загнать их за пол цены?
– Постараюсь, – немного подумал, сказал он, пока я разгонялась по аллее. Ворота были закрыты, но мне уже все равно. – Нина? Не перебор?
Я только сжимаю руль пальцами, только ощущаю, как рванными толчками бьется в груди сердце, как в голове все еще шумит. Как слезы ручьями текут по лицу, и закрываю глаза, когда бампер ударом врезается в кованые ворота. Раскрывает их.
Так же, как раскрылись мои глаза на часть личности Бориса.
Открываю глаза и вижу, как папа поддерживает руль, но на меня не смотрит.
Мне еще предстоит ему сказать, что Уля неизвестно где и жива ли. А ему нужно будет мне рассказать про плен Бориса. Но учитывая побег, который мы совершаем, спустя пятнадцать минут, погружая вещи в нашу Ниву, времени у нас будет достаточно.
Достаточно времени, чтобы подумать, а что я, собственно, натворила.
– Ты убила его? – неверяще охает мать, а я пожимаю плечами.
– Он же в стальной броне, что с ним может сделать одна маленькая пуля. Что с ним могу сделать я.
– Даже у стальной брони есть слабые места, – как-то торопливо шепчет мама, сжимая в руке мою руку, пока мы мчим по заснеженной трассе.
– Это слабое место не я, мам. Точно не я.
Жалею ли я о том, что натворила? Нет, только жалею, что не забрала Виктора, кусочек черного хвостика которого видела, когда убегала. И я бы взяла его, да куда? На чемоданы.
А еще жалею, что пришлось позвонить Жене.
– Чего тебе? – отвечает она со всей любезностью, на какую способна. – На свадьбу не приду.
– Ее и не будет. Я ушла от Бориса, – если можно так сказать.
– Боже! Да девочка выросла! Ты в Новосибирск!? Я с тобой. Москва эта уже в печенках сидит. А где как не в Сибири водятся самые стальные мужики?
Она смеется, а мне не до смеха. Я не знаю, смогу ли теперь вообще засмеяться.
