Елена Гром
Неправильная любовница
Глава 1.
Алина
Однажды это должно было случиться. Однажды меня должны были купить. Пусть я очень надеялась, что смогу избежать этого. Глупо. Очень глупо.
– Подарок я тебе скажу, что надо. – Взгляд толстяка скользит по моему обнаженному телу.
Дико прикрыться хочется, но нельзя.
У меня нет никаких прав, кроме как удовлетворять того, кто заплатил за меня деньги. Баснословные деньги.
Даже смотреть не могу на своего нового хозяина. От него веет такой неприкрытой похотью, что становится не по себе. Как и от места, в котором я стою в центре зала, как статуя.
Живая статуя.
– Она еще и целка, – кивает тот, кто меня купил. Высокий, с виду приличный мужчина. Но того, кто покупает для друзей шлюх, вряд ли можно назвать приличным.
Я слышала, что его называли Борис, но виделись мы всего раз. Буквально вчера, когда я стояла в шеренге с остальными девочками. Как товар в магазине. Я знаю, что остальные девочки ждали этого момента. Все они хотели быть купленными. Но меня устраивало жить и работать в борделе. Потому что там была хоть какая-то гарантия защиты, а теперь я лишь бесправное существо. И еще неизвестно, что эти двое будут со мной делать.
Но когда мне исполнилось восемнадцать, я знала, что моя продажа – дело времени. Больно хорошенькое личико, больно крупная грудь при миниатюрном теле. «Куколка» – как меня там называли. «Резиновая Зина» – как называла себя я.
– Серьезно?.. Целочка? Во всех дырочках? – Толстяк облизывает жирные после мяса губы и вытирает руки салфеткой.
– Насколько я знаю, да. Только рот рабочий, но и то их учили на дилдо. Так что ты не будешь разочарован.
– А я смотрю, ты сильно хочешь забрать тот склад. Раз так расстарался.
– Я никогда не обижаю своих партнеров. Так что бери и наслаждайся.
– А тебя не обманули? И почему она молчит?
– Она по-русски-то не понимает. И зачем ты меня обижаешь, Романов? Этот бордель один из самых элитных в Европе. Они растят девочек с самого детства. Обучают. Кормят. Следят за образованием и внешностью.
Чтобы продать подороже таким вот свиньям.
От мысли, как много эти животные обо мне знают, – тошнит.
Теперь это вот этот толстяк, который еле встал с широкого дивана, чтобы рассмотреть меня поближе.
– Хорошенькая какая, – подходит он совсем близко, смотрит на меня снизу вверх, так как я прикованная стою у шеста. Он тянется носом к моей гладко выбритой промежности и втягивает запах.
Господи…
Боже, нет. Я много раз думала, как это будет, но никогда не понимала, как это тяжело. Спать со свиньей. Как я это выдержу?
Почему они не покупают резиновых кукол, зачем им живые, те, кто умеют чувствовать. Умеют испытывать боль.
– Она еще и сильная. Мне рассказали о попытках побега, так что она довольно выносливая…
Я невольно дергаюсь, но наручник сдерживает мой порыв. Было дело, но всегда неудачно. Меня ловили на станции.
Глаза Романова загораются совсем уж алчным блеском.
– Как думаешь, Борь, сколько ударов плетью выдержит такая, как она?
Ударов плетью? Внутренне содрогаюсь, хотя на лице все та же равнодушная маска.
Нас никогда не били по спине или другим частям тела. Мы должны были сохранять товарный вид. Но зато отыгрывались на стопах, которые после наказаний были похожи на мясные обрубки.
Именно они всегда горят так, словно ходишь по раскаленным углям.
– Можешь проверить в любое время, Гриша. Я специально выбирал такую, которая выдержит твои фантазии.
– Ты меня знаешь, друг, – гладит этот урод мою ногу, а потом с такой силой щипает, что я вскрикиваю. – Мне нравится, как ты кричишь, сука. Со мной ты будешь срывать глотку.
– Конечно… – Купивший меня бизнесмен смотрит прямо на меня. – Ей не привыкать к боли. Учитывая количество побегов.
Пять раз. Последний раз – год назад.
– Слушай, – смеется толстяк. От него буквально разит потом и мочой. Тошнота сжимает горло, но я продолжаю стоять ровно и делать вид, что мне все равно.
Это мое оружие.
Равнодушие ко всему со мной происходящему.
Уход в себя. Туда, где у меня есть свой дом. Туда, где меня любят.
– А давай ей снова дадим попытку сбежать? По-русски она не понимает. Будет думать, что у нее реально появился шанс…
– Интересно, – бизнесмен усмехается.
– Расстегнем наручники, отправим в туалет. Там окно есть. Мы даже лестницу подставим, чтобы ей проще было. Ау, сучка, слышишь меня?
Не реагируй, не реагируй. Делай вид, что не понимаешь…
– А можете говорить по-немецки? – прошу я на немецком. Толстяк смеется.
– Давно я так не веселился. Эй, ты! – Он кивает в сторону одного из людей в черной военной форме. – Сходи за лестницей и подставь ее к окну туалета. А потом, дорогой Борис, мы посмотрим как далеко ей удастся сбежать…
– Забавно. А потом накажешь?
– Хочешь поучаствовать?
– Нет, я в такое не играю, но я помогу тебе ее отыскать. – Он замолкает и кивает. – О… Андрей. Давно не виделись.
Они оборачиваются к выходу, где появляется еще один мужчина.
– Добрый вечер, Борис Александрович.
Он совершенно не вписывается в обстановку разврата и пресыщенности, которая здесь буквально с ног сбивает.
Андрей, как назвал его бизнесмен, – в приличном, полностью отглаженном костюме, без единой морщинки.
На его лице нет эмоций.
Даже прическа и борода идеальны.
Такие ходят по кабинетам больших корпораций, судов, а не по домам извращенцев.
А еще взгляд. Никаких эмоций. Лишь пустота, от которой веет холодом. Пусть он направлен и не на меня.
На толстяка.
– Ты хотел меня видеть, отец.
Отец?! Они вообще не похожи! Этот весь такой правильный, а его отец – порождение самого грязного порока.
– Ну что ты как не родной. Проходи, выпей с нами. Перекуси с дороги.
– Я за рулем, – засовывает он руки в карманы, смотрит исподлобья. Стоит не двигаясь. Даже на меня не реагирует. Очевидно, для него вполне нормально видеть здесь живой товар. Но через мгновение все-таки скользит взглядом по телу, на секунду задевая лицо. Щеку просто адски жжет. Понравилась? Наши девочки мечтали именно о таком любовнике. Я всегда думала, что разницы нет. Но если уж выбирать меньшее зло, то он точно лучше его отца. Может быть, даже бить не будет?
–Понравилась? Это мой подарок от Бориса.
– Новая игрушка? Прошлая ведь еще остыть не успела…
По коже прошел мороз. Он шутит? Он же шутит? Зачем он это сказал? И почему никто не отрицает?
– Она оказалась слабой. Не выдержала. Я не стал мучить девушку дальше.
– Так, может, и эту сразу убить? Будет гуманнее.
Он не шутит? Господи. Я не хочу умирать…
И как тяжело делать вид, что ничего не понимаешь!
– Ты не зарывайся, сынок. Если у тебя член вырос, не значит, что мозгов прибавилось. – У кого-то комплексы? – Больно разговорчивый стал.
Глава 2.
Романов-старший действительно злится. Смотрит на сына, как на грязь под ногами.
– Документы в кабинете. Завтра отвези в кадастровый и подготовь договор с Распутиным.
Андрей бросает взгляд на Бориса Александровича, а затем на меня, словно что-то отмечая.
– Дарения?
– Да, подарим нашему другу фабрику, на которую он меня так уговаривал.
– Там люди работают. В этой деревне негде больше.
– А тебя не спрашивает никто! – взрывается толстяк так, что жир на лице трясется. – Делай, как я сказал, и свободен.
Отличные отношения. Кажется, не одна я тут в услужении нахожусь.
– Понял, – отворачивается он и шагает на выход с прямой как палка спиной. Но тормозит на зов отца.
– Как в офисе?
– Все в полном порядке.
– Как Марина?
– Жива и здорова. Я пойду, а то у тебя намечается развлечение. Не хочу мешать, – кривит он красивое лицо.
– Иди, сын. Завтра как встану, позвоню.
Наверное, уже вечер. За окном темно, а значит, есть действительно хороший шанс спрятаться.
Если они не передумают сыграть в кошки-мышки.
Они думают, что я не знаю русский. Я и не должна знать. Мы ведь в Германии жили.
Но у нас была русская нянечка Катя, которая воспитывала нас с тех самых пор, как нас, рожденных в русской тюрьме, привезли в немецкий приют при борделе. По факту уже тогда продали.
Мы бы, может, попали в семьи даже, но наши матери были наркоманками, а значит, мы бракованные.
Несмотря на постоянные побои, мы ее любили. Она читала нам русские сказки, учила шить, убираться, готовить. Всему тому, что должны знать обычные девочки, но никак не будущие шлюхи. Но потом, в первые дни месячных, она, конечно, нас просветила. Некрасивых забрали почти сразу, а нас хранили до восемнадцати лет. В таком возрасте покупают охотнее, потому что проблем не будет с законом, если нас случайно обнаружит полиция.
Не знаю, как заведено в России, но в Германии полиция всегда возвращала нас владельцам, на нас для таких случаев даже метки стоят. Я не помню, как набивали этот мак.
Эти уроды думают, что, подарив мне попытку сбежать, я побоюсь ею воспользоваться?
Что побоюсь боли? Глупцы.
Они действительно меня отпускают в туалет. Я прохожу внутрь и закрываю дверь, ежась от холода. Вроде май, почему так морозно… Тут и правда есть окно. И лестница приставлена.
Все как они говорили. Только вот вместо нее я подтягиваюсь на руках и лезу на крышу. Мне нужна парковка. Она мой единственный шанс. Пробираюсь по крыше совершенно обнаженная, нахожу хороший выступ и спускаюсь на парковку, сразу забираясь под ближайшую машину.
Остается надеяться, что меня не видел никто. Под несколькими машинами я пробираюсь к самой крайней. Она прямо возле ворот, значит, будет выезжать самая первая. Везде стоят охранники, я слышу их сальные шуточки, видела голодные взгляды, пока меня вели к новому хозяину. Ни к кому из них обращаться за помощью нельзя. Они меня сдадут, но сначала отсасывать заставят. Да я и готова разок, если только это подарит мне долгожданную свободу.
Растерев кожу до красноты и боли, я пробираюсь к седану, притаиваюсь под ним и спокойно жду. Не важно, кто водитель, главное – суметь пробраться в салон незаметно и вылезти там, где он сделает остановку.
Если есть хоть малейший шанс выбраться отсюда, я им воспользуюсь. Пусть я говорила себе это множество раз. Но там финал был неизбежен, а тут другая страна, свои законы и, возможно, все сложится в мою пользу.
Я даже готова помолиться, если надо.
Очевидно, мужчины решили дать мне фору, а может быть, не думали, что я решусь сбежать так быстро?
В любом случае никто меня пока не ищет, зато я слышу твердые приближающиеся шаги. Сердце стучит как барабан, отдаваясь болью в виски. Я не чувствую боли от притертостей кожи, зато чувствую крутящий желудок адреналин. Пожалуйста, пожалуйста, хоть бы в этот раз все получилось!
Скольжу по асфальту влево от пассажирской двери и, притаившись, жду.
Рука застыла над ручкой. Пальцы почти онемели.
Мне придется воспользоваться всем своим умением, чтобы он меня не заметил. Благо миниатюрные размеры тела помогают.
Так что, как только водитель берется за ручку, в тот же момент свою беру и я, чтобы звуки слились в один.
Приоткрываю дверь ровно настолько, чтобы мышкой проскользнуть внутрь. Успеваю ровно до того, как он сядет и захлопнет свою дверь. Одновременно с моей.
Отлично. Хоть и страшно оттого, как все оказалось легко.
Я не особо верю, что получится. Но если да, счастливее, чем я, проститутки никто не увидит.
Скрючившись, сижу на полу. В позе эмбриона. Чувствую запах сигарет. Сердце немного успокаивается. Почему-то сигаретный дым меня успокаивает, хотя я ни разу не курила.
Все хорошо, все просто отлично.
Ну чего же мы не едем?
И стоит этой мысли посетить мою замерзшую голову, как наконец двигатель начинает урчать, а машина трогается с места.
Через секунду окно со стороны водителя открывается, и я слышу голос одного из охранников.
– Что-то вы быстро, Андрей Георгиевич.
– Дел много. Пока.
Я знаю, кто это… Быть того не может. Бесхребетный сын Романова.Г
Глава 3.
Главное, чтобы он меня не заметил. Главное, чтобы я успела выскочить до того, как он решит во чтобы то ни стало вернуть меня своему мерзкому папаше.
Можно, конечно, предложить ему себя в качестве платы за спасение, но, судя по тому, с каким отвращением он смотрел на мое тело, он сексом вообще не занимается.
Хотя, конечно, в тихом омуте…
Мы едем быстро. Взглянув вверх, я вижу, что мимо проносятся деревья. Много-много деревьев. Я знаю, что Россия – очень большая страна. Это волнует кровь. Потому что в этом случае спрятаться можно где угодно.
Никто не узнает, кем я была. Я могу устроиться на самую обычную работу, мыть полы, готовить есть. Даже шить, если надо!
Вздрагиваю от звука мобильного телефона. А затем слышу крик.
– Да пошел ты, жирный урод! – Андрей бросает телефон назад, а он отталкивается от спинки и прилетает ко мне. Страх сковывает все тело, особенно когда я вижу, что Романов продолжает названивать. Снова и снова. Так настойчиво, словно что-то потерял.
Прикрываю глаза, прекрасно понимая, что, а вернее, кого он потерял. И что именно сейчас нахожусь в шаге от своей погибели.
Достаю пальцами телефон и опускаю обратно на сиденье. Стараюсь сделать все аккуратно, но все же слышу, как участилось дыхание Андрея, как он шепчет, словно про себя: «Что за…». Он тянется за телефоном. И я буквально кожей ощущаю, как он ощупывает заднее сидение. Место, где может быть видно меня. Я вжимаюсь в пол сильнее, но уже умом понимала, что прокололась.
Хотелось выть от досады, ведь сейчас этот красавчик вернет меня отцу-извращенцу.
– А ты что здесь делаешь, – цедит он сквозь зубы, схватив мою лодыжку. Но именно в этот момент машину опаляет яркий свет фар, а следом громогласный клаксон фуры.
– Блядь! – орет Андрей, а я от страха вместе с ним. Он успевает в последний момент свернуть вправо и тормознуть на обочине.
Не знаю, чего я жду. Что все обойдется? Что он отпустит меня с миром? Что он забудет обо мне под угрозой смертельной опасности?
Андрей глушит мотор, а я, наоборот, вся завожусь. Мысли в голове мечутся, как птицы в самый ветреный день. Что-то нужно сказать? Можно вылезти? Продолжать сидеть неподвижно? Договориться?
Подумать больше не успеваю, потому что, как только он разблокировал двери, я открываю свою и рвусь в ночь. В лес. В возможность убежать и спрятаться.
Но глотнуть свободы я не успеваю, ровно через полминуты меня грубо впечатали в траву, где оказалась крапива. Я ору от боли. Кожу жжет, особенно в тех местах, что соприкасались с асфальтом.
– Идиотка, – только и говорит Андрей, потащив меня обратно. Молча, но и так все понятно. Он меня отвезет к отцу. Отец меня изнасилует, изобьет и закопает.
Эта мысль дает мне силы, и я начинаю биться в его руке, пытаясь вырваться!
– Отпусти меня! – ору по-русски и тут же врезаюсь в его бок и натыкаюсь на тяжелый взгляд. Черт, все-таки он красивый. Точеные черты лица, жесткая, словно вырезанная из бумаги, форма челюсти, и все это сочетается с потрясающе атлетичной фигурой. Такие, как он, по борделям не ходят. На таких, как он, и так девушки вешаться должны. – Отпусти…
– Зовут как? – тащит он меня все-таки к машине и пихает на заднее сиденье. Садится следом и вжимает в соседнюю дверцу, закрывая свою. – Ну!
– Алина.
– Ты чем думала, Алина? Рассчитывала сбежать?
– Почему бы и нет? Они сами дали мне шанс.
– Они тебя недооценили, верно? И куда бы ты пошла, голая-то? – Его взгляд опускается на мои стоячие соски, на грудь, что часто вздымается. Я прикрываю ее руками. Хотя чего он там не видел.
– Попросила бы одежду.
– Понятно. Дура дурой. Тебя бы нашли. Забыла про метку. – Он тянется к шее и проводит по цветку большим пальцем. Такое сложно скрыть. Но сейчас меня больше волнуют те мурашки, которые ползут по телу, словно ядовитые змеи. Только от того, как близко я нахожусь рядом с мужчиной. Привлекательным мужчиной.
– Ничего я не забыла. Просто не попытаться не могла. Я, между прочим, слышала тебя. Он убьет меня. Наиграется и убьет.
Руку Андрей так и не убирает, продолжая надавливать на метку.
– Убьет.
Все, меня кроет. Я начинаю вырываться, хочу выбежать на свежий воздух, словно уже сейчас надо мной висит дамоклов меч.
– Отпусти или…
Мозг работает так шустро, словно там вертятся даже те шестеренки, которые никогда не крутились.
– Или? – Он словно подталкивает меня, словно хочет, чтобы я это сказала. И продолжает игнорировать отца.
Ладно…
– Сделай меня своей любовницей! – Меньшее из зол. Если уж становиться товаром, то идти в руки вот такому мужчине. От которого мурашки по коже. От того, как он смотрит. От того, как держит меня сильными руками.
– Любовница должна быть покорной. Она должна полностью отдавать себя хозяину и позволять собою пользоваться так, как хочется ему.
– Если ты обеспечишь мне защиту от своего отца— извращенца, то я согласна.
– А если я тоже извращенец? М?
– Ты красивый, – говорю я как есть. – И точно знаю, что ты не убьешь меня.
– Не убью. Но вряд ли тебе понравится то, как я буду тобою пользоваться.
Он больше не гладит горло, он его сжимает. Мне страшно становится, что, может быть, я ошибку совершила. Но тело отвечает на его грубость – между ног уже влажно. А еще мне хочется смотреть на него. Смотреть и смотреть.
Он наконец берет телефон, отвечает отцу.
– Да?
– Ты где был? – слышу яростное в трубке. – Почему я должен до тебя дозваниваться?
Пока я слушаю их диалог, вижу, что, в отличие от напряженности, которая была у Андрея в доме, сейчас он как никогда расслаблен. Более того, откидывается на противоположную дверцу, вытягивая длинные ноги, и кивает на свою ширинку.
Мне не хочется, не так. И он видит мое промедление.
– Потерял девчонку? Странно. Да, я, наверное, могу помочь ее найти.
Я все понимаю. Обратно я не хочу. Лучше так. Лучше с ним. Пусть даже вот так грубо.
Подползаю ближе, дрожащими пальцами берусь за ремень, чувствуя, как дыхание перехватывает, как становится больно дышать. Я сосала разные предметы. От огурцов и бананов до огромных дилдо. Но еще никогда не видела живого члена.
Онемевшие пальцы тянут язычок молнии вниз, открывая взору черные боксеры. Я раскрываю кармашек и сглатываю, когда крупный, увитый сеткой вен член выныривает прямо возле моего лица.
– Я очень расстроен, отец, но сам застрял на дороге. Жду помощи, которая должна прибыть прямо сейчас. Да, прямо сейчас.
Не надо больше намеков, я все понимаю.
Открываю рот, чтобы выполнить свою часть сделки. Сделки, которая обеспечит меня защитой, а в будущем, возможно, и свободой.
Глава 4.
Минет – это ведь так просто. Взять в рот мужскую плоть и сосать, как конфету, но сейчас у меня ощущение, что этот минет судьбоносный, как бы высокопарно это ни звучало. Словно я стою на тонкой грани между прошлым и будущим. Прошлым, где я боролась, и будущим, где я сдалась.
Но, черт, если уж сдаваться, то только в объятия такому мужчине, у которого даже член не выглядит смешно и нелепо. Наоборот, он словно меч, готовый к бою, осталось только отполировать.
Во рту скрывается гладкая темно-розовая головка.
Я сразу чувствую на языке посторонний, незнакомый, солоноватый вкус.
Я не дергаюсь, смыкая губы на тугой плоти.
Нос заполняет терпкий, острый запах мужчины, с тонкими нотами цитрусовой мяты. Я невольно поднимаю глаза.
Сама не понимаю зачем.
Он смотрит. Внимательно, напряженно. Тяжело, словно что-то в уме просчитывает. При этом, продолжая, разговаривать с отцом.
Отключается только, когда втягиваю член чуть глубже, не позволяя себе разжать губы. Не позволяя себе передумать. Последний шаг перед прыжком в пропасть разврата, откуда не будет возврата к исходной точке.
– Помощь подоспела, я отключаюсь.
Слышу краем уха, как в трубку что-то еще возмущенно говорит Романов-старший, но гораздо громче биение собственного сердца.
Я так привыкла сосать резиновые члены, что живой кажется чем-то нереальным, словно живым существом, которое дрожит у меня во рту.
Не знаю, все ли ему нравится, но, судя по тому, как Андрей втянул носом воздух, все в порядке.
Он старается не показывать, но я вижу, как его взгляд из равнодушного меняется, наливается, как ртуть в градуснике, под влиянием высокой температуры. Похотью. Голодом. Жаждой. Ртуть плещется на дне его глазного яблока, сворачивая тугой ядовитый узел желания и у меня в животе. Я усаживаюсь поудобнее, поджимая колени под себя. Свожу бедра, между которыми протекает влага.
Прохожусь по члену языком. Сверху до самого основания. Невероятное наслаждение наблюдать, как меняется расслабленное лицо Андрея. Наблюдать, как с каждой секундой он теряет вид приличного человека, превращаясь в зверя. Можно даже подумать, что это именно я на него так влияю. Что я впервые в своей жизни имею над кем-то или чем-то власть. Пусть лишь на секунду. Но я хочу в это верить.
Мне страшно. По коже от его шумных выдохов, сквозь стиснутые зубы, разбегаются мурашки.
Он такой красивый. Не смазливый, как девчонка, наоборот. Есть в нем что-то дикое, хищное. Пусть он это прячет под строгими костюмами и бородой. Какое у него тело? Такое же твердое, как член? Или он толстеет, приближаясь к формам отца?
Расслабленные руки приходят в движение, накрывая мою голову, стискивая растрепанные волосы в кулаках.
Сжимаюсь всем телом, при этом расслабляя горло. И вовремя. Потому что именно в этот момент Андрей давит мне на затылок, вынуждая захватить член глубже.
Дышу усиленно носом, чувствуя, как из глаз текут слезы, но рвотного рефлекса нет. Андрей раскрывает глаза, продолжая держать член глубоко внутри меня. Отстраняет, словно испугавшись, облизывая губы.
– Часто сосешь?
– Не такое. – Откашливаюсь, смотря на влажный от моей слюны член. Таким он выглядит еще более пугающим, таким мне снова хочется взять его в рот.
Живот крутит от возбуждения, чего точно не помню, когда тренировалась на резине.
Иногда я себя удовлетворяла, но еще никогда мне не хотелось потрогать себя, как в этот раз.
Не жду приглашения, касаюсь кончиком языка головки, обвожу по кругу и снова член в рот беру. Сразу и глубоко. Работаю головой энергично, пока не чувствую внутри пульсацию. Хочу уже отстраниться, но Андрей держит мою голову, пока горло не заполняет сладковато-солоноватая субстанция.
– Глотай, все глотай. Блядь. – Он отталкивает меня, словно я грязная. Снимает пиджак и мне кидает. – Ладно. Прикрой срам.
– Ладно? Что это значит?
– Это значит, что я возьму тебя в любовницы. Буду помогать, пока не обустроишься и пока отец не найдет другую игрушку. Временно, в общем.
Это ведь должно быть хорошо? Именно этого я и хотела. Только почему так стыдно? Почему я буквально захлебываюсь чувством вины за этот минет. Словно теперь окончательно позволила думать о себе плохо. Словно был другой путь. А я стала грязной. Окончательно доказала себе, ему и вселенной, что просто продажная девка, которая предпочла смерти участь шлюхи.
Машина трогается, а я только сильнее кутаюсь в пиджак, который буквально пропитан приятным цитрусовым ароматом Андрея. И все бы ничего, только тот факт, что он красивый, больше не помогает. Словно я вот так могла с любым, кто вышел внешностью. И, скорее всего, Андрей думает так же.
Мы доезжаем до города за сорок минут, за которые ментально я уже несколько раз захлебнулась чувством вины и стыда. Город предстает передо мной ночными огнями, буквально сшибает с ног объемностью и количеством людей.
– А как этот город называется? – спрашиваю я. Тут же получаю острый взгляд, очевидно дающий понять, как его бесит моя необразованность.
– Это Москва – столица России. Будешь жить в квартире. Я сейчас оставлю тебя там, потому что мне нужно ехать.
– Куда?
Он не отвечает, но на светофоре разворачивается ко мне и хмурит брови, перед тем как сказать:
– Никаких вопросов. У тебя одна задача – удовлетворять меня, когда я приду к тебе. Быть готовой всегда. Все остальное время ты занимаешься своими делами, я своими. Понятно?
– Понятно.
Он отворачивается, а я губы поджимаю. Все-таки резиновая кукла обошлась бы ему дешевле.
