Елена Египтянка
Великая Рыба
Так и произошло. Улицы становились все шире и освещённее, и наконец телега остановилась.
– Слезайте, – велел возница. – Как договаривались – дальше я не поеду, не обессудьте.
Где-то вдалеке послышался шум автомобиля. Мужик презрительно сплюнул и проворчал: «Довели страну, что даже феи уезжают отсюда. Безобразие».
Прихрамывая на сломанном каблуке, Виктория зашагала вперед. За спиной она слышала грохот удалявшейся телеги.
Принцесса без труда добралась до дворца. Никто из охраны не удивился – все уже привыкли к ее «невменяемости» и с молчаливого одобрения Премьер-Министра старались не замечать ее уходов.
Войдя в свои покои, Виктория сбросила шикарный костюм, натянув вместо него старые джинсы и свитер. Сломанные модельные туфли уступили место кроссовкам.
«Не усомниться. Не испугаться. Не терять времени».
Она посмотрела за окно: там совсем стемнело. Идти куда-либо прямо сейчас было бессмысленно.
«Я подожду рассвета, только прилягу ненадолго», – сказала себе Виктория и, только ее голова коснулась подушки, провалилась в сон.
Проснулась она от ярких солнечных лучей, бесцеремонно струившихся сквозь занавески.
«Как я могла столько спать!» – в ужасе подумала Виктория и, вскочив на ноги, бросилась к окну. На дворе стоял безмятежный день, как будто ничего и не было накануне. «Лишь бы успеть», – думала она, выбегая из дворца. Старые кроссовки позволяли двигаться легко и быстро, а джинсы ничуть не стесняли шаг. И кого бы ни встречала Виктория на своём пути, никто не узнавал в этой худенькой девчонке первую леди королевства. А если бы и узнали, не обратили б внимания – настолько привычны стали придворным ее «чудачества».
Принцесса пробежала через весь город, миновала грязные трущобы и, только оказавшись за их пределами, замедлила шаг. За городом начинался лес.
22
У ёлки
Петербургская зима ужасна – она темна и пронизана сыростью, иногда сменяющейся морозами. Что бы в такое время делали люди без праздников!
В последние годы их заметно прибавилось: за неделю до Нового года и через неделю после народ справлял Рождество. В Питере два рождества: одно католическое, которое не возможно не праздновать – все-таки вся Европа гуляет, а Петербург так похож на европейские столицы. Другое – исконно русское, православное. Когда-то оно тоже приходилось на декабрь, но пришла революция, поменявшая все вокруг. Даже календарь. Гонимая новой властью, церковь по причинам, ведомым ей одной, новое времяисчисление не приняла и продолжала жить старым временем. Это знал каждый современный человек, но, когда речь заходила о праздниках, большинство предпочитало сей факт забывать.
Темнота наступала рано, но с ее приходом город преображался. На улицах зажигались гирлянды, там и тут горели надписи «с Новым 2002 годом!» Только телевизионная башня уныло возвышалась черной махиной с точечными сигнальными огоньками – красочной иллюминацией ее снабдили лишь год спустя, на трехсотлетие Петербурга.
Электрический свет, проходя сквозь хрустальные подвески люстры, заметно тускнел, придавая комнате ровный желтоватый оттенок. Около пропитавшихся пылью книжных полок в наполненном водой металлическом треножнике стояла невысокая елка. Данилевский только что принес ее с улицы, и, оттаяв, дерево источало знакомый с детства праздничный аромат хвои. Посмотрев еще раз на раскинувшиеся зеленые ветви, Данилевский улыбнулся. «Может быть, она все же придет ко мне», – подумал он.
Как он ждал Лану все эти дни! Но она почему-то всегда оказывалась занятой. Католическое рождество? – она отмечала его в компании институтских друзей, с которыми давно собиралась встретиться, но все было не досуг. Потом у нее была корпоративная вечеринка. Потом – то же самое у Лосева, и туда полагалось непременно прийти с женой. «Опять этот жирный!» – подумалось Данилевскому.
Лосев преуспевал. В новом году планировалось открытие его первого магазина, но Лана об этом почти не рассказывала – лишь один раз упомянула вскользь. Она вообще предпочитала не затрагивать эту тему, да и сам Лосев Данилевского сторонился. Лана, как и ее муж, предпочитала забыть о своем обещании, а Данилевский боялся напомнить, чтобы не оскорбить ее чувства.
Работа шла своей чередой. Ее было много, иногда Данилевский по своему обыкновению доделывал задачи дома. Он нашел компромисс неприятному заданию – вирус писал не столь вредоносный, чтобы данные чужих компьютеров не повреждать, а всего лишь замедлять их работу. Пока от директора нареканий не было.
Он включил тихую музыку, лившуюся с какой-то молодежной радиостанции, и тут зазвонил телефон.
– Привет, – раздался из трубки серебристый голос.
– Ну наконец-то, – ответил Данилевский. – Куда ты пропала? Несколько дней не звонишь.
– Сейчас время такое – только успевай отдыхать от застолий! – засмеялась Лана. – Между прочим, мог бы и сам позвонить.
– Да? И как бы ты со мной разговаривала, окажись рядом Лосев? Мне не приятен «дежурный» голос, да и у тебя могут возникнуть проблемы.
«Не приятен? – мысленно удивилась Лана. – В первый раз слышу. Как-то я не задумывалась об этом…» А вслух сказала:
– Ну, такая уж жизнь у нас сложная. А я только что елку нарядила!
– Правда? – улыбнулся Данилевский. – Я еще не успел. Только в воду поставил.
– У тебя живая?! Она же сыпаться будет! Я в прошлом году купила искусственную – помнишь? Сейчас так этому радуюсь – не надо по рынкам бегать, собрала и нарядила! Может, зайдешь на днях, посмотришь?
– Лана, ты издеваешься?
– Нисколько! Мы второго числа гостей собираем, придут и Антошкины друзья, и мои. Никому до нас с тобой дела не будет!
– Нет, – поморщился Данилевский. – Уж лучше ты ко мне. Может быть, завтра, а?
– Ты с ума сошел! Завтра же Новый год!
– А ты днем приходи. Я шампанское куплю с пирожными. Посидим, а вечером ты спокойно поедешь к себе.
– Не знаю, попробую выбраться, – протянула Лана. – Только шампанского не надо.
– Что ж тогда? Вино?
– Нет.
– С каких это пор ты отказываешься от спиртного? Ты теперь за рулем? Что-то ты мне не рассказывала, что училась вождению!
– Нет… Я…
Молчание.
– В общем, Данте, я беременна. Надо же когда-то детей заводить, правда?
Теперь замолчал Данилевский. Известие было подобно удару молнии, но он быстро взял себя в руки. «А может быть, это я?..» – мелькнула надежда.
– Лана, а отец…
– Конечно, Антон. Данте, миленький, я же замужем. Все супруги рожают детей. Так я приду завтра ненадолго, хорошо?
– Конечно, – ответил Данилевский и, попрощавшись до встречи, повесил трубку.
Странно, но мир вокруг него не обрушился. Он остался стоять на месте – с пыльным шкафом, столом у окна, тусклой хрустальной люстрой и ароматной елкой. За все эти годы Данилевский слишком привык к мысли, что Лана никогда не оставит супруга, и весть о зачатом ребенке прозвучала как избавление. Все кончено. Не будет больше страданий, не будет мучительных надежд – пришло избавление. Нет ни боли, ни эмоций. Нет ничего.
Данилевский проспал почти до полудня. Его разбудил звонок мобильного телефона. «Где этот монстр?» – подумал Данилевский, с трудом разлепляя глаза и пытаясь понять, откуда именно доносится электронный монофонический Моцарт. Кажется, со стола… Он отбросил одеяло и, пробежав босяком к источнику звука, схватил аппарат. Не глядя на маленький экран, где высвечивалось имя звонящего, сразу поднес его к уху.
– Данте, это я, – послышался знакомый голосок. – Через час буду у тебя.
– Хорошо.
Отбой. «Сколько же времени?» Он наспех оделся, прибрал постель и побежал в магазин.
Небо было подернуто дымкой, сквозь которую мягко светило солнце. Легкий ветерок кружил в воздухе снежинки. Навстречу попадались подростки в красных колпачках Санта-Клауса, подвыпившие мужчины и озабоченные покупками женщины. Все вместе эти прохожие создавали настроение веселой предпраздничной суеты.
Купив пачку нарезанной семги и коробку пирожных, Данилевский вернулся домой, включил радио и принялся ждать появление любимой женщины.
Лана пришла минута в минуту, как обещала.
– Прости, я, наверное, разбудила тебя с утра?
– Ничего, и так пора было вставать.
Она подошла к столику, на котором стояли тарелочки с угощением, и, окинув их равнодушным взглядом, повернулась к Данилевскому:
– Как хочется кофейку!
– Сейчас сварю.
Сделав погромче радио, на волнах которого Барбара Стрейзанд задушевно распевала о любви, он ушел на кухню. Вернувшись с изящными чашечками, Данилевский поставил их на стол:
– Угощайся.
Звучавшая из радиоприемника музыка прервалась, и ди-джей объявил начало нового часа. Короткие, длящиеся всего пару минут новости заставили Данилевского усмехнуться. «Прошло уже полгода с момента исчезновения вдовы правителя Сагского королевства Густава Девятого. Тело признанного погибшим монарха так же до сих пор не найдено. Парламент страны поднимает вопрос о признании пропавшей вдовы короля погибшей и назначении нового главы государства».
– Смотри-ка, до сих пор я об этом только в Интернете читал, – сказал Данилевский. – Хитро они сделали, чтобы власть захватить. Сначала убили короля, потом объявили его жену сумасшедшей, а сейчас и ее прикончили.
– Ее смерть не доказана, – возразила Лана. – Сказали, что она просто исчезла.
– Это ничего не значит. Говорю тебе – их обоих убили.
– А где вообще эта страна находится? Что-то я раньше о ней не слышала…
Данилевский призадумался. А правда, где? Какое-то маленькое государство с монархическим строем… На каком оно континенте?.. «Ладно, потом поищу в интернете», – решил он и сел за стол.
Все это время Лана заметно нервничала и, казалось, поддерживала разговор о новостях просто так, чтобы не молчать. Сделав глоток горячего напитка, она наконец набралась решимости:
– Мы вчера так неуклюже поговорили…
Он молча смотрел на нее, ожидая дальнейших слов.
–В общем, я не хотела говорить тебе вот так, по телефону… Как-то само вырвалось.
– А как ты хотела? Придти и торжественно сообщить, что беременна от Лосева?
Лана потупила было взгляд, но тут же с вызовом подняла глаза:
– Данте, послушай меня внимательно.
«Нападение – лучшая защита», – усмехнулся про себя Данилевский, вслух же сказал:
– Я уже слушал.
– Нет, ты помолчи и выслушай, – настаивала она. – Да, у нас с Антоном будет ребенок. И что это изменит? Конечно, первое время будем встречаться пореже, но потом все станет как прежде!
«Как я устал от всей этой лжи», – подумал Данилевский. Будто прочитав его мысли, Лана сделала последнюю попытку удержать его:
– А я на Рождество совершенно свободна! Придешь ко мне?
– Как же Лосев?
– У них с друзьями зимняя рыбалка. Так что кроме нас с тобой дома никого не будет!
Раньше Данилевский с радостью бы принял такое предложение – раньше, но не сейчас. Рождество?.. Вчера Борька Загребин звал всех встречать этот праздник к себе на дачу. У его родителей был огромный (с Борькиных слов) дом рядом с Финским заливом, который в ночь на седьмое число был отдан в его полное распоряжение.
– Не получится, – сказал Данилевский. – На работе мероприятие. Извини…
Шел одиннадцатый час вечера. По телевизору показывали неизменную «Иронию судьбы», но Данилевский телевизор не смотрел. «Ящик», как тогда его называли за сходство с эти предметом, пылился на подставке в углу. В комнате по-прежнему играло радио.
Настроения у Данилевского не было. После развода он частенько праздновал Новый год в одиночестве, но в этот раз всё обстояло гораздо печальнее. Крушение надежд. Прощание с мечтой… Он даже не стал накрывать стол, лишь поставил около компьютера бутыль коньяка и недоеденные Ланой пирожные. И листать интернет он тоже не стал. Усевшись поудобнее и закурив, Данилевский вновь попытался сосредоточиться на работе. Подходила пора обновления антивирусных программ, и после Новогодних праздников директор ждал от него их завершений. А так же новых вирусных вставок в «Великолепного Рокси».
Внезапно заиграла мелодия мобильника. «Загребин», – светилось на маленьком экранчике. Данилевский нехотя взял телефон.
– Ты дома?
– Да.
– Мы сейчас забежим к тебе!
– Мы? – улыбнулся Данилевский. – И много вас?
– Я с девушкой, – весело ответил Борька.
Переступив порог, сияющий Загребин обнял друга и протянул ему бутылку шампанского:
– С наступающим!!!
Следом за ним вошла улыбающаяся Геля.
– Рад вас видеть, ребята, – тепло сказал Данилевский. Он и правда был рад. Неунывающий друг был сейчас как нельзя кстати.
– Мы тут рядом были на Финбанне, – говорил Загребин, помогая Геле снять пуховик. – И Ангелина предложила к тебе забежать.
Данилевский отметил, как трогательно Борька ухаживает за ней. И откуда в нем взялось столько галантности? «Хоть у них получилось», – подумалось ему.
Окинув взглядом комнату, Загребин сказал:
– Что-то у тебя тухло, приятель. Где новогодний стол? И накурено – жуть. Ты же не курил здесь раньше. Что случилось?
– Давай хоть шампанское откроем, – предложила Геля. – Я пошла бокалы искать!
Не успел Данилевский возразить, как она со свойственной ей бесцеремонностью побежала искать кухню, чтобы исследовать там шкафы в поисках подходящей посуды.
– Так что у тебя случилось? – тихо спросил Борька.
– Даже не знаю, как рассказать. Кажется, я расстаюсь с Ланой.
Когда Геля вернулась в комнату, друзья сидели на диване и потягивали коньяк. Кажется, она искала бокалы ровно столько времени, сколько было нужно для их разговора. Борька не мог не отметить этого и внутренне восхитился Гелиной деликатностью.
– О, ёлочка! – меж тем воскликнула Геля. – А почему так скудно украшена?
Данилевский перевел взгляд на ёлку с мишурой – «дождиком», которую он наспех набросал на душистые ветки. После разговора с Ланой украшать новогоднее дерево совсем не хотелось. «Какая же бестактная эта Геля, – подумал он. – Елка моя ей, видите ли, не нравится. И что только Борька в ней нашел?»
Гостья не унималась. Она ходила по комнате, рассматривая каждую деталь интерьера. Внимательно изучила корешки стоящих на полке книг. Подойдя к письменному столу, она наклонилась к экрану компьютера.
– Ой, а что это у тебя?..
Данилевский с Загребиным воззрились на монитор.
– Да так, работу на дом взял. Не успеваю доделывать, – отмахнулся Данилевский.
– Да ладно? – изумился Загребин. – Трудоголик ты наш!
Геля отходить от компьютера не спешила.
– Слушай, ты вирус пишешь, что ли? – спросила она, изучая монитор.
Друзья переглянулись.
– Какой вирус? Постой, ты понимаешь в программировании?.. – изумлению Борьки Загребина не было предела. Он переводил взгляд с Гели на Данилевского и обратно.
Похоже, деваться было некуда.
– Н-ну, да… Начальник поставил такие условия… Борька, прости, мне нельзя было рассказывать никому, даже тебе. Геля, подожди-ка. Ты как поняла?.. Ты – программист?
Загребин внимательно рассматривал Данилевского. Геля, наконец оторвавшись от монитора, села напротив них.
– Кажется, тебе придется всё рассказать, – сказала она.
– Нельзя – значит, нельзя, – попытался вмешаться Борька, но Геля была непреклонна.
И Данилевский, вздохнув, рассказал.
Внимательно выслушав, они с минуту молчали.
– Данилевский, это нехорошая работа, – сказала Геля. Ее тон был необычайно серьезен, а взгляд проницателен. Как тогда, у метро. – Тебе надо ее прекратить. Подлости – это не твоё.
– И что ты предлагаешь? – спросил он. – Уволиться? Вернуться в НИИ?
– Ну, хотя бы так, – ответила Геля.
– А ты понимаешь, какая там зарплата?
– И что? Раньше ты как-то жил. Что тебя так тянет к деньгам? У тебя кто-то на содержании?
Данилевский призадумался. И правда, что?.. Он не мог найти ответа и с раздражением понимал, что Геля права. Но как она распознала, что за программу он пишет? И если она программист такого уровня, почему работает в каком-то магазине, как говорил Загребин? Очень скрытная и непростая девушка…
– Ладно, разберемся с этим после праздников, – смягчилась она. – Ребята, уже без десяти двенадцать! Открывайте шампанское! А телек у тебя работает? Давайте включим, послушаем президента!
23
Зона отчуждения
Третий день подряд Принцесса Виктория шла сквозь лесную чащу. Деревья становились всё плотнее, еловые ветви перегораживали путь, а птичьи голоса давно смолкли.
Она шла строго на восток.
Странно, но за время своего пути она не чувствовала ничего – ни голода, ни усталости; только мысль о Густаве Девятом занимала ее голову: «Лишь бы получилось! Старуха сказала, нельзя усомниться… А я и не сомневаюсь. Только бы получилось…»
К концу третьего дня лес наконец начал редеть, и вскоре перед Викторией раскинулась широкая поляна. Здесь стояла мертвая тишина: ни птичьего щебета, ни шелеста ветра в кронах деревьев – ни одного живого звука. Будто вымерло все, а может, и не было здесь никогда ни птиц, ни зверей. Принцесса пошла вперёд, и каждый её шаг в высокой траве отдавался зловещим шорохом. «Зона отчуждения», – подумалось Виктории, и тут же пришло осознание, что цель ее путешествия совсем близко.
Она шла вперед, но продвигалась при этом необычайно медленно. Порой ей казалось, будто она топчется на одном месте. Захотелось посмотреть назад, далеко ли остался лес, но тут в памяти всплыли многочисленные истории о том, что оглядываться нельзя. «Не вернешься. Не найдешь, что искала», – крутились в голове назойливые мысли. И Виктория делала шаг за шагом, раздвигая достававшую ей до пояса густую шуршащую траву.
Тем временем солнце стало клониться к закату, и верхушки деревьев в его лучах налились ярко-золотистым светом. Ещё один день подходил к концу, а Великой Рыбы всё не было. Странная поляна кружила Викторию, трава тормозила шаг. «Где же ты, Великая Рыба? – думала Принцесса. – Неужели чувства меня подвели? Неужели это «зона отчуждения» обманула меня, вселив уверенность в близости цели, а сама завлекла меня вглубь? Наверное, так пропадает здесь все живое, случайно забредшее в это место. Сколько времени и сил потрачено зря… Я забыла о воде и пище, научилась не замечать боль и усталость, а тебя всё нет. Где ты, Великая Рыба?» Виктории хотелось упасть в траву, уткнуться лицом в землю и больше не шевелиться. Может быть, умереть – ей было все равно. Сил совсем не осталось. «Вот так и мой Густав пропал, – внезапно пришло на ум. – Он знал все и совсем не боялся смерти. Я тоже уже не боюсь ее. И Король-Мумия все знал, и Фарида. Они пытались меня остеречь, но теперь уже поздно. Обратно дороги нет. Густав… Господи, я же обещала. Сказала, что помогу ему. Или не говорила? Какая разница – главное, я дала обещание себе! Как можно было забыть! Великая Рыба! Прости меня за малодушие и укажи путь к тебе!»
Эти мысли прибавили бодрости, и Виктория продолжала шагать вперед в стремительно сгущавшихся сумерках.
Неожиданно поляна перешла в крутой холм. Он поднимался вверх почти вертикальными земляными уступами, с которых спутанной бахромой свисали стебли колючих растений. Как будто огромная лестница, а может, ступенчатая пирамида…
Принцесса Виктория остановилась. Она посмотрела на свою тень, падавшую прямо на уступы, и поняла, что дальнейший путь – только вверх.
Взбираться на холм, или пирамиду – чем бы это не оказалось – было тяжело. Земля осыпалась, ноги соскальзывали, а стебли чертополоха больно кололи руки. Когда силы совсем было оставили Викторию, перед ней внезапно образовалось что-то твердое. Это оказалась дверь – небольшая, но, по всей видимости, очень тяжелая, из кованого железа. «Неужели это то, что я искала? – подумала Принцесса. – Наконец-то».
Она вскарабкалась повыше и потянула за металлическое кольцо. Тяжелая с виду дверь открылась легко и без скрипа, будто кто-то недавно смазал ей петли.
Внутри было совсем темно; в проникавших снаружи лучах света виднелись ступеньки, ведущие вниз. «Будь что будет», – подумала Виктория и храбро шагнула вперед.
Свет, исходивший из открытой двери, вскоре перестал проникать в глубину пещеры. На минуту стало совсем темно, и Виктории пришлось вытянуть руки, что бы не уткнуться во что-нибудь носом. Было страшно. С раннего детства она не то чтоб боялась, но весьма недолюбливала темноту. Захотелось повернуть назад, к свету. «Нельзя. Слишком много уже пройдено, – подбадривала себя Виктория. – Осталось совсем чуть-чуть! Надо лишь делать шаг за шагом».
Она шла подобно слепому зверьку, спускаясь все ниже и ниже. Ноги сами нащупывали ступеньки. «Как глубоко!» – удивлялась Виктория.
Ступенька, еще ступенька… Руки уперлись в стену. Неужели тупик?! Нет, поворот. Влево и вниз. Ну когда же кончится эта лестница?!
Миновав поворот, где-то внизу Виктория увидела отблеск огня. «Ну наконец-то! – облегченно вздохнула она. – Да будет свет!» Усталость ее улетучилась, и Принцесса прибавила шагу.
Лестница кончилась. Коридор сильно расширился и уперся в другую дверь, огромную и тяжелую. По обеим сторонам на выложенных грубым булыжником стенах горели факелы. Кончики красного пламени превращались в черные клубы дыма, струившегося под своды грота. Помня о только что оставшейся позади темноте, Виктория взяла в руки один из факелов и только после этого толкнула дверь.
Дверь открылась так же легко, как и наружная. Оттуда повеяла волна сырого воздуха, в нос ударил острый запах плесени. Крепко сжимая свой светоч, Виктория шагнула внутрь.
Она очутилась в огромном помещении – таком большом, что лучи факела не доставали ни потолка, ни стен. Если бы ни пол под ногами, Виктория бы решила, что висит в бесконечном пространстве. Да и пол ли был это – она теперь сомневалась. Казалось, что она попала в пространство вне времени, в совсем иной мир. Мёртвая тишина царила вокруг, и лишь собственное дыхание нарушало её. Странный, мертвый мир. Или мир мертвых?.. Снова становилось страшно.
И всё же стоять на месте было глупо, а возвращаться – бессмысленно. Принцесса Виктория двинулась вперёд.
Шаг. Еще шаг. В руках горит факел, а света не прибавляется – не лучше, чем в том подземелье с лестницей.
Но вот темноту рассеял тусклый зеленый свет. Он исходил из круглых источников, подвешенных где-то сверху. На чем висели те лампы –видно не было; возможно, они просто парили в воздухе. Рассматривая их, Виктория с ужасом обнаружила, что это вовсе не лампы, а человеческие черепа. Они светились зеленым, будто были покрыты фосфором. «Кто же додумался до такого?» – удивилась Виктория.
Она пошла дальше, и вскоре ей встретились странные существа. Они весьма походили на людей, но какая-то тёмная жидкость сочилась с их тел. Существа, злобно сверкая глазами, подходили ближе, и тут стало понятно, что тела их начисто лишены кожи. Как будто кто-то сорвал её, оставив несчастных вечно истекать кровью. Они обступали Викторию, алчно протягивая к ней уродливые руки и зловеще шепча: «Ты останешься с нами!»
Не зная, что делать, она стала яростно отмахиваться факелом. Чудовища отступили назад, но не уходили. Не помня себя от страха, Виктория запустила в них светоч и бросилась бежать. «Господи, помоги!» – кричала Принцесса, уносясь вперёд.
Когда страшное место осталось позади, она замедлила шаг и осмотрелась. Зеленоватый свет сменился синим, а вместо мерцающих черепов появились неоновые языки пламени. Они были повсюду – сверху и снизу, сбоку и спереди. Виктории вспомнилось, что именно такую картину она видела в хрустальном шаре. «Значит, цель близка, – приободрилась она. – И, выходит, мой Густав где-то рядом! Мы же смотрели в шаре то место, где он сейчас находится!» Чем дальше шла Виктория, тем крупнее становились голубые субстанции. Они разрастались до огромных размеров, приобретая очертания невиданных существ. Те были ужасны своими формами. Они были похожи то на гигантских хищников, то на уродливых стариков, медленно бредущих вдаль. Обрадованная, что они не обращают на нее внимания, Виктория поспешила вперёд.
Разные картины, одна ужаснее другой, встречались на её пути. То она видела полуистлевших покойников, хищно взиравших на нее вывороченными из орбит глазами, то огромные, с человека величиной летучие мыши проносились над самой ее головой. Рты летучих мышей были оскалены в страшной улыбке, и с острых зубов их стекала кровь. Они трещали крыльями, распугивая всех остальных существ. Иногда попадались вампиры, по той или иной причине покинувшие земной мир.
Запах крови сменялся запахом плесени, и мертвая тишина приходила на смену зловещим крикам. «Куда же я попала?..» – в отчаянии думала Виктория. Как перед тем на поляне, от усталости и бессилия захотелось опуститься на землю и умереть. Она даже засомневалась, жива ли еще.
«В хрустальном шаре было именно это место, – размышляла Виктория. – Почему же я не вижу здесь Густава? Неужели я так и не смогу отыскать его?.. Не усомниться… Я и не сомневаюсь. Я вообще больше не чувствую ничего… Но если Великая Рыба обитает в таком ужасном месте, то что же она за чудовище?!»
Вдруг стало как-то особенно тихо, исчезли запахи, движения воздуха остановились. Принцесса обнаружила себя в просторном зале, в центре которого стояла огромная каменная глыба.
Глыба напоминала стол.
На столе кто-то лежал.
24
Сочельник
Шестого января, около восьми часов вечера Данилевский вышел из метро «Черная речка». Товарищи уже были там. Борька Загребин, замотанный в длинный полосатый шарф, помахал ему рукой. Рядом с ним стояла Геля. Выбившиеся из-под вязаной шапки рыжие пряди весело золотились в лучах уличных фонарей. «Как хорошо, что они с Борькой вместе», – подумалось Данилевскому. Чуть поодаль стояли Люда и Катерина с незнакомыми Данилевскому молодыми людьми.
– Сейчас Перевертайло подойдет, и поедем, – сказал Загребин и, подтянув к себе Гелю, поцеловал ее в губы.
За их спиной Данилевский с удивлением обнаружил Майскую. Она явно нервничала и очень хотела о чем-то его спросить, но не успела. Подошел последний из приглашенных – Олег Перевертайло.
– А где же Жаннка? – спросил Загребин.
– Это кто? – поинтересовался Данилевский.
– Моя невеста, – ответил Перевертайло. – Она позже подъедет на электричке.
Казалось, от былого соперничества между ним и Загребиным не осталось и следа.
– Знает хоть, куда ехать?
– Конечно. Я объяснил.
Борька Загребин повел всех к маршрутке. Воспользовавшись моментом, Данилевский шепотом поинтересовался:
– Зачем здесь Майская?
– Какая разница, – тихо ответил Борька. – Ты все равно один – будешь ее кавалером. Если ты, конечно, не против.
Загребин повел всех к остановке маршруток, которые ходили прямо до его дачи. Данилевский, в праздном любопытстве озираясь по сторонам, шел позади всех. На площадке перед метро собирались кого-то ожидавшие люди. «Наверное, тоже куда – то поедут, как мы», – подумал он.
Вдруг Данилевский почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, он похолодел: на него смотрел высокий и очень странный человек. Тот самый, который когда-то предлагал ему вечную жизнь и кого он принял за сумасшедшего. И, кажется, это именно он тем далеким весенним вечером приглашал его в бильярдную, когда Геля с толпой друзей пресекла попытку их разговора.
Странный Человек, пронизывая Данилевского взглядом, будто смеялся над ним.
Данилевский замедлил шаг. Казалось, что сам дьявол смотрит сейчас на него. Страх. Безысходность. Сопротивление бесполезно… Этот взгляд и парализовывал, и влек к себе. «Этот человек будет преследовать меня всегда, – пронеслось у Данилевского в голове. – И человек ли он вообще?.. Он явно не сумасшедший. Сильный и жестокий… Почему он всегда появляется именно в те моменты, когда мне непонятно, как дальше быть? И если потусторонние силы действительно существуют, и он – их воплощение… А может, воспользоваться? Попросить его вернуть мне Лану? Все равно ведь он не отстанет. Заодно и проверю, правда ли мистика существует, или все это игра моего больного воображения».
Будто прочитав его мысли, Странный Человек улыбнулся и двинулся к Данилевскому. Данилевский стоял, молча смотрел в его завораживающие глаза и чувствовал, что обречен. Он вдруг осознал, что сейчас навсегда станет зависим от Странного Человека, но ничего сделать с собой не мог – может быть, потому, что уже не оставалось сил на сопротивление, а может быть, просто измучился за последний год и очень хотел избавления. Абсолютное Зло улыбалось и двигалось ему навстречу.
Внезапно рядом с Данилевским возникла Геля. Она метнулась наперерез Странному Человеку и, посмотрев тому в лицо, резко сказала:
– А ну пошел отсюда!
Странный Человек остановился в недоумении.
– Что стоишь? – продолжала напирать Геля. – Пошел вон!
Не дав никому опомниться, она схватила Данилевского за рукав и побежала к остановке.
– Учись четко говорить «нет», – тихо сказала она Данилевскому на бегу. – Неопределенность тебя погубит.
– Что?.. – изумленно переспросил он.
– Говорю, на маршрутку опоздаем! – закричала Геля.
25
Великая Рыба
Но вернемся к Принцессе Виктории.
Итак, она находилась в огромном зале, посреди которого (от Виктории это было достаточно далеко) стояла каменная глыба. Глыба напоминала стол, на котором кто-то лежал.
За время своего путешествия по подземелью Виктория видела многое, но сейчас все у нее внутри замерло от напряжения. Не чувствуя ног, она направилась к камню. Каждый шаг разносился гулким эхом в окружающей тишине. Казалось, этот зал был еще одной «зоной отчуждения».
Виктория шла вперед, а камень не приближался. Потом расстояние стало быстро сокращаться, и наконец она оказалась прямо перед ним.
Камень был и впрямь похож на стол.
И на нем действительно кто-то лежал. Виктория сразу узнала этого человека.
На каменном столе, одетый в парадный костюм, лежал Густав Девятый. Бледный, холодный и неподвижный. Будто приготовленный к похоронам.
«Неужели он мертв?.. Нет, не может быть! Я не хочу!!!» Виктория бросилась к телу. Слезы струились по ее щекам. Она пыталась растормошить его – потряхивала за плечи, гладила его холодное лицо, что-то шептала в самое ухо, но Густав Девятый не отвечал. Казалось, он был действительно мёртв, но Виктория сдаваться не собиралась. Шепот ее превратился в громкий, почти истерический крик: «Ну же, вставай! Пожалуйста, просыпайся! Очнись же!!!» Наконец, чувствуя, что все бесполезно, Принцесса Виктория обняла его и, уткнувшись в его грудь, горько заплакала.
–Оставь его, – вдруг как раскат грома послышалось сверху.
Виктория вздрогнула и подняла голову. Напротив нее, с другой стороны стола стояло гигантское неоновое существо. Косые прорези глаз зловеще чернели, больше на лице не было ничего – ни носа, ни губ. На голове высились то ли уши, остроконечные, как у собаки, то ли рога. Тело скрывало нечто подобное балдахину – такое же аморфное и неоновое.
– Оставь его, – громогласно повторила фигура. – Он больше не принадлежит твоему миру.
– Не может быть, – прошептала Виктория.