Екатерина Береславцева
На Патриаршем мосту
Глава 31
До Габрелидзевской тетрадки я добралась в самом конце. Как я и думала, размышления ребят на вечную тему оказались весьма разнообразны. Кто-то, конечно, всё-таки не устоял против искушения позаимствовать мысли из интернета – телефоны отключать я не просила, а уж насколько богаты выдумкой дети в такие моменты, говорить не приходится. Радовало то, что лентяев, не захотевших думать самостоятельно, оказалось не много. Но хоть грамотно написали, и то хлеб! Некоторые удивили меня безмерно, а Саша Мельников и вовсе поразил до глубины души. Высшим счастьем для него оказалось терпеливое служение человечеству, и всё сочинение он посвятил развёрнутому разъяснению, как именно следует это делать. Читала я его листок с нарастающим уважением, чувствуя в себе даже некоторую ущербность. Я тут о каких-то мирских делах мечтаю, а у человека стройная система в голове – как сделать так, чтобы всем людям на земле жилось легче.
Так что тетрадку Алика я открывала уже с некоторой опаской. Кто его знает, что меня там ждёт, какое новое потрясение? Могу сказать, что потрясло. Действительно. Да так, что еле на стуле усидела.
Сочинение его я перечитывала несколько раз.
«Дарья Александровна! Сейчас, когда я начинаю писать эти строчки, Вы сидите прямо передо мной и смотрите задумчиво в окно. Я знаю, о чём Вы думаете. Вы вспоминаете человека, который подвозил Вас сегодня в школу. Дарья Александровна! Настанет такой день, когда я никому не позволю возить Вас в машине и целовать даже в щёку. Потому что, Дарья Александровна, это всегда буду делать только я! Знаете, почему? Потому что счастье для меня, Алекпера Габрелидзе, – сделать счастливой женщину, которую я люблю. А женщина, которую я люблю – это Вы, Дарья Александровна! Все знают, что если грузин дал слово, он его никогда не нарушит. Я даю Вам слово, что через два года Вы будете моей женой. А завтра я заберусь на крышу моей пятиэтажки и подойду к самому краю. Потому что грузины не должны бояться высоты! Дарья Александровна, если я ещё раз увижу этого (тут зачёркнуто так, что не разобрать) человека, я сам не знаю, что я сделаю, но всем будет больно, вы же меня знаете!
P. S. Если Вы думаете, что я ещё мальчик, то Вы глубоко ошибаетесь!».
Ой, мамочки мои ро́дные! Я ошалело смотрела на поехавшие от бури страстей строчки. И что мне теперь с этим делать? Вызвать его родителей в школу? Меня даже передёрнуло от такого варианта. Нет, Дашка, прав был Андрей, в детскую психологию тебе лучше не соваться…
Что мне делать, что делать, чёрт возьми? А ведь он полезет на крышу, я уверена! Слово он дал, понимаешь… Я вскочила и заметалась по кабинету, как раненое животное. Вот уж не думала, что обычное признание в любви может обрушить на голову такую лавину эмоций! Хотя обычным, конечно, его трудно назвать. А я ведь даже рассказать никому не могу, ни с кем посоветоваться! Тут надо действовать так тонко и бережно, чтобы жизнь парню не сломать, а есть ли во мне эта тонкость, вот в чём вопрос!
– Дарья Александровна? – в класс заглянул директор. – Что это с вашим лицом? Что-то опять случилось?
– Почему опять, Владлен Евгеньевич? – уцепилась я за слово.
– Потому что в прошлый раз, когда вы рисковали своей жизнью, у вас было точно такое же выражение лица! – он, улыбнувшись, прикрыл за собой дверь и присел на ближайший к нему стол.
– Когда я что делала? – обалдела я.
– Когда вы Алика из заточения вытаскивали. Я ведь, признаться, видел всё, Дарья Александровна. Но, добежав до вас, понял, что моя помощь уже не нужна…
– Владлен Евгеньевич… – пролепетала я растерянно.
– Я не стал ничего говорить ни вам, ни ребятам, потому что… – он помолчал, – потому что вы и сами с успехом справились. Справитесь и на этот раз, я уверен!
– А я вот совершенно не уверена…
– Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
– Нет, Владлен Евгеньевич, тут такой вопрос щекотливый, что лучше я постараюсь сама. Как бы ему не навредить…
– Опять Габрелидзе? – он посмотрел на меня прямым взглядом.
– Да, – я кивнула. – Только теперь это такая тонкая материя, что одно неловкое движение может привести к обрыву…
– Да, любовь – такая штука… – глаза Туманова смеялись.
– Я про любовь ничего вам не говорила! – запротестовала я.
– Конечно, нет, Дашенька! – он улыбнулся и встал. – А я ничего не слышал! Ну, я пойду…
И, уже взявшись за ручку двери, он, обернувшись, сказал:
– А Гриша Фантиков – мой племянник, Дарья Александровна… Так же, как и Антоша, впрочем.
И вышел.
Моего возгласа он, думаю, уже не услышал…
Ёшкин же кот!! Вот, значит, в чём причина тех странных Гришиных слов! Его дядя всё ему рассказал! А я-то понять не могла… Ну, Григорий, ну, партизан! И Антоша тоже хорош. Хоть бы раз за два года обмолвились о том, что их родственник – мой непосредственный начальник! А сам Туманов-то каков гусь, а? Как быстро он всё про Алика просёк, страшно даже! Нет, не зря я ему такое прозвище в своё время придумала. Авель Вещий – он и есть Авель Вещий. Странно, что Андрей Крымов не слыхал об этом монахе-предсказателе…
Прозвенел звонок на перемену. Я поспешно принялась складывать сочинения в стопку, а признание в любви поместила вновь в синюю тетрадку, которую убрала в свой портфель. Не дай бог ещё наткнётся кто-нибудь из учителей, а ещё хуже – из одноклассников, Алик тогда совсем пропадёт. Ну вот, осталось пережить ещё один урок, в пятом классе, а потом и репетиция… У тебя, Дарьсанна, есть ровно сорок пять минут, чтобы обдумать предстоящий разговор с влюблённым учеником. Охохонюшки мои…
Глава 32
А к встрече с театральной труппой я заготовила всем сюрприз. И сейчас сюрприз этот ждал в учительской, расслабленно потягивая кофе из пластикового стаканчика. Вера Ефимовна Трепетова, молоденькая актриса московского театра, которая, наконец-то, заменит меня на боевом посту. Переговоры с департаментом образования на счёт увеличения нашего штата увенчались успехом. Правда, то, что новоиспечённый режиссёр будет таким юным, я представить себе не могла, но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят…
– Вера Ефимовна, прошу вас, нам на второй этаж!
Девушка приосанилась. Ещё бы, не часто к ней, видно, обращаются так торжественно.
– Спасибо, Дарья Алексеевна!
– Александровна, – с улыбкой поправила я.
– Ох, простите! – она сконфузилась, но быстро пришла в себя. – Вы знаете, я, как в школу попадаю, так начинаю чувствовать себя нерадивой ученицей, вот мысли и разбегаются…
Как же ты, милочка, студию нашу будешь вести, с такими-то страхами? – хотела спросить я, но не спросила. Ладно, человека можно понять, я и сама в незнакомой ситуации могу потеряться. Привыкнет. А не справится – пойду опять на поклон в департамент.
Но переживала я зря. Уж чей выбор пал на эту миловидную девушку, я не знаю, но могу с твёрдостью резюмировать, что это было самым удачным решением, которое могло бы вообще случиться! Трепетова оказалась просто чудом чудесным! Она очаровала всех, даже привередливую Инну Левкову. Единственным, кто пострадал, был Алик Габрелидзе. А как же, ведь на роль Татьяны Лариной, которую временно играла я, теперь назначили Настю Остроумову, кстати, идеально подходящую к этому образу!
Я видела, с каким трудом горячему парню удалось справиться со своими эмоциями. Ничего, мой хороший, а ты думал, жизнь будет преподносить тебе только приятные сюрпризы? Как бы не так! Желания наши ой как редко исполняются, но откуда мы знаем, что для нас это хуже, чем если бы всё, как по мановению волшебной палочки, превращалось в золото? Пресытиться легко, а вот увидеть смысл и извлечь пользу из жизненных испытаний гораздо важнее.
Всю репетицию взгляд Алика судорожно метался ко мне. Я сидела на самом краю первого ряда – мы находились в школьном актовом зале, – стараясь вести себя как можно тише, чтобы не мешать творческому процессу. Впрочем, я могла и не стараться – Трепетова вовлекла ребят в волшебное действо настолько, что обо мне, да и об остальном мире, позабыли все. Сама же я со всё возрастающим удивлением наблюдала не только за профессиональной актрисой, но и за своими учениками. Сквозь них будто что-то новое засветилось, радостное, вдохновлённое, и я не думаю, что виной всему был лишь свет софитов…
– Во дают! – я и не заметила, как рядом со мной очутился Крымов.
– Чш-ш-ш, – прошептала я ему. – Не сбивай ребят!
– Да их сейчас ничто не собьёт! А видала, там Белявская с потрясённым лицом стоит? Не ожидала, небось, от своего сумасшедшего девятого «Б».
– Где? – я оглянулась.
Сусанна Львовна стояла у дальней стеночки, и лицо у неё и правда было смятенным. Увидев, что я на неё посмотрела, она легонько махнула головой и тихо вышла. Да, искусство творит чудеса!
– Я тоже пойду, Даш. Меня там Анюта ждёт…
– Иди, Крымов. Кстати, поздравляю тебя!
– Спасибо! – лицо его осветилось. – Я, Даш, так тебе благодарен, так благодарен, ты представить себе не можешь!
– А я-то тут при чём? – удивилась я.
– Здрасте! Это ведь ты меня с Аней столкнула!
– Что за чепуха?
– А помнишь экскурсию, на которую ты нас двоих отправила? С третьеклашками? Аня-то классной у них была в прошлом году, а меня ты как охрану приставила.
– А, ну было такое дело, – вспомнила я. – Значит, у вас тогда всё и зародилось…
– Конечно! В музее моя Анюта за пояс экскурсоводшу заткнула, тогда-то я в неё и влюбился.
– Удивительная история, – я покачала головой. – Кто бы подумать мог, да, Андрюш?
– Даш, и ещё спасибо Машке передай, ладно? Если бы она меня тогда не отшила, я бы Аню не встретил…
– Передам, Крымов! Беги уж, не отвлекай моих ребят!
– Ага, вон Габрелидзе глаз с нас не сводит… Ладно, пойду!
Он сжал мне пальцы и, зачем-то пригнувшись, побежал по длинной дорожке к выходу. Его провожал напряжённый взгляд Алика…
– Алик, задержись на минутку!
– Да, Дарья Александровна!
Ребята, возглавляемые новым кумиром, потянулись к двери, а мы с парнем остались в актовом зале. Я по-прежнему сидела в первом ряду, Алик же с несчастным видом остановился в двух метрах от меня.
– Сядь, пожалуйста, – я похлопала по креслу рядом с собой.
Он молча сел на краешек и громко вздохнул.
– Алик, я прочитала твоё сочинение.
Он дёрнулся, но ничего не сказал. Только уши его моментально сделались пунцовыми, и красными пятнами пошла шея.
– Я могу говорить с тобой, как со взрослым человеком?
Сглотнув слюну, он быстро кивнул.
– Не буду скрывать, меня удивило и тронуло твоё послание. Призна́юсь тебе честно: раньше я видела в тебе только озорника и несносного хулигана, но буквально недавно, после известных нам с тобой событий, ты вдруг стал открываться – не только для меня – совсем с другой стороны. Я увидела, что ты очень чуткий, добрый и глубокий человек. И то, о чём я узнала из твоего сочинения, ещё больше укрепило меня в моих выводах.
Он чуть развернулся ко мне. Совсем чуть-чуть, но и этого было достаточно, чтобы я поняла, что всё делаю правильно.
– Твои чувства ко мне я глубоко уважаю. Мне кажется, это вообще самое главное, что может быть в человеке, – умение любить. И то, что ты этим умением обладаешь, делает тебе честь. Мне кажется, твоей будущей жене очень повезёт!
– Дарья Александровна! – он, наконец, посмотрел на меня.
– Я знаю, что ты хочешь мне сейчас сказать. Послушай же, что я тебе на это отвечу… – Я помолчала. – Если это настоящая любовь, Алик, то два года для неё – ничто. Ты со мной согласен?
– Конечно!
– Тогда я предлагаю тебе подождать, тем более что иного выхода у тебя всё равно нет. Запретить себя любить я не могу, но за эти два года ты сам сможешь определиться, насколько сильно твоё чувство. А в тот день, когда тебе исполнится восемнадцать лет, ты сядь один и подумай – нужна ли я тебе ещё…
– Нужна! – горячо воскликнул он.
– Если и через два года ты скажешь это с такой же горячностью, то милости прошу, я буду готова вновь поговорить с тобой на эту тему.
– Два года!
– Конечно, ты же сам сказал, что для истинной любви это ничто. Вон Татьяна Ларина сколько лет страдала? Вот то-то же… А теперь иди, Аликпер.
– Хорошо, Дарья Александровна! Вот увидите!
– Я первая порадуюсь такой стойкости чувств, Алик. И ещё одно – ты можешь мне что-то пообещать?
– Всё, что угодно! – опрометчиво воскликнул он.
– Я запрещаю тебе лезть на крышу любого здания в городе! Если ты хочешь избавиться от страха высоты, запишись на скалолазание или ещё куда-нибудь, но подниматься на крышу не смей. Обещаешь?
– Но…
– Ты сам сказал. А грузинские мужчины умеют держать слово!
– Хорошо, Дарья Александровна! Я клянусь, что не полезу завтра на крышу и вообще не полезу! А на скалолазание записываться не буду, лучше к дядьке пойду, он лётчик!
– Вот и славно! Тогда до завтра, Алик, буду с нетерпением ждать тебя на своём уроке!
– До завтра, Дарьсанна! – окрылённый, он побежал вдоль синей дорожки.
А я, наконец, смогла выдохнуть. Ох и нелёгкая это работа – приводить в чувство влюблённого грузина!
Но сомнения после непростого разговора меня всё же одолевали. Правильно ли я поступила? Не подумает ли парень, что я сама питаю к нему романтические чувства? Может быть, говорить надо было жёстче и рубить с плеча? Так, мол, и так, Алик-джан, я тебя не люблю, полюбить никогда не смогу, и вообще – я выхожу замуж. И даже жениха предъявить – ну, того же Аркашу: вот, дорогой ученик, это мой бывший и будущий муж… Пожалуй, я бы тогда достигла противоположного результата – запретный плод сладок. А так вроде и надежду расплывчатую дала, и больно не сделала. А уж за эти два года гормоны, начавшие шалить в молодом организме, направят свои взгляды на какую-нибудь милую сверстницу, и, возможно, из искры возгорится пламя настоящего и серьёзного чувства…
Выходя из школы, я обнаружила на ступеньках крыльца Туманова.
– Уже уходите, Дарья Александровна?
– Да, Владлен Евгеньевич, на сегодня все дела сделала. Или я вам нужна?
– Да я и сам ухожу. Вот, Реваза жду.
Реваз – это водитель нашего шефа, громкий и болтливый малый. А ещё он постоянно всюду опаздывает. Терпеть таких не могу. Но шофёр он был первоклассный, так что о том, чтобы взять другого, шеф даже думать не хотел. А я и не спорила, безопасность начальства всё-таки дороже.
– Тогда до завтра, Владлен Евгеньевич!
– Может быть, вас подвезти, Дашенька? Мне как раз в ваш район…
– А я… не дома сейчас живу, – смутилась я и даже, кажется, покраснела. Вот как школьница, ей богу!
– Ну что ж, – он улыбнулся. – Тогда не задерживаю вас более. Деликатный вопрос, как я вижу, вам удалось решить?
– Надеюсь, что я нашла правильное решение…
– Вы по-другому и не могли это сделать, уважаемая Дарья Александровна! Так что не мучайте себя сомнениями, а просто идите отдыхать. И помните – мы вами гордимся!
Он с чувством поцеловал мне руку и, обдав на прощание светом оливковых глаз, направился вниз – во двор, совершенно бесшумно, въехал автомобиль с Ревазом за рулём.
Вот и ещё одно проявление счастья, подумала я, сбегая по ступенькам, – иметь такое понимающее начальство!
Глава 33
Весь день и всю ночь перед экзаменом у меня тряслись руки, а во рту постоянно чувствовалась горечь. Сдавала на пояс я не в первый раз, но отчего-то именно сейчас нервничала особенно. Не сдам, точно не сдам! – думала я отчаянно, хотя, признаться, реальной почвы под собой мои сомнения не имели – весь месяц перед сдачей я занималась, как сумасшедшая. Слава богу, Захар всё ещё не приехал, так что мои мысли на тренировках были полностью отданы отработке приёмов, а не копаниям в собственной душе.
Экзамен начинался в полдень, но уже в десять ноль-ноль я, на пару с Ольгой, повторяла снова и снова сегодняшнюю программу.
– Вы что, с ума сошли? – за час до сдачи в зал зашёл Гриша. – Умотать себя решили? А ну, быстро в душ и отдыхать, пока время ещё есть!
– Но Гриша!
– Мигом, я сказал! Чтобы на километр близко к залу не подходили до двенадцати, понятно?
– Понятно… – нехотя проворчали мы и поплелись в душ.
– А я тебе говорила! А ты – не сдам, не сдам! Что за беспочвенные страхи, подруга?
– Сама не знаю, Оль. Знаешь, как будто предчувствие какое-то…
– А кто говорил, что предчувствиям не верит? – усмехнулась она.
– Это не я, это Тарковский, – я улыбнулась. – А я, оказывается, верю, да ещё как!
– А я слова одни знаю волшебные…
– Спасибо и пожалуйста? Боюсь, они мне сейчас не сильно помогут.
– Дурочка! – рассмеялась она. – Мои дети их всегда используют перед экзаменами и возвращаются домой только с пятёрками! Ну, сказать?
– Ладно, валяй. Хоть и не верю я в такие вещи…
– Только нужно монетку найти… Всё, ты оделась?
Мы, взбодрившиеся после прохладной воды, выскочили из душевой. Ольга прямиком направилась к администратору.
– Свет, мелочь есть?
– Есть. А тебе зачем, Оля? – Светлана вытащила из кармана несколько монеток.
– Заговор делать будем. На сдачу экзамена.
– Ух ты! Я тоже хочу посмотреть!
– Нельзя, иначе не сбудется. А тебе я потом расскажу.
Она забрала две монетки, потом, подумав, одну вернула и, взяв меня под руку, повела по коридорчику мимо женской раздевалки, мимо душевой и, недалеко от мужской раздевалки, остановилась. Тут узкий коридор делал изгиб, образуя плохо освещённую, но очень уютную нишу. Туда она меня и поставила.
– Так, зажми монетку в левой руке, хорошенько зажмурься, мысленно посчитай до тринадцати, а потом произнеси вслух: «Пятак-пятачок, повернись на бочок, жизнь – полная чаша, сдай экзамен, Даша!».
– Бред какой-то! – возмутилась я. – Признайся, ты это прямо сейчас придумала?
– Ты что! Говорю же тебе, мои дети так всегда делают!
– Интересно, а что, например, твоя Олеська произносит вместо имени Даша, а? Сдай экзамен, Олеся?
– Ну да! – невозмутимо ответила Ольга. – Просто твоё имя идеально подошло к рифме, а так – подставляй всё, что угодно, всё равно сработает! Ну, будешь делать или глазки будем строить?
– Ладно, давай сюда свою денежку, – сдалась я. – Только никого сюда не подпускай – засмеют же!
– Не боись! И ещё: после того, как прочитаешь заклинание, нужно трижды повернуться вокруг своей оси и затем три раза хлопнуть в ладоши. Запомнила?
Она вручила мне монетку, а сама отошла в сторону, загородив своим телом проход.
Я втиснулась поглубже в нишу, зажмурилась, досчитала до тринадцати и вслух произнесла слова заклинания, изо всех сил сдерживая нервное хихиканье. Затем покрутилась на месте, три раза хлопнула в ладоши, для надёжности трижды потопала ногами и открыла глаза.
Передо мной стоял Захар. Больше рядом никого не было. Та-а-ак…
– И давно ты тут стоишь?
Отвечать он не стал. Только вдавил меня ещё глубже в стену и приник ко мне горячими и сухими, пахнущими чем-то неуловимо знакомым, губами. Оттолкнуть его я не успела. Или не смогла. Или не захотела…
– Я вернулся, Даш.
– Захар… – я, наконец, сделала вдох.
Это невероятно, но его сияющие ровным синим светом глаза, казалось, сделали светлей и нишу.
– Даша… – он провёл пальцами по моей щеке. А потом, не выдержав, ещё раз прильнул ко мне…
Первой в себя пришла я.
– Хватит, Захар! – успела пискнуть я в паузе между его вздохами. – Что ребята подумают?
– Что трогать нас сейчас лучше не надо, – улыбнулся он. – Даш, я ужасно по тебе скучал.
– Захар, ответь мне только на один вопрос! – я упёрлась руками ему в грудь. – Ты кто?
– То есть?
– Чем ты занимаешься?
– Сейчас я целую прекраснейшую из женщин этого континента…
– Я серьёзно!
– И я вполне!
– Захар! Ты можешь хоть раз ответить без шуток? Кем ты работаешь, вот что меня интересует!
– Ах, вот оно что! Так бы сразу и сказала! А я-то, дурак, думал…
– Ты дурак? Ты не дурак! Ты хитромудрый мастер уходить от прямого ответа! А ещё враль, каких свет не видывал!
– Когда я тебе врал, милая? – он округлил глаза.
– Всегда! И сейчас врёшь, как сивый мерин! Я…
Со стороны зала послышался голос Антона:
– Все приглашаются в зал!
– И так всегда! – взвилась я. – Везунчик ты, милый! Везунище просто!
– Конечно, везунчик, дорогая, – со мной рядом необыкновенная женщина, а это редкое везение, согласись! – он легко прикоснулся губами к моим губам и, никого не стесняясь, обнял меня за плечи и повёл вперёд, к свету. Сама не знаю, почему я не стала сопротивляться…
Сдала экзамен я легко, не напрягаясь. Вот когда я ощутила на себе всю истинность выражения: будто крылья за спиной. Они и выросли у меня – огромные, сияющие, наполненные воздухом и безмятежным светом, – и в таком космическом состоянии пронесли меня через все извилистые тропинки испытания. Синий пояс, а также синие глаза в придачу я получила…
