Екатерина Абдуллова
Вовка Ясный Сокол
Я подпихнул развёрнутый газетный лист под дверь.
Теперь главное, чтобы ключ упал точно на газету и чтобы грабители не услышали. Я просунул стержень в замочную скважину. Стержень упёрся. Я тихонько потолкал его. Тот ни в какую. Я со злости, а может и со страху, резко ткнул в неподатливую темноту. Стержень вдруг провалился, а с той стороны брякнуло. Я замер, чуть дыша. Грабители тоже затихли, но через ужасно долгое мгновение снова зашуршали.
Я вытащил стержень и посмотрел через замочную скважину. Никого.
Тогда я осторожно подцепил торчащую из-под двери газету и потащил на себя. Лист скользил слишком легко. Невесомо даже. Вот это провал будет, если ключ мимо упал!
Лист уже наполовину был в кабинете, когда ключ всё-таки показался. Лежит себе на газете, полёживает! Теперь пути назад нет – обратно его не вставить.
Я уже собрался отпирать дверь, как вдруг в доме что-то грохнуло, и один из грабителей зашипел. Послышались шаги. Я выключил свет и затаился. Шаги приближались. Светлую полоску под дверью заслонила тень. Я задержал дыхание и так сжал ключ, что тот больно впился в ладонь. Грабитель не останавливаясь, прошёл дальше, в сени.
Я похолодел. Как теперь выходить? В окно?
В комнатах окна без створок, не открываются, в кабинете так и вовсе решетка – меж прутьев только кулак пройдёт. Сын у дяди Вани сам арматурины сваривал, все приговаривая при этом, что как в тюрьме получается.
Только в ванной есть форточка. Если протиснусь через неё, то прямо в сад, а там ищи-свищи!
Я снова посмотрел в скважину. Пусто. Я отпер дверь, приоткрыл её и просунул голову. Из сеней не доносилось ни звука, а в кабинете ходили. Я выскользнул в коридор. Теперь вставить ключ обратно и запереть, чтобы грабители не хватились меня раньше времени.
Сердце стучало молотом, будто желая вырваться из груди, ладони вспотели, и я очень боялся, что уроню ключ. Но не уронил. Нащупал во тьме скважину, тихонько просунул в неё ключ и повернул. В тишине щелчок показался оглушительным. Я замер.
В сенях вдруг скрипнули доски, и меня будто пнул кто: на цыпочках, не дыша, я метнулся в ванную. Забежал, прикрыл дверь и затаился.
Было тихо.
Я широко улыбнулся: а ловко я! Ничуть не хуже Калле Блюмквиста. Дверь в кладовку заперта, ключ в замке, а пленник исчез! Пускай грабители потом «тыковку чешут» да гадают, куда я делся.
Я забрался на подоконник и сунул голову в форточку. Голова прошла хорошо, даже ушами не зацепился. Тогда я оттолкнулся ногами и, извиваясь, как червяк, полез наружу. Я выбрался уже наполовину и повис на животе, как вдруг понял, что до земли высоко и падать башкой вниз – это совсем не весело. Вот в речку нырять с разбега – весело, а в какие-то тёмные непонятные заросли – вовсе даже нет.
Но и не болтаться же здесь, как полотенце на вешалке. Я полез дальше.
Ещё пара рывков, и я свалился вниз.
Сочно хрустнуло, я крякнул от удара о землю, и снова все стихло. Замолкли даже вечно орущие сверчки. Я лежал, хватая ртом ночную прохладу. Надо мной покачивались чёрные ветки, и огромная круглая луна смотрела сквозь них прямо на меня.
Отдышавшись, я пощупал толстые стебли вокруг. Шипов, как на маминых розах, не было, и я полез дальше в кусты, а когда они закончились, бросился в глубину сада.
Сад у дяди Вани хороший – весь зарос дичком и полынью, вишня превратилась в непролазную чащу, а в углу вымахали выше проводов три сосны. Настоящие джунгли! В начале лета я хотел устроить здесь штаб, как раз в тех трёх соснах, но Булька не позволил. Услыхал мою возню, пришёл и уставился злыми глазами. Пришлось срочно отступать.
Я продрался сквозь густерню, чуть не выколол глаз о корявую острую ветку, и наконец вывалился на траву. Сосны! Ну всё, здесь меня не найдут.
Я присел на кочку отдохнуть и подумать. А подумать было над чем. Вот например, что сейчас делать: домой идти и маму будить, чтобы в полицию звонила или… А что «или»? Что я ещё могу?
Эх, жаль не успел дочитать, чем у Калле всё закончилось. Успех от побега кружил голову, и мне казалось, что я способен на большее, чем простой звонок в полицию. Но тут я вспомнил холодные пальцы на своей шее и опомнился. Вот дурак! Это только в книгах да в фильмах мальчишка может справиться с двумя грабителями, а в жизни всё не так.
Позади сосен чернел покосившийся деревянный забор, за которым была дача Володи. Мама говорила, что Володя воевал в Чечне и оттого такой мрачный и нелюдимый. Приезжал он редко, на огороде ничего не садил. Чем занимался – не понятно.
Ленка с Веркой боялись его до онемения. Даже визг у них отключался. Как выйдет Володя из калитки, глянет вокруг тёмными глубокими глазами, так девчонки молча ныкаются кто куда: одна в лопухи залезет, другая под ворота нырнет. Я перед девчонками храбрился, но на самом деле тоже Володи побаивался. Один раз, но это я ещё маленький был, так вот, один раз я даже в канаву прыгнул, прямо в крапиву. Два дня потом чесался.
Да что мы! Даже шустрые бабульки опускали глаза при его приближении, начинали креститься и что-то бормотать.
У Володи уже неделю – ни движения, ни звука, и я решил идти через его дачу. Крюк дам знатный, зато домой спокойно вернусь. Сказано – сделано. И даже через забор лезть не пришлось: я подёргал доски и одна, самая трухлявая, повисла на верхнем гвозде. Я пролез в получившуюся дыру.
Вокруг темнели редкие деревья, а под ногами шелестела скошенная, высохшая трава. После дяди Ваниных джунглей здесь была настоящая саванна.
Я выдохнул. Наконец-то скоро все закончится: и эта беготня, и ночь, и грабители.
Трусцой пробежав через сад, я миновал домик и уже направился к калитке, как вдруг на террасе что-то скрипнуло и негромкий низкий голос сказал:
– Эй, бегун, ответь-ка на пару вопросов.
Я аж присел. Волосы у меня на голове зашевелились. Чтоб мне провалиться! Ветра не было, а они шевелились.
Я медленно развернулся. На террасу от навеса падала густая тень, и никого не было видно. Но я и так понял, что нарвался на Володю. И когда он только приехал?
Тут я подумал, что в общем-то ничего плохого не сделал – я ж не вор какой, не вандал. Подумаешь, пробежал по саду, за такое не наказывают.
Я хотел извиниться, сказать что-нибудь умное и вежливое, чтобы он понял, что я не хулиган, но в голову ничего не шло, и я просто буркнул:
– Ну?
Невидимый Володя хмыкнул.
– Итак, вопрос первый. Ты бежишь из сада Ивана Прокофьевича?
Я нахмурился. Какой ещё Иван Прокофьевич? Звучит, как профессор какой-то. Вдруг меня озарило, и я смачно хлопнул себя по лбу. Это ж дядя Ваня!
– Ага, оттуда.
– Вопрос второй. Почему не слышно пса?
– Так он спит!
Тоже мне вопросы! Володя не ругался, и от облегчения я даже улыбнулся. Постояв на всякий случай ещё пару секунд, я шагнул к калитке, но тут с террасы донеслось задумчивое:
– Как пёс может спать, если по саду посторонние бегают?
Я понял, что Володя не спрашивает меня, а просто размышляет, но мне почему-то ужасно захотелось рассказать ему всё, похвастаться смелым побегом, чтобы он не думал, что я только и умею по канавам с крапивой скрываться.
Папе ведь не позвонишь, он может, вообще, сейчас операцию кому-нибудь делает. Мама разохается, будет смотреть тревожными глазами, чего доброго, ещё и в город начнёт собираться. А Володя сам кого хочешь напугает, такому можно рассказать. И я сказал:
– Усыпили Бульку, вот он и спит.
– Та-ак…
На террасе снова скрипнуло, и Володя показался из темноты. Он подошёл, чуть заметно хромая, и впился в меня чёрными провалами глаз:
– Рассказывай.
И я рассказал. И про то, как читал, и как увидел свет у соседа, и как решил, что это грабители. Про то, как нашёл спящего Бульку, как меня поймали и посадили под замок. О побеге и фокусе с ключом я рассказал с особым удовольствием. Володя слушал молча, не прерывая, и только хищно щурился.
Когда я замолчал, он сказал:
– Жди здесь! – и бросился в дом.
Я зевнул. Спать захотелось с новой силой. Из дома послышался торопливый голос Володи, и вскоре сам он выскочил на крыльцо, договаривая в телефон:
– Провожу, конечно. Всё, отбой! Как выйдут, позвоню.
Он выключил телефон и кивнул мне на калитку:
– Давай, ты – домой, а мы с Лешкой, то есть с Алексеем Павловичем, – на задержание.
Алексей Павлович – это наш участковый. Высокий, худой и улыбчивый. Бабушка, да и все её подружки-соседки ласково называют его Журавлик.
Я побрёл на улицу. Вот только что мечтал завалиться в кровать, а теперь глядя на оживлённого Володю, мне вдруг тоже захотелось «на задержание».
– А давайте я с вами! – сказал я. – Я ведь свидетель.
– Иди-иди, – поторопил меня Володя. – Там может быть опасно, а ты и так молодец – получше многих взрослых справился.
Я приосанился.
– Так может я ещё чем-нибудь помогу?
– Чем же? – покосился на меня Володя, когда мы завернули за угол. Тут он осмотрелся и уже шёпотом добавил: – Алексей Павлович сейчас из посёлка едет, он их машину разыщет – не пешком же они пришли, – а я прослежу за домом. Брать будем уже у машины. Нас двоих достаточно.
– Я тоже могу проследить.
Я представил, что крадусь, как индеец, высматривая следы и замирая, когда ветерок доносит до меня запах вонючего грабителя. Но Володя сказал:
– Если б по городу, тогда пожалуйста. А здесь кругом ветки, листья… Подшумишь.
Я уже хотел сказать, что ничего и не подшумлю, но вдруг понял, что мне казалось странным, пока мы шли: я слышал только одного человека. Себя. Все время мне под ноги что-то подворачивалось, и я на это что-то наступал. Володю же вовсе было не слышно. Он скользил призраком – тёмным и беззвучным.
Мы остановились за два дома до бабушкиного.
– Этот твой, с флюгером? – спросил Володя.
– С флюгером, да не этот. Вы на дом деда Семёна смотрите. Наш дальше, у нас ещё забор оранжевый.
Володя осмотрелся.
– Так, тут собак нет. Беги огородами. Домой придёшь – молчок, свет не включай, мать не баламуть. Спугнёте ещё. Всё понял?
– Понял, – вздохнул я.
Пока я пробирался огородами Филимоновых и бабы Нюры, я думал о машине. Ведь и правда, не на автобусе же грабители приехали. Наверняка оставили машину где-нибудь поблизости. И не в деревне. Тут её сразу приметят. Скорее всего они ещё до деревни съехали в придорожные кусты. Кто её там ночью разглядит?
Тут я остановился и задумчиво уставился на тыкву. Чуть дальше желтела ещё одна. Я присел на ту, что покрупнее, и стал размышлять.
Журавлик в соседнем посёлке живёт, и до нас ему целых полчаса пилякать по ночным ямам. Потом ещё машину искать… Это долго. А грабители могут в любой момент уйти. Отыщут книги и уйдут. Или увидят, что я сбежал, тогда им вовсе не до книг будет.
Не-ет, ждать никак нельзя!
Я вскочил с тыквы и кинулся к заднему забору бабы Нюры.
Через огороды, наперерез, я мигом выбрался на белеющую в лунном свете дорогу и огляделся. Дорога огибала деревню длинной кишкой, уходила в поле, а через пять километров вливалась в шоссе. Я решил, что грабители остановились как раз на этом отрезке: между деревней и шоссе.
Десяток метров я пробежал, но потом притормозил и пошёл шагом. Густой кустарник по обочинам дороги стоял чёрной стеной, и если бежать, то ничегошеньки не разглядишь. А машина должна быть близко. Книги ведь тяжёлые, какой дурак попрёт их в дальнюю даль.
Я вертел головой, внимательно присматриваясь к каждой подозрительной тени. Через пару минут деревня осталась позади.
Ночь была замечательная: тёплая, лунная, с ветерком, приносящим запахи цветов и реки. Только комары досаждали. Лезли в лицо, с лёту впивались в руки и надоедливо звенели. Я подошёл к ближайшим кустам, чтобы сломить ветку и отмахиваться от мелких кровопийц.
Это были заросли американского клёна. Деревенские воюют с ним, как могут: рубят, пилят, сжигают, – а он упорно растёт и захватывает новые территории. Так-то он не плохой. Только на участок его пускать нельзя – заполонит, задушит все культурные растения.
Я потянул за ветку. Листва зашуршала, а впереди вдруг что-то блеснуло. Машина!
Я, как кабан, проломился сквозь заросли и чуть не ткнулся носом в холодный металлический бок. Хорошо грабители устроились! С дороги здесь даже космический корабль не разглядишь.
Я обошёл машину кругом. Джип. Большой, тёмный, опасный.
Как же быть? Телефона нет, бежать обратно не хотелось – набегался уже. Да и на грабителей могу наткнуться.
Я почувствовал себя глупо, как та лиса из басни Крылова, которая ходила вокруг винограда. «Видит глаз, да зуб неймет».
А здесь, в кустарнике, комары были здоровее. И голоднее. Иначе с чего бы им так набрасываться на меня? Я уже вертел руками, как мельница, и тихонько ругался сквозь зубы: «Вампирюги. Лягушек на вас нет!» Но комары лишь тонко смеялись надо мной, и тогда я рассердился. Захотелось сделать что-нибудь этакое. Чтобы грабители ответили за все свои злодеяния: за то, что усыпили Бульку, за то, что меня напугали и под замок посадили, за разгром у дяди Вани. И раз я не мог задержать самих грабителей, я решил задержать их машину. Чтобы они уехать не смогли.
Я подёргал капот, попытался поддеть его палкой – без толку, крепко закрыт.
Тогда я перешёл к колесам. Жаль ножа у меня не было, чтоб их проткнуть. Пришлось колпачки откручивать. Но и тут незадача – воздух не выходил! Я наощупь нашёл тонкую твёрдую палочку и потыкал в отверстие. Где-то там золотник и если на него нажать, то воздух должен пойти… Пошёл! Звон комаров и шелест листвы заглушило шипение…
Мне казалось, что я просидел над колесом целую вечность. Комары, наверное, выпили уже половину моей крови, а оно всё ещё было таким же твёрдым и нисколько не спустило. Да ещё это шипение… Все звуки заглушает. Подойди грабители, я их и не услышу. А кладовок тут нет. Что они со мной сделают?
Я перестал шипеть и прислушался. Сверчки, комары, листва… Людей не слыхать.
В щёку впился комар. Я вскочил, прихлопнул его и пнул колесо. Всё бесполезно! Я тут до утра возиться буду!
Вдруг в голове у меня щёлкнуло, и я вспомнил, как мы с ребятами спорили, поедет ли машина, если глушитель заткнуть.
За ответом мы полезли в интернет и выяснили, что если забить в глушак яблоко, то машина заводится и выплёвывает это яблоко на несколько метров. Если крепко-крепко прижать тряпку, то просто фыркнет на тебя чёрной копотью и превратишься в негра. Но вот если яблоко замотать в тряпку, то сработает. В смысле, не поедет машина.
Недолго думая, я стащил футболку (прости, мама! Здрасьте, комары!) и намотал её на подходящую палку. У меня получилась отличная заглушка. Я затолкал её в выхлопную трубу. Сначала запихивал руками, потом лёг на землю и принялся колотить по палке пяткой. Пятке было больно. Можно было найти на дороге камень, но я побоялся, что звук ударов разлетится по спящей округе и встревожит грабителей.
И вот колочу я по палке, а в голове строчки из «Бородино» крутятся:
«Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!»
Наконец, палка с футболкой запихались. Я подёргал. Туго – не сдвинешь! Я спрятался неподалеку в кустах и довольно потёр руки: вот будет «мусьям» от меня гостинец.
Сидеть в засаде оказалось трудно. Я крутился, чесался и отбивался от комаров. Одна только мысль, что придется ждать до утра, приводила в уныние. Хоть волком вой. Я уже хотел всё бросить и бежать домой, но с дороги вдруг послышались тяжёлые шаркающие шаги и пыхтение. Я забыл про комаров и притаился.
Это были они – грабители! Каждый тащил по два огромных пухлых чемодана. У-у, ворюги!
Тот, что пониже, отдувался и всё время оглядывался. Второй был худее и выше. Это, наверное, вонючий.
Вонючий сказал:
– Что ты вертишься? Иди быстрее!
– Пасут нас. Чувствую, пасут, – ответил ему подельник.
Вонючий тоже оглянулся и процедил:
– Сопляк, наверное, стукнул.
Они бухнули чемоданы в багажник и уселись в машину.
Сердце у меня замерло. Заведётся – не заведётся? И где же Володя с Журавликом? От волнения я начал грызть какую-то ветку.
Вспыхнули фары. Машина торжествующе взревела. А я чуть не заплакал с досады. Чтоб мне провалиться! С детства не плакал, а тут…
Я конечно, не заплакал, но горько мне было ужасно.
Вдруг машина заглохла. Рыкнула ещё разок и снова заглохла. Сердце у меня подскочило куда-то в горло и заколотилось там, не давая дышать. Я привстал.
Грабители выскочили из машины, приглушенно ругаясь, открыли капот и стали светить туда фонариком. Ура! Получилось! Я чуть не завопил от восторга.
Под капотом грабители ковырялись долго – минут пять, и через каждую минуту пробовали заводить машину. Машина не заводилась. Низкий всё озирался по сторонам и смахивал со лба пот.
Я сначала сидел, довольно глядя на них, потом мне это надоело и я стал размышлять, что надо бы отыскать Володю. Правда, как выбраться, не «подшумев», я не представлял и поэтому продолжал сидеть. Не знаю, до чего бы я досидел. Может меня съели бы комары, а может грабители раньше нашли бы мой «гостинец» и уехали, но этого узнать мне, к счастью, не пришлось.
На дороге прошуршали колеса, и одновременно из темноты вынырнул Володя.
– Руки вверх. Вы арестованы, – спокойно сказал он.
Грабители на миг окаменели, а потом вонючий рванул к дороге, но через пару шагов остановился и сдавленно ругнулся – из зарослей ему навстречу шагнул Журавлик с пистолетом…
Спал я долго. Когда затрезвонил будильник, солнце уже вовсю хозяйничало в комнате, а со двора доносился папин голос. Папа приехал!
Я широко улыбнулся и вспомнил ночные приключения.
Вернулся я уже в половине второго. Проследил из своей засады, как Журавлик надел на грабителей наручники, подождал, когда уедет уазик, и только потом выбрался из кустов. Раньше показываться не стал. Вдруг бы Володя заругался, что я его не послушался и домой не пошёл.
На улице оживленно гомонили. Наверняка обсуждали неудавшееся ограбление.
Я вскочил и натянул чистую одежду. Штаны, изгвазданные ночью, зашвырнул под кровать, пообещав себе, что выстираю позднее.
На кухне я схватил горячий пирожок и выбежал из дома. Перед нашим забором было настоящее собрание. Толпа бабулек и дедулек, Верка с Ленкой и мои родители – все стояли, разглядывая дом дяди Вани и громко разговаривая.
Ворота во двор дяди Вани были распахнуты. Там стояла его «десятка», а на улице – полицейский «уазик» Журавлика.
Я подошёл ближе, чтобы послушать, о чём говорят. Тут Ленка глянула на меня и засмеялась. Все начали оборачиваться. А я как раз откусил от пирожка. И вот смотрят все на меня, а повидло горячее – ни проглотить, ни выплюнуть. Я аж подавился от такого внимания. Глаза вытаращил, дышу набитым ртом, а народ как давай смеяться. Я думаю: «Вот люди! Я, может, подавился, помираю, а они смеются».
Тут из толпы вышла моя бабушка и строго спросила:
– Вовка, где тебя носило? Чумазый-то какой! Иди мойся!
Тут я всё понял. Руки-то я ночью вымыл – они все были в земле, в саже, ещё и исцарапанные, а про лицо даже не подумал. Я ж лицом по земле не ползал, трубу выхлопную не трогал. Вот и не стал мыть. Чего зря воду переводить? А про то, что пот вытирал, да комаров грязными руками шлёпал, не вспомнил.
Я хотел сказать, мол, подумаешь, чумазый, зато жив-здоров и дяде Ване помог, но увидел испуганный взгляд мамы и вопросительный папы и говорить ничего не стал. Вздохнул только. Сунул остатки пирожка в рот и пошёл домой.
Вдруг кто-то крикнул:
– Владимир Петрович!
Потом:
– Вовка, подожди!
После этого я остановился. В первый раз я не понял, что звали меня, а вот Вовка я здесь один. Ко мне подошёл Журавлик, в смысле Алексей Павлович. Все примолкли и удивленно уставились на нас.
Алексей Павлович сказал:
– Спасибо, Вовка! – и протянул мне худую длинную руку.
Я обтёр о штаны повидло и протянул свою руку в ответ. Он сжал её неожиданно сильно и торжественно сказал:
– Благодарю тебя, Соколов Владимир Петрович, за помощь в поимке воров-рецидивистов.
Потом Журавлик улыбнулся и по-мальчишечьи подмигнул.
Я улыбнулся в ответ. Было очень приятно. И больше никто не смеялся надо мной, а все смотрели с изумлением. Баба Нюра с бабой Тоней так и вовсе рты раскрыли. Как же! Сам Журавлик «хулигана» похвалил, руку пожал. Только бабушка охнула и, прижав концы платка ко глазам, сказала:
– Соколик ты мой…
Тут и мама с папой подошли, тревожно хмурясь.
– И вам спасибо, – сказал им Журавлик. – Вы воспитали настоящего героя.
Тут я почувствовал, что краснею. На мой взгляд, герой – это тот, кто грудью – на амбразуру, телом – на гранату… В общем, жизни не щадит ради других. А я просто сбежал от грабителей, да глушитель заткнул. Что тут героического?
Но Журавлик на полном серьёзе начал рассказывать любопытствующим соседям о ночном ограблении, которое сорвалось благодаря мне.
Я отошёл в сторону, и мама с папой со мной, но ничего спросить не успели. Рядом вдруг появился Володя и протянул мне какую-то грязную тряпку.
– Оставь на память, – сказал он, хлопнул меня по плечу и ушёл.
Ничего не поняв, я развернул тряпку.
Это была моя футболка. Я смотрел на чёрные разводы, на большую дыру прямо на животе и боялся поднять глаза на маму.
А мама взяла футболку, оглядела её и срывающимся голосом сказала:
– Я тебе ещё десять сошью. – Потом она оглянулась на Журавлика, и толпу, которая притихла, ловя каждое его слово, и добавила: – Пойдём домой, соколик. Расскажешь!