Екатерина Абдуллова
Вовка Ясный Сокол
Тетрадь счастья
Всё началось с того, что у меня заболел зуб. Была осень, начало третьего класса, я блистал знаниями по английскому и русскому, стихи на раз-два учил, а тут, понимаешь, зуб.
Врач залечил его быстро, сказал, что дырка небольшая, но зубы надо чистить почаще. Мама покивала и задумалась. Наверное, думала, как же заставить меня чистить зубы не только утром, но и вечером. Ну ведь жуть как некогда: надо уроки сделать, мультик посмотреть, книгу почитать… Когда тут чисткой зубов заниматься?
Так вот, думали они с папой весь вечер и надумали. На следующий день мне торжественно объявили о «тетради счастья». Берется тетрадь и туда записывают все мои дела за день. Вообще все! И то, что я встал сам по будильнику, и то, что кровать заправил, и успехи в учебе и всё-всё остальное. Ну и зубы, конечно.
Сначала мне идея показалась глупой. Подумаешь, постель заправил. Я её каждый день заправляю. Я так и сказал:
– Ерунда какая-то! При чём тут счастье?
Папа хитро прищурился:
– А вот в конце дня и узнаешь.
И вот настал вечер. Папа записал все мои дела и делишки, сел на диван и начал громко зачитывать их, поглядывая на меня с каким-то удивлением и радостью.
– Итак, Вовка, – сказал он, – слушай о своих сегодняшних достижениях. Первое. Встал в половине седьмого. Второе. Заправил постель. Сам, без напоминания. Третье. Почистил зубы. Тоже сам! Удивительное дело!
– Что тут удивительного, – пожал я плечами. – У меня зуб так зверски болел, что я теперь всегда чистить буду!
– Какой полезный зуб! – воскликнул папа и продолжил: – Четвёртое. Выучил двадцать английских слов. Пятое. Быстро управился с уроками. И шестое. Помыл посуду после ужина. А что, Вовка, вот, оказывается, сколько ты за день хорошего сделал. Здорово, правда?
– Здорово! – согласился я и принялся вспоминать, сделал ли ещё что хорошее. Ничего не вспоминалось. А так хотелось продолжить. – Придумал! – Я вскочил и бросился в ванную. – Я ещё раз зубы почищу!
Перед сном я зашёл в комнату к родителям и спросил:
– А почему всё-таки «тетрадь счастья»?
– Вообще-то, – сказал папа, – такую тетрадь называют «дневником успеха». Но мне название не понравилось, потому что успех сегодня приравняли к деньгам. А счастье – это… Погоди! Я тебе прочитаю…
Папа взял записную книжку, в которой он записывает всякие мудрые высказывания, и, быстро найдя нужную страницу, сказал:
– Вот, слушай, как Макаренко о счастье говорил. «Необходимый аксессуар счастья – это уверенность, что живешь правильно, что за спиной не стоит ни подлость, ни жульничество, ни хитрость, ни подсиживание, ни какая-нибудь другая скверна». – Папа посмотрел мне в глаза. – Понимаешь, Вовка? Запишешь ты все хорошие дела, окинешь их взглядом и сразу почувствуешь – правильно ты живешь или нет.
– А если нечего записать? – спросил я.
– Ну, посмотришь ты на пустую страничку, и что? Счастлив будешь?
– Нет, конечно. Там же пусто!
– Точно! Жизнь-то впустую проходит! Чему же тут радоваться?
Я припомнил все, что сегодня сделал. Вроде бы день не впустую, но как-то мелковато: зубы, постель… Это любой человек делает, если он, конечно, не дикарь из племени тумба-юмба. Об этом я и сказал папе.
Он засмеялся:
– А разве ты не счастлив уже от того, что ты не дикарь?
Но потом папа стал очень серьёзным.
– Тут суть в другом. В том, что все ты делаешь сам, без напоминаний. Сегодня ты почистил зубы. Сам! А завтра большое дело сделаешь. Тоже сам! Никто тебя не заставляет, никто за тебя не думает и не решает. Ты вырастешь самостоятельным человеком, полюбишь труд и привыкнешь делать хорошее. Твоя «тетрадь счастья» всегда будет полна.
Мама, которая всё это время слушала наш разговор, вдруг принялась рыться на полке.
– Где-то у меня чистый блокнот был, – пробормотала она. – И ручка… О, нашла! – Мама села за стол с блокнотом и ручкой и, смущённо улыбнувшись, сказала: – Тоже заведу себе «тетрадочку счастья». Полезная ведь штука…
– Полезная, – кивнул папа и вернулся к своему блокноту. – Вот ещё мне очень нравится, у Макаренко же: «Если я буду так поступать, чтобы все остальные были счастливы, тогда и я буду счастлив».
С самого утра я думал, что бы мне ещё сделать для моей «тетрадочки счастья». После завтрака помыл за собой тарелку, потом начистил ботинки, но больше ничего не придумывалось, и я пошёл в школу. Идти было недалеко: через дорогу и в соседний двор.
И вот тут-то в десяти шагах от «зебры» я увидел её! Старенькая бабушка с добрыми морщинками. Она опиралась на палочку и смотрела на дорогу. Я сразу смекнул, что она перейти хочет, но боится. Машины шли густо. А она же с палочкой…
Я подбежал к старушке , подхватил её под локоть и потянул к переходу.
– Пойдёмте, бабушка, я вам помогу!
Бабушка оказалась стеснительной, отказывалась идти, и я понял, что она очень несчастна. Наверняка одинока, вот и не привыкла к помощи. Тогда я ещё усерднее потащил её к дороге и всё приговаривал:
– Сейчас-сейчас… Оп, и мы на той стороне. Вы и не заметите.
На середине дороги бабушка смирилась и шустро посеменила рядом. Палочка отбивала бодрое «туп-туп», и я шагал под это «туп-туп» довольный, будто у меня день рождения и мне надарили кучу подарков.
На той стороне бабушка со вздохом сказала:
– Спасибо, внучок.
После чего развернулась обратно к дороге. Я спросил:
– Что же вы?..
– Ты поди, поди, – замахала она морщинистой рукой. – Я уж сама обратно-то.
– Как обратно?
– Так сынок у меня сейчас подъедет. Ох, не опоздать бы…
Тут загорелся зелёный, и бабушка поспешила на ту сторону.
Я стоял и смотрел, как она перешла. Спустя минуту к ней подъехала серебристая «нива», из которой выскочил крепкий мужчина в камуфляжных штанах. Он подсадил бабушку, и они уехали.
А я побрел к школе.
Вечером, когда папа записывал мои дела, про бабушку я ничего не сказал, но для себя решил: буду сначала спрашивать стариков, нужна ли им моя помощь. И если нужна, то буду рад помочь. А если не нужна, тоже буду рад. За них, за стариков.
Чердачные сокровища
Однажды на меня, как говорят, дохнуло стариной. И не просто дохнуло, я её потрогал и пощупал… Короче, дело было так.
Я закончил третий класс, и родители как обычно привезли меня в деревню к бабушке. За прошедший год я вырос на целых пятнадцать сантиметров и стал маме по плечо, а папе подмышку. И мне это нравилось… пока я не вывел из сарая свой любимый велосипед.
Он оказался мал!
Нет, ездить я мог, но что приятного, когда колени чуть не до ушей достают. Чувствуешь себя великаном в стране лилипутов: того и гляди чего-нибудь раздавишь.
Я был в растерянности! Впереди всё лето, а я – безлошаден, то есть безвелосипеден.
– А полезай-ка на чердак, – хитро улыбнулась бабушка. – Авось отыщешь чего.
Я всегда думал, что на чердаке только пыль да пауки, но оказалось, что здесь настоящая сокровищница. Я стащил вниз древний радиоприёмник, который раздражённо зашипел, стоило только его включить, старую папину клюшку с надписью «Ленинград», граммофон с пластинками, нашёл два сундука – один с одеждой, другой с книгами, – а потом увидел его – большой старый велосипед.
Он висел на стене и, казалось, ждал только меня!
Я чувствовал, что он ещё полон сил, что не хочет висеть здесь беспомощным инвалидом, а мечтает обежать все тропинки, все дороги, примять сочную травяную зелень и распугать суетливую воробьиную стаю.
Но когда я вытащил его на улицу, волшебство кончилось. Дневной свет безжалостно озарил грязь и пыль, ржавую цепь и кривой руль. Ещё и внутри что-то болталось и дребезжало.
– Это мой, – сказала бабушка. – Ох и летала я когда-то, ох и летала… Подремонтируешь, и как новенький будет.
Да уж, новенький… Ему ж лет шестьдесят! Такой только в антиквариат сдавать! Но на всякий случай я спросил:
– Бабуль, может ты и подремонтируешь? Раз он твой…
Бабушка озадаченно посмотрела на меня и проворчала:
– Был мой, а стал твой… На вот, – она вручила мне тяжелый чемоданчик, – дедушкин. Смотри, не потеряй!
Чемоданчик был полон аккуратно уложенных инструментов: отвёрток, ключей, плоскогубцев…
Что делать со всем этим богатством, я даже не представлял, а потому повздыхал, повздыхал да и потащил велосипед обратно. Но бабушка вдруг засуетилась:
– Да ты не спеши, Вовка! Чего ты его сразу списываешь? Конь-то наш железный ещё ого-го… Ты, вот что, помой-ка его для начала, а там и посмотрим…
Бабушка дала мне ведро с водой и тряпку, и я нехотя принялся протирать велосипед.
Протёр рамы, а они оказались тёмно-синими, как морская глубина. Вымыл крылья – чёрные, хищные. Стёр пыль со спиц – и солнце превратило их в тонкие серебристые лучи.
Хм, а ничего так… Но всё равно со ржавчиной и бренчит.
Пока я мыл велосипед, бабушка возилась с граммофоном. Тоже мыла, чем-то стучала, а потом выставила в открытое окно и включила. Сначала послышалось потрескивание и пощёлкивание, и вдруг во двор полилась музыка и женский голос запел о надежде.
Я заслушался. Бабушка вышла, села на оранжевое крылечко и тоже стала слушать. Вскоре пришли дед Семён и его жена баба Люба. Они сели на лавочку у цветника.
– Шура, это ж твой велосипед! – сказал вдруг дед Семён.
– Мой, – улыбнулась бабушка и повторила: – Ох, как я на нём летала… Вовка, а ты цепь-то смажь, да подтяни. А я гляну потом, чего там тарахтит.
Я вспомнил, как мама смазывает свою швейную машинку: капнет из специальной бутылочки на механизм внутри и крутит. Ну, так-то и я могу! Я попросил у бабушки подсолнечное масло, но она засмеялась:
– Это ж велосипед, а не сковорода! Сходи вон к дяде Ване, у него машина есть, найдётся и смазка.
Я сходил к дяде Ване. Он дал мне бутылочку, только не как у мамы, а побольше, но тоже с длинным тонким носиком. Ещё дядя Ваня посоветовал сначала протереть все детали насухо, а потом уж смазывать.
Я протёр цепь, смазал и позвал бабушку:
– Всё, бабуль, делай!
Бабушка, покряхтывая, спустилась с крылечка и велела покрутить колесо. Я покрутил. Она послушала и говорит:
– Скрипит.
Я говорю:
– Скрипит.
А она:
– Пальчики-то у тебя половчее будут… Ты вот тут раскрути, да тоже маслицем сдобри, оно и не будет скрипеть-то. И второе колесо открути. Тоже скрипит…
Во дворе играли старые песни, бабушка с соседями ударились в воспоминания, а я искал в чемоданчике нужные ключи и с пыхтеньем крутил всякие гайки, старательно добираясь до «скрипучего». И так это дело увлекательно оказалось! Достанешь какую-то штуковину, протрешь, смажешь и – обратно! А потом крутишь, а она не скрипит! Удивительно!
Смазал я всё, что можно, и руль ещё открутил, поставил как следует и снова затянул, покрепче.
Полдня я провозился с велосипедом, но когда закончил, оказалось, что он настоящий красавец! Большой, чистый, сверкающий. И впрямь – как новенький!
Я с гордостью смотрел на него и деловито вытирал чёрные масляные руки чёрной же масляной тряпкой.
– Хорош! – сказал дед Семён.
– Хорош, – согласилась бабушка, при этом глядя почему-то не на велосипед, а на меня.
Было очень жаль, что нынешним летом не приедет Артём и мы не погоняем на великах с ним вместе. Дед Семён сказал, что внук их гостит у других деда и бабки.
Но я и один замечательно покатался. До самого вечера всё катался и катался, бабушка еле загнала меня домой – ужинать и спать. И даже во сне я крутил педали и то взбирался на горку, то летел с неё, крича навстречу бьющему в лицо ветру.
Зато утром еле встал. Ноги болели и не гнулись.
Я повздыхал, но смирился с тем, что на пару дней придется забыть о велосипеде. Зато я тут же вспомнил о сундуке с книгами. Сокровище не хуже велосипеда!
Я расчихался от чердачной пыли, перебрал все книги, но из детских нашёл только дряхлый задачник по арифметике для третьего класса. Аж 1941 года. Сначала хотел и его отложить, не дурак же я – летом учиться, но любопытство взяло верх. Захотелось вдруг узнать, что за уроки были у моих сверстников чуть не сто лет назад, да ещё и в год, когда началась Великая Отечественная война.
Про войну я знал хорошо. Мама с папой всегда брали меня на парад Победы и рассказывали, как фашисты напали на Советский Союз и как наш народ целых четыре года бился, сначала за свою родину, а потом и всю Европу освободил.
Тут в голове у меня щёлкнуло, и по рукам побежали мурашки. Это что же получается – я держу учебник, по которому дети занимались прямо во время войны?! Их отцы на фронте, голодно, холодно, фашисты с самолетов бомбы сбрасывают, а они учатся… Такие же, как я, мальчишки и девчонки…
Жутко мне сделалось, и я поскорее спустился с чердака.
На кухне пахло пирогами с малиновым вареньем, крутил пластинку и тихонько играл граммофон, а бабушка варила куриный суп. Все мирно и спокойно.
Я положил задачник на стол и взял пирожок. А бабушка вдруг сказала:
– Замечательный учебник. Не то что нынешние фитюльки.
– Почему же «фитюльки»? – спросил я. – Время не стоит на месте, новые учебники печатают, красивые. А в этом даже картинок нет.
– Картинок… – проворчала бабушка. – Это ведь не книжка для малышей. Математика думать учит, анализировать, а ты «картинок»… Небось сядешь над задачкой, да тыковку чесать будешь.
– Чего это? – возмутился я. – Я ж третий класс закончил. И между прочим, на «пятерку»!
Бабушка только вздохнула и принялась резать лапшу для супа. И хоть она ничего не сказала, но в её вздохе мне почудилось пренебрежение. Аппетит пропал, и я отложил пирог. Бабушка заметила:
– Обиделся, что ль? Ты, Вовка, брось! Я ж знаю, что «пятерка» твоя заслуженная. Но горько мне… Да ты глянь учебник-то, может и сам поймешь, чего профукали…
Мне уже не хотелось смотреть учебник, но я все же открыл его и вслух прочитал первую попавшуюся задачку:
– «Если купить дорогие обои за 86 руб 75 коп., то останется 39 руб. 85 коп. Если же купить более дешёвые обои, останется 63 руб. 90 коп. Сколько стоят более дешёвые обои?»
– Кошмар какой, – пробормотал я и листнул дальше. – Ну-ка, может здесь… «5 грузчиков взялись разгрузить 18 вагонов с фруктами, по 260 ящиков в каждом вагоне, причём каждый грузчик выгружал в день 120 ящиков. После 5 дней работы в бригаду вступило ещё 2 грузчика. Сколько всего дней продолжалась отгрузка фруктов?» Не-е, это ещё хуже.
Я-то воображал, что сейчас слёту, прям в уме, сосчитаю и погляжу на бабушку орлом – вот, мол, она, моя «пятерка». А тут какие-то грузчики в ящиках да с вагонами фруктов… Жуть!
Я вернулся к первой задачке, про обои. Прочитал её ещё раз и задумался. Поймал себя на том, что и впрямь «чешу тыковку».
– Сложно? – спросила бабушка.
– Сложно, – признал я. – Даже не знаю, с чего начать.
– А нас, смотри, как учили… – Бабушка закинула лапшу в кипящий бульон, а на разделочную доску сыпанула муки и пальцем начала рисовать: – Идём сверху вниз. Вверху рисуем знак вопроса – это, значится, весь вопрос задачи, то есть сколько стоят дешёвые обои. Как мы можем это узнать?
– Ну это легко. Я бы из всех денег отнял сдачу, вот и вышло бы, сколько они стоят.
– Правильно, – обрадовалась бабушка. Она провела вниз от вопроса две стрелки и к первой пририсовала кружок с буквой «Д». – Это все деньги, а тут, – она сделала кружок у второй стрелки, – тут сдача. Между ними знак «минус». Сколько сдача-то?
– Шестьдесят три рубля девяносто копеек, – ответил я. Посмотрел как бабушка втискивает во второй кружок это число и завопил: – Но ведь все-то деньги мы не знаем!
– Так давай узнаем, – бабушка чёркнула от кружка с буквой «Д» ещё две стрелки. – Глянь-ка, что у тебя про дорогие обои сказано. Сколько они стоят, известно?
– Ну, известно…
– А если их купишь, остаются деньги?
– Ну, остаются… Погоди! – ещё не веря в свою догадку, я на миг замер, а потом воскликнул: – Я понял! Понял! Сложим стоимость дорогих обоев и сдачу с них, вот и узнаем все деньги, которые до покупки были.
– Давай нарисуем, – Бабушка к пустым стрелкам приписала «86 руб 75 коп.» и «39 руб. 85 коп.», а между ними знак «плюс». – Видишь, у нас не осталось неизвестных. Все числа мы знаем и теперь решим задачку, идя снизу вверх.
Мне не терпелось узнать ответ, и я прямо тут же на муке и принялся «писать». В итоге получил 62 руб. 70 коп.
– Вот и стоимость! – Я заглянул в ответы. – Да, бабуль! Все верно! А легко-то как…
Я с уважением посмотрел на бабушку. На доске со схемой всё было так ясно и понятно, что я даже почувствовал в себе силы решить и ту кошмарную задачку про грузчиков и фрукты. Я сказал об этом бабушке, а она вдруг встрепенулась и сказала:
– А не сварить ли нам яблочного компотика, а, Вовка? К пирожкам-то самое оно!
Соколик
Дело было в середине лета. Неделю назад к нам с бабушкой приехала мама, и теперь мы все ждали папу. Завтра он приедет.
Пару деньков я дам ему на дела по хозяйству, а потом начнутся наши с ним дела – мужские: рыбалка, строительство шалашей, ловля ящериц и куча других занятий. Но самое интересное – мы сплавимся на лодке по Быстрице. Отремонтируем старую дедушкину плоскодонку и сплавимся!
А пока всё моё время занимали прогулки, прополка огорода и книги. Книг было много. Я собой целую сумку привёз.
Вот и сейчас я лежал в кровати и никак не мог оторваться от расследования Калле Блюмквиста. Я читал, а в голове всё крутилась мысль: «Как Калле выпутается? Он же свидетель! Да за это убийца его самого прихлопнет».
Чтобы избавиться от неприятного щекотания в груди, я поерзал под одеялом, пихнул кулаком подушку и пробежался фонариком по комнате. Никого. Ну и правильно, я и не думал, что тут кто-то есть. Я снова натянул простыню на фонарик и направил тусклый желтоватый луч на книгу. Ну, что там дальше?
За дверью вдруг раздались лёгкие шаги. Мама! Она не очень-то любит, когда я засиживаюсь допоздна. Я выключил фонарик и затаился.
Луна заглядывала в самый уголок окна, скромно освещая край стола со стопкой книг и половину полки, заваленную рисунками, тетрадями, играми и прочей мелочёвкой. Другую половину полки отрезало темнотой. На столе мерно тикал будильник. Половина двенадцатого ночи.
Мама прошла на кухню, там звякнула стаканом и брякнула чайником. Пошла обратно. Шаги замерли перед моей дверью, и мама тихо, но грозно сказала:
– Вовка, ты опять читаешь?!
Ну вот как?! Как она узнала?! Я прошлепал босыми ногами к двери, приоткрыл её и зашептал:
– Мама, ну ещё чуть-чуть! Клянусь, что усну сразу, как только Калле позовёт на помощь друзей.
– А без помощи никак? – тоже прошептала мама.
– Никак! Там же убийца, а Калле видел его у старика, вернее, не его, а его ноги в габардиновых брюках… Свидетель же! И вообще, Алые Великого Мумрика перепрятали!
– Ну, если Мумрика…
Мама потрепала меня по волосам, вздохнула и пошла в спальню. Ура! Ликованье вылилось в беззвучный диковатый прыжок, с которым я нырнул в постель. Нет, надо будильник перевести, чтоб утром подольше поспать. Я снова вскочил и подбежал к столу. Часов на девять. Нет, на десять! Стрелка дошла до десяти и медленно двинулась дальше, и ещё, и ещё… Да, одиннадцать утра – самое то!
Занавески шевельнулись от лёгкого ветерка. Я высунулся в открытое окно и с наслаждением втянул ночной тёплый воздух. Пахло мамиными розами. Красивыми и жутко колючими.
Сосед через дорогу, дядя Ваня, тоже не спал. Сквозь задернутые шторы виднелись движения его тёмного силуэта. Ага, у него там шкафы с книгами, наверняка бессонница мучает, и он тоже решил почитать. Хотя нет! Какой дядя Ваня?! Он же к сыну уехал. Утром протёр и без того сверкающую «десятку» и укатил. А перед этим попросил меня накормить завтра утром Бульку и пакет с кормом оставил. Значит, вернуться сегодня он не планировал. Тогда кто же там ходит?
Грабитель! Точно, грабитель!
Тихонько, чтобы не шевелить занавески, я отступил от окна и на цыпочках побежал в родительскую комнату. Мама уже спала. Я подёргал её за плечо.
– Мам, просыпайся! К дяде Ване грабитель залез. Или убийца!
– Какой ещё убийца? – сонно проворчала мама.
– Надо звонить в полицию или папе!
– Папа на дежурстве, а участковый спит давно. И ты спи. Начитаешься всякого, потом мерещится…
– Да не мерещится мне! Дядя Ваня говорил, что у него книги есть редкие, раритетные. Грабят его! Зуб даю, грабят!
Мама накрыла голову подушкой.
– Ма-ам…
– У него ротвейлер огроменный, не пропустит никого, – послышалось из-под подушки, и мама затихла.
Уснула! Я аж рот раскрыл от удивления и возмущения. А как же дядя Ваня и его раритетные книги?
Я заглянул к бабушке. Та мирно похрапывала под громкое тиканье настенных ходиков.
Может самому позвонить в полицию? Не поверят. А если добыть доказательства? Калле Блюмквист вон убийцу нашёл, а чем хуже я, Вовка Соколов? Ничем не хуже!
Первым делом я решил проверить собаку и машину. Если Булька на месте и «десятка» во дворе, то в доме дядя Ваня. А если нет… А если нет, то тогда и буду думать, что дальше.
В дверь выходить я не стал – она скрипит, как тысяча чертей. Папа специально не смазывает её, это, говорит, естественная сигнализация. И теперь скрип может спугнуть грабителя. Придется в окно лезть.
Я вернулся к себе в комнату и выглянул, чуть отодвинув занавеску. Свет у соседа все ещё горел, и всё там же стояла тёмная фигура. Булька молчал.
Я натянул штаны и футболку, сунул в карман фонарик и выскользнул в окно.
Блин! Мамины розовые кусты… Красивые… и жутко колючие! Словно стая пираний впились в меня. Хорошо хоть не жрут.
Я попятился, отцепляя мерзкие шипастые ветки и чувствуя, как они оставляют длинные царапины. Лишь бы футболку не порвать, а то мама расстроится. Она сама сшила мне эту футболку всего два дня назад на старенькой бабушкиной машинке.
Наконец я выбрался из роз и, вжимаясь в тё плую шершавую стену дома, полез ко краю палисадника. Через минуту я уже разглядывал двор дяди Вани через дырку в заборе.
Машины не было, а вот Булька лежал у своей конуры. Я тихонько свистнул. Он не шелохнулся. В лунном свете всё казалось странным, не таким, как днём, и даже почудилось, что Булька вообще не дышит. Но потом я присмотрелся и заметил, что лохматый бок редко и слабо приподнимается и опадает. Спит, что ли?
Я нашарил в дорожной пыли камушек и бросил в Бульку. Камушек мелькнул белым росчерком и тихо стукнул в чёрную широкую спину. Булька не двинулся. Он, конечно, пес воспитанный и не стал бы прыгать и лаять дурниной, но и спокойно полеживать, когда в него кидают камнями, не стал бы. Усыпили! Однозначно!
На лице у меня расплылась широкая улыбка. А что, неплохой из меня сыщик! Ничуть не хуже Калле. Но улыбка тут же увяла, и я задумался. А дальше-то что? Вот был бы у меня пистолет, я бы в дом забрался и как рявкнул бы: «Руки вверх!» Тут бы грабитель и сел со страху. Эх, мечты, мечты…
Я вздохнул и оглянулся на окно маминой спальни. Эх, мама, мама…
В соседях одни старики, старушки да Ленка с Веркой. Что они против взрослого мужика? Да и я-то сам – что?
А вдруг грабитель мелкий и хилый? Этакий червь книжный в очочках. Надо глянуть.
Я просочился сквозь щель в приоткрытой калитке и подкрался к окну. Высоко, не заглянуть. Я встал на цыпочки и вытянулся в струнку… Всё равно никак. Не подпрыгивать же.
У конуры валялась большая собачья кастрюля для еды. Не спуская с Бульки глаз, я потянул её за ручку. Булька даже ухом не повёл. Я залез на перевёрнутую кастрюлю, как на пенёк.
Окно оказалось как раз на уровне глаз, а между шторами светилась узкая щель. Я с опаской заглянул в неё. Почему-то казалось, что на грабителе обязательно будут зелёные габардиновые брюки. И что это за габардин такой?
Но брюк я разглядеть не успел. Я вообще ничего не успел. Сзади вдруг хрустнула ветка и сильные руки обхватили меня, зажали рот.
Я обмяк, не в силах пошевелиться. Руки и ноги превратились в ледышки, и только сердце отчаянно колошматило в груди. Второй грабитель! На стрёме стоял!
Мужчина вонюче дыхнул куревом и прошипел мне в самое ухо:
– Закричишь – убью. Понял?
Я молчал. Язык лежал во рту непослушным колбасным ломтем. Грабитель тряхнул меня и повторил:
– Понял?
Я кивнул. Тогда грабитель убрал руку и толкнул меня вперёд.
– В дом!
Я послушно зашагал ко крыльцу, ощупывая языком припухшие саднящие губы. На вкус, как железо.
Как-то мы с папой жарили шашлыки на железных прутьях, найденных в сарае. Снимаешь зубами горячее мясо, а язык по пруту ведёт и сквозь душистый сок чувствуется кисловато-сладкая железинка. Но ведь сейчас-то я не ем шашлыки. Почему такой вкус?
Кровь! Это же кровь! От догадки я даже остановился, но тут же получил тычок в спину и пошёл дальше.
В доме дяди Вани нас встретил невысокий крепкий тип в медицинской маске.
– Ты чего? – он свирепо зыркнул на своего подельника и уставился на меня каким-то застывшим нехорошим взглядом.
– Малец вон, в окно подсматривал. – Мою шею сдавили холодные цепкие пальцы. – Посадим в кладовку, до утра не пикнет. Так ведь? – Пальцы надавили сильнее.
– Так, – буркнул я.
А что тут скажешь? Я один, а их двое. И вовсе они даже не задохлики-очкарики, хоть и ищут книги. Раскидали всё.
В отражении распахнутой стеклянной дверцы шкафа мелькнуло худое лицо с маленькими глазками и короткими светлыми волосами. Грабитель, державший меня, был без маски, но какой-то невыразительный. Увидишь – не запомнишь.
Пахло пылью. В носу заскребло, и я оглушительно чихнул.
– Тихо! – опять мне в ухо прошипел вонючий.
Грабители застыли, настороженно прислушиваясь. В дальнем конце деревни брехала собака, да в саду пищала ночная птица. Больше ничего: ни людских голосов, ни шагов.
– Проверь его, – сказал тип в маске.
Вонючий вывернул карманы моих штанов, забрал фонарик, и толкнул меня ко кладовке. Хотя какая же это кладовка? Эту тесную комнатку без окон дядя Ваня называл своей сокровищницей. Вдоль стен тут стояли массивные шкафы с книгами – старинными и не очень, потрёпанными и даже не тронутыми – всякими.
Теперь я буду здесь, как главное сокровище сидеть. Или арестант? Нет, лучше сокровище.
– Помалкивай! – зло приказал вонючий и втолкнул меня в комнатку.
Внутри царил бардак. Книги валялись повсюду. Раскрытые, обложками вверх и вниз…
Дядя Ваня этого не переживёт. Он так любовно оберегал каждую книжицу, пыль с них стирал специальной тряпочкой.
Отрезая свет, за спиной с тихим шорохом закрылась дверь, и послышался щелчок. В мозгу у меня тоже щёлкнуло, и я вспомнил прочитанное сегодня. Здесь же замочная скважина, как в комнате, где Алые заперли Еву Лотту и Калле! Только бы грабитель ключ не достал, только бы оставил в замке…
Я медленно повернулся. Под дверью светилась узкая щель. Я нащупал замок, присел и заглянул в него. Темно. Значит, ключ там. Всё, как у Калле! Можно выбраться! Подсунуть под дверь обои и протолкнуть ключ. Он упадет на обои, и его можно будет подтянуть к себе, щель под дверями большая, пропустит. А там, пожалуйста, отпирай да выходи на свободу!
От волнения во рту пересохло и захотелось пить, будто я целый день ползал по жаре и полол морковь. Я прислонился к стене, приходя в себя. Что же делать: отсидеться, дожидаясь, пока грабители уйдут, или попробовать сбежать?
Отсидеться было легко. Можно вздремнуть на диванчике, можно книги обратно составить. Можно даже свет включить и почитать. А утром мама хватится меня, вспомнит ночной разговор и сразу найдёт. Или дядя Ваня вернётся.
А выбираться… Выбираться было рискованно. Что сделают со мной грабители, если поймают? Я поёжился от пробежавших по спине мурашек и потёр шею. До сих пор чувствовались сильные холодные пальцы, сжимавшие её. А если сожмут посильнее? Ну на фиг! Лучше прибрать здесь. Тогда дядя Ваня не так сильно огорчится. Да и вообще, глядишь, грабители не найдут ничего. А если и найдут, так неужели книга, даже раритетная, дороже жизни? Моей жизни!
Вот бы полиция приехала и арестовала этих «книголюбов»! Но откуда ж она узнает? Кто её вызовет? Эх…
Из дома доносились глухие шлепки падающих книг, редкое сдавленное чихание и ругань. Книги падали не часто. Рассматривают, видимо. Этак они, и правда, до утра провозятся.
Что ж, до утра, так до утра. Решено! Остаюсь! Буду прибираться.
Слева от двери был выключатель. Я нащупал его, и на потолке вспыхнула лампа. Как же хорошо, что я часто бываю у дяди Вани – весь его дом знаю вдоль и поперёк.
Я осмотрел фронт работы. Книг было несколько сотен и раньше они стояли в определённом порядке. Ну и пускай расставлю их как попало, всё равно будет лучше, чем сейчас.
Я поднял первую книгу и расправил измятую страницу с отпечатком подошвы. Горький, «Мать». Ишь ты, не «Мама», не «Матушка», а твёрдо так – «Мать». Я поставил книгу на пустую полку и уже взял следующую, как вдруг меня прошиб пот.
Мама! Что если она проснётся раньше? Не найдёт меня дома и пойдёт сюда! Она. Пойдёт. Сюда.
Что тогда будет?
Вряд ли грабители посадят её в эту же кладовку. Одно дело мальчишка, другое – взрослая женщина. Им же надо, чтоб шито-крыто, чтоб концы в воду…
Надо бежать!
Я положил книгу обратно на пол и прислушался. Грабители все так же шуровали в доме.
Так, первым делом нужны обои. От деревянного косяка отошёл краешек, и я потянул за него. Бумага треснула, и у меня в руке остался жалкий клочок. Зараза! Хорошо было Калле Блюмквисту: у него-то обои целыми пластами от стены отваливались. Что же взять? Книжные страницы малы.
Я огляделся. Книги, книги, кругом только книги! Лишь с одного из шкафов что-то свисало. Я с опаской встал на полку. Шкаф не шелохнулся. Тогда я полез уже смелее, дотянулся до торчащего белого уголка и дёрнул.
На меня свалилась целая груда пыльных газет и коробка. Нестерпимо захотелось чихать, и я принялся тереть переносицу. Где-то я читал, что так делают разведчики в засаде. Помогло – не чихнул.
Коробка перевернулась на бок, и всё из неё вывалилось. Какие-то старые карандаши, ручки, металлические перья… Я такие только на картинках видел.
Первая же ручка отлично писала, но это мне было ни к чему, и я просто достал из неё стержень. Газеты назывались «Из рук в руки» и состояли из одних объявлений. У бабушки на чердаке тоже такие есть, правда, давнишние, а эти свеженькие ещё, прошлогодние.
Я приник ухом к двери. Собственное прерывистое дыхание и бухающее сердце заглушали все звуки. В груди барабанило, как после стометровки. Так я не услышу, даже если грабители подойдут к самой кладовке. Распахнут дверь, а тут – я! Сижу с газетой и шариковым стержнем. Тогда я им скажу, что объявления смотрю. Котёнка, допустим, хочу взять в добрые руки. А что? Я очень добрый и животных люблю.
Я перевернул газету. Тут квартиры продают, тут машины… А вот и животные. Эх, жаль, ни котёнка мне нельзя, ни щенка… Но грабители-то об этом не знают!
Я большими жирными овалами обвёл все объявления с котятами и собаками и на всякий случай одно с декоративным кроликом.
Пока читал, волнение отступило, и я снова прижался ухом к двери. Грабители молчали, только шелест и негромкие шаги доносились издалека.