Екатерина Абдуллова
Вовка Ясный Сокол
Дружок
Всю жизнь я мечтал о питомце. О таком, чтоб как друг, чтоб смотрел на меня умными глазами и понимал с полуслова, чтоб обнимать его и гладить. В общем, о собаке мечтал или хотя бы кошке.
– Бабушка, а давай у Ленки котёнка возьмём, – спросил я.
Бабушка, сидевшая у окна с томиком Чехова, посмотрела на меня поверх очков.
– Что значит «возьмём»? У меня Мурка есть.
– Ну, пускай Барсик поживет здесь до конца лета, а потом я его с собой увезу, в город.
– Так у мамы твоей аллергия на кошек, – сказала бабушка и вернулась к Чехову.
Спокойно так сказала и продолжила читать. У меня может, мечта рушится, а она сидит как ни в чем не бывало! Я с досадой проворчал:
– А когда мама сюда приезжает, почему-то никакой аллергии у неё нет.
– Ну, во-первых, Мурка моя – дама деловая, – сказала бабушка, не отрываясь от книги. – Она в избе не сидит, шерсть не разносит, целыми днями, вон, на огороде мышкует. Во-вторых, мама в каждый приезд пьёт лекарство от аллергии. Для профилактики, так сказать.
– А в-третьих? – недовольно спросил я.
– А в-третьих, у тебя рыбки есть, – отрезала бабушка.
Я вздохнул. Рыбки… А что рыбки? Какой от них прок? Кормишь их, аквариум чистишь, любуешься время от времени. Но ведь не поиграть с ними, не погулять… С котом, правда, тоже не погуляешь – он сам по себе, зато с собакой хоть с утра до вечера бегай. Я опять протяжно вздохнул. Про собаку мы с родителями уже говорили, и они сказали: «Собаке не место в квартире!»
– Бабушка, а может щеночка? – спросил я с надеждой. – Щеночка-то у тебя нет. Он бы у тебя жил, а летом бы я с ним играл.
– Его кормить надо, – сказала бабушка. – Это кошке я молока налью, каши дам, да мышей она себе наловит. А собаке мясо подавай. Нет… И не игрушка ведь. Живое существо! Нельзя так: где удобно, там оставлю. Тосковать будет… Да и вообще, помру, так куда животину денете? В приют? Нет, нет и нет! Все, Вовка, вопрос закрыт, и не вздыхай мне тут.
Но я всё равно вздохнул. Длинно так, грустно. Но бабушка не обратила внимания, и я поплелся в комнату.
Вдруг во дворе скрипнула калитка, а секунду спустя в дверь затарабанили. Я бросился открывать.
На крыльце стоял взъерошенный Артём. От нетерпения он приплясывал на месте, и увидев меня, даже не поздоровался, сразу закричал:
– Вовка, мы с дедушкой за щенком едем! Хочешь с нами?
Я окаменел. В опустевшей голове стукнуло: как же так?
Вчера мы играли с Ленкиным котёнком, и я рассказал о своей мечте Артёму. А сегодня он берёт щенка…
Как же так?
– Ну что, ты с нами? – поторопил меня Артём.
– С вами, – сказал я, все так же стоя столбом.
– Быстрей тогда! Через пять минут выезжаем! – последние слова Артём выкрикнул уже на бегу. Снова скрипнула калитка и легкий топот стих в отдалении.
Всю дорогу Артём тарахтел без остановки, как трактор в посевную. Он вертелся на сиденье рядом со мной и говорил:
– Я спаниэльку хочу. Спаниэльки, знаешь, какие умные! А ещё они самые настоящие охотничьи собаки. И ушки у них такие забавные, с волнистой шёрсткой… Или овчарку… Дедушка, может, тебе лучше овчарку? Она дом сторожить будет.
– Можно и овчарку, – согласился дед Семён.
С водительского места он поглядывал на нас в зеркало заднего вида и хитро щурился. А я прятал глаза от его взгляда. Мне все казалось, что он поймёт про мою украденную мечту.
– Мы с дедушкой договорились, – продолжал болтать Артём, – что собака у него останется, а я летом к ней приезжать буду. Собаке вообще в деревне лучше будет. Тут свобода, свой дом и двор, и бабушка с дедушкой её любить будут. Здорово, правда?
– Здорово, – тихо сказал я.
Видеть Артёмкино счастье я не мог и, отвернувшись к окну, принялся считать мелькающие мимо столбы.
Я был, конечно, рад за Артёма, но радовался бы ещё больше, если б сам не хотел щенка. А я ведь хотел! Я очень хотел щенка! И очень хотел быть сейчас на месте Артёма и так же решать, кого взять – спаниэльку или овчарку?
Наконец мы подъехали к соседнему поселку. Рядом с ним был небольшой приют для собак и кошек.
Артём замолчал, и с предвкушением уставился на длинное одноэтажное строение, откуда доносился многоголосый лай. Лаяли и глухо, солидно, и тонко повизгивали, и просто обычно звонко гавкали. Всё сливалось в один невообразимый концерт. Как говорится, кто в лес, кто по дрова.
Я вдруг передумал идти.
Дед Семён с Артёмом вышли из машины, а я вжался в сиденье и сказал:
– Вы сходите… Я здесь подожду.
– Вовка, ты чего? – заглянул ко мне Артём. Улыбка впервые покинула его лицо, и он нахмурился: – Я думал, ты поможешь выбрать. Даже сочинил про нас. Вот, слушай:
Нас ждут щенки, собаки, псы,
И выбор очень труден:
Кругом – глаза, кругом – носы…
Мы с Вовкой ищем друга.
Я выдавил улыбку и замотал головой:
– Нет, Артём, не пойду. Ты и сам узнаешь своего пса. Взглянешь ему в глаза и узнаешь. – Артём все также хмуро смотрел на меня, и я признался: – Боюсь я… Вдруг тоже… взгляну и узнаю.
Артём помедлил ещё секунду, потом молча кивнул и выпрямился. Шагая к дверям приюта, он два раза оглянулся, но я всё равно сидел.
Когда они зашли, лай усилился. В носу у меня отчего-то защипало, и я отвернулся.
В приюте Артём с дедушкой пробыли совсем недолго, а когда появились, рядом с Артёмом, на узеньком поводке, выбежал некрупный чёрный песик. Лапки у него были с белыми носочками, и на животе и груди виднелись белые же подпалины. Песик то и дело вскидывал голову и смотрел на Артёма так, будто не верил собственному счастью, а хвост его, не переставая, мотался влево-вправо, влево-вправо.
Артём тоже смотрел на пса и улыбался…
На обратном пути Артём обнимал Дружка – так он его назвал – и взахлёб рассказывал:
– Представляешь, Вовка, я там чуть не оглох! Они лают все разом, и кто на клетку лезет, кто в угол забивается… И все смотрят. Представляешь? Прям все-все. На меня одного. Я сначала чуть не сбежал. Но потом ничего, привык… И вот прав ты оказался. Я как глянул, так и узнал. Вот он, мой Дружок…
Артём погладил пса по голове. Тот подался всем телом под руку, радостно вывалил розовый язык и задышал нам в лица.
– И пускай не спаниэль и не овчарка, – продолжил говорить Артём. – Зато у него лайки в роду. Похож на лайку, да? Только хвост колечком не загибается. Прямой, как полено. Это у него от овчарок. И вообще, дворняжки поумнее породистых будут. Так ведь, дедушка?
– Так, – улыбнулся дед Семён.
Дружок жмурил влажные глаза и шумно дышал. Он поворачивал голову то к Артёму, то ко мне, и я подумал, что на меня он смотрит с таким же обожанием, как на Артёма. Я протянул руку и почесал Дружка за ухом. А он в ответ ткнулся мордой мне в щеку и облизал своим мягким языком.
– Хорошего я нам друга нашёл, да ведь, Вовка? – спросил Артём.
И я сказал:
– Самого лучшего.
Питомец
Однажды после дождя мы с Артёмом отправились за грибами.
Погода стояла – загляденье! Теплынь, солнце и пахнет так свежо-свежо. Мы шли по полевой дороге, болтали о том, о сём, а Дружок бегал поблизости, вынюхивал что-то.
Но вдруг Дружок замер. Вскинул голову. А потом как подскочил на месте, как метнулся в заросли репейника! От неожиданности и мы с Артёмом остановились. А репейник закачался, зашуршал, и прямо мне под ноги выкатился зверек. Сам чуть больше кошки, цветом, как сухая трава, и с длинными, чёрными на кончиках, ушами.
Заяц! Самый настоящий живой заяц!
На мгновенье мне показалось, что он хочет запрыгнуть мне на руки. Я даже растопырил их и корзинку уронил. Но нет, заяц опомнился и кинулся в сторону. Дружок – за ним.
Мы с Артёмом, раскрыв рты, смотрели на ходящую ходуном траву, а заяц с Дружком сделали круг и снова выскочили к нам. И заяц опять – ко мне в ноги. Тут уж я не растерялся и упал на него, накрыл животом.
Заяц притих.
Дружок принялся бегать вокруг, тыкаться носом мне в бока и шумно нюхать. А Артём схватил его за ошейник и, приплясывая рядом, возбужденно затрещал:
– Молодец, Дружок! Какой же ты молодец! Вовка, я ж говорил, он на лайку похож. Настоящий охотник, да? Ты посмотри – прямо на нас зверя выгнал! Ну чудо же, а?!
– Ага, чудо, – согласился я.
Под моим животом дрожал горячий комок, и внутри у меня тоже все задрожало, будто завелся маленький моторчик. Я и верил, и не верил в неожиданно свалившееся на меня счастье. Заяц. Настоящий, живой…
Заяц все сидел. Я его и не придавил – он мог свободно вырваться и удрать, но почему-то не вырывался, сидел. Тогда я приподнялся. Заяц съёжился и прижал уши к спине. Глаза его круглые, тёмные, испуганно таращились вокруг, а ноздри двигались, вдыхая незнакомые запахи.
Я взял зайчишку за уши у самой головы и встал. Он повис, сложив вместе передние лапки. Задние же лапы вытянулись и оказались длинными, как у кенгуру.
– Крепче держи! – всполошился Артём.
– Я правильно держу, – успокоил я его. – Не видал разве, как твой дедушка кроликов берёт? Так и берёт, где уши начинаются.
– Так то кролики, а это заяц…
– Без разницы, – отмахнулся я и вытянув руку, осмотрел нашу с Дружком добычу.
Если судить по кроликам деда Семёна, то зайчишка совсем молодой. Взрослые-то – здоровенные, с Дружка размером будут, а этот мелкий и легкий.
Мы пошли домой. Какие грибы, когда у нас есть заяц?!
Дружок бежал рядом. Наш настоящий охотничий пес гордо поглядывал на зайца и на нас и пытался делать строгую морду, но то и дело расплывался в клыкастой улыбке.
В деревне мы с Артёмом расстались. Он побежал к деду за ненужной кроличьей клеткой, а я понес своего нового питомца к бабушке – знакомить.
– Бабушка, смотри, кого мы с Дружком поймали!
Бабушка как раз шла из огорода с полным ведром огурцов. Увидев зайца, она удивленно охнула:
– Живой?
– Живой, – улыбнулся я. – Буду звать его Серый. Сейчас Артём клетку притащит, пока во дворе её поставим, а на зиму – во хлев.
– Погоди! – остановила меня бабушка. – Зачем клетку? Ты что задумал?
Голос у бабушки был серьёзный, и внутри у меня всё встопорщилось, как иголки у ежа, когда он угрозу чувствует. Я нахмурился и сел на оранжевое крылечко. Зайца посадил на колени. Заяц сидел смирно, прижав уши и непрестанно двигая носом. Я погладил Серого по спине и сказал:
– Это не кошка и не собака. Это просто маленький зайчишка, который прекрасно перезимует у тебя. Здесь ему ни холод не страшен, ни хищники, ни голод. Ты же будешь кормить его морковкой?
– Конечно, – сказала бабушка, – для зайца ведь растила. И капусту ему отдам, и свёклу…
Конечно, она шутила, но я продолжал своё:
– Вот и хорошо, чем разнообразнее пища, тем лучше. А летом я ему свежую траву носить буду. Ты только до лета покорми.
Бабушка села рядом со мной, потрогала заячьи уши и негромко сказала:
– Вовка, это ведь заяц, а не кролик. Дикий зверь. Ему на волю надо.
– А что хорошего на воле? – не сдавался я. – Его там лиса сожрет! Если я его поймал, то и лисе ничего не стоит.
Заяц слушал наш разговор. Уши его подрагивали, а коленками я чувствовал, как быстро-быстро бьётся его сердечко.
– Не бойся Серый, – сказал я, перебирая пальцами его мягкую густую шёрстку. – Бабушка тебя не выгоняет. Она просто не знает ещё, как хорошо тебе тут будет.
Бабушка вздохнула и чуть погодя спросила:
– Ну а Дружка-то тебе разве мало?
– Когда гуляем, то не мало. Но потом он ведь к Артёму уходит.
В калитку заглянули Верка с Ленкой и, увидав Серого, восторженно запищали:
– Это заяц, да?
– Артём сказал, что заяц. Правда?
Девчонки подбежали и заворожённо уставились на Серого.
– Можно потрогать? – спросила Ленка.
Я разрешил, и они осторожно погладили зайца.
– Мягкий какой! – сказала Верка.
А Ленка добавила:
– Дружок – молодец. Такого зверя поймал!
Я возмущенно вскинулся:
– Эй-эй! Это я Серого поймал. Дружок только выгнал его на меня. Так что мы в паре с ним сработали. Как охотники!
Девчонки восторженно посмотрели на меня, а Верка, затаив дыхание, спросила:
– Значит, это твоя добыча и ты его съешь?
От неожиданности я чуть не обозвал Верку дурой, но рядом засмеялась бабушка, и я только проворчал:
– Нет. Он моим питомцем будет… Если бабушка разрешит.
Мы втроем с надеждой повернулись к бабушке. Даже заяц приподнял одно ухо, будто прислушался. Бабушка оглядела нас, посмотрела на зайца и махнула рукой:
– Ладно, пускай будет, чего уж там…
– Ура! – крикнул я тихонько, чтобы не напугать Серого.
Тело у меня стало лёгким-лёгким, будто гелием его накачали, и так и норовило слететь со ступенек и пуститься в пляс, но на коленях у меня сидел Серый. Поэтому я только широко улыбался и всё гладил и гладил его. Зато девчонки прыгали за меня. Они подскакивали, как на пружинках, и хлопали в ладоши:
– Питомец, питомец!
– У нас будет зайчик! Настоящий зайчик!
Разыгравшееся веселье прервал голос деда Семёна:
– Зайцы – не кролики. В неволе не живут.
Дед Семён с Артёмом стояли у калитки, и вид у Артёма был виноватый и несчастный. Клетку он не принес.
Оглядев нашу притихшую компанию, дед Семён повторил:
– Не выживет он в неволе. Кабы совсем маленький, то мог бы привыкнуть. А такой уж не привыкнет. Не мучьте, отпустите.
С этими словами дед Семён развернулся и ушёл.
– Вот так, Вовка, – вздохнула бабушка и, забрав ведро с огурцами, ушла в дом.
Я сидел, ничего не замечая вокруг, и смотрел только на зайца. В глазах закипали слёзы обиды. Я наклонялся всё ниже и ниже, чтобы никто не увидел моего лица, и наконец уткнулся в тёплую спинку Серого. Серый мелко трясся. От него пахло травой и землёй.
Неслышно подошел Артём. Потоптался рядом и сказал:
– Дедушка раньше охотился, он всё про зверей знает. Он говорит, что даже если бы маленький зайчонок был и прижился, то всё равно ему простор нужен, чтоб бегать. Иначе потом, когда выпустишь из клетки, у него сердце не выдержит, разорвётся.
Я промолчал. Снова вышла бабушка.
– Давай я вас сфотографирую, – сказала она. – Родителям покажешь, вот они удивятся.
– Не надо, – буркнул я, выпрямляясь. – Скоро они приедут и сами посмотрят.
– Как посмотрят?
– А вот так, – я встал и прижал Серого ко груди. – Не такой он и большой. Привыкнет. Да и кормить я его вкусно буду. Где он ещё такого поест? Обязательно привыкнет.
Артём и бабушка нахмурились, а Ленка с Веркой, наоборот, заулыбались. Они вообще, всех зверушек обожают. Им, наверное, змею поймай, так они и её пригреют.
Я закрыл Серого в своей комнате и отправился на огород за морковкой. Верка с Ленкой принялись рвать траву, а Артём всё нарезал круги по нашему двору и что-то бормотал себе под нос.
Мы с девчонками принесли морковь и траву зайцу, но тот забился под кровать и есть не вылез. Тогда мы просто положили всё на пол и ушли.
В сарае я нашёл доски и моток проволоки и решил сколотить ящик, а одну его стенку сплести, как сетку. Возился я долго, до самого вечера. Ленка с Веркой помогали, чем могли: то плоскогубцы подадут, то саморез, – а Артём всё ходил и бормотал. Я даже разозлился немного: друг называется! Мало того, что не помогает, так вообще Серого в поле выгнать хочет. Конечно, ему-то что, он за Дружком ухаживает. А мне каково, он подумал?
Потом Артём перестал бродить и направился к нам. Я обрадовался было, подумал, что он помогать идёт, но потом заметил выражение Артёмкиного лица и понял – стихи читать будет.
Так и случилось. Артём подошел и с мрачным видом прочёл:
– Что поймаешь зайца
В поле у дороги,
Что своруешь яйца
У матери-сороки —
Всё одно – не выживут.
Не привыкнет Серый,
Не будет и птенцов,
И не увидят матери
Собственных сынов.
Я повернулся к Артёму спиной и буркнул:
– Ну тебя! Я яйца не ворую.
Больше Артём стихов не читал, но его молчаливое присутствие мешало, и я два раза стукнул молотком себе по пальцу. Тогда я вскочил и позвал Ленку с Веркой проверить Серого.
Заяц сидел под кроватью. К моркови и траве он так и не притронулся.
Когда мы вернулись во двор, Артёма уже не было, и я спокойно доделал клетку.
Клетка получилась просторная, светлая. В такой Серому точно понравится. В одном углу я положил сено, вроде как постель, в другом поставил миску с водой.
Жильё было готово! Замечательное жильё! Был бы я зайцем, жил бы да не тужил.
Мы с девчонками перенесли Серого в его новый дом. Заяц сразу скакнул в угол и замер там. Один нос шевелился. Я пододвинул к Серому морковку, а он будто и не заметил. Тогда мы дали ему молоденьких лопушков, уговаривая хотя бы попробовать, но Серый и пробовать не стал.
Вскоре начало темнеть. На улице в унисон заголосили баба Нюра и баба Тоня:
– Леночка-а-а…
– Верочка-а-а…
– Домо-о-ой!
Мы попрощались и разошлись.
Полночи я ворочался – всё думал, как там Серый. Иногда вставал и выглядывал в окно на клетку, которую специально поставил так, чтоб видеть из своей комнаты. Но ни шороха, ни звука не доносилось. В конце концов, я решил, что заяц спит, и тоже уснул.
Утром я вскочил и, не успев полностью открыть глаза, бросился к Серому.
Серый сидел уже в другом углу, но по-прежнему испуганно таращился и прижимал уши.
– Серенький, хорошенький, – заворковал я и, приподняв крышку погладил зайца. – Ты почему не кушаешь? Ты же хочешь вырасти сильным? Сильным и умным… Тогда надо кушать. На, поешь, – я передвинул морковку Серому прямо к мордочке. – Ну хоть водички попей!
Серый не откликался. Сколько я ни говорил с ним, чего только не предлагал, а он всё сидел и только быстро-быстро дышал.
Настроение у меня испортилось. Точно так же было, когда я позвал ребят на день рождения, а никто не пришел. И даже родители не поздравили. Правда, потом оказалось, что я число перепутал и день рождения был на следующий день, но всё равно, то чувство пустоты и злости я помнил. Я и сейчас рассердился на Серого. Прикрикнул на него:
– Ты кем себя возомнил? Думаешь пуп земли? Ничего подобного! Ты даже не пупок и не пупочек… Ешь, кому говорю! Не будешь есть, я тебя в поле отнесу, и пускай тебя там лиса сцапает!
Но и угрозы не помогли. Серый не ел.
Тогда я выбросил увядшую траву и принес свежую. Он всё равно не ел.
Я ещё поговорил с ним, погладил. Без толку. Серый не хотел ничего. Сидел, как привязанный, а в его влажных глазах отражалась сетка. И большие уши слегка подрагивали.
– Ну и сиди голодный! – сказал тогда я и ушёл завтракать.
На завтрак бабушка приготовила мои любимые сырники, но я даже один не смог осилить. Даже со сметаной и медом. На душе было горько и черно, и казалось будто эти горечь с чернотой заполнили всего меня и не пускают сырники.
– Как твой заяц? – спросила бабушка.
Я вздохнул:
– Сидит.
– Ясное дело – сидит. Что ещё в клетке делать-то?
Больше бабушка ничего не спрашивала, да и мне говорить не хотелось. Кое-как я доел сырник, глотнул чая и вернулся к Серому.
Вскоре прибежали Ленка с Веркой. Защебетали, захлопотали… Сразу стало веселей, и я подумал, что, может, заяц и не голодный вовсе. Вдруг он, как крокодил, который заглотит антилопу и неделю сыт. Кролики, конечно, постоянно что-то жуют и грызут, но ведь дед Семён сам сказал, что заяц – это не кролик.
Время тянулось ужасно медленно. Обычно-то мы с Артёмом и Дружком бегали по деревне и в лес, всюду приключения находили, но сегодня Артём не пришёл. Я тоже не пошёл к нему.
Наступил обед. Девчонки убежали по домам, и меня бабушка позвала. Я ел молча. Молчала и бабушка.
А после обеда к Серому я не пошёл. Решил – проголодается, так поест. Я же проголодался и поел, значит и он так же.
Однако и дома места себе я не находил: читать не мог, родителям звонить не хотел, бабушке помогать – тяжело. Не в смысле делать тяжело, а молчать тяжело. Будто ждет бабушка, что я Серого отпущу. А я вот ждал, когда Серый поест.
Но Серый не ел. И не пил…
День клонился к вечеру. Потянуло прохладой и застрекотали сверчки.
Я сидел рядом с клеткой, когда вдруг скрипнула калитка и зашёл Артём. Мы на мгновенье встретились глазами, и я отвернулся. Боялся, что он опять начнёт читать стихи про яйца и матерей или говорить, что Серого надо выпустить, но Артём спросил:
– Ну, как твой питомец?
Я пожал плечами:
– Он не питомец…
Сказал я это, и в голове у меня будто щёлкнуло. Всё-всё стало просто и понятно. Ну ведь правда же – какой из Серого питомец, если он не питается? Не игрушка ведь, с которой только пыль смахивай.
Я откинул крышку клетки и вытащил зайца.
– Идём! – сказал я Артёму. – Только без Дружка, а то он опять Серого гонять будет.
Артём изумленно округлил глаза и двинулся следом.
– А куда мы? – спросил он, когда мы направились к полю.
– Как куда? Зайца выпускать!
– Ты уже не хочешь питомца? – не унимался Артём.
– Хочу. Но такого, который и сам хочет быть питомцем.
В поле мы забрались подальше в траву. Я напоследок прижался щекой к тёплому боку Серого, погладил его и дал погладить Артёму. Потом опустил зайца на землю. Тот насторожился, приподнял уши, и вдруг прыгнул в сторону. Только длинные светлые ноги мелькнули.
Мы ещё немного постояли, слушая сверчков и глядя, как за лес прячется солнце.
Обратно мы с Артёмом брели еле-еле, но не от того, что домой не хотелось, а от того, что так хорошо было на душе. Хотелось продлить этот тёмный августовский вечер, надышаться запахами полыни и скошенного сена. Запахами свободы.
А дома меня встретила бабушка с белым пушистым комочком в руках.
– Все гуляешь где-то, – добродушно проворчала она. – А тут дед Семён приходил, крольчонка тебе принёс.