Екатерина Абдуллова
Вовка Ясный Сокол
Как легко выучить иностранные слова
Иностранные слова легко выучить с помощью метода ассоциаций.
Звучит страшновато, но на самом деле всё просто. Берёте иностранное слово, ищете похожее на него по звучанию русское, а дальше соединяете два образа: первый – то, что обозначает иностранное слово, второй – ассоциация на русском.
Поясним на примере.
Шаг 1. Возьмём английское dress (платье).
Шаг 2. На русском похожее слово – ДРЕССировщик.
Шаг 3. Теперь соединим образы. Пускай у нас дрессировщик будет в платье. Ходит он по арене среди львов, кнутом щёлкает, покрикивает, а сам – в платье. И платье представьте хорошенько. Пусть оно будет коротеньким, красным, в белый горох. Да ещё с белым кружевным воротничком.
Шаг 4. Держите в голове образ дрессировщика в платье и три раза вслух повторите dress, dress, dress.
Теперь если кто-то спросит вас, как по-английски «платье», вы сразу же ответите: «Dress!»
Выучите таким образом несколько слов.
Для начала лучше взять слова попроще и те, к которым вы сразу можете придумать ассоциацию на русском. Не мучайтесь, если «застряли» на каком-то слове. Либо пропустите, либо спросите у взрослых. Со временем вы наберётесь опыта и ассоциации будете придумывать очень быстро.
С помощью этой «секретной» технологии вы легко и быстро выучите любые иностранные слова.
И пусть все удивятся!
Как запомнить слова навсегда
Выученные слова нужно повторить несколько раз. И заметьте, количество и интервал повторений взяты не «с потолка» – их выяснили учёные экспериментальным путем!
Итак, вот время повторений:
1. Через двадцать минут после того как выучили.
2. Через один час после первого повторения.
3. Через восемь часов после второго повторения.
4. Через сутки после третьего повторения.
5. Через неделю.
6. Через месяц.
Найдите пару минут на повторение, и тогда выученные слова вы запомните навсегда!
Воронка
Сегодня Галина Ивановна раздала листочки с проверенным – итоговым! – диктантом по русскому, и я печально рассматривал красное на синем. Шесть ошибок!
Двойка…
Мама с папой не обрадуются. Да и кто бы обрадовался такой пакости?
Галина Ивановна что-то говорила про конец учебного года и выведение оценок, и я прислушался.
–… У кого спорные оценки, те останутся завтра после уроков и будут переписывать диктант.
– Этот же? – деловито спросил Толик.
– Нет, конечно. Текст будет новый, но вы постарайтесь, поготовьтесь дома. Вова Соколов, у тебя очень много ошибок в словарных словах. Ты хоть раз заглядывал в тетрадь, где мы их записывали?
Я потупился и пожал плечами. Не говорить же, что про эту тетрадь я вообще не вспоминал. Ну записали и записали. Что мне, перед сном её перечитывать, что ли? Я вон лучше «Приключения Незнайки» почитаю. Вот там интересно. А тут что? Скукотёнь.
Галина Ивановна всё поняла по моему виду и сказала:
– После урока дашь мне свой дневник, я напишу родителям. Хотя, нет. Я лучше сама, лично, позвоню твоей маме.
Мне стало совсем горько. Нет, наказания я не боялся. Больше всего я боялся, что мама расстроится и будет переживать, что она плохо меня воспитала, недоучила, недоглядела… Я раз слышал, как она папе об этом говорила. Как раз перед зимними каникулами, когда у меня в четверти красовались трояки по русскому, английскому и чтению. Да, последнее задевало даже меня. Как я мог? По чтению – «трояк»!
А все дурацкие стихи! Долбишь-долбишь одно и то же – тьфу! – только время зря теряешь! Ну вот я и не терял, то есть не учил.
Галина Ивановна тем временем перечислила всех, у кого спорные оценки, и добавила:
– Кроме Вовы Соколова двойка выходит ещё у Серёжи Крышкина. Твоей маме, Серёжа, я тоже позвоню.
На этом разбор полётов закончился, и мы занялись повторением пройденного.
Домой я плёлся еле-еле, всё думал, как меня там мама встретит, сильно ли она расстроится после разговора с учительницей. Но мамы дома не оказалось.
Зато на кухне дядя Коля жарил яичницу с солёными огурцами.
– Вовка, есть будешь? – спросил дядя Коля.
Он покидал на масляную сковороду кружочки солёного огурца и прямо на них плюхнул яйца. Яйца весело зашкворчали, запузырились. Запахло жареным.
Я сказал:
– Буду… если это вкусно.
– Вкусно, вкусно… Доставай тарелки!
Яичница с солёными огурцами и впрямь оказалась вкусной и совсем не похожей на обычную яичницу. Съели мы её в один момент. А потом дядя Коля внимательно на меня посмотрел и сказал:
– Что-то ты не весел, друг Вовка. Ну, выкладывай! Неужели с английским не вышло?
– Вышло, – заулыбался я. – Пятерку получил!
– Молодец! Так держать!
– Есть так держать!
Но тут я вспомнил про двойку по русскому и угрюмо добавил:
– Если я так держать по всем предметам буду, то меня на второй год оставят.
Дядя Коля удивленно присвистнул.
– Дела-а-а… И в чём проблема? Математика?
– Ну, дядя Коля, что же вы, совсем за дурака меня держите? Что там сложного, в математике-то? Нет, у меня с русским беда… – я потыкал вилкой в пустую тарелку, та противно скрипнула, и я шёпотом добавил: – Двойка выходит.
Мне было ужасно стыдно признаваться в двойке: я же русский, получается – собственный язык не знаю.
– Так-так-так… – дядя Коля побарабанил пальцами по столу. – Просто замечательно… Пошли, Вовка, разбираться.
Он вскочил. Я не видел в двойке ничего замечательного, но тоже вскочил.
В глазах дяди Коли горел такой огонь, что и меня поджёг. Мне тоже захотелось разобраться. Казалось, что передо мной высокая преграда, которую я не могу ни перепрыгнуть, ни обойти, но стоит нам с дядей Колей «разобраться», как она просто – «чпок» – и исчезнет! Или я проломлю её своей поумневшей головой.
В комнате я выложил учебник, тетрадь, листочек с диктантом и ещё отыскал завалившуюся на самое дно рюкзака измятую тетрадочку со словарными словами. Разгладил её и протянул дяде Коле:
– Вот. Галина Ивановна велела выучить.
– Ага! – воскликнул дядя Коля. Он листнул тетрадку, заглянул в мой позорный диктант и снова сказал: – Ага! У тебя же все ошибки в словарных словах! Ерунда!
– Ничего себе – ерунда! Там же сотня слов! Попробуй, запомни!
Я был возмущён до глубины души. Скажите пожалуйста! Я так старался правильно написать, так мучительно думал над каждым словом, а он – «ерунда»!
– Ты похож на сердитого ежа, – сказал дядя Коля. – Будем делать из тебя умного, невозмутимого слона.
– Я человеком быть хочу, – возразил я, но обиженно надутые губы сдул. А то правда, чего это я?
– Верное решение! Человек должен быть человеком. Но вернёмся к словам. Многие из этой сотни ты знаешь. Так?
– Так.
– Их пропустим. В некоторых ты сомневаешься и можешь написать с ошибкой. Так?
– Так.
– Их подучим. И остаются слова, в которых ты ошибаешься всегда. Скорее всего, их не так уж много, и выучишь ты их быстро.
– А как мы узнаем, какие слова учить, а какие нет?
– Элементарно, Ватсон! Мы пропустим их через воронку! Видал воронку?
– Конечно, я через неё воду в бутылку наливал. Вверху – широко, а внизу – узко.
– Вот именно, Вовка! Вот именно. Мы с тобой слова запустим в такую воронку, ну это образно говоря, конечно, и на выходе у нас выскочат только те слова, которые надо выучить. Сейчас всё поймёшь! Давай я буду читать слова, а ты чётко, по слогам проговаривай их. Те, что назовёшь правильно, пропускаем, а где ошибёшься или засомневаешься, отметим. Итак, поехали! Алфавит…
Я по слогам повторил:
– Ал-фо-вит.
Дядя Коля чёркнул карандашом в тетради.
– Следующее слово – апрель.
– Ап-рель.
– Берёза.
– Бе-рё-за…
Так мы очень быстро, даже незаметно, прошлись по всему списку. Дядя Коля подсчитал отмеченные слова и сказал:
– Вот и всё, друг Вовка, мы с тобой за пять минут пропустили через воронку сто слов, и на выходе оказалось, что учить тебе надо лишь двадцать три.
– Как двадцать три?! Всего двадцать три?! – Я аж рот раскрыл от радости и удивления.
– Это ещё что, – сказал дядя Коля. – Это мы только первую воронку сделали. Сейчас пройдемся по этим словам и второй раз через узкое горлышко пропустим. Вот увидишь, ошибок будет ещё меньше. Начнем по порядку. Вот ты сказал «алфОвит», а правильно «алфАвит». Запомнить можно разными способами. Например, мысленно написать это слово крупными буквами на плакате, а букву, в которой ошибся, выделить красным цветом.
– Лучше зелёным. Не люблю красный.
– Можно и зелёным. Любым! Лишь бы она выделялась и запоминалась. А ещё можно подключить образы или даже знание, как произошло слово. Вот слово «алфавит», знаешь как получилось? Его составили из двух первых букв греческого алфавита – «альфа» и «бета».
– Я знаю «альфа»! – радостно крикнул я. – У меня даже книга есть «Альфа и Ромео», только я её ещё не читал.
– Вот и хорошо! – тоже обрадовался дядя Коля. – Теперь запомнил?
– Конечно! Ал-фа-вит! А ещё где ошибки?
– Жёлтый. Ты сказал – там «о», а надо «ё».
Я задумался. Что-то на ум ничего не приходило. Не было у меня книг с «жёлтым» в названии. Тогда и прикрыл глаза и представил слово «жёлтый», написанное большими чёрными буквами, а «ё» я сделал зелёной. Потом решил, что глупо, когда в «жёлтом» – зелёное и перекрасил «ё» в жёлтый.
– Кстати, в слове «шёл», ты тоже «о» назвал, – сказал дядя Коля. – Раз у тебя это любимая ошибка, давай на букву «ё» сделаем образ. Пусть будет ёжик – на «ё». Представь жёлтого ёжика. Жёлтый ёжик шёл по тропинке.
– Здорово!
За десять минут мы обсудили все двадцать три слова и пошли пить чай. Дядя Коля опять вытащил откуда-то коробку конфет. Я даже подумал, что в огромной сумке, с которой он приехал, одни конфеты.
Мы ждали, когда закипит чайник. Дядя Коля почитал, что написано на коробке, и выбрал конфету в золотистой фольге.
– Люблю горький шоколад, – сказал он. – А ты?
– А я сладкий.
– Тогда тебе эти, – он показал на конфеты в розовой обёртке.
– Мама тоже горький ест, – вспомнил я. – У вас это семейное?
Дядя Коля засмеялся и ответил не сразу. Сначала разлил чай, потом глотнул и сказал:
– Твоя мама, Вовка, без ума от сладкого шоколада. Может она покупает горький, чтобы ты его не ел?
– Зря вы наговариваете, – я сердито стукнул чашкой. – Мама ничего для меня не жалеет.
– Конечно, не жалеет. Я такого не говорил.
– Да?
– Да. И не надо сверкать на меня глазами. Давай, когда мама придёт, сам спросишь у неё.
– И спрошу, – сказал я.
Тут я немного приуныл, подумав, что может быть прямо сейчас мама разговаривает с Галиной Ивановной. О-хо-хо, что будет, что будет…
Я одним махом допил чай, чуть не обжегся, закашлялся, но всё равно решительно встал и прохрипел:
– Я готов ко второй воронке!
– Экий ты прыткий, – усмехнулся дядя Коля. – Ну готов, так готов. Да ты садись! Прямо здесь и повторим, я все слова помню.
Я сел обратно, и дядя Коля начал называть слова. Почти все двадцать три слова я четко и уверенно назвал по слогам. Я удивительно ясно помнил, как они пишутся. Даже «жёлтый» и «шёл». Там ведь ёжик! Буква «ё»!
Я только на трёх словах замешкался: «здравствуйте», «рисунок» и «ученик». Правда «здравствуйте» я все же верно сказал – припомнил, что оно означает пожелание здоровья, и букву «в» не пропустил. А вот вместо «рисунок» сказал «ресунок», а вместо «ученик» – «учиник».
– Отлично, – похвалил меня дядя Коля. – Тебе осталось запомнить всего три слова.
– Вот это да…
Я вроде и рад был своим успехам. Ну ещё бы! Полчаса не прошло и даже чаю попили, а я сотню словарных слов выучил. Но с другой стороны, досадно мне стало. Как же так? Целый год я с русским мучился, двойки получал, а всё так просто оказалось!
– Пошли-ка, Вовка, в комнату. Раз плохо ты эти слова представил, тогда на бумаге их напиши, фломастерами или красками.
Я вырвал из тетради два листа и красиво, жирненько так, вывел «ученик».
Дядя Коля сказал:
– Ты не путай ученика с учителем. Учитель – учит. А ты вот зачем в школу ходишь?
– Вот мне тоже интересно, зачем я туда хожу? – пробормотал я, выводя на втором листе следующее слово – «рисунок». «И» я нарисовал ярко-зеленой, с ручками.
– Как зачем? – дядя Коля удивленно уставился на меня. – За учением, конечно! Чувствуешь? У-чЕ-ни-е, у-чЕ-ник.
– Чувствую.
– А это что за закорючки? – спросил дядя Коля.
– Это не закорючки! Это руки. Видите, буква «и» держит «р» и «с». Соединяет их. Чувствуете? «Р» и «с».
– А-а… Оригинально!
Мы полюбовались моим творчеством, и дядя Коля сказал:
– Вечером повторим.
– Повторим, – кивнул я.
Я был уверен, что не ошибусь ни разу, и завтрашний диктант меня уже не страшил.
Вдруг хлопнула дверь и послышался мамин голос:
– Вовка! Ты дома?
Я выпучил на дядю Колю глаза. Не то чтобы я испугался, просто от неожиданности.
– Владимир Петрович!
Мамин голос построжел, громко бумкнули упавшие сапоги. Я сразу отмер и закричал:
– Мама, я уже выучил все словарные слова и завтра исправлю двойку.
Мама зашла в комнату.
– Какую двойку?
– По русскому… За годовой диктант… А тебе Галина Ивановна разве не звонила?
Мама опустилась в кресло, помассировала виски и сказала:
– Телефон разрядился… Говоришь выучил?
– Ага. Вот прям сейчас!
– Целый год не мог, а сейчас смог?
– Удивительно, правда?! – я радостно улыбнулся.
– Правда.
– А ещё я сегодня по английскому пятерку получил!
Мама ошеломлённо покачала головой и посмотрела на дядю Колю.
– Ну ты даёшь, братишка. Похоже, я многого о тебе не знаю.
Дядя Коля потупился, и подрагивающим от смеха голосом ответил:
– Я ещё и вышивать могу… И на машинке…
Я рассмеялся – так у него здорово получилось, совсем как у Матросскина из мультфильма. А вот мама казалась озадаченной. Она с интересом разглядывала дядю Колю, будто видела в первый раз, а потом задумчиво пробормотала:
– Наверное, я тоже возьму у тебя несколько уроков.
Вскоре мы снова уселись пить чай. Вернее, дядя Коля с мамой пили, а у меня итак уже булькало в животе, поэтому я только конфеты ел.
Тут я вспомнил, что хотел маме вопрос задать, и спросил:
– Мама, ты какой шоколад любишь, сладкий или горький?
– Сладкий.
– А почему же горький покупаешь?
Мама пожала плечами:
– Чтоб ты меньше ел.
Я подавился очередной конфетой и вытаращился на маму:
– Что?
Дядя Коля захохотал, а мама пояснила:
– Много сладкого вредно.
Я был изумлен. Нет, я был возмущен! И в отместку схватил из коробки сразу две сладкие конфеты.
А дядя Коля вдруг перестал хохотать и очень серьёзно сказал:
– Вообще-то, Вовка, твоя мама права: сладкое детям противопоказано. И я не про зубы или что-то там ещё. Просто имей в виду – если есть много сахара, то некоторые гормоны активизируются раньше и вместо того, чтобы учиться, познавать мир, изобретать что-то, мальчики начинают думать о девочках, а девочки – о мальчиках. В этом ничего плохого нет, но всему своё время и нечего процессы подстёгивать искусственно.
Я жутко покраснел. О девчонках я и думать не думал, но на всякий случай положил обратно обе конфеты в розовой обёртке и взял одну – в золотистой.
Технология
«воронка»
Технологию «воронка» используют, чтобы быстро выявить ошибки и искоренить их. Это могут быть ошибки в словарных словах, в датах или любой другой информации в виде списка.
«Воронку» делайте в три этапа:
1. Устно проходите по всему списку.
2. Место, где ошиблись или не уверены, отмечаете.
3. Учите отмеченное.
Затем повторяете воронку с той информацией, где ошиблись.
Каждый раз, с каждой новой «воронкой», количество ошибок будет уменьшаться, пока совсем не сойдет на нет.
Просто, быстро, эффективно! Попробуйте и вы!
Я пришёл к тебе с приветом…
– Вовка приехал!
– Вовка! Вовка!
Ленка с Веркой, внучки бабы Тони и бабы Нюры, бежали к нашей машине, размахивая куклами.
Да, мы с родителями приехали в деревню к бабушке.
Второй класс наконец-то позади. Лето! Каникулы!
Одно огорчало – отпуск у папы далеко, через два месяца, и он вечером уезжает обратно в город. Зато мама задержится на неделю, поможет бабуле с огородом, а вот я останусь на все лето – пропитываться чистым воздухом, солнцем и витаминами.
Ленка с Веркой подбежали, поздоровались. Обе уже загорели, подросли и сверкали улыбками, щербатыми от выпавших молочных зубов.
– Вовка, а в прятки поиграем?
– Вовка, а ты сделаешь мне коляску для куклы?
– А у меня велосипед сломался…
– А у нас котёнок маленький…
– А у деда Семёна пропеллер на доме…
Радостные девчачьи голоса звенели в ушах, взлетали к голубому высокому небу и теснили, теснили меня к забору. Захотелось сбежать. Мама с папой уже несли сумки в дом, обнимались с бабушкой, и я рванул к ним. Напоследок только крикнул:
– Если у велика колесо спустило, привози, накачаю!
После обеда мама с бабушкой пошли на огород, папа спустился в погреб ремонтировать полки, а я отправился в деревню – проверить, что изменилось и что за пропеллер у деда Семёна.
Пропеллером оказался флюгер на крыше. Спереди – винт, а позади – блестящий, как ёлочная игрушка, хвост. Винт с жужжанием крутился, и флюгер поворачивался, указывая направление ветра.
Я залюбовался. Хорошо крутится! Будто вот-вот взлетит!
Вдруг из-за ограды высунулась коротко стриженная темная макушка. Из-под нахмуренных бровей на меня глянули внимательные чёрные глаза. Я обрадовался. Новенький! Ровесник! Будет с кем играть в это лето.
А мальчишка оглядел меня и спросил:
– Ты кто?
И ни «здрасьте» тебе, ни «добро пожаловать». Я решил, что надо показать ему, как культурные люди разговор начинают, и сказал:
– Привет, сосед! Я Вовка.
Мальчишка закатил глаза, пошлёпал губами и вполголоса сказал:
– Привет – сосед… Почти рифма, – он снова посмотрел на меня: – Вовка-морковка… А меня Артём зовут. Я сейчас!
Голова его исчезла, и за забором раздался топот. Я пошёл к калитке, размышляя, хотел этот Артём меня оскорбить или нет? Что ещё за Вовка-морковка?
Когда он вышел на дорогу, я так и спросил:
– Что ещё за Вовка-морковка?
Он смутился:
– Ты не обижайся. У меня это профессиональное.
– Дурацкая профессия – прозвища придумывать!
– Не прозвища, а рифмы. Вот слушай: крыша – афиша, дом – гром. Понятно?
– Понятно-понятно, – отозвался я и ехидно добавил: – Артём-водоём.
– Но-но, ты давай… без этого! – мальчишка насупился, подбоченился и выставил ногу.
Я тоже подбоченился и выставил ногу.
– А сам чего? – говорю. – Я к тебе с приветом, а ты?
Он опять закатил глаза, отвёл руку и выразительно сказал:
– Я пришёл к тебе с приветом, топором и пистолетом!
– Это я – с приветом, а не ты, – возразил я. – И вообще, старая шутка, даже не смешно.
Артём снисходительно усмехнулся:
– Балда, это не шутка, а стихотворение. Ну, первая строчка – точно.
– Не люблю стихи, – я скривился, вспомнив школьные мучения и список литературы на лето. Там было ужас сколько стихов.
– Я тоже не люблю, – Артём вздохнул, обернулся к дому и спросил: – Как тебе флюгер?
– Ничего… Смотрится.
– Я сам вырезал. Из банки от краски.
Я в сомнении покосился на Артёма, а он с гордостью разглядывал флюгер, будто это его любимое детище. Мне тоже захотелось вырезать такой. И я даже знал из чего! У бабушки в сарае стояла большая банка с оранжевой краской. Жаль только, что почти полная. Это бабушка цветы рисовала на бочках с водой, чтоб те «не как у всех» были. Так что краски потратила совсем мало. Я задумался, куда бы ещё краску приспособить, но мои размышления прервал Артём. Он пропел:
– В небе тают облака. Ухожу! Прощай, пока!
– Эй, ты куда?! – я опешил. Я-то думал мы сейчас на реку сходим или в овраг, где я прошлым летом землянку копал. Да и вообще, кто же в деревне летом дома сидит?
Артём вытащил из-под футболки кипу мятых листов и с несчастным видом уставился на неё.
– Дело у меня, Вовка. Важное. Прям вопрос жизни и смерти.
Внутри у меня аж замерло от предвкушения. Но Артём сказал:
– Стихи мне учить надо. Тридцать штук за лето! – И посмотрел на меня больными, усталыми глазами.
– Тьфу ты! – В первый миг я разочаровался, но потом возмутился: – Что за терроризм? Ребенка стихами мучить! Ёщё и смертью грозить!
Артём посуровел и сунул листы обратно под футболку:
– Никто меня не мучает. Я сам!
– Са-а-ам? – я даже растерялся. – Ты же сказал, что не любишь стихи!
– Учить не люблю, а читать, ничего, приятно. – Тут Артём оживился, засверкал глазами и выпалил: – Я сочинять люблю. Вот слушай, про весну.
Он опять откинул руку в сторону, задрал голову к небу и с надрывом в голосе прочёл:
– Долгожданная весна
Прочь прогнала зиму.
Заболела вдруг десна,
Отдаёт мне в спину.
Артём с ожиданием уставился на меня:
– Ну как?
– Здорово! – сказал я. – А ещё есть?
– Есть. Тоже про весну, но частушка.
Он упер руки в бока, притопнул и весело отчеканил:
– Выйду я на улицу,
Буду бить сосульки,
Пусть кудахчут курицы
И ворчат бабульки!
– Ну ты артист, – протянул я восхищённо. Вот же человек – и сочиняет, и исполняет!
Артём покраснел и смущённо засопел, а я сказал:
– Знаешь, что самое клёвое в твоих стихах?
– Что? – он аж вперёд подался.
– Они запоминаются! Я вот школьные, про всякие там берёзки и черёмухи, не могу запомнить, а твои – могу!
Артём расцвел весь, обрадовался, но потом скис и похлопал себя по животу:
– Тридцать штук! Про берёзки и черёмухи! Мне родители пообещали компьютер купить, если я за лето всё выучу.
– Ого! – Я с интересом посмотрел на оттопырившуюся футболку. – И много выучил?
– Ни одного, – Артём с досадой пнул забор, зашипел от боли и сдавленно пояснил: – Первую строчку запоминаю, а дальше всё – как отрезало. Не помню и начинаю своё придумывать. Вот слушай как красиво тут… – он сел на лавочку у калитки, вытащил многострадальную стопку со стихами и прочитал:
– «Я пришёл к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало…»
Читал он выразительно, я даже заслушался. А потом он с жаром сказал:
– Красиво, правда? А я про топор и пистолет… Глупо… Или вот это, у Тютчева.
«В небе тают облака,
И, лучистая на зное,
В искрах катится река,
Словно зеркало стальное…»
Ну, красиво же?
– Красиво, – согласился я.
Мы молча сидели и смотрели вокруг. Яркая зелень травы расстилалась вдоль дороги мягким ковром, над нами шелестела сочная листва берёзы и одуряюще пахло цветущей сиренью. По дороге расхаживал пёстрый петух, охраняя своих куриц с цыплятами. Цыплята с писком бегали за курицами, а те не замечали ничего вокруг: рылись в земле, клевали зёрна и червяков.
Вскоре мы разошлись по домам.
Остаток дня я ходил задумчивый – не давали мне покоя стихи и банка с краской.
На следующий день за завтраком я спросил бабушку о краске, и бабушка разрешила мне тратить её на что угодно.
Я думал-думал и решил покрасить забор. Раз уж бабушке захотелось бочки не как у всех, то забор-то она точно оценит. У всех они какие-то тёмные: зелёные, синие, серые… А у неё оранжевый будет!
Сказано – сделано. Там же в сарае я нашёл широкую кисть, потом размешал краску и принялся за работу. Я красил облупившиеся доски и всё поглядывал в щели – не идут ли с огорода мама с бабушкой. Очень мне хотелось сюрприз им сделать. Выйдут они на улицу, глянут, а тут – кр-р-расота! Бабушкин дом за километр видать. А то и дальше!
Забор был не высокий, не особо длинный, и я управился за час. Отошёл через дорогу – полюбоваться. Эффектно! Колоритно! Сочно, как апельсиновая кожура.
А краска-то в банке ещё осталась! Я было подумал, не покрасить ли заодно и соседские заборы – у бабы Тони и бабы Нюры? Вон у них как уныло: у одной забор тёмно-зелёный, у другой и вовсе сто лет не крашеный. А тут о как – живописно! Однако бабки и без того меня хулиганом считали, что если взбредёт им в головы мысль, будто я на их собственность покушаюсь. Вроде как пометил их заборы. Раскудахчутся, бабушке жаловаться побегут, а она опять за таблетки схватится… Нет уж, пускай со своими безрадостными заборами сидят!
Я вернулся во двор и огляделся в поисках доступных поверхностей. Можно бы забор с обратной стороны покрасить, но тут вдоль него разрослись кусты шиповника и малины. Ощетинились колючками, не подпускают.
Взгляд мой остановился на крыльце. В голове щёлкнуло – вот оно! Зайдёшь на яркие ступени и сразу радостно на душе. В дом – с улыбкой! Из дома – с улыбкой!
Я смел с крылечка пыль и широкими оранжевыми мазками стал наносить на доски радость. При этом я напевал себе под нос:
– От улыбки станет всем светлей:
И слону, и даже маленькой улитке…
Тут я опять призадумался. Песенка ведь тоже стихотворение, только под музыку. Как же так – её помню, а школьные стихи не помню?
Вдруг сзади тихонько скрипнула калитка и раздался шёпот:
– Вовка…
Я обернулся. Ленка с Веркой неуверенно топтались у входа и разглядывали забор. Я гордо выпятил грудь и спросил:
– Красиво?
– Красиво, – закивали девчонки.
– Заходите, – великодушно махнул я кисточкой.
– А велосипед?
– Пусть тоже… заходит.
Скоро я докрасил крыльцо и устало опустился на траву.
Верка с Ленкой и велосипедом присели рядом. Мы все молча смотрели, как солнце сверкает на влажных оранжевых досках, а я ещё и веткой мух гонял, чтоб не влипали и не портили глянец.
Вдруг дверь распахнулась и на крыльцо вышла мама.
– А вы чего здесь сидите? – спросила она нас.
Но мы не ответили. Мы, раскрыв рты, смотрели на мамины ноги, стоявшие на свеженькой краске. Мама тоже посмотрела вниз.
– Ой! – сказала она и подняла одну ногу. Под ногой оказался отпечаток босой ступни, а сама ступня приобрела насыщенный оранжевый цвет.
– Краси-и-иво… – протянула Ленка.
– Что за совещание? – послышалось вдруг, и на пороге показалась бабушка.
Мы с девчонками вскочили и дружно завопили:
– Стой! Стой!
Бабушка аж присела и, не двигаясь, повела вокруг глазами.
– Змея? – прошептала она.
– Нет, – вздохнула мама, – краска.
Она аккуратно поставила ногу обратно на отпечаток. Бабушка выпрямилась и тоже вздохнула:
– Сейчас газетку принесу.
Она скрылась в сенях, а Верка, не отрывая глаз от моей мамы, громким шёпотом спросила:
– Зачем газетку?
– Глупая! – ответила ей Ленка. – Это чтобы тёте Свете не скучать. Она читать будет, пока краска не высохнет.
Но мама читать не стала. Она просто перешла на газетку, чтобы не марать пол, и там вытерла ноги. А следы на крыльце я закрасил.
До обеда я ещё успел накачать колесо у Ленкиного велика и оттереть банку от краски. После всех трудов я плюхнулся за стол и схватил самый большой румяный пирожок. Мама с неодобрением посмотрела на мои оранжевые руки, но ничего не сказала – у неё самой ноги до конца не отмылись. Хорошая краска оказалась – устойчивая!
Уплетая горячие пироги с холодным молоком, я блаженно жмурился и думал, что лето – самая лучшая пора. Потому что свобода! Но тут я вспомнил Артёма с его стопкой стихов и так жалко мне его стало: все отдыхают, а он учит. Уж я-то знаю, как это тяжело. Я вздохнул.
Мама не спеша покусывала пирожок и что-то чертила в ноутбуке, бабушка наливала кошке молока, и всем было спокойно: и маме, и бабушке, и кошке. Я даже рассердился немного. Хорошо им! Им стихов не задают!
Потом я подумал, что вообще-то Артём сам себя мучает – на компьютер зарабатывает. Я спросил:
– Мама, а если я за лето тридцать стихов выучу, вы мне купите микроскоп?
Мама оторвалась от монитора и удивленно на меня посмотрела.
– А ты хочешь?
– Микроскоп-то? Конечно хочу! Там столько разного разглядеть можно!
– Нет, – рассмеялась мама, – Я про стихи спрашиваю. Неужели захотел учить?
– Вот ещё! – я чуть пирогом не подавился. – Да кто их вообще хочет учить?! Это ведь ужас как трудно. Вот я и думаю, если выучу, то честно заработаю микроскоп, а не просто так… Просто так пусть малявки клянчат, а я уже взрослый.
Мама хитро прищурилась и сказала:
– Знаешь, Вовка, я тоже раньше думала, что стихи – это ужас как трудно.
– А сейчас?
– А сейчас пообщалась с братом, я имею в виду с дядей Колей, и кое-что поняла.
– Ну, не тяни, – я даже пирог отложил, чтоб он не отвлекал. И как это я сам не додумался с дядей Колей о стихах поговорить? Вон как он помог мне с английским и списки научил запоминать. Наверняка и тут секрет какой-то кроется.
Мама тянуть не стала и сказала:
– Надо лишь представить все стихотворение образами. Только и всего.
– Ага, только и всего… – разочарованно проворчал я.
– Ты вот как считаешь, поэт просто сидит и рифмы друг к другу лепит? Не-е-ет… Он описывает какую-то ситуацию или картину. Например, как река вскрывается или как черёмуха зацвела… Понимаешь?
– Понимаю.
– Вот и тебе надо представить то, что представлял поэт, когда стихотворение писал.
Я с сомнением поглядел на маму.
– Откуда ж я знаю, что он представлял? Может у него голова болела или живот прихватило, вот он и написал о плачущем небе. Или у него день рождения, он о подарках думает, а сам строчит как чудесен мир вокруг и всякие там травинки качаются, да букашки ползают. Не-е, чужие мозги – потёмки!
– Ох и трудно с тобой, Вовка. И как только дядя Коля справлялся? – мама прошлась по комнате и снова взялась за меня: – Так, давай попробуем…
Она села за ноутбук, набрала в поисковике «стихи 3 класс» и начала читать:
– «Я пришёл к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало…»
– Я знаю, знаю! – закричал я. – Его Артём учит, внук деда Семёна. Только запомнить не может и говорит: «Я пришёл к тебе с приветом, топором и пистолетом!»
Мама сначала засмеялась, а потом наклонилась ко мне и подмигнула, как заговорщица:
– Ну а мы с тобой моментом выучим! Итак, давай рисовать в голове картину. Заходишь ты ко мне в комнату…
– Зачем захожу?
– Ну затем, чтоб сказать привет и что солнце встало.
– А ты сама разве не видишь, что оно встало?
– Не вижу! – рассердилась мама на мою непонятливость. – Сплю я ещё! Солнце встало, ты встал, а я ещё нет! Ну, представляй: заходишь ко мне с приветом и рассказываешь, что солнце встало. И солнце тоже представь. Встаёт, значит, восход, и оно розовое такое, низко над горизонтом.
– Не хочу низко! Хочу над головой.
– Ну пусть над головой, – устало согласилась мама. – Значит я до обеда дрыхну. Вот уже две строчки представили, теперь следующую. «…Что оно горячим светом…»
– Как свет может быть горячим?! – перебил я маму. – Он может быть только ярким или тусклым!
Всё это время бабушка гладила Мурку и наблюдала за нами, но тут она сказала:
– А ты стань-ка у окна, вона как припекает. Горячий свет-то, горячий!
Я встал и удивленно посмотрел на бабушку. А ведь и верно, горячий.
– «…По листам затрепетало…» – продолжила мама.
Тут я уж сам задумался. Увидел в окно куст шиповника рядом с забором и крикнул:
– Листья трепещут и свет солнечный, горячий вместе с ними!
Перед моими глазами так и встали ярко освещенные солнцем листочки, которым горячо, и они трепещут, дрожат.
– Верно, – кивнула мама. Она ещё раз вслух прочитала четверостишие и сказала:
– Ну-ка, Вовка, повтори!
Мама с бабушкой и Муркой в ожидании посмотрели на меня, а я встал, как Артём – руку в сторону отвёл, голову запрокинул, – и с чувством так произнёс: