Егор Уланов
Синий камень
То были два брата: Сашка и Федька. Сашка был старший и имел уже полных одиннадцать лет от роду, Федьке же было всего семь, хотя выглядел он младше.
– А вы куда? – спрашивала Нина, подбежав вслед за Николкой.
Саша смутился, проведя по взъерошенной копне волос. – Мы Машку пасти. – Неловко ответил он.
– Здорово! Мы тоже на опушку. Вместе веселее.
Сашка хотел что-то сказать, но тут подошла Тамара и он только громко вздохнул. Федька непонимающе посмотрел на брата снизу-вверх. Что-то в нём его удивляло.
–Здравствуйте, мальчики, – мягко сказала Тамара, а затем повелительно и твёрдо обратилась к Николке, – ты чего корову бросил и понёсся? Бери верёвку и веди. Ты мужчина или кто?
– Да чего с ней сделается? – возмутился Николка, – Идёт и идёт. Никуда не убежит, да и красть некому.
Но сестра так посмотрела на него, что тот подскочил к Маньке и взял верёвку.
По сёлам и деревням России коровы и козы могут гулять чуть-ли не самостоятельно. Но то было раннее послевоенное время. Люди ещё помнили ужасный голод, а кто-то до сих пор его испытывал. Посему скотину, кормящую семью, берегли изрядно.
– Идёмте, – крикнула Нина и вприпрыжку поскакала вперёд.
И все вместе они двинулись дальше, поднимая густую пыль. Они о чём-то заговорили, неторопливо двигая ногами. Тамара ступала мягко, почти на носочках. Её лёгкие сапожки, выглядывающие из под длинной юбки, казались слишком тонкими для этого времени года. Нина прыгала и вертелась, смотря куда-то вдаль, где заканчивалось поле, и начинался лес. На её сапоги налипла грязь, но ей было всё равно. Сапоги на Николке были велики настолько, что при шаге могли сложиться пополам, но это ни колько не мешало ему проворно прыгать по ямам и бегать из стороны в сторону. Курточка же была малая, но аккуратно сшитая. Даже несколько украшенная заботливой материнской рукой.
Два брата были одеты одинаково, потому опишем младшего. На Федьке была лёгкая фуфайка без единой пуговицы, которая подпоясывалась солдатским ремнём. Зато сапоги были не так велики, как у Николки, имея вполне пристойный размер и вид, потому как достались ему от старшего брата, а тому также от старшего. Собственно, поэтому родители и не поскупились взять детские сапожки, ведь знали, что у них ещё два малыша. А Николка в семье был единственный мальчик, поэтому донашивал за отцом.
– Чего вы здесь? Николка бы сам с коровой справился, – вопрошал маленький Федька.
– Всем вместе надо держаться, чтобы не пропасть, – отвечала Тамара.
– Да я за ними приглядываю, чтоб не баловали, – ухмылялся Николка, дёргая за верёвку, чтобы Манька быстрее шевелила копытами.
– Ну да! – смеялся Федька, – то-то Тамарка тебе приказывает.
– Молчи, мелочь… ничего ты не понимаешь!
– Сам ты мелочь… – глаза Федьки вспыхнули, – мной хотя бы девчонка не мыкает.
– А мной, что по-твоему… – Николка резко развернулся и нахмурился.
– Обабился ты, Николка, – едко перебил Федька, сверкая крохотными глазками, словно угольками.
Тут Николка бросил верёвку и побежал на Федьку, но тот быстро среагировал, пустившись наутёк. Сделали пару кружков, посмеялись и вернулись.
Уже вышли из деревни, которая осталась немного позади. Теперь поднимались на пригорок, откуда можно было увидеть все дома. Звонкие детские голоса слетали с возвышенности и бежали по дворам, заставляя собак принюхиваться и поднимать уши. Несколько стариков, живших в домах у самого пригорка, посмотрели на дорогу, узнав голоса.
– Это Тарасенки сорванцы, – условились меж собой.
У многих в деревне были старики, которые оставались на время работ дома и следили за младшими. Дедушки и бабушки жили с детьми и внуками, поэтому всегда приходили на помощь в таких делах. Но семья Тарасенко переехала с Украины в Сибирь, и бабушки с дедушками остались там. Потому-то они заботились о себе сами.
Дети вышли на поляну. Маленькие весенние жуки смотрели в небо сквозь высоко поднимающуюся над ними траву, и полевые цветы шептались вокруг. Облака казались белыми лошадьми, бегущими по прозрачной реке. И брызги летели от облачных копыт, а гривы вились солнечными лучами, словно шелковистые верхушки полевой лебеды. Корова Манька принялась обсасывать мелкую траву, пока привереда коза Машка демонстративно топала, будто не замечая зелени. Неожиданно Нинка отпрыгнула, подбежала к Тамарке и скривила лицо.
– Глядите, следы волчьи, – вскрикнула она, указывая на землю.
– Какой! – Рассмеялся Сашка, подойдя ближе, – это собачьи… сама смотри. У волков они больше и подушечки дальше друг от друга, мне отец показывал. К тому же волки на поляны редко в одиночку выходят.
Сашка любил рыбачить и охотится. К своим годам ставил силки и приманки. Вечно пропадал на промысле с отцом. Нерадивый в учебе; с замаранными чернилами тетрадями, он был крайне аккуратен и бережлив в лесничем деле. И казалось, его будущая жизнь решена: стать рядовым рабочим или егерем. Только отчего-то он хорошо решал уравнения по математике и быстро считал в уме. Хотя перебирать цифры ему нравилось куда меньше, чем бегать по лесу.
Нинка сдвинула брови. – Ну и ладно… – начала она. Потом хотела сказать, что не испугалась вовсе, но поняла, если скажет, то всё. А нужно было что-то ответить про волков, осечь Сашку.
Как раз вовремя подбежал Николка с длинной изогнутой веткой. За ним нёсся Федька с толстой и тяжёлой палкой, которая была чуть–ли не больше его самого. Они быстро посоветовали Сашке, что там неподалёку много неплохих «орудий». Можно поиграть в солдат или в рыцарей. Так что Сашка без оглядки убежал искать себе пистолет-пулемёт или палицу, дабы вступить в игру.
Мальчишки дрались на палках, представляя себе, что это мечи. Нинка тоже захотела потехи, схватила с земли загнутую ветку. Через несколько минут она лучше всех размахивала саблей, так что даже бывалый рыцарь Сашка робел и отступал назад.
Тамара стояла в стороне. Она почти не хотела играть, и только неясное чувство заставляло её задуматься о том, чтобы схватить какую-нибудь корягу и ринутся в бой. Её останавливало желание выглядеть старше и умнее. И говоря себя, – Тамара, нужно держать марку. Чего я буду с мелюзгой…– девочка села на траву и подняла голову к небу.
На холмике было тепло. Солнышко ласково пригревало и хотелось снять с себя удушливые бушлаты и шарфы. Обманчивый весенний воздух дышит свежестью, однако стоит только чуть расстегнуться, размотать укутанную шею и тут же можно заболеть. Дети знали об этом, потому немного ерзали, трогали пуговицы и воротники, но ничего не упраздняли. Один Сашка залихватски расстегнул фуфайку до середины и выразил вид собственного превосходства.
–Ты чего, Сашка, застегнись!– начал маленький Федька тоном, полным неизъяснимой заботой, – Распахнулся тут! Потом хворать будешь…
Но старший брат не слушал, а только сильнее размахивал полами фуфайки. Дети бегали по лугу, а у самого пригорка вилась горбатая оранжевая, как верблюд, дорога. Отсюда сверху она виделась какой-то безжизненной. На ней совсем ничего не росло, а земля у неё была какая-то растасканная, сухая, словно кем-то обиженная. Только вдали почти у самых хат, дрожала стройная липа. И её свежая краса как будто предавала смысла жёлтой и кривой дороге.
Так прошло около часа. Обессилев, дети присели на траву. Роса уже сошла к полудню и лишь иногда маленькие стекляшки воды ещё свисали с травинок. Кое-где открытая земля дышала влагой. Мягкие, взрыхленные комы – жирные от плодородия, будто не знали куда себя деть. Недавно ещё они были проталинами, а теперь весь простор зеленел.
Оттепель всегда робкая, в отличие от морозов, которые бьют резко и даже нагло, словно дальние родственники, явившиеся без приглашения. Хорошо, что холодная пора была позади и дети всего околотка бегали как ошалелые, стремясь напиться теплотой молодого солнца.
Последние дни буквально пропахли весной; так, что даже маленький Федька, слывший меж ребят лежебокой, с приходом весны вставал спозаранку и бежал глядеть рассвет. Синева сумерек завораживала его детское воображение. Что-то красивое и праздничное чувствовал мальчик в эти минуты, что-то, что было лучше, чем новый год или день рождения. А потом, когда солнце вставало, он ложился в кровать и засыпал; и никто не знал об этом: о том, что лежебока Федька любит помечтать на рассвете, пока все спят. Вы, может быть, спросите: о чём мечтал Федька? И если уж вообще возможно описать данный предмет, то его грёзы были похожи на церковную молитву: в них все были здоровы, сыты и счастливы… все кого он знал – вся деревня, даже старший брат, который иногда поколачивал его. Но отчего именно молитва? Быть может, от того, что дети как бы там не было, черпают знание о благе из молитв. Даже слова, кружащие в голове Федьки, напоминали ектенью. И хоть в Стране Советов боролись с религией, но в крестьянских семьях до сих пор молились перед сном, а матери укачивали детей церковными напевами.
