Дмитрий Владимирович Потехин
Призрак
Ида обошла вокруг деревьев, но ничего не нашла. Растеряно обернулась на мальчика.
– Что ты там увидел?
Мальчик не удостоил ее ответом. Ида опустила глаза, и вдруг увидела меж выступающих из земли корней мертвого дерева темное подобие норы.
Словно по наитию она нагнулась и запустила туда руку. Сухая земля, истлевший прах листьев и вязкая, обволакивающая паутина. Трудно было представить, что здесь можно найти хоть что-нибудь, кроме мышиных костей. Тем больше было изумление Иды, когда она нащупала под слоем мусора что-то твердое и угловатое.
В следующий миг Ида вынула из норы маленькую коробочку из неизвестного материала, напоминавшего кость, покрытую грубой коркой многолетней грязи и лохмотьями паучьих сетей. Коробочка не была похожа на шкатулку. Она имела слишком острые углы. У нее не было щели, поддев ногтем которую можно снять крышку. Кроме того, верхняя часть предмета выступала из более широкого основания, придавая ему сходство с уменьшенным во много крат саркофагом.
Ида потрясла странную коробочку и почувствовала, что та внутри пуста. Попробовала открыть. Как и когда мог маленький мальчик оставить ее в земле под корнями дерева?
Ида обернулась, и увидела, что ребенок исчез. Его не было ни на лугу, ни среди стволов и зарослей. Не только шорох шагов, но даже его тихое подобие не долетало до слуха. Теперь Иде стало по-настоящему не по себе. Ей вдруг явственно представилось, как какой-то огромный ужасный зверь или демон выскочил на лужайку, пока она нагибалась, и ухватив мальчишку, одним молниеносным скачком бесшумно скрылся в лес. Нет. Так не бывает!
Ида закричала, на миг оцепенев от собственного крика.
Потом, придя в себя, строго заявила, что сейчас не время играть в прятки, что это не смешно, и нужно идти домой… Лес ответил ей нежным щебетом птиц, луг – стрекотом кузнечиков.
Ида поняла, что не пойдет в лес на поиски мальца. Если он вздумал над ней пошутить, то наверняка стоит сейчас за одним из стволов и все прекрасно слышит и видит. Правда Ида не могла представить, как он сумел так быстро и бесшумно покинуть опушку.
«Если я ему нужна, он побежит за мной, как только поймет, что я ухожу», – подумала Ида.
Впрочем, даже если нет, Ида чувствовала острое желание поскорее уйти. Добрый и безмятежный утренний мир в мгновение сделался двуликим. Словно давно знакомое лицо оказалось картонной маской, сквозь разрезы которой холодно смотрят совершенно чужие глаза. Она впервые осознала, как неприветлив и сумрачен лес даже сейчас, на заре прекрасного дня.
Ида позвала еще раз. Медленно и осторожно пересекла лужайку, напряженно вслушиваясь и ожидая уловить догоняющие детские шаги (или не дай бог, чьи-то еще).
Она чувствовала себя отвратительно трусливой. Но в то же время сердцем понимала, что никогда больше не встретит этого ребенка. Даже если обойдет весь лес.
– В, конце концов, чего я за него боюсь? – успокаивала себя Ида, зная, что боится не столько за мальчика, сколько самого мальчика. – Не такой уж он и маленький. И там, и там деревни, дачи… Не искать же мне его сейчас по всему лесу.
Она вспомнила, что все еще держит в руке странную костяную коробочку. Хотела выкинуть, потом еще раз попыталась открыть и, отряхнув, положила в карман.
«Одной загадкой больше…»
Она снова шла по цветущему лугу, залитому щедрым, начинающим свое плаванье к зениту июльским солнцем. Незаметной глазу россыпью искрилась роса. Высоко в небе словно глухое морское эхо в ракушке шумел самолет, оставляя за собой тонкий распадающийся след.
Она уходила все дальше от леса, от мальчика и от сияющей звезды. Когда, выйдя на дорогу, Ида, наконец, обернулась, ничего похожего на звезду в гуще крон уже не было.
Час демона
Это случилось в начале весенних каникул. Как-то раз Людвиг проснулся посреди ночи от яростного дребезжащего звука. В окно его комнатушки стучали. Людвиг оцепенел. Несколько секунд он лежал неподвижно, надеясь, что это лишь почудилось ему во сне. Быть может, ветви дерева ударились о стекло? Стук повторился: стучал либо женский, либо детский кулачок.
Внезапная догадка озарила испуганный ум Людвига: ну конечно – звереныши решили устроить ему подлый розыгрыш!
Людвиг вскочил с кровати и шагнул к окну.
Из темноты на него смотрело перекошенное страхом лицо девочки лет двенадцати с прыгающей нижней губой и огромными мокрыми глазами. Людвиг невольно вздрогнул.
– Помогите! – надрывно словно лесная птица вскричала девочка.
Людвиг произнес что-то наподобие «что?» севшим от потрясения голосом.
– Впустите меня!
Людвиг не помнил этой ученицы, но сомневаться было глупо. Нащупав шпингалет, он открыл окно.
– В чем дело? Как… почему ты на улице?
– Я все расскажу! Впустите!
«Дьявол!» – подумал Людвиг.
Он не собирался прикасаться к этому ребенку. Тем более помогать ей забраться через окно в его комнату!
– Иди ко входу, я открою тебе дверь!
«Если найду ключ…» – добавил он про себя.
– П-пожалуйста!
– Господи… Я сказал, иди к главному входу!
Девочка судорожно всхлипнула.
– Быстро! – заорал Людвиг, топнув ногой.
Когда бледная фигурка скрылась, Людвиг, неистово ругаясь, нашарил на полу туфли, одел поверх исподнего халат и вышел из комнаты.
«А, может, это все-таки розыгрыш?» – подумал он в коридоре и пожалел, что забыл запереть дверь.
Он не знал в какой комнате и в каком крыле спит фрау Глобке. Звать было бесполезно.
– Ну почему в этой чертовой школе нет сторожа! – рычал Людвиг добираясь до входной двери.
Никакого ключа в замке, конечно же не было. Людвиг раздосадовано подергал запертую дверь, велел хнычущей снаружи девчонке подождать и вдруг, ощупав замочную скважину, понял, что на двери стоит самый что ни на есть замок-энигма. Ну, конечно – хоть что-то волшебное в этой школе должно было быть!
Он нажал на маленькую кнопочку, заглянул в круглый глазок замка и разглядел в тусклом сиянии скрытый от всех чужаков образ.
Замок благосклонно щелкнул. Ученица вбежала в холл.
– Как тебя зовут?
– Адель… А-адель Мерц!
– Почему ты была на улице?
– Я… – Адель не справлялась с душившими ее слезами и не могла поймать дыхание.
– Вдохни глубже, – мягко посоветовал Людвиг.
– Я не виновата! Это все она! Она отв-вела меня в лес к этой… к заброшенной хижине. И там заперла и-и… оставила!
– Кто?!
– У-урсула!
– Фамилия?
– Кюкельманн!
– Та-ак! – ошеломленно протянул Людвиг. – И по какой причине? Это что, такая шутка?
– Нет. Это из-за Мартина! Она думает, что о-он из-за меня… Она думает, что мы влюбились!
– Черт подери!
Людвиг включил свет и увидел, что жакетик Адель порван, а руки покрыты царапинами.
– Как ты оттуда выбралась?
– Я не сама! Он…
– Кто?!
– О-он мне открыл!
– Кто, лесник?
Она глядела на Людвига светящимися от ужаса глазами.
– Я помню: вы говорили… три часа ночи самое страшное время: час демона!
– Ну кто, кто там был?
– Не знаю!
Она вновь заплакала, и Людвиг ощутил подступающее бешенство.
– Сейчас ты пойдешь к фрау Нойманн, чтоб она смазала тебе царапины! И ляжешь спать! А с этой дрянью Урсулой мы разберемся завтра!
Он вспомнил, что медкабинет, конечно же, закрыт.
– Не надо! Не рассказывайте никому! Я…
Людвиг хотел спросить: почему, но понял, что девочка элементарно не в себе. Правда он тут же представил, как будет в халате носиться с ней по этажам, ставя на уши всю школу. Потом придется ждать, пока Адель проговорится перед учителями. Его самого вероятно тоже ждет допрос… Нет, лучше уж сделать так, как она хочет!
– Пошли! – Людвиг взял ее за руку и быстро повел к себе в комнату.
Там он дал ей свой одеколон, чтобы протереть руки и велел отряхнуть с волос еловые иголки.
– А теперь спать.
– Проводите меня.
– Нет!
Адель умоляюще взглянула на Людвига.
– Он может быть здесь, в школе!
– Кто?!
– Один из этих… Я знаю, это он!
– Фройляйн Мерц, сколько вам лет? – сурово спросил Людвиг.
– Двенадцать.
– Так! А теперь объясните мне внятно: кого вы видели в лесу, и чем он вас так напугал?
Адель сбивчиво рассказала ему про человека в балахоне. Когда Кюкельманн обманом заманила ее в заброшенный дом лесника и оставила там, просунув в дверную ручку палку, Адель долгое время тщетно звала на помощь. Единственное окно оказалось невозможно открыть. В конце концов она настолько отчаялась, что принялась выламывать оконную раму. И в этот миг из мрака навстречу ей вынырнуло жуткое призрачное лицо в капюшоне колпаком. У него сияли глаза. Адель испугалась так сильно, что упала в обморок, а когда очнулась, дверь была уже открыта. Когда, она, потеряв от страха разум, бежала через лес, то иногда как будто видела мелькающее то тут, то там между деревьями страшное черное существо.
– А теперь я вам расскажу, как все было на самом деле, – улыбнулся Людвиг. – Ваш крик услышал кто-то из местных жителей: какой-нибудь припозднившийся охотник или дровосек. Вероятно, на нем был плащ от дождя. Никакие глаза у него не светились, вам это просто привиделось от испуга. Он отпер дверь, но… видимо оказался не на столько порядочным, чтобы вам помочь. Бессердечных скотов в наше время хватает. В лесу вы никого не видели и не могли увидеть, потому что ночью там абсолютно темно. Все это игра вашего воображения. Чудо, что вы себе ничего не сломали!
– Это был один из них, – упрямо повторила Адель. – Из страшил. Я знаю.
– Из кого?
Страшилы… Людвиг сам нередко вспоминал о них в ночные часы. Слепленные взрослыми воплощения детских кошмаров. Кровожадные охотники за непослушными юнцами: изверги, людоеды, призраки и чудовища. В этой школе страшные мифы детства обретали второе дыхание. О чем шептались младшекурсники в своих кроватях, когда выключали свет? Уж точно не о предстоящих контрольных. В спальне мальчиков даже висела нарисованная кем-то из выпускников карта мест обитания этих уродов. Обычная детская географическая карта, только вместо человечков в национальных нарядах, символизирующих народы, здесь были они.
По Европе бродил высокий человек в черном балахоне, скрывающем все его тело, резвился мелкий похожий на жирного кота монстр, разминал мощные руки здоровяк в забрызганном кровью фартуке, вылезала из воды мерзкая старушонка. На севере с ледяной горы смотрел, высунув язык, человекоподобный козел, одетый как Святой Николай. В России ведьма в серой рванине глодала кривыми зубами человеческие кости. По Южной Америке ходил бородач с шевелящимся мешком, бледная красавица топила в реке ребенка. Японию топтал исполинский скелет.
– Их не существует, – спокойно сказал Людвиг. – Говорю вам это, как преподаватель демонологии.
– Но…
– Это все бредовые выдумки! Ни один демон не опустится до того, чтобы гоняться за непослушными детьми. Ни один человек, даже с величайшими способностями, не сможет это делать веками, просто потому что человек смертен. Даже если допустить существование филактерий (а это не более, чем химера) вечно жить нельзя.
Адель вздохнула и покивала головой, хотя, судя по глазам, ни на секунду не усомнилась в истинности своей версии.
– А теперь, думаю, нам обоим пора спать. Идите в спальню и ничего не бойтесь.
Он аккуратно, но настойчиво вывел ученицу за дверь. Погасил свет, зная, что все равно пролежит остаток ночи, хлопая глазами. Нелепейшая история! И все из-за одной ревнивой малявки… Господи, она хоть понимает, что ее дни в школе сочтены? Хотя, как знать – может, и на это «мелкое нарушение» администрация предпочтет закрыть глаза? Подумаешь: оставила сокурсницу умирать в лесу…
Людвиг бросил халат на стул и лег в постель, утомленно сверля глазами зернящийся мрак.
Утром, как и ожидалось, грянул скандал. Выяснилось, что Кюкельманн основательно продумала свое преступление: она подождала, пока близкие подруги Адель разъедутся по домам на каникулы. Заперев Адель, Кюкельманн спрятала ее вещи и сообщила старосте, что учащаяся Мерц тоже отправилась домой. Староста поверил.
Урсула хныкала, клялась, что все равно освободила бы Адель на следующее утро. Конвульсивные ужимки и дикий мечущийся взгляд выдавали в ней глубоко нездорового ребенка. Через пять дней за Кюкельманн приехали родители.
Профессор Кауц сдержано поблагодарил Людвига за проявленное человеколюбие и впервые пожал ему руку. Почему-то он употребил именно это слово: «человеколюбие».
В Европе
Ида была счастлива. То, что начиналось как приятная летняя поездка, по щелчку пальцев превратилось в захватывающее чужестранствие.
Варшава – Берлин – Дрезден – Прага – от такого перечня захватывало дух. Для полного восторга не доставало только Вены, но Ида, чувствуя себя в неоплатном долгу перед Андреем, не смела бросить ему новый вызов.
И снова зернистая гладь шоссе бежала под колеса. И снова зреющие поля, сады и серый шифер деревенских крыш сменяли друг друга в бесконечно несущемся хороводе. Чем дальше вела дорога, тем чаще вместо шифера мелькала красная черепица, а вместо позолоченных куполов острые шпили с крестами.
Уютный тихий Брест уже не мог пробудить в сердцах путешественников былого интереса и задержать их дольше, чем на одну ночь. Позавтракав и мельком взглянув на крепость, Ида и Андрей двинулись дальше, вглубь иной, расположившейся сразу за городской чертой страны.
– Знаешь, я все никак не возьму в толк, – говорил Андрей, когда они сидели под раскидистым зонтиком уличного кафе в залитом солнцем центре Варшавы. – Вроде и страна – задворки Европы. А все-таки что-то такое в воздухе витает…
– Что?
– Не знаю. Может, мне кажется, потому что я здесь в первый раз.
– Свобода? – лукаво улыбнулась Ида.
– Да нет, – махнул рукой Андрей, не признававший европейской свободы по каким-то личным причинам.
Ида, которая подумывала завести туристический блог или что-то в этом роде, записала в своем крохотном блокнотике: «В воздухе витает волшебная пыльца!»
В какой-то степени это была истинная правда. Здесь все было ярче, изысканней и строже, чем дома. Хотя и не так чисто, как в Минске. Привитая многовековым воспитанием и самовоспитанием европейская дисциплина сквозила буквально отовсюду, делая окружающий мир чужим, но располагающим к себе.
Ида раздумывала: какой человеческий образ можно подобрать для Варшавы. Образ, который объединил бы в себе скучноватый исторический центр, скупую, по-московски тяжеловесную сталинскую архитектуру и современные небоскребы, повыраставшие тут и там в последнее десятилетие. Воображение рисовало какого-то сухопарого кавалера в старом бальном мундире с расшивкой на груди, скрывающего под маской высокомерия свою неловкость.
Они провели в Варшаве пять дней, обойдя город вдоль и поперек. Когда настало время вновь отправляться в дорогу, судьба подкинула путешественникам неприятный сюрприз: Ида заболела. Невозможно было понять, как и где в разгар лета она умудрилась подхватить инфекцию. Так или иначе утром шестого дня Ида проснулась с текущим носом и тяжелой, затуманенной головой.
Пока Андрей ходил в аптеку и то и дело звонил Иде, чтобы та перевела на английский «средство от насморка» и «градусник», Ида скучала на кровати, бессмысленно нажимая одни и те же кнопки пульта. Польский язык неприятно шипел и жужжал в ушах. На единственном русском канале шел унылый перестроечный фильм.
Ида закрыла глаза и внезапно для себя уснула, несмотря на почти не дышащий нос. Ей приснилось, что она летает над зелеными лугами и кронами, над зеркальной гладью реки. Что она птица. Это был странный сон. Странный тем, что в нем Ида совершенно точно знала: когда-то она действительно летала, живя в маленьком пернатом тельце.
– Эй, соня, ты жива? – послышался из неоткуда смутно знакомый голос.
Ида разлепила веки и изумленно заморгала.
– Я спала?
– Спала еще как… Ничего себе, у тебя лоб горит! Держи градусник!
Неизвестная болезнь ушла так же быстро и необъяснимо, как началась. Уже на следующее утро Ида почувствовала себя намного лучше. К середине дня от высокой температуры осталась лишь легкая слабость и дурнота. А на следующий день окончательно раздышался нос. Было решено, что Ида стала жертвой необычайно сильного солнечного удара.
– Надо было надевать кепку, когда мы ходили в Барбакан, – нравоучительно сказал Андрей.
– А разве от теплового удара случается насморк?
– Может, и случается… Кто ж тебя знает, инопланетянку!
Польша оставалась Европой ровно до тех пор, пока путешественники не пересекли границу с Германией. Теперь даже Иде, уже бывавшей в Германии в детстве, начало казаться, что в воздухе кружит и серебрится какая-то наркотическая пыль, делающая краски насыщеннее, линии четче, а людей ярче и веселее.
Величайшая строгость, в которой пребывало все: от современных ферм до центральных берлинских улиц наводила на мысль, что жизнь в этой стране протекает не на самом деле, а в тайне кем-то срежиссирована, словно гигантская театральная постановка. Неправдоподобно аккуратные, геометрически-безупречно выстроенные здания напоминали декорации. Люди двигались на расстоянии друг от друга, неспешно и размеренно, как надлежит опытным статистам. Неестественно медленно плыли по улицам дорогие машины.
Андрей никак не мог привыкнуть, что в немецких городах следует ездить с черепашьей скоростью и даже один раз нарвался на штраф.
– Бред какой-то… – ворчал Андрей, когда они сидели под навесом берлинского кафе. – Вот, не верю, что так можно жить!
– В смысле?
– Ну, посмотри: они даже через дорогу не могут перебежать. Если светофор сломается так и будут стоять до судного дня.
– Да-а… проблема! Ты еще в Финляндии не был, там люди как мухи замороженные.
– А глаза? У них же у всех глаза прозрачные! Ты не заметила? У нас таких не найдешь.
– Может, потому что им легче жить?
– Да, нет… Я даже не про взгляд, а про сами глаза. И про лица. Они реально другие, глянь! – Андрей кивнул на толстого розовощекого господина с вызывающе прозрачными, светящимися какой-то веселой бездумной беззаботностью глазами.
Господин доел десерт и, вынув телефон, заговорил с кем-то на самом что ни на есть чистом и родном русском языке. Андрей покраснел и прыснул в стакан. Ида заливаясь, кинула в него салфеткой и чуть не съехала от смеха под стол.
По дороге в Дрезден они остановились городке Зенфтенберг. Городок был скромный, но притом ухожен и прибран настолько, что напоминал игрушечную копию самого себя.
Вдоль центральной площади, тихо шурша шинами, ехали редкие автомобили, давая обогнать себя торопливым велосипедистам. Кроме посетителей кафе и неспеша гулявших с колясками мам, никто не нарушал полуденный покой и безлюдность, столь обычные для европейских городков.
– Куда пойдем? – спросила Ида, разглядывая висящую за стеклом сувенирной лавки туристическую карту. – Есть тут вроде крепость, музей… Зайдем в ту церковь?
– Нет, куда угодно, только не в церковь.
– О смотри! Старинная деревня и волшебная мельница!
Ида постучала ногтем по стеклу, за которым красовалось подписанное на немецком и на английском изображение водяной мельницы и каких-то мрачных средневековых домишек.
– Может туда? Это вроде недалеко совсем.
– Да ну, – махнул рукой Андрей.
– Почему «да ну»?
– Это не по пути. Мне заправляться надо.
– А вот и нет! Я смотрела твой датчик.
– Ах ты! Уже и в машинах шаришь!
– А ты думал!
После похода в крепость было решено съездить к «волшебной» мельнице.
Деревня оказалась совсем не такой старой и таинственной, как следовало из рисунка на карте. Даже наоборот. В родном дачном поселке и то было куда больше сказки и магии, чем здесь.
Ида с Андреем без особого интереса осмотрели прекрасно воссозданную, но все-таки только копию мельницы, о которой здесь в былые времена ходило множество слухов и легенд. Ида сфотографировалась с забавными статуями воронов, полистала жестяные страницы «колдовской» книги. В местном ресторанчике Ида и Андрей отведали необычайно вкусные блюда лужицкой кухни.
Хозяйка ресторанчика, которая, как и все немцы «немного» знала английский и ждала случая на нем поболтать, рассказала Иде, что через пару недель в августе здесь будет проходить какой-то праздник, в котором примут участие выпускники… Ида не расслышала названия.
– Что она сказала? – спросил Андрей, который принципиально держался подальше от языков, считая своей стезей компьютеры и машины.
– Вроде, здесь будет проходить «фест», но мы приехали слишком рано. А еще советует сходить в тот дом, – Ида указала на большое светлое здание в полукилометре от мельницы.
– А что там?
– Не поняла. Вроде какая-то школа.
Андрей пожал плечами, жуя белый хлеб. Вероятно, он думал, что речь идет еще об одном туристическом аттракционе.
– Сходим?
Андрей поглядел на нее так, словно ему предложили зайти ради любопытства в поликлинику или в ЖЭК.
– Ты же даже не знаешь, что там. Может, там вообще закрыто.
– Здесь почти ничто никогда не бывает закрыто, – улыбнулась Ида, настойчиво беря Андрея за руку.
Дом, сперва показавшийся Иде старинной усадьбой, при ближайшем рассмотрении оказался совершенно новым зданием, сохранившим от своего предшественника лишь элементы фасада. Пройдя по мощеной дорожке вдоль ровного как пушистый зеленый ковер газона, Ида поднялась по ступеням и, поколебавшись, нажала кнопку радиозвонка.
Судя по всему, это было настоящее учебное заведение. Школа. Точнее школа-музей, куда во время летних каникул свободно мог зайти любой желающий. Правда перед этим Иде и Андрею пришлось пройти достаточно странный ритуал: они торжественно пообещали не шуметь, не делать фото и видеосъемок, а также не прикасаться к тому школьному имуществу, к которому прикасаться не следует.
Первые три правила Ида не думала нарушать: к чему трогать пусть и любопытные, но вовсе не древние вещи и книги, стоящие за стеклянными дверцами шкафов? Прикоснуться к старине – вот, что представляло для Иды непобедимый соблазн.
Все же ее несколько раз порывало достать мобильник и запечатлеть некоторые особо причудливые аппараты, предназначения которых ни она ни Андрей не знали. Некоторые из них напоминали старинные микроскопы, иные – огромных металлических насекомых со стеклянными крыльями-линзами и тонкими серебристыми усиками.
Как только Ида попробовала тайком достать телефон, правую руку вдруг обдал и побежал вверх по нервам не слишком приятный, как от прикосновения к льдинке холодок. Ида тут же устыдилась своего намерения.
Это было очень современное, а в чем-то, быть может, даже обогнавшее свое время место. Везде царили теплые светлые тона и умеренно-строгий рационализм. Полы покрывал упругий, но мягкий материал, упав на который невозможно ушибиться. Видеокамерам и мониторам не было числа. Интерактивные доски в классах напоминали экраны в центре управления космическими полетами. Один раз мимо Иды и Андрея, деловито жужжа, проехал маленький изящный, словно перекочевавший из фантастического голливудского фильма, робот-пылесос.
– Офигеть… – рассеянно повторял Андрей, говоря сам с собой. – И они даже не указали это на карте! Да кому нужна их дурацкая липовая мельница, когда такое рядом!
– Я вроде что-то читала о таких школах, – промолвила Ида. – Здесь учатся дети с необычными способностями. Таких мест в мире всего несколько штук.
– Ну я уже на пути к тому, чтобы поверить в экстрасенсов.
– А в волшебство?
– Не-е…
– Это же почти синонимы.
– Слушай, ну где ты здесь видишь волшебство? Робот-уборщик – это не волшебство.
– А может, это волшебный жук под круглым белым панцирем.
– И с материнской платой вместо мозга!
Они побывали во многих классных комнатах, в цветущей оранжерее и в ослепительно-белой лаборатории с наглухо закрытыми металлическими шкафами. Кабинеты учителей и директора были заперты.
Но больше всего Иде запомнился зал для торжественных мероприятий. Огромный, напоминающий зал театра, и в отличие от других помещений ненавязчиво стилизованный под старину. На его стенах висело множество картин и фотографий, рассказывающих историю этого загадочного учреждения.
Вот солдаты в старинных синих камзолах и черных треуголках выводят из дверей мельницы жуткого одноглазого типа. Рядом стоит еще один солдат с пылающим факелом.
Вот почтенного вида господин в длинном парике, опершись на трость наблюдает за строительством нового великолепного здания.
Вскоре картины сменили фотографии, сначала скучные черно-белые, а потом бодрые цветные. На одной из последних старый человек с маленькими добродушными глазами и гладкой лысиной раздавал автографы улыбающимся ученикам. Ида подумала, что это тот самый детский писатель, который в свое время собрал народные предания о колдовской мельнице и сплел их в захватывающий сюжет.
Был в этом зале и еще один предмет, который Ида сперва приняла за какой-то допотопный фотоаппарат или диаскоп. Это был небольшой деревянный ящик, с двумя отверстиями для глаз и объективом, установленный на высокой вращающейся ножке.
На позолоченной табличке красовалась надпись, которую Ида, не зная немецкого, все же смогла разобрать: «Camera delta-obscura. Tagebuch von E. Schmidt».
– Посмотри! – прошептал Андрей, глядя в дырочки совершенно круглыми глазами.
Ида сняла очки и, отстранив ошеломленного Андрея, прильнула к отверстиям.
Она увидела зал, очень похожий на этот, но без атрибутов современности. Весь до мельчайших деталей нарисованный карандашом. Кругом стояли и сидели подростки разных возрастов, одетые, как было принято в начале двадцатого века. Ида повернула чудо-камеру, и изображение поехало в обратную сторону, открывая все новые образы. Это был не просто слайд!
Взгляд Иды уперся в галстук на груди какого-то худощавого седого господина.
– Эй! Ты на меня смотришь.
– Я тебя вообще не вижу… Тут… одни картинки.
– Вот это да! – Выдохнул Андрей. – Виртуальная реальность в деревянной коробке!
Ида внимательно изучила весь зал, повернув камеру вокруг ее оси. Вернулась на эстраду, где еще один пожилой человек в очках и с бородкой, должно быть, произносил торжественную речь. Рисунки были выполнены с величайшим мастерством и по точности лишь чуть-чуть уступали фотографиям.
– Тут вроде регулятор есть, – сказал Андрей.
Его палец постучал по правой стенке аппарата. Ида, пошарив, обнаружила на ней крохотное колесико. Стоило Иде повернуть его, и вся панорама мгновенно рассыпалась, перемешалась, как мозаика в калейдоскопе, а спустя миг играючи собралась воедино.
Присмотревшись, Ида поняла, что перед ней уже совершенно новый вид. Зал был прежний, но люди изменились. На эстраде стоял все тот же господин, на этот раз в компании строгой полнолицей дамы.
Ида вновь повернула колесо. И снова поменялись лица учеников. Исчезли некоторые взрослые. Появились новые. На стенах добавилось фотографий.
«Должно быть, это страницы истории школы с интервалом в несколько лет», – подумала Ида.
Она листала «слайды», видя, как постепенно меняется обстановка и люди.
В какой-то миг произошла резкая перемена. Иде даже почудилось, будто художник для разнообразия решил запечатлеть праздник-маскарад, происходивший в актовом зале.
Теперь, прежде хранившее легкий полумрак помещение было ярко освещено. На стенах висели полотна со странной размашистой символикой. Часть картин и фотографий исчезла. Ученики, прежде не носившие формы, были все как один одеты в темные мантии с лежащими на спинах капюшонами. А на эстраде под огромным изображением заключенного в овал меча, опоясанного петлеобразным символом, стоял невысокий человек лет сорока в черном офицерском мундире, в пенсне, с небрежно накинутой на плечи, спускающейся до пят мантией. Он что-то воодушевленно говорил, указывая на одно из полотен. Ида подумала, что его форма, несмотря на внешнюю грозность, тоже чем-то напоминает нелепый маскарадный костюм. Должно быть, дело было в ремне, который у этого странного «военного» был затянут слишком высоко, почти на уровне груди. Справа и слева от оратора стояли два рослых человека тоже в черной униформе, казавшиеся по сравнению с ним настоящими великанами.
Ида повернула камеру и заметила, что из знакомых взрослых лиц в зале не осталось почти никого.
Ида вновь покрутила колесо. В следующий миг зал опустел. Исчезли люди, пропали картины, мебель и даже шторы с окон. На полу белела обвалившаяся штукатурка. Пыльными лохмотьями свисал прежде роскошный занавес. Высокие рамы разбитых окон отбрасывали на грязный пол длинные крестообразные тени в косых лучах угасающего дня. В этих тенях было что-то гнетущее.
Андрей пощекотал Иду, чтобы та дала ему посмотреть.
Весь обратный путь они провели, споря об устройстве загадочного аппарата. Андрей считал, что там внутри обычные очки виртуальной реальности, Ида настаивала, что ящик пустой.
– Иногда мне кажется, что ты просто глупая, прости господи! – разгоряченно говорил Андрей, садясь за руль.
– А как же ты, такой умный, не почувствовал, что ящик ничего не весит!
Андрей утомленно махнул рукой и завел мотор.
Иде было жалко покидать Германию, но впереди ждала красавица Чехия.
Прага бурным водоворотом подхватила путешественников, стоило им выйти из машины на сверкающую брусчатку. Яркий, бойкий, бесшабашно-добрый, словно сошедший со страниц книги сказок город встретил их живописным лабиринтом старинных улиц, жутковатыми громадами соборов, чьи башни грозились проткнуть небосвод, звоном старых-добрых трамваев «Татра», музыкой уличных артистов, трюками фокусников и полным отсутствием причин для скуки. Даже попрошайки здесь стояли исключительно на коленях и локтях, словно горгульи-водостоки на карнизах собора!
– Это неунывающий красавец-менестрель в лоскутном плаще и шляпе с пером… – промолвила Ида себе под нос, когда они шли по убегающей в гору пешеходной улочке, ища Собор Святого Вита.
– Что?
– Я про город.
– А! – усмехнулся Андрей. – Хм, ясно. Слушай, я тебя скоро начну ревновать к городам! А Берлин тебе кем представляется?
– Трудно сказать. Я эти образы не выдумываю, они просто созревают у меня в голове… Наверное, кем-то вроде тебя.
– О-о, спасибо! Я уж думал, это будет светловолосый мускулистый воин нордического характера. С орлиным профилем.
Гуляя по набережной, они познакомились с веселой парочкой из западной Украины. Он и она ни в чем не походили на Иду и Андрея, кроме самого главного.
– З Москвы, значыть, хм-хм… – говорил, сощурившись, Ярослав, вживаясь в роль надменного западенца.
– Он з Москвы, а я з Минска!
– Он умеет по-русски, – подмигнула Олена. – Просто выпендривается. Ты им лучше расскажи, где ты сам родился!
– Ну якщо з Минска, то еще ничего страшного.
– Не хвылюйся, мне ёсць чым адказаць! – гордо парировала Ида.
Андрей мало говорил, непонятно чего смущаясь и держа на лице натянутую улыбку. Ида без стеснения щебетала на диковатой смеси украинской и белорусской мовы, расспрашивала про Киев и Львов и даже предложила отпраздновать встречу в какой-нибудь развеселой кафешке.
