Дмитрий Федорович Капустин
50 книг с моей полки
«Он не первый, он, к сожалению, единственный»[214]
(«Часть речи»[215] И. Бродский)
Такими восхитительными словами Сергея Довлатова о своем друге и по-совместительству великом русском поэте Иосифе Бродском, можно начать рецензию и, в принципе, сразу закончить. Так как, думается, что сказать более емко и правдиво о Бродском невозможно. Тем не менее, позволю себе некоторые размышления о творчестве поэта, в частности о его сборнике стихотворений «Часть речи».
Бродский обладал удивительной способностью к описанию, как бытовых, так и совершенно метафизических явлений (хотя поэт и приравнивал метафизику к сплетням, считая их вещами одного порядка☺), будь то пространство и время, память и душа. Все эти явления, он гениально нанизывает на стержень языка, который, в свою очередь и является центральной частью его стихотворений, он создает определенную рифму, такт, биение. Язык – главный инструмент в руках поэта, а то, как Бродский умеет им жонглировать и применять, способно вызывать лишь восхищение. Сразу нужно оговориться, Бродский – ни разу не графоман, если вы хотите узнать о том, кто графоман в действительности, то «Красное колесо»[216] Солженицына к прочтению всем тем, кто считает обратное.
«В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
Производит осаду прилавка
Грудой свертков навьюченный люд:
Каждый сам себе царь и верблюд»[217]
Дефицит, коммунальный быт – его «полторы комнаты» («полторы комнаты»[218], в принципе трудно уместить в пространство стихотворения, поэтому не буду пытаться вместить этот гениальный стих в пространство рецензии), русская деревня (в которой Бродский провел годы своей ссылки). Бродский мог описать совершенно любое явление, о котором он хотел высказываться, а высказывался он гениально, причем всегда. В его стихах, всегда есть место тирану (собирательному или личному), он присутствует во многих его стихотворениях.
«Он здесь бывал: еще не в галифе —
В пальто из драпа; сдержанный, сутулый.
Арестом завсегдатаев кафе
Покончив позже с мировой культурой»[219]
Или.
«Холуй трясется. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна»[220]
Ну и конечно, всем известное.
«Свобода – это когда забываешь отчество у тирана,
А слюна во рту слаще халвы Шираза,
И хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
Ничего не каплет из голубого глаза»[221]
Цензура и тирания заставляла гениев эмигрировать (а других и вовсе…ну вы и так все знаете), талант отказывались признавать на Родине, в чести были всевозможные союзы – художников, литераторов, которые были очень далеки от настоящего искусства (если не считать, конечно, искусством соцреализм в картинах и литературе). Тиран висел над каждым творцом «страшных лет России» (как писал, другой гений В. С. Высоцкий), не востребованность, безденежность, в конце концов, тюрьма и лагерь сломали судьбы и погубили жизни множества гениев. Поэтому ссылка Бродского – это спасение великого поэта, который стал гражданином и поэтом для всего мира. Отказался ли Бродский от звания великого русского поэта, страдал ли? Тяжело ответить на эти вопросы искренне и по правде. Остается лишь искать эти ответы в его стихах.
«Я взбиваю подушку мычащим «ты»
За морями, которым конца и края,
В темноте всем телом твои черты,
Как безумное зеркало повторяя»[222]
Можно сказать однозначно, что эмиграция в 1972 году стала для поэта переломным этапом в его жизни. И будто, напророчивши сам себе, как бы разделяя свою жизнь на, до и после он пишет:
«Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный»[223]
Больше половины – почти 32 года в СССР, а другая – 24 года за рубежом (США, Италия). Во всех трех городах, которые прошли красной нитью через его жизнь – Ленинград, Нью-Йорк, Венеция была вода (два моря и один океан), которая так вдохновляла поэта…
«Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
Серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
И отсюда – все рифмы, отсюда тот блеклый голос, вьющийся между
ними, как мокрый волос»[224]
Именно рифмы и голос поэта, который сегодня, к счастью сохранился в записях интервью и чтений стихов, формируют у нас представление о нем.
«За сегодняшним днем стоит неподвижно завтра,
Как сказуемое за подлежащим»[225]
С непревзойденным языком и …Частью речи, ведь даже от гения остается лишь память…и Часть речи…
«От всего человека остается часть
Речи. Часть речи вообще. Часть речи»[226]
Отсутствие тишины[227]
(«451 градус по Фаренгейту»[228] Р. Брэдбери)
Роман «451 градус по Фаренгейту» как нельзя актуален, потому что сегодня книга перестала быть основным носителем знания и транслирования информации. Сегодня Интернет является главным адептом современных медиа и все больше становится единственным источником для получения ответа на любой вопрос, относящейся к бытовой ситуации или науке. Всем хорошо известны «Goggle», «Алиса», «Википедия». Интернет меняет информационную среду, и, следовательно, человека, который перестал обращаться к книге как источнику знаний. Отказ от чтения стал одной из причин формирования так называемой короткой памяти, когда возникают трудности при попытке вспомнить даже ближайшее прошлое. К этому следует добавить, что изменилось общение между людьми, которое ограничилось только разговорами о современных вещах и демонстрации обладания ими. Ценность человеческой жизни сведена к ничтожному уровню, неважно жив или мертв человек, болен или здоров, забота, ответственность за «Другого» чужды этому обществу, создается модель абсолютного отчуждения. «Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки, упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется все меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты»[229]. Таким рисует Брэдбери ближайшее будущее, пожарные (в традиционном смысле) больше не нужны, так как здания и сооружения обрабатывают специальным несгораемым веществом. В обществе все спокойно и стабильно, лишь книги (как носитель знания, культуры и истории) могут нанести урон этому благополучию, поэтому необходимы пожарные нового времени – пожарники, перед которыми стоит одна задача – сжечь все книги, все переносчики знания и социальной памяти. «Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду – Уитмена, в пятницу – Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз»[230].
Брэдбери предсказал в своей книге два изобретения, которые широко используются современным человеком – это Радиофтулки «Ракушка» – гудящие электронные пчелы, аналог современных наушников и стены (экраны), которые больше походят не на прообраз телевидения, а напоминают предвидение создания Интернета и возможности видеосвязи. В романе, с помощью такого экрана жена главного героя общается с родственниками и друзьями на расстоянии – и все это в далеком 1951 году. Сегодня эти две вещи стали непременными спутниками современного человека, наушники выступают в качестве продолжения человеческого уха. Наушники в метро, на работе, школе, университете, в машине, они есть практически у каждого, – это такой же необходимый атрибут, как смартфон или возможность доступа в Интернет. Стены – современный «Skype», о распространенности которого не стоит и упоминать. Человек уже не может побыть в тишине, помолчать, подумать, собраться с мыслями, медиа сегодня должны сопровождать его всюду, а без них мы уже вроде, как и не умеем жить. Не правда ли?
Отчуждение и свобода
(«Тошнота»[231] Ж. П. Сартр)
Вероятно, что бы понять тему отчуждения и свободы, осмыслить позицию главного героя романа Рокантена, необходимо самому стать им, попробовать понять его взгляд на мир как «для-себя» бытие. Стать сознанием Рокантена и, взяв в руки камень, почувствовать, что он есть без тебя, а ты не есть, а существуешь без него. Главный герой романа – это погруженный в собственный субъективный мир индивид, который бесконечно и изначально одинок, он абсолютно экзистентен в своем отношении к миру. Он одинок, но для него одиночество есть данность существования, он копается внутри себя, рефлексирует, понимает свое отчуждение от людей, но выхода он не ищет, он лишь рассуждает свое одиночество «в-себе»: «когда живешь один, вообще забываешь, что значит рассказывать: правдоподобные истории исчезают вместе с друзьями. События тоже текут мимо: откуда ни возьмись, появляются люди, что-то говорят, потом уходят, и ты барахтаешься в историях без начала и конца – свидетель из тебя был никудышный. Зато все неправдоподобное, все то, во что не поверят ни в одном кафе, этого хоть пруд пруди»[232]. Рокантен воспринимает и чувствует «тошноту» «в-себе», тем самым он выдает себе некий Карт-Бланш на суждения, других людей и общества в целом. Перед нами появляется некий «сверхчеловек» Ницше, но не разделяющий взгляды о воле к власти, противопоставляя внутри себя этому суждению природу: «нашлись дураки, которые толкуют о воле к власти, о борьбе за жизнь. Неужто они никогда не смотрели на животное или дерево? Вот этот платан с пятнами проплешин, вот этот полусгнивший дуб – и меня хотят уверить, что это молодые, рвущееся к небу силы? Или этот корень? Очевидно мне должно представлять его себе, как алчный коготь, раздирающий землю, что бы вырвать у нее пищу?»[233].
Главный герой выказывает в себе некоего «сверхчеловека» в своем суждении об обществе, а именно о жизни Бувильцев: «Я один большинство Бувильцев разошлись по домам, они читают вечернюю газету, слушая радио. Окончившееся воскресенье оставило у них привкус пепла, их мысли уже отброшены к понедельнику. Но для меня не существует ни понедельников, ни воскресений – просто дни, которые толкутся в беспорядке, а потом вдруг вспышки вроде нынешней»[234]. У Рокантена нет понятия прошлого, как мотива, нет того самого единства трех временных экстазов о котором писал Сартр, он погиб в настоящем. Заброшенный в этот мир главный герой погряз в своем одиночестве и отчуждении от общества, тем не менее, он безгранично свободен. А его свобода, как некий бунт, выступает сугубо негативным явлением, неким тяжким бременем, которое ему приходится влачить на себе: «прошлое – это роскошь собственника. А где бы я стал хранить свое прошлое? Прошлое в карман не положишь, надо иметь дом, где его разместить. У меня есть только мое тело, одинокий человек со своим одиноким телом не может удержать воспоминания, они проходят сквозь него. Я не имею права жаловаться: я хотел одного – быть свободным»[235].
Герой на протяжении романа проходит некую трансформацию. Изначально он отвергает и не принимает чувство любви как такового, не находя в нем спасения от одиночества, видит в нем границы для осуществления абсолютной свободы: «Им хорошо, они доверчиво смотрят на эти желтые стены, на людей, им нравится мир какой он есть, именно такой, какой есть, и каждый из них пока черпает смысл своей жизни в жизни другого. Скоро у них будет одна жизнь на двоих, медленная, тепловатая жизнь, лишенная всякого смысла, но они этого не заметят»[236]. Но, тем не менее, в последствие вспоминает про свою бывшую любовь Анни и пытается в ней найти ту потерянность своего духовного бытия. Встречая ее, понимает, что Анни испытывает чувство «тошноты», в большей степени и стала его испытывать гораздо раньше чем главный герой, а ее способность к любви уже давно выжгло изнутри: «Знаю. Знаю, что больше никто и ничто не сможет внушить мне страсть. Понимаешь начать кого-нибудь любить – это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность… Вначале бывает даже такая минута, когда можно перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься, и этого уже не сделаешь. Я знаю, что больше никогда не прыгну»[237].
Сартру бесподобно удалось показать всю безысходность и изначальную данность свободы на примере Рокантена. Автор избавил своего героя от материальных проблем, следовательно, от суеты быта. Вследствие чего перед нами предстает именно чистый индивид с глубокими переживаниями внутри себя, не растрачивающий себя на внешние хлопоты. Но, такие люди конечно опасны, они не заботятся об обществе, главный герой презирает этих непосвященных людей, но спасти их не имеет морального права ведь их страх перед открывшемся одиночеством обернется общим безумием.
Главный герой стоит на пути отчаяния и безысходности, но выхода в самоубийстве он не находит ведь нет смысла загрязнять своим трупом землю, раз изначально ты являешься на ней лишним. Глубокий внутренний кризис отчуждения и тяжкого бремени свободы главного героя Сартр проносит до последних страниц романа и кажется, что для Рокантена выхода из этого замкнутого круга нет, как и для нас, тех, кто встал на место Рокантена, которые хотят понять его внутреннее напряжение и чувство безысходности. «Я говорю «я» – но понятие это утратило для меня смысл. Я настолько предан забвению, что мне трудно почувствовать самого себя. Реального во мне осталось только существование, и оно чувствует, что существует»[238]. Но он становится не существующем, а настоящим, то есть Рокантен есть тогда, когда решает написать роман, ведь именно тот, кто создает искусство есть, а потребитель лишь существует.
Панихида по мужеству[239]
(«Возвращение со звезд»[240] С. Лем)
Станислав Лем в своем романе «Возвращение со звезд» описывает возвращение главного героя на землю через 127 лет после своего полета. Легко представить, даже если вы не читали этот роман, что на земле все разительно изменилось за это время. Он чувствует себя чужаком здесь в этом новом мире, культ которого – это молодость и спокойствие, своеобразное стерилизованное общество. Он подмечает, что все двигается и развивается в этом обществе согласно определенным правилам, и это кажется идеальным. Но что-то его тревожит, когда он пытается найти свое место в этом мире, мире в котором не был 127 лет. «Я уже на Луне заметил, что одновременно они стараются навязать определенный подход, даже готовую оценку явлений; они предлагали готовую шкалу ценностей и, если видели, что вы с ней не соглашаетесь, объясняли это – и вообще все ваше поведение – консерватизмом, подсознательным сопротивлением, рутиной, старыми привычками и так далее. А я и не собирался отказываться от своих привычек, ни от своего консерватизма, по крайней мере до тех пор, пока сам не решу, что мне предлагают нечто лучшее»[241].
Он недоумевает по поводу того, что не востребован в этом обществе, никто не обращает на него внимания, а ведь он ученый, космонавт, был в космосе, выполнял сложные операции, добывал новые знания, которые так должны были пригодиться науке. Но, к сожалению, он чужак здесь, так как для него полет длился всего 8 лет, а для жителей земли в результате влияния законов физики (СТО) – целых 127, и за этот период слишком многое изменилось.
В ходе научных исследований и приобретенного опыта за многие десятилетия стало понятно, что отправлять в длительные экспедиции космонавтов бессмысленно, так как научные результаты, полученные ими, безнадежно устаревают, потеряв свою актуальность и новизну. Ведь научный прогресс за это время на земле не стоит на месте. За это время уже находят ответы на поставленные вопросы, а романтика космических одиссей ушла в прошлое. «Общество, в которое вы возвратились, стабилизировалось. Оно живет спокойно. Понимаете? Романтика раннего периода космонавтики кончилась. Это напоминает историю Колумба. Его путешествие было чем-то необычным, но кто интересовался капитанами парусников спусти двести лет? О вашем возвращении поместили две строчки в реале»[242]. Подвиги уже никому не нужны, герои не востребованы и не нужны «Сладости. Сплошная кондитерская! Уверяю тебя. Чтобы ты был мягким, чтобы ты был вежливым. Чтобы мирился с любой неприятностью, если кто-то тебя не понимает или не хочет быть к тебе добрым – женщина, понимаешь? – то виноват ты, а не она. Что высшим благом является общественное равновесие, стабилизация. И так далее и тому подобное – одно и то же. А вывод один: жить тихо, писать мемуары, не для издания, а так, для себя, заниматься спортом и учиться. Слушаться старших»[243]. Все стало слишком стерильно и сладко, мир становится сплошной кондитерской и ответом на данное положение вещей служит «Бетризация» – исключение витальных желаний насилия, агрессивной сексуальности и так далее.
Все жители общества, куда возвращается главный герой «бетризовано» при помощи специальной прививки, которая теперь делается с самого рождения, исключение составляет главный герой. Поэтому они такие спокойные и инфантильные, в них нет жажды к приключениям, отваги, энергии, они просто живут тихо и спокойно. Но не приводит ли такое проявление либерализма духа и тела к негативным последствиям для всего общества? Приведу простой пример, сегодняшний немец, гражданин Германии, пройдет мимо сцены на улице, в которой женщине будут угрожать, он не заступится за нее. В лучшем случае, пройдя мимо, возможно, вызовет полицию, хотя до приезда полиции ее могут избить, ограбить или изнасиловать[244]. Разве так в современном обществе должен поступать мужчина?
Повседневный человек
(«Что такое метафизика»[245] М. Хайдеггер)
В современном информационном обществе человеку доступны огромные объемы информации. Интернет-пространство предоставляет человеку миллионы терабайт практически любого рода научной, развлекательной, художественной деятельности. Эта общедоступность рождает в нашем обществе человека эрудированного, человека способного выразить свое мнение практически по любому вопросу. Но, к сожалению именно эта общедоступность и поверхностное понимание разных сфер жизни и является проблемой современного человека. Мы не хотим углубляться, вскрывать пласты налета, которыми с течением времени обрастает наука, искусство и философия, добывать истинное зерно, мыслить самостоятельно. В основном мы лишь интересуемся чем-то, а не проникаем вглубь, по Хайдеггеру: «Интересоваться это значит быть в кругу вещей, между вещей, находиться в центре вещи и стойко стоять при ней. Однако сегодняшний интерес ценит одно лишь интересное. А оно таково, что может уже в следующий момент стать безразличным и смениться чем-то другим, что нас столь же мало касается. Сегодня нередко люди считают, что, находя какую-то вещь интересной, они удостаивают ее своим вниманием. На самом же деле такое отношение принижает интересное до уровня безразличного и вскоре отбрасывается как скучное»[246]. Тем самым человек становится жертвой информационного пространства и в своем интересе в конечном итоге он видит безысходность в связи с огромной массой им не познанного. В результате он испытывает чувство экзистенциального вакуума, либо сливается с интернет-пространством, становясь его частью, теряя личностные качества.
Хайдеггер рассматривает труд, как явление отчуждения для повседневного человека «Человечеству метафизики отказано в пока еще сокровенной истине бытия. Трудящееся животное оставлено дышать угаром своих достижений, чтобы оно растерзало само себя и уничтожилось в ничтожное ничто»[247]. Повседневный человек становится сырьем, он является частью производственного процесса. «Потребление всех материалов, включая сырье «человек», для технического производства неограниченной возможности изготовления всего потаенно обусловлено полной пустотой, в которой взвешено сущее, материал для «действительного». Эта пустота требует заполнения. Поскольку, однако, пустоту бытия – тем более что ее не удается ощутить как таковую – никогда не заполнить полнотой сущего, то для бегства от пустоты остается только одно, непрестанная организация сущего ради постоянной возможности его упорядочения как формы обеспечения обесцеленной деятельности. В этом аспекте техника, стоящая без своего ведома перед пустотой бытия»[248]. Человек выбрал технику и интернет-пространство, как два фактора преодоления отчуждения в современном обществе и преодоления пустоты бытия. Наша воля устраивается в технике и терзает до усталости землю и новое измерение бытия интернет-пространство. Но используя эти два фактора, как средство, мы превращаем их в цель и сливаемся с ними, растворяемся в них, теряя себя, свою человеческую природу и личность!
