Дмитрий Федорович Капустин
50 книг с моей полки
Треугольник: Мураками, Кафка, Камю
(«Мой любимый sputnik»[322] Х. Мураками)
Любовный треугольник героя, Сумирэ и Мюу – это центральная композиция романа. Герой ощущает себя участником экзистенциальной пьесы, из которой не существует выхода. «Сплошные тупики, никто никуда не может выйти. Должны быть альтернативы, но их нет. А Сумирэ в одиночестве уходит со сцены»[323]. Пресловутый sputnik, который в английском обозначает – «travelling companion» – это символ одиночества, на которое обречены люди в принципе, согласно своей сущности, но все ли так просто?
Безусловно, нет. Мураками удалось совместить свой талант рассказчика (а он именно рассказчик, потому что главным его умением, во всех своих произведениях является филигранная точность в описании жизни и быта простого человека, Японца) с мистикой, снами и с известной долей абсурда, без которой невозможна жизнь как таковая. Сумирэ пропала так внезапно, как исчезает «Замок» Франца Кафки, а Мюу и герой бродят по острову, ощущая ее присутствие, но, не имея абсолютно никакой возможности ее обнаружить. Невольно читатель задает себе вопрос, в процессе прочтения, а существовала ли Сумирэ вообще, так как, анализируя прочитанное, с каждой страницей становится все яснее, что ее образ эфемерен. Появляется она в жизни героя по ночам, выглядит слишком неброско (будто прозрачна), как будто целенаправленно автор лишает ее яркости как таковой, что заставляет усомниться в ее существовании, как персонажа, а, следовательно, в ее дальнейшей пропаже. Ведь, «[…]человек так устроен: если в него выстрелить, польется кровь»[324], а где же тогда кровь Сумирэ, или ее тело, какие-то признаки ее пропажи и существования, кроме ее дневника и записей, сделанных ею на кануне исчезновения? Она выполнила свою роль «travelling companion» для героя и Мюу и ушла со сцены действия романа, так и не став, в полной мере любимым sputnikom для них, либо для каждого в частности. Их орбиты соприкоснулись на определенных жизненных этапах, что в принципе уже выглядит большим абсурдом, нежели ее исчезновение как таковое, так как «Если случайно орбиты двух спутников совпадают, тогда мы и встречаемся. И соприкоснувшись, даже способны узнать друг в друге родную душу. Но лишь на мгновение. Чтобы в следующий миг вновь оказаться в абсолютном одиночестве. Пока не сгорим где-нибудь дотла и не превратимся вообще в ничто»[325]. Может это всего лишь сон главного героя (снам в романе отведено особое место, так же как и во всех произведениях Франца Кафки) и не только Сумирэ, но и Мюу. Иллюзия, которая является порождением глубокой потребности в любви и снятии одиночества главного героя? «(Я закрыл глаза и стал думать о потомках того первого «Спутника», которые продолжали двигаться по небу, связанные с Землей единственными узами – силой притяжения). Одинокие металлические души, они свободно рассекают мрак космоса, случайно встречаются друг с другом, проплывают мимо и расстаются навеки. Никаких приветствий, никаких обещаний на будущее»[326]. Экзистенциальная потребность главного героя в существовании, его ощущение заброшенности в этот мир заставляют его не мириться, с окружающим абсурдом (как делают герои романов Альбера Камю), а упорядочить для себя окружающий мир и свое одиночество. «Видеть сны, жить в мире снов»[327], как писала Сумирэ, но рано или поздно происходит пробуждение и тогда мир поражает героя своей гиперреальностью, которая становится невыносимой, так как неизбежно несет за собой одиночество. «Сидя в кресле, я закрываю ненадолго глаза, потом снова их открываю. Медленно делаю вдох, за ним – выдох. Пытаюсь о чем-то думать, потом решаю не думать вовсе – бестолку. Впрочем, эти состояния на самом деле практически не различаются между собой. Чем, вообще, одно отличается от другого, где четкая разница между тем, что существует и чего нет?»[328].
Роман рождает больше вопросов, чем ответов, сюжет рассыпается как туман, над «Замком» Кафки, делая его осязаемым и уже на следующей странице, мы теряем его очертания из вида. Все вокруг превращается в иллюзию, которая приправлена большой долей абсурда, что в результате дарит читателю такой гремучий коктейль из снов, одиночества, надежд и конечно любви, под названием роман Х. Мураками «Мой любимый sputnik».
Труд понимания
(«Маленький принц»[329] А. де Сент-Экзюпери)
Антуан де Сент-Экзюпери создал поистине философское произведение, которое протащил на вершину мировой литературы, под видом сказки для детей. Я не стану производить герменевтический анализ в той мере, коего заслуживает данная книга, но постараюсь очертить контуры морально-ценностных установок самого автора и его этического выбора, который он попытался передать читателю через своего героя (маленького принца).
Произведение актуально сегодня, как никогда, так как инструмент интерпретации современного человека, а именно его сознание, мгновенно вычленяют в нем проблемы современного общества – загрязнение окружающей среды, перепроизводство, формирование общества потребления и т.д. «Есть такое твердое правило, – сказал мне после Маленький принц. – Встал поутру, умылся, привел себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету»[330]. Таким образом, если бы человечество должным образом заботилось об окружающем нас мире, мы бы не получили сегодня огромной проблемы, которая касается загрязнения земного шара, утилизации бытовых отходов, ухудшения экологического фона, исчезновения различных представителей растительной и животной фауны и т.д. и т.п. Экзюпери демонстрирует нам свою «внутреннюю реальность»[331], которую пытается донести до читателя. Маленький принц – это ребенок, который смотрит на мир чистыми, незатуманенными глазами. «Странный народ эти взрослые…»[332] – произносит маленький принц, так как он живет по своим, пока еще «детским» законам и правилам, но с точки зрения человеколюбия и ориентации на более широкий круг ценностей такой взгляд является единственно правильным. Ведь современный мир с его жесткими законами потребления, конкуренцией, различными рисками, скоростью развития и изменения как социального, так и жизненного пространства человека диктует нам определенные модели поведения, при которых сохранение «внутреннего ребенка», не представляется возможным. Например, разговор с торговцем, который продает самоновейшие пилюли, которые утоляют жажду. На вопрос, зачем он их продает, торговец отвечает, что по подсчетам специалистов можно на этом сэкономить пятьдесят три минуты в неделю.
«– А что делать в эти пятьдесят три минуты?
– Да что хочешь.
– Будь у меня пятьдесят три минуты свободных, – подумал Маленький принц, – я бы просто напросто пошел к роднику…»[333]. Так современный человек, особенно житель крупного города, пытается сэкономить свое время практически всегда (безусловно, зачастую это оправдано), касаемо доставки продуктов питания или одежды на дом, вызова такси или поездки на аэроэкспрессе, предпочитает общение с помощью месенджеров личной встрече, НО всегда ли это обосновано? Экзюпери через своего героя призывает остановиться современного человека, взять паузу, оглянуться по сторонам, пройтись неспешной походкой по парку, встретиться с друзьями. Одним словом осваивать свое бытие, именно осваивать, а не только потреблять, ведь: «У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей»[334].
Антуан де Сент-Экзюпери создал поистине философскую притчу гуманистического толка. Он призывает сохранить каждого своего «внутреннего ребенка», подразумевая под этим наивную непосредственность восприятия окружающего нас мира. Ведь вы помните, с каким выражением лица совершаются самые страшные поступки на планете? Вот-вот, как завещал нам бессмертный барон Мюнхгаузен, с серьезным. А ведь этот дух серьезности, витает над нашей прекрасной планетой, а следовательно над человеком. В книге, столь небольшой по объему, скрыто еще много смысла и подтекста, который нет смысла трактовать во всей полноте, так как не хочется лишать читателя истинного удовольствия от прочтения самого произведения «Маленький принц». Так как лишь акт чтения и труд понимания прочитанного даст вам ответы на многие ваши вопросы.
Уве и его большое сердце
(«Вторая жизнь Уве»[335] Ф. Бакман)
Эта книга была мне подарена два года назад и простояла все это время на полке. Не хотелось браться за ее чтение, потому что слишком она была растиражирована, множество восторгов о ней приходилось слышать и ни одной негативной оценки, что согласитесь, настораживает. И вот, книга прочитана и захлопнута, а скупая мужская слеза сбежала по щеке, теперь непосредственно о романе.
Любое упоминание о Швеции следует рассматривать через понятие «Lagom», которое является стереотипом, описывающим шведский национальный характер и определенную модель поведения. Для него характерна умеренность, так называемая «достаточность» распределения и потребления материальных и душевных благ. «Lagom» несет оттенок целесообразности, выступает непереводимой эмблемой шведского образа жизни. Давайте я постараюсь привести некоторые примеры. Если мы видим поощрение работников за переработку в Японии и США, то в Швеции к переработке относятся негативно. Флагманом Шведского автомобилестроения выступал концерн «VOLVO» (В настоящий момент он уже продан КНР, ну и простит меня Уве, ведь его любимой шведской машиной всегда был «SAAB»), главный лозунг которого: «Самое ценное, что есть в вашем автомобиле – это ваша жизнь!». Вспомним внешний вид Шведов, который отличается скромностью и элегантностью, с исключением любых пестрых или вызывающих деталей, примером может послужить Шведский бренд «H&M». Ну, или всем известная «IKEA», которая покорила весь мир воплощением идеи доступности и качества, ее философия – нулевая степень мебели (если позволите так выразиться), то есть такая мебель, которую можно встретить в типовом доме, в торговом центре и даже в шикарном особняке. Все эти явления по отдельности и в целом и есть тот самый «Lagom», под эгидой которого и живут Шведы. Таким образом, главного героя – пенсионера Уве я должен был воспринимать через этот самый «Lagom», но оказалось, что в этом случае не все так просто.
Главный герой – пенсионер Уве, который после смерти жены не может найти для себя обоснования для жизни, пытается покончить с собой, но всегда, что-то ему мешает – шум подъезжающего автомобиля, нерасторопная соседка, стучащееся к нему молодые парни. Всякий раз, когда остается сделать лишь маленький шаг, завещание написано, распоряжения о похоронах оставлены, нужно лишь нажать на спусковой крючок, тут непременно кто-то появляется. Такие ситуации выводят Уве из себя, потому что Уве – человек дела, а не какой-то там болтун, который кидает слова на ветер, решил уйти из жизни, значит должен уйти. Его жизнь подчинена определенному распорядку: утром подъем без четверти шесть, без будильника, завтрак, обход по территории поселка, днем, обязательные домашние дела. «Жить по расписанию. Не менять вещи, доказавшие свою надежность. Что в том плохого?»[336]. Уве – человек дела, он презирает современное поколение: «Страна, где всем только обедать с утра до вечера»[337], – а кто же будет смотреть за утилизацией мусора или за соблюдением правил парковки и чистоты в пределах поселка, если все озадачены лишь тем, чтобы хорошо пообедать. Он решил уйти из жизни еще полгода назад, когда не стало его жены Сони, но работа не давала ему это сделать, а сейчас, когда он на пенсии, пришло самое время для этого. Здесь уже проглядывается некоторое несоответствие Уве модели «Lagom», так как он любил в своей жизни так, что готов уйти за своим человеком, потому что все жизненные силы, чувства покинули его, после потери жены. Уве – фаталист, а фатальность и «Lagom» думается, абсолютно не совместимы. Да, главный герой сварлив и капризен, он совершенно перестал подпускать к себе людей, но не, потому что он злой или бессердечный, просто Уве выгорел морально и душевно, он перестал пытать какие-либо надежды на счастье, счастье, которое приготовлено ему здесь и сейчас. «Мы ведь в большинстве своем живем тем, что будет. Через день, через неделю, через год. Но вот вдруг наступает тот мучительный день, когда понимаешь, что дожил до таких лет, когда впереди не так уж и много, гораздо более – позади. И теперь, когда впереди у тебя так мало, нужно искать что-то новое, ради чего и чем теперь жить»[338]. Таким ориентиром (ради чего и чем теперь жить) для него выступила соседка Парване, которая иммигрировала из Ирана и ее семья. Уве примеряет на себя роль дедушки, хотя изначально очень этому сопротивляется. Но со временем дети Парване подписывают рисунки для Уве: «Любимому дедушке»[339]. И вот Уве, уже другой он говорит сам себе, после того, как провел весь день с детьми соседки: «Покончить с собой можно и завтра. Успеется»[340]. Уве перерождается, он вспоминает завет своей жены Сони (ее парализовало после аварии, позже у нее выявили рак): «Можно тратить время на то, чтобы умирать, а можно – на то, чтобы жить. Уве, надо идти вперёд! И они пошли»[341]. Только теперь Уве пошел один, он даже позволил детям убрать множество фотографий Сони из своего дома, так как для него началась новая жизнь, в амплуа любящего дедушки. У Уве случается инфаркт, в результате обследования врач говорит Парване: «У него просто слишком большое сердце»[342], конечно имея ввиду физиологические особенности. Но читатель понимает, что, по всей видимости, физиология влияет не только на материальные, но и на духовные составляющие Уве. У него действительно большое сердце, он любит искренне, фатально, и по-настоящему, так как может любить только человек с большим сердцем. Книга заставляет задумываться о многом, но для меня – это книга о большой и настоящей любви, которую я желаю испытать каждому.
Улыбайтесь господа, улыбайтесь
(«Похождения бравого солдата Швейка»[343] Я. Гашек)
Сатира Гашека великолепна, ужас первой мировой войны растворяется в сарказме и иронии. А, как известно иронию Бродский называл «нисходящей метафорой», а описать войну таким образом – это высший пилотаж, для этой цели и создан бравый солдат Швейк: «Я хотел провести дело основательно: приказ есть приказ»[344]. Он выполняет все порученные ему дела с таким рвением, что выставляет армию и войну как таковую как явления полные абсурда и противоречия. Нет в ней ни геройства, ни необходимости, хотя нет: «Война требовала храбрости и в краже»[345]. Швейк выступает в роли наблюдателя, который понимает всю абсурдность происходящего. Его стойкость и ум состоит в том, что он не борется с окружающей его бессмыслицей, он сливается с ней полностью и на собственном примере доказывает, к чему может привести идиотизм военной дисциплины и беспрекословного подчинения. Хотя высшие чины и утверждают: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазили. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей сделает»[346]. Конечно, не все так смешно, каждый понимает, сколько жертв оставляет после себя любые военные действия, но виновата не только война, а сама система армии. Ведь и сейчас армия – это определенная «вещь в-себе», в которой существует множество уже теперь своих: «вольноопределяющих», «поручиков» и «фельдкуратов», но также и солдатов «Швейков», которые никогда не унывают и всегда готовы выполнить любой абсурдный приказ, ведь: «[…]как говорил цыган Янечек в Пельзени, когда в тысяча восемьсот семьдесят девятом году его приговорили к повешению за убийство двух человек с целью грабежа; все может повернуться к лучшему!»[347].
Фильм как сон, фильм как музыка
(«Laterna Magica»[348] И. Бергман)
«Я сделал несколько сомнительных по качеству фильмов»[349] – цитата из книги Бергмана, – это гениально. Великий режиссер, снявший потрясающие фильмы: «Земляничная поляна»[350], «Седьмая печать»[351], «Девичий источник»[352] и другие, таким образом, искренне отзывается о некоторых своих картинах. Тем самым он демонстрирует свою самокритичность и профессионализм, хочется воскликнуть: «Браво Ингмар Бергман!». Потому что сегодня мы наблюдаем агонию посредственности, которая касается любого вида современного искусства, в частности кино. Новомодные режиссеры утверждают, что их, по-настоящему абсурдные и не несущие никакой смысловой нагрузки фильмы, очень глубоки и гениальны, а зритель просто пока не созрел для их понимания. Как же не хватает поистине гениальных людей искусства сегодня, к коим с уверенностью можно причислить шведского режиссера Ингмара Бергмана.
Его первые и самые глубокие впечатления, конечно уходят в детство – это аппарат для проекции изображений «Laterna Magica» – вещь, благодаря которой мир заполучил гениального режиссера. «И тут я повернул ручку (это невозможно объяснить, у меня не хватает слов, чтобы описать мое возбуждение, в любой момент я могу вызвать в памяти запах нагретого металла, перебивавшего запах пыли и средства от моли, прикосновение ручки к ладони, дрожащий прямоугольник на стене)»[353]. Изначально он получил не только зрительные впечатления, но также тактильные и атмосферные, родилось какое-то волшебство, которое загипнотизировало его на всю оставшуюся жизнь. Именно из-за таких тактильных и атмосферных ощущений я думаю, следующее поколение совершенно разлюбит литературу, так как электронная читалка не обладает той аурой приватности, которая дарит нам книга, они все унифицированы. У нее нет различных видов обложки, переплета, бумаги, а главное запаха, она не дает читателю акта уединения и интимности, которую дарит бумажная книга, но что-то я отвлекся. Ингмар Бергман – это настоящий фанат своего дела, который продумывал в своих фильмах все до мелочей, ритм, сюжет. Монтаж начинались у него уже в момент написания сценария к фильму, но он также не был чужд случайным эмоциям, появлявшимся на съемочных площадках, даже наоборот, придавал им высшую ценность. Так как эта эмоция рождалась именно здесь и сейчас, а через мгновение уже исчезала, но камера все-таки успевала ее запечатлеть. «Иной раз профессия кинорежиссера доставляет особенное счастье. В какой-то миг на лице артиста появляется неотрепетированное выражение, и камера запечатлевает его. […] И тогда мне кажется, что дни и месяцы предугадываемой скрупулёзности не пропали даром. Быть может, я и живу ради вот таких кратких мгновений. Как ловец жемчуга»[354]. Ну конечно, лично для меня, как поклонника творчества А. Тарковского бесценен отзыв о нем от Бергмана. «Фильм, если это не документ, – сон, греза. Поэтому Тарковский – самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да что, кстати сказать, ему объяснять? Он – ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в тоже время наиболее податливом жанре искусства»[355]. Более меткого выражения о творчестве А. Тарковского мне слышать не удавалось.
Я умышленно не говорил о содержании книги в своей рецензии, так как с творчеством великого режиссера интересней будет ознакомиться самостоятельно. Но будьте готовы, он написал откровенную и очень открытую книгу, без прикрас и лукавства. Бергман не стал превозносить себя как жаждущую и необычную творческую личность. Нет, он написал искреннюю биографию о себе, простом человеке с присущими ему пороками и недостатками, но человека, который в своем творчестве выродился в бессмертный вариант простого человека, то есть гения.
Француз, Иван Карамазов, с рефлексией Раскольникова
(«Падение»[356] А. Камю)
В первую очередь хотелось бы сказать, что пьеса «Падение» удивила…правда в негативной коннотации. Как же так, не мог я поверить своим эмоциям после прочтения, ведь это Альбер Камю. Мой Камю, которого я узнал в первую очередь, как философа, только потом в качестве литератора, моя любовь к нему родилась с первых строк его «Мифа о Сизифе»: «Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве»[357]. И я воскликнул: «Вот он великий философ, продолжатель картезианской мысли!». Как поражали его герои Мерсо в «Постороннем»[358] или Йозев К. в «Процессе»[359], своей самобытностью, со своим собственным пониманием абсурда и существования. Его «Бунтующий человек» объяснил мне простыми словами, силу творческого акта и его потенцию. Правда, раньше мне это заложил в голову К. Маркс, но с гораздо большими трудностями, но без категории абсурда, хотя она очень важна. К. Маркс – истинный гуманист, несмотря на то, что его учению приписывают различные злодеяния. Камю же оставался в пессимистической уверенности, что, несмотря на положительную роль бунта в истории, окончательно победить зло невозможно, такой взгляд, лично мне ближе. А его Нобелевская речь: «Любой художник обязан сегодня плыть на галере современности. Он должен смириться с этим, даже если считает, что это судно насквозь пропахло сельдью, что на нем чересчур много надсмотрщиков и что вдобавок оно взяло неверный курс. Мы находимся в открытом море. И художник наравне с другими обязан сидеть за веслами, стараясь, насколько это возможно, не умереть, то есть продолжать жить и творить»[360]. Одним словом великий философ и писатель, но, возвращаюсь к его пьесе «Падение» (единственному произведению, которое стало абсолютно не моим во всем разнообразии литературно-философского наследия Альбера Камю).
Пьеса «Падение» – это компиляция над творчеством Ф. М. Достоевского. Ни для кого не секрет, что Камю, очень уважал творчество великого русского писателя. Он ставил спектакль «Бесы», в молодости, даже играл Ивана Карамазова. Для писателя такой величины, абсолютно понятен его интерес к Достоевскому, тем более что Достоевский, если рассматривать его литературное наследие с точки зрения философии – настоящий философ, причем сторонник религиозного экзистенциализма (только Достоевский об этом не мог догадываться в свое время☺). Приступим.
Главный герой пьесы – Жан Батист Кламанс, он судья на покаянии, точнее «приставка», к весьма понятной профессии судья, раскрывается в конце произведения. Жан – так называемый Иван Карамазов, так как все размышления главного героя странным образом походят на легенду о Великом Инквизиторе, описанную Достоевским. Посудите сами: «Я хорошо знаю, что нельзя обойтись без господства и рабства. Каждому человеку рабы нужны как воздух. Ведь приказывать так же необходимо, как дышать. Вы согласны со мной? Даже самому обездоленному случается приказывать»[361]. У Достоевского: «Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас»»[362]. Рабство необходимо – это уклад жизни человека, он принесет свою свободу господину, а уже в обществе классы распределяют эти роли между собой и так далее и далее, до самого немощного, так рассуждает Иван Карамазов. Жан говорит: «У человека, стоящего на последней ступени социальной иерархии, имеется супружеская или родительская власть. А если он холост, то может приказывать своей собаке»[363]. Жан не верит в Бога, он не боится «Страшного суда», так как он утверждает, что сам этот великий суд уже здесь, на земле. Но говорит он это от противного, он судья, но на покаянии, он хочет услышать контраргументы от своего спутника, в нем еще теплиться надежда. Иван Карамазов, обращаясь к Алеше: «Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, – улыбнулся вдруг Иван, совсем, как маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша не видал у него такой улыбки»[364].
Место действия пьесы – Амстердам, как всем известно – город побратим Санкт-Петербурга. Санкт-Петербург – главный герой романов Достоевского, мрачный, серый, тяжелый, но не всегда. Герой Камю Жан, получает удовольствия от прогулок по ночному городу: «Люблю вечерами ходить по городу и чувствовать, как меня согревает джин. Я хожу целые ночи, мечтаю или без конца разговариваю сам с собой»[365]. Для Жана Амстердам прекрасен, он упивается им, здесь Камю играет на противопоставлении с мрачным Петербургом (хотя в повести «Белые ночи»[366] Достоевского, главный герой упивается городом, именно в жизнеутверждающей манере). Жан противопоставляется Раскольникову, который кружит по этим мрачным дворам колодцам, борясь с подступающем безумием, которое настигает его в комнате (лихорадка), кстати, лихорадка настигает и Жана в конце пьесы. Раскольников – преступник, рефлексирующий над своим деянием, ставит себе вопрос: «Тварь я дрожащая или права имею», как оказывается и Жан – преступник, он осознано взял на хранение украденную картину «Неподкупные судьи» Ван Эйка[367]. А для чего это делает Жан, потому что он преступник, который задает себе вопрос и отвечает на него: «Раз мы не можем осуждать других без того, чтобы тотчас же не осудить самих себя, нужно сначала обвинить себя, и тогда получишь право осуждать других»[368]. Ведь «Чем больше я обвиняю себя, тем больше имею право осуждать вас»[369]. Ему необходимо это признание, необходимо покаяние перед «Другим». Ведь даже на картине, которую он хранит, изображены судьи, которые верхом на конях едут поклониться святому агнцу. Нет уже неподкупных судей и нет агнца, но надежда ведь есть. А к кому, в сущности, он обращается на протяжении всей пьесы, как оказалось его собеседник тоже адвокат, но не произносит ни одного слова. Возможно это просто двойник, а смех, постоянно преследующий Жана, который раздается из-за его спины? Двойник – это так же излюбленная тема произведений Ф. М. Достоевского. Ну а сам случай, падения с моста женщины, мимо которой прошел Жан и не помог ей. Он ждал, что будет еще шанс, второй, но нет, проходит мимо. Как у Достоевского «Сон смешного человека»[370], в котором ГГ проходит мимо девочки, просившей о помощи. Они оба проходят мимо, не осознавая, что возможно пройдя мимо раз, теряешь себя на всю жизнь…
