Дмитрий Алексеевич Игнатов
Истории мёртвой зимы
Глава 29. Коллеги
в которой происходят новые открытия, старые сослуживцы вспоминают былые времена, а Толик осознаёт совместимость гения и злодейства.
С самого утра сумрачную тишину небольшой квартирки ничего не нарушало. Даже неутомимый пластилиновый человечек в банке, вновь нежно слепленный толстыми и морщинистыми профессорскими пальцами, сейчас не стучал, а просто неподвижно лежал, притулившись к стенке своей стеклянной темницы. Лежал и сам хозяин квартиры. Правда, в отличие от своего пластилинового друга, Борис Сергеевич всё-таки порождал в воздухе звуковые колебания то своим похрюкивающим стариковским храпом, то скрипом дивана, с трудом сносящего давление грузного профессорского тела.
Серия коротких и слишком интеллигентных стуков в дверь была недостаточно громкой, чтобы нарушить этот благостный сон. За дверью послышался разговор:
– Может, ушёл… Или случилось что-то?
– Да куда ему? Живой он! Не слышит просто. Снова, поди, бородой своей уши завесил и дрыхнет. Вот так надо!
Новый стук в дверь, куда более громкий и настойчивый, заставил Бориса Сергеевича проснуться и с кряхтением подняться на ноги.
– Открывай, Дед Мороз! Это свои!– послышался из-за двери голос Толика.
– Сейчас, сейчас, молодые люди,– засуетился профессор, щёлкая замками и тяжело поддающейся цепочкой. Наконец он открыл дверь и уже даже натянул под седыми усами и бородой добродушную гостеприимную улыбку, но, увидев вошедших, слегка отшатнулся в сторону и так и замер с этим глупым выражением лица.
– Вы?!
Пётр Петрович шагнул внутрь квартиры, а скорее брезгливо перенёс через порог ноги в остроносых зеленовато-коричневых ботинках с бетона лестничной площадки на влажную тряпку, тщательно вытер их, неторопливо расстегнул озябшими пальцами пуговицы пальто, освободил шею от нескольких оборотов шарфа и только потом с язвительной усмешкой ответил:
– Я.
Следом за ним вошёл Толик и, не особо церемонясь, прямо в верхней одежде протопал на кухню. Все эти разговоры учёных головастиков его сейчас увлекали куда меньше, чем возможность разжиться чем-нибудь съестным в профессорском холодильнике.
– Не мог подумать, что мои записи окажутся именно у вас…– пробормотал Борис Сергеевич, наблюдая, как Пётр Петрович по-хозяйски пристраивает своё пальто на плечики в гардеробе.
– Других не осталось,– коротко ответил он.– А это принципиально?
– Нет… В общем, нет,– замялся старик.– И что же? Вы с ними ознакомились?
– В общем и целом. В общем и целом, Борис Сергеевич,– всё так же торопливо ответил Петр Петрович, проходя в комнату.– Можно сказать, наши соображения относительно колебаний внешнего индуцирующего поля были параллельными.
– Вы что же? Желаете оспорить приоритет моего открытия?– пробормотал старик.
– Увольте, Борис Сергеевич,– рассмеялся его учёный коллега.– Ваши лавры останутся при вас. Возможно, вы даже войдёте в школьные учебники. Хотите, назовём эффект вашей фамилией? Я готов поспособствовать этому. Вот только… Я экспериментально определил частоту этих индуцирующих колебаний.
– Определили частоту? Вы уже ставили эксперимент?– удивился Борис Сергеевич и опустился в кресло, потому что ноги вдруг перестали его слушаться.
– Представьте себе,– хихикнул Пётр Петрович, расслабленно рассматривая книги на длинных кособоких полках, протянувшихся вдоль стены, напротив дивана.– Для этого просто необходимо было почаще задерживаться на работе и работать, а не отсиживаться дома, записывая видосики для интернета.
– Да, разумеется,– растерянно погладил свою лысую макушку седовласый профессор.– Просто, кто бы мог подумать… Вы никогда не были достаточно аккуратны в постановке экспериментов. Взять хотя бы тот раз, когда вы запороли опыты по сверхплотной передаче цифрового радиосигнала…
Пётр Петрович моментально побагровел.
– Это была случайность.
– Ну-да, ну-да… Я помню. Проводок отошёл.
– Всё бы сработало, если бы нам подписали повторную серию испытаний.
– Да куда там… Просто тема была бесперспективна,– проговорил старик.
– С вашей точки зрения!
– Согласно результатам вашего испытания.
– Только не надо делать вид, что вы сожалеете,– злобно сверкнул глазами Пётр Петрович.
– Отчего же? Не стану спорить… Я даже рад. По крайней мере, мы смогли до поры свести концы с концами. А наш институт тогда неплохо сэкономил, закрыв парочку сомнительных проектов без окупаемости. Вы знаете, как плохо я отношусь к недостаточно обоснованным и затратным проектам…
– Тем не менее, потом это не помешало вам растащить с них всю материально-техническую базу,– перебил коллегу Пётр Петрович.
– Ну, это другое…
– И сколько упёрли лично вы?
– Вы сейчас всерьёз решили предъявить мне обвинение?– Борис Сергеевич грустно, почти разочарованно, посмотрел на Петра Петровича.
– Нет, я оставлю это на вашей совести,– снова усмехнулся учёный.– Меня интересует лампа 6И1П с индексом Э4.
– Экспериментальный гептод? Зачем?– удивился седовласый профессор.– Технология уже морально устарела.
– Не для моих целей,– отрезал Пётр Петрович.– В институте не осталось ни одного действующего образца. А вы… Просто не могли не умыкнуть себе несколько штук.
– Это правда,– согласился Борис Сергеевич.– И, справедливости ради, имел на это право… В конце концов я приложил руку к их созданию. Мог же я хоть немного компенсировать этот свой труд…
Он тяжко подвинулся вперёд всем телом вместе с креслом, какое-то время копался в выдвижном ящике старенькой стенки, заваленной книгами и разным хламом, достал оттуда отвёртку и принялся неловко откручивать заднюю стенку пузатого полированного телевизора, покрытого сверху кружевной салфеточкой. Закреплённая всего на паре винтов, пластмассовая крышка быстро поддалась и отпала. Борис Сергеевич забрался рукой внутрь старомодного агрегата и вынул наружу поблёскивающую стеклом и металлом продолговатую лампу.
– Вы использовали её для телевизора? Как убого…– удивился Пётр Петрович, всё это время смотревший на профессора с нескрываемым презрением.
– Мы же делали лампу под стандартный разъём,– пожал круглыми плечами Борис Сергеевич и протянул миниатюрное устройство своему бывшему коллеге.
Пётр Петрович хотел сказать ещё что-то неприятное, но в комнате появился взволнованный Толик. При одном лишь взгляде на его лицо было понятно, что начало происходить нечто непредвиденное. Учёный подошёл к окну и осторожно выглянул из-за плотной шторы, будто такая осторожность могла на что-то повлиять.
Во двор из дома Бориса Сергеевича, из подъездов соседних домов, из соседних дворов, покачиваясь, ползли вереницы тёмных фигур. Они неторопливо, но довольно быстро собирались в небольшие группы, примыкали друг к другу всё плотнее, заполняя практически всё свободное пространство. Складывалось ощущение, что жильцы вдруг решили собраться на стихийный митинг и вот-вот начнут взволнованно обсуждать какой-нибудь насущный вопрос ЖКХ, вроде внепланового отключения горячей воды. Но в данном случае всё происходило в полной тишине, отчего делалось особенно жутко.
– Боюсь, Анатолий Ефремович, чаепитие отменяется,– проговорил Пётр Петрович и, подняв с пола свой чемодан, раскрыл его на старом телевизоре, как на импровизированной тумбочке. Всё пространство внутри занимал какой-то хитроумный прибор, больше всего напоминающий вывернутый наизнанку радиоприёмник с большим количеством подстроечных катушек, кнопок, тумблеров и всевозможных крутилочек. Солидная часть была отведена под пару-тройку десятков аккумуляторов от мобильных телефонов, скрученных вместе изолентой и, очевидно, питавших всё устройство.
Учёный не без удовольствия вытащил из хитросплетения проводов круглый серый разъём, с расположенными по кругу дырочками, воткнул в него электронную лампу, так же любовно спрятал внутрь, щёлкнул тумблером и принялся со знанием дела поворачивать многочисленные ручки.
– Занимательно,– оценил Борис Сергеевич, с интересом разглядывая устройство через плечо Петра Петровича.
– Неужели очередная вундервафля от нашего доктора апокалипсических наук?– воодушевился Толик.– Не иначе сейчас все зомбари лягут в радиусе ста километров.
– Вы излишне оптимистичны на счёт моих способностей, Анатолий Ефремович,– ответил учёный.– Но благодаря патологической запасливости многоуважаемого Бориса Сергеевича, мы теперь можем воздействовать на наших неживых друзей более тонко, через управляющее поле. Полагаю, это будет куда более научно, чем просто долбить их разрядами и электромагнитными импульсами.
– Вы ведь собрали что-то вроде радиоприёмника?– уточнил старик.
– Приёмника-передатчика,– кивнул Пётр Петрович.– Что-то вроде супергетеродинного приёмника-передатчика, если быть точным. Высокая чувствительность и избирательность позволяет ему работать на тех же режимах, что используют и эти… существа.
– Занимательно,– задумчиво повторил Борис Сергеевич.
Тем временем Пётр Петрович закончил настройку, закрыл чемодан, выпрямившись в полный рост, деловито произнёс:
– Ну, вот и всё. Спасибо. Теперь мы можем идти,– и вместе с чемоданом проследовал в прихожую. Окинув растерянного Бориса Сергеевича насмешливым взглядом, Толик последовал за учёным.
– Постойте… Как же? Вы просто уходите?– забормотал седобородый старик, явно не ожидавший такого стремительного развития событий.
– Да,– спокойно ответил Пётр Петрович, тщательно наматывая на шею шарф и надевая пальто.– Мы уходим, а вы остаётесь. Сердечно благодарим за содействие. Отечественная наука не забудет ваш труд…
Холодный пот вдруг прошиб Бориса Сергеевича. И вовсе не потому, что сейчас он снова останется один в своей небольшой квартирке, заваленной старыми вещами и книгами. А от внезапного осознания собственной бесполезности. Всё, что ещё могло твориться, происходило где-то снаружи, вне его жизни, а его возможные притязания, достижения, мечты о признании на глазах рассыпались, просачивались, словно песок между пальцами.
– А как же… Я? Мои наблюдения? Записи?– засуетился старый учёный.– Вам же может понадобиться совет ваших более опытных старших коллег.
– Позвольте мне усомниться в этом,– после некоторой паузы сухо произнёс Пётр Петрович наблюдая, как старик торопливо засовывает свои ноги в тяжёлые ботинки и, путаясь в рукавах, натягивает пуховик на своё шарообразное тело.
Тем не менее учёный и студент всё-таки дождались престарелого профессора. Все трое вышли из подъезда одновременно. Первым, широким и уверенным шагом, шёл Пётр Петрович с чемоданом в руках. За ним, напряжённо озираясь и на всякий случай, держа на изготовке циркулярную пилу, двигался Толик. Борис Сергеевич, поспешал в самом конце, волоча подмышкой полиэтиленовый пакет, куда он запихнул стопку общих тетрадей со своими записями.
Толпа мертвецов, будто ретируясь от такой безудержной самоуверенности и наглости, расступалась перед людьми, оставляя вокруг них пространство около семи-восьми метров в поперечнике. Находясь в этом своеобразном пузыре, троица довольно быстро продвигалась к выходу из двора.
– Круто…– восхитился Толик.– Они боятся нас, да? Как собаки ультразвука или типа того?
– Скорее не видят,– отозвался Пётр Петрович.– Но в том, что это круто, вы, Анатолий Ефремович, полностью правы. Моё устройство переизлучает колебания, которым подчиняются эти создания. Волны накладываются в противофазе, амплитуды взаимно вычитаются и возникает своеобразная зона, куда мёртвые просто не могут зайти…
– Мёртвая зона для мёртвых,– усмехнулся студент.
– Да, это определённо успех,– запыхавшимся голосом поддакнул сзади, порядком отставший Борис Сергеевич.– Вы ведь не забудете о своём обещании упомянуть меня в ваших работах? Только подождите… Вы идёте слишком быстро.
Пётр Петрович резко остановился и оглянулся на престарелого профессора.
– Научный прогресс движется стремительно. Он не будет вас ждать. А нам с Анатолием Ефремовичем предстоит ещё много важных и срочных дел… Но не переживайте, я ничего не забываю. В том числе и своих обещаний… Надеюсь, отношения с соседями у вас лучше, чем с коллегами?
Борис Сергеевич хотел было переспросить, чего конкретно касался этот внезапный вопрос, но неожиданно встретился глазами с колким взглядом Петра Петровича и всё понял. Толян мельком заметил, как палец учёного легонько поворачивает круглый переключатель на верхней панели у самой ручки чемодана. Невидимый безопасный пятачок вокруг устройства мгновенно сжался метров до трёх, оставив перепуганного Бориса Сергеевича вне своих границ. Смыкающаяся вокруг толпа мертвецов, потянула к человеку свои ледяные руки.
– Что происходит?– взвизгнул старик, теряя пакет, из которого на снег посыпались тетрадки.
– Не знаю… Наверное, просто проводок отошёл,– холодно ответил Пётр Петрович, наблюдая, как множество рук тащат в сторону его бывшего коллегу. Скрюченные пальцы хватали пухлого профессора за одежду и бороду, сжимались на его шее, поднимали над страшными скалящимися лицами, тянули влево и вправо. Ещё хрипящего и барахтающегося человека разорвали на части. Кто-то из мертвецов впился зубами в оторванную руку. Другой, распатронив профессорское брюхо, с увлечением вытаскивал наружу окровавленные кишки.
Поморщившись, Пётр Петрович поспешил отвести взгляд от столь неприглядного зрелища.
– Полагаю, Анатолий Ефремович, вы понимаете, что подобные несчастные случаи иногда происходят.
Толян молча кивнул.
Глава 30. Компас
в которой тяжёлым испытаниям подвергается дружба, семейные ценности, топор, а главное – пуфик с бордовой обивкой и арабскими узорами, зато Марина оживает, а Вексель наконец-то расслабляется
Марина сидела на диване, спокойно глядя перед собой и чуть покачивая головой из стороны в сторону. Её лицо и руки по-прежнему были неестественно бледными, но в редких небольших движениях уже не просматривалось прежней кукольной механистичности, а взгляд казался, осмысленным, хоть и немного отстранённым.
Девушка несколько раз сжала посиневшие пальцы и осторожно пошевелила связанными скотчем запястьями, а потом посмотрела на Векселя.
– Я что-то натворила?– спросила она, встретившись глазами с напряжённым взглядом отца.
– А ты что же? Ничего не помнишь?– после продолжительной паузы ответил мужчина вопросом на вопрос и его голос задрожал.– Ты помнишь, кто это с тобой сделал, Мариночка?
– Я… Не знаю…– девушка нахмурилась, напрягая память.– Никто конкретно. И все вместе,– она зажмурила глаза.– Помню, что мне было холодно. Очень холодно. Шеф сказал, что надо задержаться на точке, чтобы раздать флаеры тем, кто станет выходить с какой-то киношки. Он не знал, что придёт такое резкое похолодание. Или просто не подумал об этом. Оставалось ждать больше часа, а я уже конкретно задубела. Я рассчитывала, что смогу посидеть в кафешке у кинозала, там ещё было что-то вроде книжного магазина, и я могла бестолково походить и поглазеть на полки… А парень… Кто он там… Типа бармен или бариста. Он не открыл, просто молча показал головой через стеклянную дверь и перевернул табличку «закрыто». У них устраивался какой-то движняк по пригласительным… И никому не надо, чтобы я там отсвечивала в этой дурацкой лисе.
– Гнида,– сквозь зубы процедил Вексель.
– Да нет…– Марина открыла глаза и спокойно посмотрела на отца.– Он не виноват. У него тоже есть свой шеф. Зачем ему проблемы? Вдруг бы я захотела втюхать ему свои бумажки и разложить их на стойке. И, честно говоря, я даже кофе покупать не планировала. У меня оставались бабки только на проезд. Так… Попялилась бы на книжки. Погрелась, пока не закончится сеанс… Но этот парень… Он не сделал ничего плохого. Он только перевернул табличку и пошёл. Может, хотел тоже посмотреть кино… А я пошла назад, в сквер неподалёку. Помню, что лавочку уже засыпало снегом. Я его смахнула своей «лапой» и села. Было очень холодно. Я уже перестала чувствовать свои ноги. Стоило, наверное, попрыгать на месте или типа того, но я очень устала. Мне хотелось спать,– девушка прилегла на диванную подушку, свернувшись и подложив руки под голову.– Вот так. И просто уснула. А потом проснулась… Здесь.
Марина посмотрела на отца. На его глазах блестели слёзы.
– Не расстраивайся, пап… Всё в порядке,– Марина приподнялась и протянула вперёд перемотанные клейкой лентой руки.– Может, уже развяжешь меня?
Вексель в нерешительности обернулся на стоящего чуть позади Романа Сергеевича. В лице доктора и всей его позе читалось напряжение, но, перехватив в руках топор, он всё-таки утвердительно кивнул. Старый вор медленно раскрыл нож и аккуратно перерезал накрученный несколькими слоями скотч. Марина потёрла одрябшие запястья, на которых ярко отпечатались края ленты.
– Спасибо. Так намного лучше,– спокойно проговорила девушка, после чего встала и прошлась по комнате. В этот момент обоим мужчинам показалось, что за ней движется невидимый глазу, но ощутимый шлейф холодного воздуха. Марина остановилась у окна, словно вглядываясь в желтоватую дымку, затянувшую снаружи весь городской пейзаж, и прикоснулась пальцами к стеклу. В этом месте сразу же начал образовываться и расползаться во все стороны морозный узор.
– Мне страшно,– вполголоса сказала Марина, словно обращаясь к самой себе.– Со мной что-то не так.
– Что, Марин?– спросил Вексель, не сводя с дочери взволнованного взгляда.
– Не знаю. Это сложно объяснить. Они пытаются, но я пока плохо понимаю,– девушка посмотрела в сторону доктора, который всё ещё стоял в дверях с топором в руке, готовый отреагировать в любую минуту.– Они говорят, что сейчас я не опасна. По крайней мере, в том смысле, в котором вы думаете…
– Кто? О ком ты, дочка?
– О, голосах.
– Ты слышишь какой-то голос? Но тут никого нет.
– Голоса. Их много,– спокойно повторила Марина и улыбнулась той улыбкой, которая была давно знакома Векселю.– Это не привидения. И, конечно, их тут нет. Просто вы не можете их слышать, а я могу. Так теперь работает моя голова… Как радиоприёмник.
– Олежа, да она не в себе!– наконец прервал своё молчание Роман Сергеевич.
– Погоди!– перебил друга Вексель и снова посмотрел на дочь.– И давно ты их слышишь?
– Сразу, как проснулась тут.
– И что же они говорят?
– Много. В основном кричат и стонут. Словно мучаются, как в аду. Но они тоже ни в чём не виноваты. Просто их разум пока спит. Они обязательно проснутся, как и я. А пока просто шумят… Как радиопомехи. Но они не со зла. Так объясняют те, кто говорит.
Девушка снова грустно посмотрела в заиндевевшее окно и вдруг опустилась на пол, прижавшись спиной прямо к батарее отопления и чуть подрагивая.
– Ты замёрзла?– заботливо спросил Вексель.
– Я не знаю. Они говорят, что мне теперь будет нужно больше тепла.
– Может быть, ты хочешь поесть?
– Нет. Но можно выпить чего-то горячего.
– Чаю?
– Можно просто кипятка.
– Принеси, пожалуйста,– попросил Вексель Романа Сергеевича.
Тот согласно кивнул, но прежде чем выйти из комнаты полушепотом проговорил:
– Ты осторожней тут с ней.
Вексель раздражённо махнул рукой и, несмотря на увещевания приятеля, подошёл поближе к дочери. Сейчас она казалась ему совсем обычной. Той самой его Мариночкой, ради которой он готов был пожертвовать собственной жизнью. Разве могла она сделать ему что-то плохое? Вексель присел на корточки напротив девушки и внимательно вглядываясь в бледное, но родное лицо, спросил:
– И кто же с тобой ещё говорит?
– Строгий мужчина. Кто-то вроде военного. Он знает больше всех. Есть ещё маленькая девочка. Кажется, его дочка. Есть ещё люди… Они постоянно появляются… В эфире. Многие напуганы. Не понимают, где они находятся. Кто-то потерял близких. Девочка пытается их успокоить. Говорит, что всё будет хорошо…
В дверях снова возник Роман Сергеевич, по-прежнему не расстающийся с топором. Покосившись на Марину, он протянул кружку с горячим чаем Векселю, а тот, молчаливым кивком поблагодарив друга, передал её девушке. Та буквально вцепилась всеми десятью пальцами в разогретый фарфор и принялась жадно, большими и частыми глотками, пить горячую жидкость, над которой ещё шёл пар. Быстро опустошив кружку, Марина поставила её на пол рядом с собой, и посмотрела на доктора.
– Спасибо, Роман Сергеевич…– девушка на секунду поморщилась, словно услышала что-то неприятное и теперь думала, как отреагировать, но после небольшой паузы всё же проговорила.– Мне сказали, что вы напрасно расчленили свою жену и ребёнка. Так они не смогут пробудиться…
С ужасом и ненавистью глядя на Марину, Роман Сергеевич весь побагровел и затрясся:
– А ну заткнись! Заткнись!
– Вы зря злитесь,– спокойно продолжила девушка, отводя глаза в сторону.– Это просто механика. Законы природы. Вы сами поторопились. В этом никто не виноват…
– Вексель! Прошу тебя! Пусть заткнётся, а то я за себя не ручаюсь!– кричал доктор, уже не слушая и грозно размахивая топором.
– Всё! Всё! Замолчите оба!– старый вор мгновенно возник между Мариной и уже красным от бешенства другом, обеими руками схватившись за обух топора.– Всё! Хватит!
– За кого ты заступаешься?!– прохрипел Роман Сергеевич и всё-таки опустил своё оружие.– Это уже не твоя дочь!
– А вот теперь ты заткнись, Рома. Уж мне-то лучше знать…– сухо ответил Вексель, отбрасывая топор в дальний угол комнаты.
Марина приблизилась к отцу, на секунду положила ему руку на плечо и медленно прошла мимо двух мужчин в коридор. Даже за мгновение Вексель успел ощутить холод от этого мимолётного прикосновения, словно высасывающего изнутри всё тепло. С грустным сожалением он посмотрел на своего друга, а потом тоже пошёл к выходу из квартиры.
– Ты куда?– вдруг опомнился доктор.– Видал, что там творится?!
– Не переживайте, Роман Сергеевич, с нами ничего не случится,– ответила девушка, а, помолчав, добавила.– Это всё от боли и страха. Я помню эти чувства, хотя уже и не испытываю. И не сержусь на вас… И даже могла бы рассказать, как вернуть родных. Но теперь нам надо идти, и вам придётся самому узнать это.
Вексель ещё раз осуждающе посмотрел на своего друга и вышел из квартиры вслед за своей неожиданно ожившей дочерью.
На улице по-прежнему было сумрачно и холодно. Всё вокруг на расстоянии десятка метров тонуло и расплывалось в плотной дымке. Желтоватые облака клубились над тёмными домами так низко, словно лежали на крышах. Откуда-то сверху, выше уровня этого облачного одеяла, редкими, но крупными хлопьями падал снег. Он опускался плавно и неторопливо, покрывая собой опустевшие дороги, неработающие светофоры, брошенные автомобили и бредущие куда-то фигуры людей…
Вексель озирался по сторонам, подсознательно ожидая, что сейчас кто-нибудь накинется на него сзади, но пошатывающиеся силуэты словно не замечали человека. Они беззвучно появлялись из белой пелены, как призраки, загребая ногами рыхлый снег, иногда шаркая и запинаясь, молча проходили мимо, и снова растворялись в плотной дымке. Двое рослых мужичков в оранжевых куртках пронесли мимо какую-то дверь. Другой, двигаясь вдоль вытянувшегося в тумане дома, монотонно и как-то лениво поправлял и ставил на место перевёрнутые урны.
– Не бойся,– проговорила, неожиданно пропавшая в тумане и так же неожиданно появившаяся, Марина.– Они не тронут нас. У них теперь свои дела.
– Какие?– рассеянно спросил старый вор и посмотрел на девушку.
– Свои, – расплывчато повторила она.
– Они же… Мёртвые… Откуда они знают, что делать?
– Сознание зарождается в неживой материи. Так уже было. И так будет,– ответила девушка, делая пару шагов в сторону.– Стой тут. Не уходи. А то потеряешься.
Вексель и не собирался никуда уходить. Он только продолжал смотреть на дочь, боясь потерять её из виду и непрерывно прикидывая реально ли всё происходящее, спит ли он, или, возможно, уже умер. Тем временем Марина закрыла глаза и, выставив вперёд руку с вытянутым указательным пальцем, начала медленно кружиться на месте, как будто была маленькой девочкой, играющей с друзьями во дворе в какую-то игру. Совершив три или четыре оборота, она резко остановилась и выпалила:
– Туда!
Она схватила отца за руку и уверенно потащила куда-то в туман. Вексель помнил, что именно так делала в детстве маленькая Марина, когда срочно хотела приволочь папу к ларьку с мороженным или витрине с очередной игрушкой. Поэтому сейчас, ощущая холодное прикосновение побелевшей руки, он решил просто довериться этому своему воспоминанию, и последовал за ней.
* * *
Так и не найдясь, что ответить другу, Роман Сергеевич ещё какое-то время неподвижно стоял в прихожей своей опустевшей квартиры. Сейчас рядом с ним не осталось никого, кроме антикварных ваз и картин, зеркал в позолоченных рамах и диванов с дорогой обивкой. Не было у него и ответов на множество раздирающих его мозг вопросов.
С нескрываемой ненавистью глядя на все эти интерьеры, доктор несколько раз обошёл квартиру в поисках пистолета, но так и не обнаружил его. «Похоже, старый жук Вексель спёр его же собственный подарок», – решил в итоге Роман Сергеевич. Задумавшись, он посмотрел на тяжёлую хрустальную люстру, подвешенную к потолку в гостиной. Пристреленные в бетон крюки для люстр часто вылетают. Роман Сергеевич хорошо знал это из своей медицинской практики. Поэтому он достал из-за дивана, заброшенный туда Векселем, топор. Привязал к середине обуха свой старый ремень. Затем вернулся в прихожую и, открыв навстречу друг другу двери ванной и туалета, пристроил топор сверху них, как перекладину. Оставшегося пространства как раз хватило, чтобы впихнуть миниатюрный пуфик с бордовой обивкой вышитой арабской вязью. Роман Сергеевич снял уютные домашние тапки и, оставшись в носках, встал на его край, сильно промяв под своим весом. Потом надел ремень на шею и слегка оттолкнулся ногами.
