Джина Шэй
Свои чужие
Глава 10. Дима
Что делать, когда мозг отключается до состояния комы? Что делать, если ты знаешь, что тебе нельзя, а твои ноги шагают к ней, твои руки прижимают её к себе, и все что ты можешь – это не рвать на ней эту чертову ночнушку прямо сейчас. Нельзя! Это – точно нельзя. Но удерживать себя сложно. Очень. Лично я не могу удержать. Меня тянет к Полине, будто маленький гвоздик к магниту.
Полли. Моя Полли.
Красивая. Желанная. Заветная.
Моя, моя, моя. Это хочется рычать, жадно стискивая её в своей хватке. Хочется. А надо, чтобы мне перехотелось.
И я ведь молчу. И делаю это совершенно осознанно. Я прошел к ней, не говоря ни звука, я радовался как мальчишка, что не стал с ней здороваться, когда зашёл в квартиру.
Я ведь не идиот, я ведь понимаю, что ждала она не меня. Не для меня этот ужин, не для меня ласковый голос, не для меня шелковый пеньюарчик. Да черт бы с ним, с пеньюарчиком, мне на него плевать. Я сходил по ней с ума даже когда она носилась по дому в растянутых серых спортивных штанишках и в футболке с оленями.
Вот зачем она уехала так рано. Соскучилась по благоверному и решила устроить ему романтик с перетеканием в горизонтальную плоскость. И знаете, сейчас мне даже не до ревности, ревность догонит меня потом, сейчас я даже дохнуть боюсь, чтобы не спугнуть этот невозможный сон.
Я мог сказать хоть слово, мог поздороваться, мог не допустить всего того, что сейчас происходит. Но тогда и этих десяти секунд с ней в моих руках не было бы. А так они у меня есть! И она – есть. Моя нежная девочка в моих объятиях есть.
Я могу притвориться, что не понял. Что поверил, что все это сказано мне. Что передо мной она снимала этот свой халатик. Мне бы хотелось. Чтобы скучала она по мне. Чтобы мне предлагала поужинать, хотя я бы сейчас трём ужинам предпочел её. На первое, на второе и на десерт сразу.
Накрыт стол, вокруг горят свечи, в воздухе пахнет какими-то аромамаслами и едой. Запах нероли – я узнаю без напряга, он у Полины любимый. Такая домашняя уютная романтика, которую я совершенно не ценил, когда мы с Полиной еще были вместе. Где там дьявол с его договором? Продам душу за одно только лишь, чтобы этот ужин приготовили для меня – и чтобы Полина сейчас тоже была для меня. Хотя… Ну и кому к черту нужна моя душонка? Кто согласится отдать мне за неё Полину? Это же все равно что малахитовую гору за медяк продать. Лохов нет. Только я, разве что.
А что там играет из колонок? Наш, наш с ней медляк, самый первый, самый заветный. Мы всегда включали его на каждую годовщину – свадьбы, отношений, первого похода в кино. Не жирно ли нам было три годовщины в год? Помнили бы дату первого секса – праздновали бы четыре. И сейчас Полина включает эту песню для другого мужика. Уже с ним потихоньку покачивается в ритм музыки. А ведь самое паршивое – она имеет право. Никакое это не предательство. Ведь нет у нас с ней уже нашего, ничего нет. Благодаря мне же. Даже не спросишь ведь.
Полинка. Теплая, заветная моя Полинка, еще не заметила подмены, прижимается ко мне, утопает в моих объятиях. Жмурится, на мое счастье, давая мне еще несколько мгновений с самой собой. Давая еще пару секунд иллюзий, что то, что сейчас происходит – оно по-настоящему. Для меня.
Нежится в моих руках – моя непрожитая жизнь, моё упущенное счастье, мое весеннее сумасшествие, которым я никак не переболею. Как же мне тебя отпустить, Полинка? Как же дать тебе быть счастливой? Ведь я хочу, хочу, чтобы ты была счастливой, вот только… Хочу, чтобы счастливой ты была со мной, и ни с кем больше. Не умею я в эту беззаветную любовь и “будь счастлива без меня”. Только со мной. Вот только нафиг я тебе не сдался…
Господи, вот что мне было надо, а? Что еще могло быть надо, когда рядом была она? На кой черт мне понадобилось на неё давить? Ведь она и так была вся для меня, и днем, и ночью, всегда была моим надежным тылом, моим домом, в который хотелось возвращаться, моей тихой гаванью, в которой, разгоняя любую тьму, горел маяк. Вот что мне, ненасытному идиоту, было мало? Как могло было быть мало ее?
Дышу ею – и не могу надышаться. Под губами – её волосы, под пальцами – гладкая ткань её комбинации.
Моя, моя Полинка! Та, без которой я горю в чертовом аду каждое утро, каждый вечер. Та, которую просто невозможно никем заменить. Как ты ни пытайся.
Боже, как же мне хочется сдохнуть от этого бессилия. Как же хочется придушить себя своими же руками. Зачем я от неё ушел? Зачем позволил себе отказаться от неё?
Я знаю зачем, на самом деле. Затем, что не хотел быть тем мудаком, что заставит мою девочку отказаться от себя окончательно. Зато стал тем мудаком, что бросил её. Тем, кто позволил чужому мужику занять свое место. И вот хоть волком вой от досады, ведь все, что у меня есть – еще несколько секунд, а потом… Потом рванет бомба.
Стискиваю Полину крепче, прижимаю к себе. Из последних сил сдерживая себя – жалю губами в шею, слышу её тихий стон. И боже, каким же гулким радостным эхом отдается он во мне. Я все еще помню. Помню её тело, этот мой любимый инструмент, каждую её чувствительную точку. И я мог бы…
Додумывать нельзя и некогда. Никакого “мог бы” мне судьба не предлагает, кажется, она и так мне слишком щедрый подарок сделала. А сейчас Полина все-таки вздрагивает и костенеет в моих руках и оборачивается, смотрит на меня. Смотрит колючим, колким, с каждой секундой все более разъяренным взглядом.
Время платить по счетам, да, Дмитрий Денисович?
Полли дергается, вырываясь из моей хватки. Честно говоря, зря. У меня руки добровольно просто не разжимаются. Стоял бы так и стоял.
– Отпусти сейчас же, – рычит Полина и со всей силы наступает мне босой пяткой на ногу. О, а вот это сработало. Я отвлекаюсь на эту неожиданную боль, Полина напоследок пихает меня острым локотком в печень и высвобождается. Больно? Да плевать. Ну на ногу наступила, ну локтем двинула. Это и вполовину не так больно, как быть без неё.
Полина разворачивается ко мне, пытается испепелить меня яростным взглядом своих ореховых глаз. А я… Я просто стою. И молчу. Адекватных оправданий у меня нет, да и не хочу я оправдываться. Я ни секунды не жалею о том, что позволил себе лишнего, хоть и нарвался этим на неприятности.
И сейчас – я повторил бы это еще раз, глядя в её глаза. Если бы она не глядела на меня с такой ненавистью, будто отталкивая от себя, парализуя. Многое я могу пережить, через многое – перешагну, не заметив. Но вот эта ненависть моей девочки ко мне – она отравляет сильней всего. Потому, что я её действительно заслуживаю.
– Что. Ты. Здесь. Забыл? – чеканит она, произнося каждое слово, будто оно было гвоздем в крышке моего гроба.
Тебя, Полинка, я забыл здесь тебя. Можно я заберу свое и утащу его в свою берлогу? Знаю, что нельзя, знаю, что ты не согласна, но может, если очень хочется – то можно?
– Я привез последние главы сценария, – пасмурно произношу я. – Нужно, чтобы ты вычитала их к понедельнику.
Это, разумеется, не объяснение всему, что произошло. Но здесь я “поэтому”. Ну, по официальной версии. Не могу же я сказать бывшей жене, что приехал сюда, потому что мне кровь из носу приспичило её увидеть.
– Какого черта ты полез меня лапать, Варламов? – разгневанно рычит моя пантера, яростно сверкая глазами.
Самое лучшее, что я могу в этой ситуации сделать – это пожать плечами. Что я могу ей сказать? Про затмение? Про то, что повелся у собственной импульсивности? Что не смог отказаться от этого искушения? Ага, а может, еще признаться, что до сих пор по ней сохну? Она, конечно, разрыдается от умиления, бросится ко мне в объятия, снова выйдет за меня, родит троих детей, и умрем мы в один день. Прекрасный финал.
В сериале оно бы так и сработало. В жизни же – один её звонок Кирсанову, и меня снимут с этого проекта. Договор уже подписан, спонсоры уже найдены, остановить машину целого проекта или заменить меня – один винтик в механизме? Заменят. Без особого удовольствия, но заменят, поставят вместо меня того, кто Полину доставать не будет. И у меня уже не будет возможности видеть её каждый день.
– Это что, объяснение, по-твоему? – Полина щурит глаза. – Какого черта, Варламов? У тебя слабоумие? Ты, может, конченый идиот? С чего ты вообще решил, что можешь вот так подойти и меня потискать?
– Нет у меня объяснений, – ровно отрезаю я, убираю руки в карманы. – Мне захотелось. Все. Можешь считать это обострившейся сентиментальностью.
По лицу Полины я прямо четко могу прочитать адрес, куда мне следует запихнуть свою сентиментальность. Подробный такой адрес. До самого последнего, самого темного закоулка.
– Да ладно, Поль, не переживай, – ухмыляюсь я. – Унылому твоему я не скажу, что ты с ним меня перепутала. А хочешь, объясню ему, как тебя удовлетворять надо? А то он, кажется, не справляется.
Я не знаю, что за шлея мне попала под хвост, но я точно не намерен ни бежать, ни раскаиваться. Если меня и убьют, то пусть убивают под музыку. Все равно, мне тут ничего не светит, априори, так что, ложиться и подыхать? А так, может, дождусь унылого, получу официальный повод набить ему морду. Ну, точнее это он получит, а я всего лишь хорошенько дам сдачи. У меня уже давно руки чешутся.
– Беги. Вот просто, беги, Варламов. – Полина потянулась, прихватывая со стола бутылку с вином.
– Не жалко вина? Денег стоит, поди.
– Ничего. Я могу себе позволить, – ощеривается Полли. – И ради тебя, дорогой, мне вообще ничего не жалко. Я тоже сентиментальна, знаешь ли.
– Тебе слабо, – заявляю я. И зря. Тут же приходится шарахаться в сторону, потому что нет. Полине не слабо. Бутылка летит мне прицельно в голову. Ну, точнее туда, где была моя голова.
– Мимо.
Полли резко дергается, подхватывая с тумбочки какую-то вазу.
– Ай-яй, дорогая, да тебе и правда ради меня ничего не жалко, – смеюсь я, – сколько стоит этот антиквариат? Тысяч пятнадцать?
– Двадцать. – И ваза тоже летит в мою голову. Впрочем, с реакцией у меня по-прежнему все в порядке.
– Ты безумно щедра, дорогая. Сразу видно, что я тебе по-прежнему не безразличен.
Вот тут в меня летит абсолютно все, что попадает Полине под руку. Вилки, бокалы, свечи, которые, слава богу, тухнут в полете. Что-то даже долетает. Мелкое. Я не обращаю внимания. Впрочем, не могу же позволить ей разнести всю её квартиру, так?
Я в несколько прыжков сокращаю расстояние между мной и Полиной, толкаю её к стене, прижимаю руки, прижимаю саму её всем своим телом, причем даже не знаю, для чего на самом деле это делаю. То ли хочу лишить подвижности, то ли попросту не могу не воспользоваться такой удачной возможностью снова ощутить её в непосредственной близости от себя.
И мир замирает, потому что, между прочим, между моим лицом и лицом Полины сейчас всего сантиметров пять, и я смертельно хочу её поцеловать. Мое падение в бездну все еще продолжается…
– Даже не вздумай, кобелище!
Полина смотрит на меня, и её глаза – как шипы ледяного терновника: холодные, колючие, злые, под стать шипящему тону.
И все вдруг резко становится совсем плохо.
Её глаза. Её безумно красивые глаза. В первые секунд пять они были полны лишь только ошеломления и уязвимости, видеть их вот такими я, оказывается, не был готов. И я замираю, боясь напугать её еще сильнее и сделать еще хуже. Я почти готов просить у неё прощения, вот только нафиг ей не нужны те просьбы. Ей не нужен я. А мне вот нужна именно она. Вопреки тому, что я ей противопоказан.
– Убери руки, – убийственно холодным тоном произносит Полина, и я отшатываюсь от нее. Не просто так. Именно из-за тона.
Не только я помню её слабые места. На меня вот такая её холодность, её игнор всегда действовали сильнее всего. Просто потому, что, ну, Полли же ураган страстей, если она не взрывается сразу, если может говорить вот так – значит, произошло что-то очень исключительное. Однажды, когда я проигнорировал такой тон – Полли на целый месяц уехала от меня жить к Кольцовой. И я прекрасно помню, сколько было потрачено усилий и нервов, чтобы вернуть её обратно. Первые две недели она даже смотрела сквозь меня и напрочь игнорировала.
– Проваливай, – четко бросает Полина, и это слово на меня действует сильнее пощечины.
– Полин, – бессильно произношу я, делая к ней шаг. Я хочу её успокоить. Хотя, что там, я хочу её обнять, снова. Только чтобы в этот раз она не отшатывалась от меня как от прокаженного. Очень многого хочу, я знаю.
– Не подходи ко мне, – Полина шарахается от меня, отскакивая на несколько шагов. И еще с минуту стоит, обнимая себя за плечи, будто желая оказаться не тут. И не со мной, естественно. Полли… Как же горько видеть тебя такой, девочка ты моя. Хоть волосы на голове рви, от того что я с тобой вытворил. И тогда, и сейчас.
– Давай, я помогу тебе убраться? – виновато предлагаю я, окидывая взглядом царящий в комнате погром. От былой романтики не осталось и следа. То тут, то там валяются осколки, столовые приборы, кажется, что тут что-то взорвалось. Хотя нет, не кажется. Взорвалась Полина.
– Уберись отсюда сам. Пожалуйста, – тихо отвечает Полли, поворачиваясь ко мне спиной и глядя в окно.
И больше ничего. Ни слова. И мне и вправду лучше уйти, на самом деле. Это не мое место. Не мой дом. Не моя женщина. И как бы мне ни было паршиво от этих утверждений, но так и есть. И все-таки просто так уйти мне не можется.
Я бы коснулся плеча Полины, но, честно говоря, не смею беспокоить её еще. Не смею. Замираю, как провинившийся мальчишка. Ага, мальчишка. Тридцать три, а дури как у пятилетнего.
– Поль, прости, – тихо прошу я. – Я не думал, что так все выйдет.
– Ты думал? – Полина саркастически кривит губы. – Не извиняйся, Варламов. Где ты – там всегда разгром и разруха. Ничего нового я о тебе не узнала.
Этот диалог можно продолжить, и все же я не из тех, кто будет принципиально оставлять последнее слово за собой. Я тут натворил более чем достаточно. Оправдываться смысла нет. Это нужно только мне.
– Сценарий в прихожей, – добавляю я напоследок. Полина не двигается, все также смотрит в окно и ждет моего ухода.
Уже выходя из квартиры я все-таки натыкаюсь на унылого.
Все-таки сцена в духе “К нам едет ревизор” – случилась. И как и там – все участники замирают, глядя друг на дружку и решая, что делать.
Унылый смотрит на меня ошарашено, я на него – с нарастающей неприязнью. Ну вот что она в нем нашла, он же… Типичный менеджер. Физиономия скучная, вытянутая, очочки эти… Волосенки зализанные. Ни фигуры, ни фактуры. Тренажерку наверняка видит в страшных снах, потому что бицепсы дохловаты. Вот что? Оставлять Полли вот этому недоразумению почти что стыдно. Полина заслуживает самого лучшего.
Боже, как я хочу его придушить. Но я не могу. Мне нельзя. Это не мое дело.
Я сейчас уйду, а этот кусок дерьма будет выносить Полине мозг, потому что наверняка что-нибудь там поймет не так. Съездить бы ему по роже хотя бы заранее, но и этому моему желанию исполниться не судьба.
В руках у унылого цветы. Я опускаю на них глаза, разглядываю.
– Между прочим у Полины на розы аллергия, – раздраженно кривлю губы я, оттесняя унылого со своей дороги и сглатывая «кретина», которым очень хотелось закончить фразу.
Рожа у соперника вытягивается – он явно обрабатывает, что я ему вообще сказал и задается вопросом, откуда я это вообще знаю. Он еще и тормоз.
– Ты кто такой вообще? – сложно удержать себя в руках, когда тебя хватает за локоть человек, которому ты едва-едва не бьешь морду за все хорошее. Сложно. Но ради Полли я могу иногда заткнуть внутреннего эгоиста.
– Отвали, – яростно рычу я, успешно справляясь с порывом двинуть этому недомачо в нос, и топропливо ныряю в лифт, пока еще не сорвало последние саморезики с самоконтроля.
И все-таки уже сев в машину я долго сижу за рулем, смотрю перед собой, не замечая абсолютно ничего. Руки еще помнят, как обнимали мою девочку, я сам помню её тепло, её запах. Господи, как же я лоханулся, влезая в этот проект с её книгой… Почему? Потому что сейчас, в тысячу раз сильнее, чем раньше, я хочу вернуть себе Полину. Насовсем. А права я на это не имею!
Глава 11. Полина
– Что здесь случилось? – медленно произносит Костя за моей спиной. Теперь точно он. Капец. Не могу представить, что было бы, если бы он пришел на десять минут раньше, но даже сейчас предстоящий разговор с объяснениями мне не нравится.
– Мой бывший апокалипсис тут случился, – устало отзываюсь я. – Проходи в кухню, сейчас я приду.
Я не хочу говорить. Вообще ничего и никому. Я хочу забиться в какой-нибудь уголочек и разрыдаться, потому что в моей груди пустынный сухой жар. И тишина. Мне нужны слезы. Чтобы смыть все это. Утопить в них эту пустоту, что сейчас раздирает мою душу. Но хочу ли я говорить или нет – не важно. Костя имеет право на объяснения.
Костя несколько секунд молча стоит за моей спиной, а потом все-таки шагает из гостиной. Я ему ужасно благодарна за это понимание.
Повернуться и увидеть руины, там, где еще двадцать минут все было готово к романтическому ужину… Почти физически больно. Ступаю осторожно, на полу осколки – распороть ноги в мои планы совершенно не входит.
Не могу оставаться в этой клятой комбинации, поэтому переодеваюсь в плотное фланелевое платье-рубашку.
Костя задумчиво щурится на меня и я могу его понять на самом деле. Приехал-то он совершенно с определенной целью и я сама его пригласила. И тут на его глазах перелезаю из эротического бельишка в домашний скафандр.
С другой стороны, это вообще не проблема. Какая разница в чем, сними – и проблема решена. Проблема в том, что как раз снимать-то платье мне уже и не хочется. Я бы еще халат сверху накинула. Какой-нибудь серый, махровый, чтоб уж точно даже позывов в мою сторону ни у кого не возникло.
– У тебя правда аллергия на розы? – спрашивает Костя.
– Ага. На розы и на Варламова, – устало откликаюсь я, сползая на стул напротив Анисимова. – Какая жалость, что ты не пришел чуть раньше, я бы дала ему букетом по морде. Все не жалко было бы твоих денег.
– Что вообще произошло? Почему такой погром в гостиной?
Иногда мне кажется, что Костя вообще ни разу в своей жизни не психовал. Но вот это ледяное спокойствие иногда выводит из себя. Я бы на самом деле не отказалась, чтобы он дал Варламову по морде. Даже просто так, еще ничего не узнав, для профилактики.
Ты натыкаешься в квартире своей женщины на левого мужика, который почему-то лучше тебя знает, на какие цветы у твоей желанной аллергия. И нет, ты не даешь ему по роже, не задерживаешь его, ты позволяешь ему уйти. Не то чтобы я прям хотела этой драки, но я бы не отказалась, если бы Варламову хоть кто-нибудь дал по морде. А тут – хоть сама это делай. Ладно, Поля, остынь. Ты же на самом деле не хотела драки, так? Да, это вообще по привычке, потому что Варламов был ревнивый как черт, и как-то раз едва с моим преподавателем не сцепился, потому что тот, мол, слишком пристально на меня пялился. Извиняться тогда пришлось долго. Сначала перед преподом, потом перед Димой. Потому что он оказался прав, и препод в итоге пытался ко мне подкатить. Скандал на кафедре был знатный, нужно сказать.
Нет, Костя хорош. Там, где Варламов выел бы мне мозг чайной ложечкой, Костя сидит и молча слушает, барабаня пальцами по стеклянной столешнице. Думает. Хотя лучше бы обнял, право слово. Я бы спряталась в нем! От всего того, что меня сейчас одолевает, о чем даже говорить не хочется.
Объясняя, что случилось, я ощущаю, как пощипывает в глазах. Нет, я не буду плакать из-за Варламова, я уже разучилась это делать, но все равно как-то не очень приятно. Облапал, гадостей наговорил и свалил. О, извинился перед уходом, будто это поможет. Будто это заставит меня забыть как я сама к нему прижималась, как обмирала в его руках. И хочется выругаться, потому что вспоминать об этом не только стыдно, но и, блин, неожиданно волнующе, аж до мурашек.
Дослушав, Костя стаскивает с носа очки и сжимает переносицу пальцами.
– Почему не сказала, что сценаристом у Кирсанова работает твой бывший муж? – устало интересуется он.
Я пожимаю плечами. Почему-почему. Не хотелось мне об этом говорить. Я вообще не люблю говорить о Варламове и будь моя воля – я бы переселилась на отдельную планету от него, потому что он меня самым лютым образом бесит.
А как может не бесить этот смазливый оборзевший кобелище?
У него же есть его Верочка, какого черта вообще он вдруг решил полезть ко мне? Ведь идиоту же ясно, что все что было – было не для него. Нет же. А мне теперь чем отмываться? Где я возьму столько спирта, чтобы обеззаразить все места на моем теле к которым прикасались наглые лап Варламова?
– Только поэтому? – Костя поднимает брови. – Ты уверена?
– Ты издеваешься? – устало уточняю я. – Нет, Костик, разумеется, я не уверена. Я ж с ума по нему до сих пор схожу, сплю и вижу, как бы прыгнуть в его постельку, снова забить на саму себя, простить ему его кобелиную сущность, завязать с издательствами и так далее. Мужик моей мечты, ты меня раскусил.
– Ладно, извини, извини, – Костя поднимает кверху ладони, а затем встает из-за стола и подходит к чайнику, щелкая кнопкой включения. – Просто пойми меня, как это для меня выглядит…
– Кость, ну, правда, не надо вот этого. Как оно выглядит? Я Варламова уже нахлебалась до горлышка, – я качаю головой. – Как вспомню, как писала тайком, чуть ли не в туалете, лишь бы Димочка не заметил – так все. В глаза бы его не видела. Увы, он влез в этот фильм. А теперь – лезет ко мне.
– Знаешь, это ведь можно исправить, Поль, – хмуро замечает Костя, придвигая ко мне чашку с чаем. – То, что он к тебе лезет…
– Ты знаешь, как вылечить кобелизм? – саркастично интересуюсь я. – Дорогой, срочно патентуй это лекарство. И разбогатеешь, и кучу семей от разводов спасешь.
– Нет. Как вылечить кобелизм я не знаю. Да и бывшего твоего я бы лечить не стал, – недовольно морщится Костя.
– И как ты предлагаешь это исправить? – скептически уточняю я. – Я не могу проломить ему голову, чтобы вправить мозги на место. И от контракта я отказаться не могу. У них там такая неустойка – я год свои гонорары буду Кирсанову перечислять, я уже прикинула.
– Да нет, не надо тебе отказываться от контракта, – Костя нетерпеливо качает головой. – Просто нам с тобой надо пожениться, Поль.
Пару минут после этого заявления Кости я некоторое время сижу и просто на него смотрю. Вот это маневр… Не ожидала, вот правда.
– Кость, ты серьезно, что ли? – слабо спрашиваю я.
Костя вздыхает, переплетает пальцы на ладонях, и смотрит на меня в упор.
– Какой смысл мне такими вещами шутить? – терпеливо интересуется он. – Твой бывший явно не ощущает, что ты не свободна. Ты не свободна. Ты со мной. Что крепче женитьбы это для него очертит?
– Он и так знает, что у меня есть ты. Давно знает.
– Не очень заметно, чтобы до него это дошло, – Костя встает из-за стола и отходит к посудомойке, скрещивая руки на груди. – Поль, тебе с ним год работать. Минимум. Если съемки не затянутся. И все это время он будет считать, что может к тебе подкатывать? Серьезно – это смешно. Я так понимаю, он меня вообще за мужика не держит. Но на него мне плевать. Но ты, Поль. Ты меня за мужика держишь вообще?
Ох, кажется, вот прямо сейчас мне аукнутся два года регулярного динамо и невыданные ключи от квартиры. Я гляжу в мрачное лицо Кости, в его нахмуренные глаза и прям вижу, что он на взводе. Ничего мне не забылось, пока я в ус не дула – у меня тут целый счет претензий скопился.
– Котик, – я устало вздыхаю и встаю из-за стола, чтобы подойти к Косте. – Конечно, считаю, тут двух вариантов ответа нет.
Он дуется. Вот серьезно, это иначе и не назовешь. Стоит себе, деревянный и неприступный. Но парой поцелуев удается разрешить и эту проблему. И вот уже он меняет положение рук, чтобы я прижалась к нему, а он опустил мне ладонь на поясницу.
– Тогда давай распишемся, Поль, – серьезно произносит Костя. – И съедемся уже наконец.
– Я не хотела торопиться с этим. – В ход идет мой последний аргумент. Честно – не так их у меня и много. Поди попробуй объясни нормальному человеку, почему ты не хочешь с ним съезжаться, но и расставаться тоже не хочешь.
– Поль, мы два года как не торопимся, – Костя закатывает глаза. – Серьезно, еще чуть-чуть, и можно будет даже не планировать детей – к тому времени как мы решим, что готовы, пора будет выходить на пенсию.
– Я не настолько старая, – обиженно откликаюсь я.
– Поль, – я ощущаю раздражение в его голосе. Проблема из разряда, если я сейчас продолжу увиливать от ответа, – и он выйдет в дверь вслед за Варламовым. И очень не исключено, что этим отношениям в моей жизни придет конец. А я… Я, вроде бы, не хочу этого. Костя удобен во всех смыслах этого слова. У него нет буйного темперамента, он уступчив, спокоен и не пытается меня подавлять. Ну и плевать ему на мои творческие успехи, он – карьерист до мозга кости. Вот там, на поле рекламных битв и продаж – он воин, герой и знаменосец. Соревноваться со мной в достижениях ему бессмысленно, это все-равно что соревноваться друг с дружкой спортсмену и певцу.
Просто… Эх, кажется, не выветрилась из меня вся эта дурь, и мне почему-то думается, что не такое уж это и романтичное предложение. Впрочем, ну вот нафига мне сдалась та романтика? Ну вот было у меня “романтично”. С серенадой под окном общаги журфака, с кучей шариков-сердечек, которыми подняли ко мне на третий этаж коробочку с кольцом, с взъерошенным идиотом, глядящим на меня влюбленными глазами и целовавшим меня губами со вкусом игристого вина.
Все было. И белое платье принцессы, и нежный букет, которым я зарядила в лоб нашей деканше – вот она угорала, глядя на тот букет. Правда, насколько я знаю – до сих пор хранит, как талисман, ведь замуж она вышла в течении года после этого.
Ну вот было у меня это все. Как надо, как правильно, как мечталось. И что? Помогло оно мне? Чем оно закончилось? Годичной депрессией? Ну и к чертовой матери всю эту романтику. И церемонии эти все. Пустое это все. Мне хорошо с Костей? Хорошо. Спокойно. Все! Больше ничего не имеет значения.
– Только давай без банкетов, платьев и всего остального, – умоляюще смотрю я на Костю. – Не хочу, вот правда. Вроде и можем себе позволить, а все равно денег жалко.
– Поль, ты правда согласна? – удивленно переспрашивает Костя.
– Ты правда переспрашиваешь? – я утыкаюсь носом в его плечо. – Да, я согласна. Давай распишемся. Без церемоний же обойдемся?
– Ну, конечно, – в Костином голосе в кои-то веки слышится радость, и он крепче сжимает меня в своих руках. – Только обручальные кольца купим завтра, ладно? Чтобы бывший твой увидел.
Я не против. Если уж у Варламова ум зашел за разум, что он полез меня лапать – такая символичная вещь как обручальное кольце может щелкнуть этого ходока по носу. Он же у нас го-о-ордый. Орел. До чужих баб не опускается. Может себе позволить шляться только по свободным.
– Давай хотя бы поужинаем, ладно? – предлагаю я, отстраняясь от Кости. – Я же, блин, готовила.
– Да, я принесу тарелки. – Костя кивает и уходит в гостинную, а я достаю приборы.
В душе какой-то идиотский раздрай и нужно взять себя в руки. На душе ликования нет, но это и нормально, наверное. Мы же не подростки, с их гормональной бурей. Два взрослых зрелых человека, которым хорошо друг с другом, так? У нас все получится!
Я твержу это будто мантру, чтобы это крепче врезалось в мысли.
А на моей шее до сих пор пылает огнем то место, куда меня целовал Варламов…
