Джина Шэй
Свои чужие
Глава 24. Полина
– Отвали.
Я бы и рада не слышать Костин голос и его переругивания с Димой у подъезда, но у меня второй этаж. Я все равно слышу. Ну, конечно, я могу уйти из спальни, окна которой выходят во двор. Я могу закрыть окно, в конце концов, стеклопакеты хорошо изолируют от таких звуков.
Я могу и с подоконника слезть, ибо ну на кой черт мне наблюдать за расправой над моим бывшим? И все же, почему-то я сижу именно тут, и хоть и делаю вид, что совершенно не заинтересована в происходящем, но во двор все равно кошусь.
Из подъезда Дима выводит Костю с заломленной рукой. То ли Анисимов дозрел до того, чтобы все-таки полезть в драку, то ли он попросту попытался вывернуться из Диминой хватки и свалить по-быстренькому – и Варламов так удержал его на месте. Почему мне так верится в последний вариант? Ну, Костя и до этого не особенно проявлял бравость и желание с кем-то сцепляться.
– Отвали, – мы ведь закончили на этой реплике, да?
Именно её выдает Костя, когда они с Димой оказываются на улице. Вскрикивает, дергается, но… Вырваться из терминаторской хватки Варламова непросто, я представляю.
– Отвалить? Да пожалуйста. – Я слышу в голосе Димы нешуточную издевку. Он “отваливает” выпускает Костю, добавляя ему инерционный легкий удар коленом под копчик. Анисимов пролетает несколько шагов, но на ногах удерживается.
Вообще я девочка, и все такое, я должна по идее сейчас вообще сидеть на кухне и пытаться делать вид, что ничего не происходит. Зачем бы мне смотреть на драку, да?
А я смотрю. И если честно, испытываю легкое мстительное удовольствие, наблюдая, как Варламов удобно встает между Костей и анисимовским серым фордом, и не дает ему подойти.
Это выглядит так по-детски, по мальчишески, будто драчливый хулиган, не пускающий отличника к двери в класс, – и я прекрасно понимаю, что так Варламов над Костей издевается. Он тупо не держит его за взрослого мужика, и потому устраивает эти детские пляски.
Они разговаривают. Причем Дима-то, кстати, говорит что-то вполголоса. Вроде и не смотрел в окна, а будто чувствует, что я смотрю и слышу.
– Ну и забирай себе свою фригидную, – Восклицает Костя. Вот он-то голос не сдерживает. А у меня в глазах темнеет.
Да, это оскорбительно. Хоть и правда, отчасти. Но есть что-то невыносимо мерзкое в том, что он сказал это именно Диме. Почему-то именно эта мысль доставляет мне больше всего неприятных ощущений. Что именно Дима воспримет эту фразу всерьез. И что она его отпугнет…
Да, у нас с ним по-другому. Было! Кучу лет назад. А мне же и правда уже четвертый десяток капать начал, и любой молодой да ненасытной феечке я точно проиграю. А секс в отношениях – это важно. Вон даже по Анисимову видно, а уж Димины аппетиты сильнее раза в три. И уж от него-то я бы вечером не смогла бы отмахаться тем, что работаю. Супружеский долг в браке в моем случае всегда спрашивался и отдавался без просрочек. И нет, я на это не жалуюсь, вспомнить на самом деле приятно, но от того еще более тревожно.
Все-таки, что если услышит? Если решит…
Блин, Полли, вот правда, что в твоей голове? Ты еще толком с одним не рассталась, а мысли уже выворачивают не в ту сторону. Нет, тебе вообще сейчас не нужны отношения. Тем более – отношения с Варламовым. Тебе бы побыть в тишине, подумать, прикинуть, что делать дальше. Ведь серьезно, очень многое из планов на жизнь откладывается из-за разрыва с Костей. И самое последнее, что ты можешь сделать – броситься на шею первому попавшемуся Диме.
Когда я снова фокусируюсь на происходящем у подъезда – я понимаю, что много пропустила.
Костя держится за левый глаз, а Варламов встряхивает кисть руки, будто стряхивает с неё грязь. Ну, по крайней мере, именно так я и трактую. Мне хочется. Я злая сейчас, как кобра.
Я не вижу Димино лицо, увы. Я бы хотела, на самом деле. И снова не слышу, что он говорит, но когда он шагает к подъезду – точно вижу, как Костя смотрит в его спину, явно прикидывая, не налететь ли “с тыла”.
Блин, вот серьезно, оставил бы мне хотя бы что-то доброе и хорошее на память, а то я теперь, анализируя эти отношения, буду только морщиться, вспоминая вот это некрасивое, неприятное расставание. Хотя совестью я теперь точно буду мучиться меньше. А что плохого в том, чтобы быть фригидной рядом с таким вот мужчинкой?
Ох, и осатанела я после развода, застервозилась.
Но в груди по-прежнему ворочается слежавшийся плотный болезненный ком, а в глазах все так же сухо, и хочется плакать. Но не по Костику мне лить слезы, ей богу. Не хочу.
Еще из-за Эльки можно, но и то, если хорошо подумать. И то – нет.
Анисимов все-таки догоняет, что нападение со спины ему все равно аукнется фонарем и под вторым глазом, торопливо бросается к своей машинке, уезжает еще до того, как хлопает дверь моей квартиры.
Дима вернулся.
А я стою как вкопанная у окна своей спальни и не двигаюсь с места. Не могу. Ноги будто приклеились.
Моя гора не ждет Магомета, моя гора является ко мне самостоятельно.
Является, встает за спиной, опускает руки на мои плечи, ободряюще сжимает на них свои пальцы. Окутывает меня самим собой будто теплым облаком спокойствия. Блин, вот не должен он у меня таких реакций вызывать. Не должно быть мне спокойно с ним.
– Ну, как ты, Полин? – Дима осторожен, как ныряльщик к акулам. А я беззвучно дергаю плечом, потому что вербально описать то, что сейчас творится в моей душе, довольно сложно.
Как я? Оглушительно вдребезги. Вот как.
Подруга предала, жених оказался лютым мудаком, и вот сейчас самое первое мое желание – взять за грудки бывшего мужа и потащить его на кровать. Зря, что ли, в спальне стоим, да? Чтобы знал, что не фригидная я ни разу. Для него – нет. И вот что это за умопомрачение такое?
Я не знаю. У меня, между прочим, второе расставание в жизни. И в первое, по техническим причинам, бывшего мужа рядом не было. А на других мужчин мне смотреть было тошно. Потом стало чуть менее, и вот. Только получила лишнее доказательство того, что все-то я тогда ощущала правильно.
И век бы с мужиками не связывалась, да только без них семью не построишь. А хочется ведь.
– Зря ты слушала все это, – замечает Дима, и мне становится неловко, от недоверчивых мыслей в его сторону.
– Ну почему зря, – я болезненно улыбаюсь, разворачиваясь к Диме. – Зато теперь знаю, на кого потратила два года своей жизни. И не буду обманываться на его счет.
– Злопамятная? – Дима улыбается краешком губ.
– Ну, “скучная” от “фригидной” недалеко ушла, как думаешь?
Когда я разворачивалась, Диме пришлось с моих плеч руки убрать. И это мне чуть-чуть облегчило близость к нему. Но сейчас он делает хуже, чем было – подается вперед, упираясь своими ладонями в подоконник по обе стороны от меня. Еще ближе. Еще хмельней.
И все сложнее не двинуться к нему, не уронить голову к нему – хотя бы на плечо.
– Поль. Я тогда кретин был, – с тихим и таким искренним сожалением вздыхает Варламов.
– Что-то изменилось? – иронично поднимаю бровку я.
На самом деле это бессмысленная шпилька, я знаю, что изменилось все. И я, в том числе, а он – тем более. Все-таки личная неуспешность вредна для человека, особенно для такого амбициозного как Варламов. Вот и его тогда, в нашем с ним браке, это отравляло. Отравило и меня, мы же были как два сообщающихся, сросшихся сосудика.
Он просто смотрит на меня с тоской, а я хочу его убить, вот правда. Я столько бастионов возвела против того, чтобы так безнадежно теряться, когда вижу его, так старательно пестовала ненависть к нему, чтобы что?
Чтобы вот так стоять и обмирать?
Чтобы даже дышать через раз, будто какая-то малолетка?
Но, блин, какие же у него красивые глаза. Серые, цвета ноябрьского неба. Я всегда поражалась, как он, при всей своей энергичности и неуемности, такой летний – и с такими осенними глазами. Такой острый контраст внешности и души.
Вот целовать Диму – все равно, что целовать солнце. И вкус у него действительно летний, и жар растекается от губ к кончикам пальцев на ногах. Можно ли ловить губами тепло? Можно. Я вот сейчас ловлю. И только одна мысль в голове.
Как же я без него замерзла…
И до мурашек сейчас, когда он просто меня целует. До мурашек, до восторженного трезвона по всем душевным колокольням.
Самое паршивое, что мне нужно остановиться. Ведь он-то не остановится, ему-то втемяшилось, я знаю. Но кто-то должен.
С одной стороны, что мне сейчас мешает просто наслаждаться этим? Ведь мне хочется, хочется снова называть его своим летом, снова прогреваться солнечным жаром его поцелуев.
Нету уже Кости, есть только саднящая пустота в груди, хоть я и знала, что с Костей у меня далеко не самые сказочные отношения. Но все. Нет его, мне можно не стыдиться, что от прикосновений бывшего мужа я так немыслимо дурею. Я знаю, если дам ему шанс, с ним мне будет хорошо. Как ни с кем. Потому что дура. Потому что до сих не смогла вырезать свою первую любовь из души. И вот он тут, вот оно, его место, и нам уже никто не мешает.
И все же неприятный червячок точит сердце в моей груди.
Надолго ли возвращается в мою жизнь это мое лето? Мне сейчас плохо, я себе поддаюсь из-за этой тоски, из-за пустоты, потому что сразу два близких человека меня предали.
И что будет, если я поддамся этому наваждению до конца, снова утону в нем, а потом… Что будет потом, если он со мной опять наиграется и снова захочет пойти поискать себе кого повеселее? Сколько целого и живого от меня останется?
Да, вырезать любовь к Диме я из сердца не смогла. Но и простить его не смогла тоже.
И все же, даже осознавая это, я тяну. Как можно дольше тяну, откладывая расставание с его губами. Захлебываюсь своим летом, пытаюсь напиться им впрок. Господи, да было бы только это возможно…
И даже попытавшись наглотаться им до горлышка, поцелуй я разрываю все равно с горечью. И Дима не настаивает на продолжении, но не отодвигается, сведя расстояние между нами к минимуму. И стоит, прикрыв глаза, тяжело дышит, как будто пробежал километров пять в спринтерском темпе. Касается дыханием моего лица.
– Тебе, наверное, нужно отвезти сценарий в студию, – тихо произношу я. И мне хочется зажмуриться, но приходится держать лицо. Я ведь знаю, что именно сейчас это может быть воспринято как удар под дых. Что греха таить – это я первая потянулась за этим поцелуем, дала Диме этот аванс.
– Ты хочешь, чтобы я уехал? – прямо спрашивает Дима, пытливо глядя мне в лицо. И это на самом деле жестокий вопрос.
– Слишком много произошло сегодня, – уклончиво качаю головой я, – и я не хочу сейчас принимать необдуманных решений.
Дипломатичный ответ. И неприятный. Но на прямой ответ я сейчас не способна.
Я ведь хочу, чтобы Дима сейчас остался.
Но точно знаю, что если он останется сейчас, сама я уже от него отказаться не смогу. Прирасту к нему и буду каждое утро просыпаться в страхе, что именно сегодня он бросит меня снова.
И что правильного в том, чтобы, только-только распрощавшись с женихом, тут же нырять в отношения с бывшим мужем?
Правильного – ничего. И лучше я скажу “Нет” сейчас.
Прочитать лицо Варламова сейчас очень сложно, и мне кажется, что он разочарован, но мгновением после его губы невесомо касаются моего лба.
– Хорошо, милая, – мягко замечает Дима, – я тебя торопить не буду.
Кажется… Кажется, слово “нет” мне следовало говорить как-то иначе… Потому что он меня понял совершенно не так, как надо.
Глава 25. Полина
Утром, перед тем, как ехать на пробы актёров, претендующих на роли первого плана, меня ждет сюрприз.
Я, еще не выползшая из теплого плена одеяла, получаю в вайбере голосовой месседж от абонента, которого собственноручно с любовью подписала одной только буковкой “Д” – с намеком и на имя, и на ругательство.
“Такси не вызывай”.
“В смысле? А как я в студию попаду? Телепортируюсь?” – с любопытством надиктовываю я. Не думала, что Варламов настолько верит в чудеса и магию.
“Весна моя, какая ты у меня недогадливая”, – прилетает мне тут же мессендж ехидным Варламовским голосом, и только сейчас я понимаю, что вообще-то слышу у него на фоне гул мотора. Холмс понял суть!
“Дим, не надо за мной заезжать, я сама доберусь”.
“Я уже подъезжаю”.
И голос такой… Варламовский! Бесстыжий, смеющийся голос.
Дурак. Вот вам истинное значение этой дурацкой буковки. “У меня”, “моя”, и это уже не обращая внимание на сентиментальную “весну”. Вот умудрилась же я когда-то выйти за этого наглого типа замуж. Еще и влюбилась ведь… Дура.
Был бы этот болван под моей рукой, дала бы по голове подушкой.
Ну, да, я еще из кровати не вылезла. Валяюсь. Отхожу после плотной рабочей ночи – билась над корректировками редактора к сданной книге. Между прочим – непросто это, привести книгу к соответствию моим требованиям и требованиям редакторов одновременно. Непросто, но полезно!
Эх, одеяло такое теплое, такое уютное… А надо подниматься, потому что если Варламов подъезжает – неплохо бы хотя бы из пижамы во что-то приличное переодеться.
Прошла неделя со дня рождения Анисимова, закончившегося таким эпичным образом, когда я осталась без лучшей подруги и без жениха. Ну, зато с фильмом, да?
Честно говоря, расставание с Анисимовым я переживала спокойнее, чем ожидала. Дышать стало легче, бояться стало нечего, но иногда вспоминалось “Кому ты нужна” и “Фригидная” и становилось грустно.
А Элька… Элька исчезла. Просто, без слов, без звонка. Курьер из издательства привез мне заявление на расторжение договора оказания услуг литагента Эльвиры Кольцовой. Которое я, разумеется, подписала. По договору – она по-прежнему получала процент с продажи предыдущих моих книг и той самой, что сдавалась сейчас, а вот дальнейшие мои продажи были лишены этих её комиссионных. Нет, сейчас, когда имя у меня есть – по сути литагент мне и не нужен был, договор у меня в издательстве эксклюзивный, но… Но все же, я отдавала должное, что Элька решала очень многие вопросы, касающиеся продаж и изданий.
И теперь эти вопросы решать приходилось мне. Нет, пофиг, ничего непосильного.
Но все же было больно – вот этот её молчаливый уход. Я бы хотела, чтобы она приехала, хотя бы для того, чтобы поговорить. Боже, ну её-то я бы выслушала. С ней я дружу гораздо дольше, чем знакома с Костей. А она вот так молча отказалась от сотрудничества, будто и не она меня притащила в издательство, будто и не благодаря ей это все…
Будто никогда и не была моей подругой.
Наверное, мне было бы куда паршивее, и работа делалась бы хуже, если бы Дима не атаковал меня за эту неделю со всех флангов, отвлекая от плохого настроения.
“С добрым утром”, “Иди завтракай”, “Чем ужинала?”, “Спокойной ночи, любимая” – в СМС, в Вайбере, в Фейсбуке…
Как-то забыла пообедать, так этот поганец приехал через час с роллами. Едва удалось отбиться от кормления с рук. А пока я ела – травил байки со съемок, я аж заслушалась, в итоге тот обед затянулся аж на три часа. С той поры старалась еду не пропускать.
Так ведь Варламов дотошно начал требовать фотки еды в доказательство того, что я реально поела, а не вру ему.
И вот какого черта, а?
Я заколебалась ему говорить, что это не его дело. И задолбалась сочинять адреса, куда бы ему сходить со своими вопросами. Он будто не слышит. А я…
А я, если честно, краешком своей души немножко кайфовала. Мне будто эхом возвращались пять лет, когда Дима в моей жизни появлялся только для того, чтобы испортить настроение и свалить. Вот сейчас – пусть развлекается. Все равно я назло ему ведь буду его отшивать. Не буду я рассматривать его как вариант, пусть хоть в лепешку расшибется.
Вот такая вот зараза, Полина Бодлер.
Когда пиликает домофон, я чищу зубы. С удивлением смотрю на часы. Вообще-то со всеми заделами на пробки – он приехал рано. Может, не Дима?
Дима.
Является, зараза, весь такой свежий, бодрый, выбритый почти до блеска, во всех местах, где нет бороды. В лапах – букет белых, таких хрупких подснежников, одних из немногих цветов, на которые у меня аллергии не было выявлено. И, пожалуй, единственных цветов, которые я точно у Димы заберу, даже если эти цветы не для меня. Потому что сам дурак, если приперся ко мне с цветами для своей новой пассии. Тем более – с моими любимыми цветами.
– Это тебе, – Варламов, однако, радует, хотя подхалимаж слишком сильный, я считаю. Даже в Москве найти именно подснежники непросто.
Но я все равно принимаю букетик тоненький, свежих, таких хрупких цветочков.
Стоя перед Димой в серой пижаме с новогодними оленями (и плевать, что весна), с зубной щеткой во рту и непричесанная.
Кра-со-та!
– Шпащиба, – мужественно улыбаюсь я и утаскиваю букет в спальню. По сути, не надо бы принимать, но рука не поднялась отказаться. Потому что это же подснежники-и-и!
Вернулась в ванную, вычистила зубы уже наконец и только после этого высунулась в прихожую и всерьез спросила.
– Ты чего так рано?
– Потому что у нас с тобой планы, – невозмутимо откликается Дима.
Нормально, да?
Вообще я попыталась было посопротивляться планам Варламова. Ну, по крайней мере оттянуть. Я пошла варить кофе. Но как-то так оказалось, что Диму это устраивает, и вот он уже с довольной рожей тянется к чашке капучино в моих руках. А я уже и пену молочную ему для этого кофе взбила, потому что знаю, как он любит…
Нет, все-таки с этим надо было заканчивать. Чем дольше я в это играла, тем глубже тонула в прошлом, и в Варламове, в частности. Все сильнее тянулась к нему, все отчаяннее. И это плохо, на самом деле.
Ничего не изменилось, и все же, почему такое дурацкое ощущение, что вот сейчас, когда он сидит напротив меня и неторопливо пьет кофе, который я почему-то сварила на двоих – все на своих местах. И хочется… Хочется странного. Хочется на колени к Варламову, хочется уткнуться губами в его висок и закрыть глаза. И чтобы его крепкие руки прятали меня от напастей.
Так уже было.
И так может быть и сейчас.
Я знаю, если я только шевельнусь, только попробую провернуть это – Дима против не будет, у меня будет то, что мне хочется.
Но хочется – не значит нужно.
Ну вот зачем ему это? Просто чувство собственника почесать. Он быстро наиграется. Невозможно столько времени прыгать с бабы на бабу, а потом вдруг удовольствоваться одной мной. Одной фригидной, по-прежнему скучной мной. Ну вот не могу я поверить, что смогу удержать его внимание надолго.
– Как книга? – тихо спрашивает Дима и я выныриваю из размышлений.
– Возни много, – я чуть морщу нос. – Вчера присылали макеты обложек, а я все еще вожусь с текстом. Все-таки сказалось, что в последний месяц я от финала отвлекалась, он конкретно смазался.
– Ну, куда же в нашем деле без дедлайнов? – Ох, Варламов… Если бы ты знал, что такое для меня твоя улыбка, ты бы, наверное, вообще не убирал её с лица. Ну, по крайней мере до той поры, пока сам от меня бы не устал. Ведь как солнце светишь, прямо в лицо. И кажется, что я, уставшая от долгой зимы, подставляю этому солнцу озябшее лицо.
– Так что за планы? – интересуюсь я, уже переодевшись, уже получив одобрительный Варламовский взгляд. Вот что за человек? Я нарочно ему не надела платья, надела брючный костюмчик с бирюзовым жакетиком, а ему все окей, все отлично, даже клешни к моему банту на блузке протянул, чтобы типа поправить.
– Ну не порти сюрприз, Полин, – таинственно откликается этот коварный тип гражданской наружности. В итоге я половину дороги в его пижонской тачке выношу ему мозг вопросами, а он ржет и отбрехивается. Зараза…
А сам тащит меня на Останкинскую башню. И нет, это, конечно, не Эйфелева, но все-таки… Все-таки тут меня не было. Мы не идем по стандартному экскурсионному маршруту, мы просто ползем и ползем на самый верх башни, сначала с помощью лифта. в котором на кнопках не номера этажей, а высота в метрах: “52”, “57”, “122”…
Мы выходим на “станции 348”. И честно, на площадке у лифта мне становится страшноватенько, и я вцепляюсь в Димин локоть крепче. Инстинктивно хочется и глаза закрыть, но я назло себе их таращу. Вперед и вокруг.
Даже на первой смотровой площадке захватывает дух, а ветер закладывает мне уши будто плотной ватой. Одуреть.
– Дальше пойдем? – тихо спрашивает Варламов, когда я замираю у перил, глядя на огромный город, что простирается во все стороны, куда только ни глянь. И дома, маленькие, как будто игрушечные. И он за моей спиной стоит, и руки его – по обе стороны от меня. Двинь пальцы чуть в сторону – и натолкнешься на его ладонь. И мои развевающиеся на ветру волосы точно задевают Диму по лицу, но он не отодвигается. От его близости по моей спине бегают стаи раскаленных мурашек. Бегают, сталкиваются, заставляют нагреваться все сильнее.
Нет, это не сцена из Титаника, но почему-то сейчас вспоминается именно она. Я точно вижу, что в этом мире миллиарды пылинок-людей – вон там, куда падает взор, а он все равно из всех предпочитает именно меня…
– Да…
Дальше – выше. Внутрь застекленной смотровой площадки, в которой чувствуешь себя как в космосе, потому что тут нет ветра, зато есть тишина, а дома еще более маленькие – и вся необъятная вдруг превращается в один грандиозный детальный макет. И это все – начинает напоминать сон. Я смотрю в панорамные окна, гуляю по прозрачным блокам пола, хотя хочется растянуться на них животом как та пятилетка, потому что ощущаю себя завороженной.
– У нас еще столик в ресторане забронирован.
А ресторан – под смотровыми площадками. И вид из его панорамных окон не хуже. А еще он медленно вращается, и у его окна я готова медитировать ближайшие пару суток. Прихожу в себя, уже прижимаясь к теплому боку Варламова и по-прежнему зачарованно пялящейся на раскидывающийся за окном вид с высоты.
– Я здесь бываю иногда, когда становится очень много рутины, – голос у Варламова непривычно спокоен, лишен обычной насмешливости. – Здесь распускаются мысли. Я подумал, что тебе это сейчас нужно.
– Ага… – эхом откликаюсь я. Черт… Сейчас, здесь, кажется, совсем ничего не осталось моего наносного, скептичного. В крови до сих пор пускает пузырьки адреналин – все-таки мы на большой высоте, и струится теплота – потому что мои плечи обнимает Димина рука, и именно это почему-то кажется гарантом моей безопасности.
– Полин, – когда я поворачиваюсь к Диме, он едва касается моей щеки кончиками пальцев. Смотрит так, будто если отведет глаза – ослепнет. И, блин, Варламов, прекрати… Я уже не на ветру стою, а дыхание перехватывает не хуже.
– Я, наверное, жутко тороплю события, – пальцы Димы накрывают мою ладонь, – но я уже не могу ждать дальше. Поэтому я все-таки спрошу сейчас. Ты уже готова?
– К чему? – тихо выдыхаю я. Он подарил мне удивительное, чего мышка-норушка вроде меня себе бы не позволила. Околдовал, не только своими глазами, но и вот этими новыми ощущениями, разделенными пополам, будто выпитыми на брудершафт.
– Начать со мной с начала, – медленно откликается Варламов, крепче стискивая мои плечи.
Черт…
Черт, черт, черт…
Вот именно сейчас, после этой удивительной прогулки на небеса, мне с Димой быть честной будет больно…
