Джина Шэй
Свои чужие
Глава 20. Полина
Я не буду рассказывать, насколько сумбурной была моя поездка до телецентра. Беспокойная – потому что что-то явно случилось, наполненная чувством смутной вины – потому что оставила Костю в его день рождения. Я бы тоже, наверное, от этого расстроилась. С другой стороны – ну правда же, контракт.
Когда я подхожу к кабинету Кирсанова, я замечаю, что все, кто несется мимо, почему-то именно у двери Ильи Вячеславовича начинают забирать вправо, будто пытаясь выйти из зоны поражения каких-то орудий.
И…
Когда я подхожу ближе – я понимаю в чем дело.
Даже при хорошей звукоизоляции – раскатистый мужской рык в два голоса слышен прекрасно. Без особых слов, но чисто от интонаций уже идет мороз по коже. Там происходит война. И соваться туда страшно…
Я замираю у двери, ловлю сочувственный взгляд какой-то мимо-пролетающей девочки. Да-да, мне не повезло, я мимо пролететь не могу, мне зайти надо.
Стучу не очень решительно. Прям даже очень нерешительно, я бы сказала.
За дверью настает тишина.
– Войдите, – раздается голос Кирсанова, раздраженный предельно. Ой, ой. Ощущение масштабного конца света накатывает все сильнее. Захожу, пытаясь не втягивать голову в плечи. Я ж ни в чем не виновата, вроде. А голова все равно втягивается, как у той черепахи, которая пытается спрятаться от опасности.
Атмосфера в кабинете такая, что ясно – тут творилось побоище. Хотя все, вроде, лежит на своих местах, но воздух будто высушен одним масштабным сражением.
На кожаном диванчике в углу, на котором в первую встречу тут сидели мы с Элькой, сидит заплаканная девушка и крепко обнимает красную папку в своих руках. Будто пытается за ней спрятаться.
Кирсанов и Дима – разумеется, он здесь – стоят у стола и смотрят друг на друга так, что удивительно, как они до сих пор еще живы. Кажется, орали друг на дружку именно они. Странно. Вроде как Дима говорил, что они с Кирсановым даже друзья, что за ерунда?
– Вы просили приехать, Илья Вячеславович? – осторожно подаю голос я, отчаянно не желая вклиниваться между Димой и Кирсановым.
– Варламов, сходи кофе выпей, – сквозь зубы цедит Кирсанов, не отводя взгляда от лица Димы.
– Спасибо, я не хочу, – ледяным тоном откликается Варламов. – И никуда я не уйду, пока ты не передумаешь вот так на ходу проект отправлять в заморозку.
– Дима! – рычит Кирсанов.
– Я все сказал, – Варламов подается вперед, роняя вес на ладони. – Штрафовать меня? Пожалуйста! В суд тащить и драть неустойку? Имеешь право. Уволить хочешь и порвать наш с тобой контракт? Окей. Проект не трогай.
– Да что происходит-то? – восклицаю я, силясь хоть что-то понять из их странной перепалки. – Илья Вячеславович, какой проект? Какая заморозка? Наш проект?
Кирсанов поворачивается ко мне и ощутимо мягчеет в лице.
– Сядьте, Полина, – устало просит он.
Черт. Вот именно с этого обычно и начинаются самые паршивые новости. Садиться я сажусь – на диван к заплаканной девочке, а в душе уже все напряглось и похолодело.
Я прям чувствую, на каком тоненьком волоске вдруг повисла судьба “Феи-крестной”.
– У нас поперли сценарий, Полина, – Кирсанов красноречиво смотрит на Диму, видимо, чтобы ясно было, кто виноват.
Пипец.
– Кто? – вырывается из моего рта самый бессмысленный вопрос на свете. Вряд ли мне назовут имя. – И как?
– Разбили стекло у меня в машине и вытащили с заднего сиденья, – голос Варламова звучит опустошенно, – вчера на парковке у ТЦ, где ты покупала платье, помнишь?
– Но… – я запинаюсь, пока меня медленно вымораживает катастрофичность произошедшего. – Зачем ты вообще его из студии забрал? Мы же с ним закончили работу?
– Да, Дим, расскажи, зачем? – Кирсанов улыбается, но в его улыбке ощущается ярость и жажда крови.
Выражение лица Варламова становится затравленным.
– Я предложил Алине, – он кивает на девушку, съежившуюся в углу дивана, – сделать часть её работы, чтобы кастинг на главные роли провели раньше.
– Но зачем? – опешив, спрашиваю я. Это какой-то адский бардак.
Дима смотрит на меня. Очень пристально смотрит на меня. Я аж воздухом давлюсь от этого взгляда.
– Мне было так нужно, – медленно чеканит он каждое слово, – и я не собираюсь отпираться. Кража произошла по моей вине, так что огребать должен я.
– Проблема даже не в “зачем” и “кто должен огребать”, Полина, – вмешивается Кирсанов, видимо, решив, что мы отклонились от темы. – Проблема в том, что если сценарий окажется в сети – мы можем сделать ручкой хорошим кассовым сборам. Это будет провал. Это всегда провал, когда мы не удерживаем интригу и даем зрителю сразу все.
Волосок, на котором держалась “Фея-крестная”, дрожит и трещит, грозя вот-вот оборваться.
Кирсанов уже объяснял мне, насколько паршивы сливы сценариев в сеть. По сути своей экранизации снимали во многом для моей аудитории. Именно она должна была обеспечить положительную поддержку и задать хороший старт сборам. Это потом уже должны были подтянуться заинтересованные сторонние зрители.
Но что такое экранизация? Адаптация книги. Её не дословное исполнение. Некоторые сцены мы с Димой сокращали, некоторые убирали, некоторые расширяли и изменяли, чтобы добиться большей эффектности. И новых ощущений от фильма моим читателям уже не видать, если сценарий все-таки сольют. Не говоря уже о том, что "все не так, и книга лучше", несправедливое, но гарантированное троллье мнение, которое за время съемок прочно укрепится в головах людей и лишит нас последней надежды на хорошие сборы.
– И вы поэтому хотите… заморозить? – сипло спрашиваю я, стискивая руки на коленях.
– Хочу, – Кирсанов тяжело вздыхает, с ощутимым сожалением, – Дима предлагает делать на страх и риск, но я не могу соглашаться на заведомо убыточное предприятие. В нашем контракте есть пункт о форс-мажорах. Вот это наш форс-мажор. Проект придется заморозить, как бы Дима ни стоял на своем.
Заморозить – это для зрителей. Для всех участников кинопроизводства, заморозка – это провал, отказ, и… Фильм по моей книге не то что не увидит свет, но умрет чуть ли не в самом начале своего зарождения.
И в глазах моих щиплет от обиды. Вот почему так? Почему? Блин, да лучше бы мне вообще ничего не предлагали, чем вот так. Окунуться в это, размечтаться, выпустить на волю детское и заветное, то, что я себе позволяла, когда еще умела мечтать, а не когда это умение мне напрочь отшибло взрослым цинизмом.
– Полина, я правда понимаю, как для вас это обидно, – негромко произносит Кирсанов, и в его голосе я чувствую искреннее сочувствие. – Но знаете, сколько спонсорских средств будет отозвано, как только будет обнародован сценарий фильма? Мы концы с концами не сведем. Абсолютно. И это будет провал, а какой смысл, зная об этом, на это соглашаться?
– Как только? – чуть вздрагивающим голосом уточняю я. – То есть еще не обнародовали?
– Еще нет, – Илья Вячеславович морщится и качает головой. – И пока не обнародовали – мы еще можем делать вид, что у нас все в порядке, но тут вопрос дня-двух. Сценарий украден вчера. Есть вероятность, что вор просто еще не нашел времени оцифровать распечатку. Может быть, они хотят, чтобы мы сценарий выкупили – это был бы еще приемлемый, хоть и поганый вариант, если, конечно, не будут сделаны копии. Но опять-таки, я уже успел навести справки – среди известных мне охотников на сценарии слухи о “Фее-крестной” не ходили. Маловероятно, что удастся обойтись без огласки.
Самое паршивое в этой ситуации – нужно бы держать лицо. Хотя не хочется, хочется только разреветься. Для меня ведь это было как маленькое чудо, я поэтому так легко ввязалась именно в съемки, мне хотелось увидеть, как мое самое заветное желание воплощается в жизнь. Я хотела увидеть рождение этого фильма от первого и до последнего кадра, а уж авторский предпоказ мне снился в самых радужных сказочных снах. И вот теперь – облом. Заморозка. И нет, разумеется, я с этого что-то поимею, формально Дима – сотрудник Кирсанова, виноват он, издательство наверняка отсудит и себе, и мне какую-то компенсацию. Но… Это деньги. Только деньги. А воплощенной мечты у меня уже не будет.
– А если ты сменишь только книгу-первоисточник? – вдруг произносит Варламов, глядя куда-то в пространство. – У Полли есть не одна пригодная к экранизации книга. Мы потеряем три недели. Но это же проще, чем тебе начинать какой-то новый проект?
Кирсанов бросает на Диму красноречивый взгляд.
– И как по-твоему я это объясню спонсорам?
– Так и объяснишь, – Дима пожимает плечами, – по вине сотрудника произошел форс-мажор, но ваши средства не пострадают, господа-вкладчики, мы уже работаем над альтернативным проектом.
– Часть откажется.
– Да брось, – рвано выдыхает Варламов, глядя в одну точку, – у тебя имя и репутация. Они же хотят получить прибыль со своих денег, не так ли? Они вкладывают в тебя, а не в конкретный сценарий. Ты приносишь бабки, Илья. Ты сроду не вписывался в невыгодные проекты.
– Дим, что за прожектерство? – утомленно спрашивает Кирсанов. – У нас нет синопсиса, и договор с издательством Полины составлен на другую книгу.
– Я сделаю тебе синопсис к послезавтра, – тихо откликается Дима. – Новый сценарий выработаю за две недели, без зарплаты. Убытки все вписывай в иск, взыщешь с меня же. Неужели ты не сможешь выкрутиться из ситуации?
– А какая мне выгода в этом? – емко интересуется Кирсанов. – Ты предложил мне этот проект и так налажал уже на старте. Предлагаешь мне согласиться на твой проект еще раз? И ради чего?
Что забавно, я слышу совсем не то, на чем акцентирует Кирсанов. Я слышу: “Ты предложил мне этот проект…”
Серьезно? Я это правильно понимаю хоть?
– А ты хочешь что-то конкретное? – Дима тем временем остро смотрит на Илью Вячеславовича.
– Пять лет эксклюзивного договора, – Кирсанов щурит свои темные глаза. – И половина твоей зарплаты в первые два года уходит в мой фонд на возмещение убытков. И ни влево, ни вправо, ни в какие другие проекты ты не ввязываешься, дружок.
– Предлагаешь мне влезть в твою кабалу? – саркастично интересуется Дима.
– Ты же предлагаешь мне согласиться на целую кучу проблем со спонсорами и переоформлением договоров, – хладнокровно откликается Кирсанов. – Ты хочешь, чтобы у госпожи Бодлер была экранизация? Окей, я оценил этот твой порыв. Но будешь ходить в моем рабстве, раз такой кретин.
Я вижу, как твердеет Димино лицо, как обостряются скулы и сужаются глаза. Предложение ему насмерть невыгодно, это очевидно.
– Готовь документы, – хрипло выдыхает он. – Хотя я и не понимаю, на кой черт тебе такой косячащий сотрудник.
– А что тебя, уволить? – скалится Кирсанов. – Освободить от работы? Нет уж. Будешь пахать столько, что сам пожалеешь. И только на меня, потому что виноват ты передо мной.
У меня идет кругом голова. Вот, правда. И я… Я не понимаю, что в этом случае делать мне.
– То есть мы будем снимать фильм по другой моей книге? – медленно спрашиваю я.
Кирсанов, явно закончивший играться с Димой в вербальный пинг-понг, поворачивается ко мне.
– Если вы хотите, Полина, – медленно откликается он. – Вы же хотите?
Хочу ли? Я сейчас устала и, честно говоря, хочу пойти домой и напиться. А потом поспать. Я здесь минут десять, но уже успела не только офигеть, но и совершенно потерять понимание, что происходит. Голова гудит, будто там звонят все колокольни разом.
Но… Все-таки мне особенно без разницы, какую мою книгу будут экранизировать, я их все очень люблю. Жалко потерянных недель, до слез жалко “Фею-крестную”, она не меньше прочих достойна экранизации, но… Если уж все так вывернулось…
– Я хочу, да, – отрешенно отвечаю я и устало тру виски. Боже, как мне в этом состоянии ехать на праздник вообще? Сидеть там в уголочке с кислой миной и пить за упокой несвоевременно почившей “Феи-крестной”?
– Значит, консенсус найден, – Кирсанов опускается в свое рабочее кресло и раздраженно смотрит на Диму. – Все свободны. Госпожа Бодлер, извините, что мои сотрудники так нас с вами подвели. Я вас сдернул так резко…
– Ничего, – вымученно улыбаюсь я. Господи, а я ведь только-только начала расслабляться, предполагая, что основная часть моей работы сделана, и я буду до начала съемок только изредка болтаться на кастинги. Ладно, хоть книгу в печать сдала на прошлой неделе. Можно сценарием и вплотную заняться.
“Все свободны” адресовано явно непосредственным сотрудникам Ильи Вячеславовича. Но поднимаюсь и я. Кирсанов выглядит усталым, поэтому кивает мне прощально.
Из его кабинета я выхожу последней. Успеваю заметить, как Алина замахивается на Диму папкой и что-то раздраженно ему шипит. Но, заметив меня, видимо, решает прилюдно не позориться и, зло улыбнувшись Варламову, уходит прочь.
А Дима… Дима остается. Стоит и смотрит на меня так, что на него даже орать не хочется. Виноватый по самое не могу, виноватее выглядеть просто невозможно.
И почему-то я сама сейчас не могу сдвинуться с места. Вокруг нас по-прежнему движутся люди, откуда это ощущение, что никого на свете кроме нас двоих нет?
Глава 21. Полина
– Поль, прости, – это все, что я слышу от Димы, и на самом деле это звучит очень искренно. Такому сложно не поверить. И даже эти два слова мне не были уж очень-то нужны.
Две секунды. Два удара сердца. Ровно стольно уходит у меня на то, чтобы сделать два шага к Диме и вцепиться в него с объятиями.
Не могу не обнять этого идиота! Вот как хотите!
Только обнять. Ничего больше.
Сейчас в этих объятиях нет ничего романтичного, но чувства благодарности – целое цунами. Да, он кретин, да, по его вине украли сценарий, но именно он уломал Кирсанова, и именно благодаря ему у меня будет фильм. Все-таки будет. Другой, но будет.
Дурак, дурак, дурак.
Я не сценарист, но я прекрасно понимаю, что такое эксклюзивный договор. Ты не можешь работать ни на кого, помимо того, кто уломал тебя на эксклюзив. У меня такой тоже есть, с издательством. Вот только для меня эксклюзивный договор с издательством – это бонус, который повышает процент, выплачиваемый мне с каждой книги, и куча дополнительных приятных плюшек. А для Димы это значит отказ от работы с сериальщиками. Потеря приличной части дохода. Да еще и двухгодичная выплата компенсаций… Кабала – это еще мягко сказано.
Ох, Варламов, какой же ты дурак, а!
Не знаю почему, но милейший Илья Вячеславович меня сейчас иррационально бесит. По сути – должен бесить Дима как основной виновник всего случившегося. А бесит Кирсанов. Мой любимый режиссер, ага.
Варламов стискивает меня в руках. Ух, и сильная он все-таки зараза, я чудом не пищу. Есть в его объятиях что-то отчаянное, отчего я не протестую, отчего не ругаюсь, что он зарывается. Я знаю, что ему сейчас это нужно. Он всегда тяжело принимал свои косяки, а уж такой фатальный… Самолюбие наверняка разлетелось в клочья.
В общем мужественно терплю эти варламовские клещи. И теплом топит от кончиков пальцев на ногах, до волос на затылке. И ком в горле, от невысказанных слов, которые я пока никак не смогла сформулировать.
– Может, выпьем кофе? – тихо спрашивает Дима, чуть ослабевая хватку. – Или ты торопишься? К жениху.
Последнее слово он произносит характерно сквозь зубы, но мне после всего случившегося даже не до того, чтобы отстаивать дистанцию между нами. Готова ли я прямо сейчас ехать в ресторан к Косте? Вот прямо сейчас, когда меня начинает трясти все сильнее, потому что нервы внезапно вспомнили, что они у меня не железные?
– Да, давай выпьем, – устало отвечаю я, отстраняясь. – И лучше с коньяком. И сожрать бы еще чего-нибудь.
– Шоколадное?
– Самое шоколадное, что найдем в меню.
Да-да, мои привычки и вкусовые пристрастия совсем не изменились за столько лет.
Дима улыбается краем губ. Ну хоть что-то. Он и так-то выглядит катастрофически бледным, вымотанным. Видимо, битва за судьбу “Феи-крестной” далась ему непросто. Но попереть против Кирсанова, уже накосячив… Боже, я не представляю, это насколько отбитым надо быть. Я бы, наверное, сидела как та Алина, пряталась за папочку, наматывала сопли на кулак.
В студии есть кофейня. На самом деле даже не одна, но мой кастинг прошла одна единственная, с третьего этажа. Я только на выходе из лифта понимаю, что Димка сжимает в своей ладони мои пальцы. Кошусь на его потерянную физиономию, решаю ничего с этим не делать. А пальцы чуть-чуть покалывает.
– А если этого урода, который спер сценарий, поймать? Что-то можно исправить? – неуверенно спрашиваю я, чтобы хоть как-то отвлечься от такой деморализующей Диминой близости.
– Ну, если поймать до того, как сценарий в сеть пойдет… Если пломба на конверте не будет сорвана, то можно, да, – Дима кривится, явно не думая о воре ничего приятного, – да только фигня, Полин. Я вчера весь вечер имел в мозг службу охраны и смотрел записи. Там утырок какой-то. В толстовке. На морде лица – очки солнечные. Откуда взялся – мы так и не поняли. Там камеры стоят очень неудачно, он вышел из слепой зоны, и сразу к моей машине.
Не то чтобы я очень надеялась, но все-таки надеялась, ага! И ужасно печально, что мои надежды обламываются.
– У Кирсанова все плохо с условиями эксклюзива, да? – тихо спрашиваю я, когда мы забираемся в уголок кофейни со своими стаканчиками кофе. – Много теряешь?
– Много, – Дима морщится. – Да еще и наверняка надбавку за эксклюзив мне пополам распилят, за то что так прокосячил. Полин, ей богу. Давай сейчас не об этом. Я уже морально почти принял, что два года буду на хлебе, воде и девяносто втором.
Ох, Варламов… Неисправимый, чуть что пытающийся прикинуться придурком, знакомый мне от “а” и до “я”, вечно стремящийся не показывать слабостей балбес.
– Спасибо, Дим, – тихо произношу я, сжимая крепче его пальцы. – Спасибо, правда. Я не знаю, зачем ты в это ввязался, зачем отстаивал фильм для меня. И все равно, спасибо. Серьезно, мне кажется, ты перебрал, выбивая это.
Усталый, пристальный взгляд. Таким Дима пользовался всегда, когда я задавалась каким-нибудь вопросом, ответ на который был очевиден.
От его взгляда у меня что-то конкретно коротит в мозгу…
– Не благодари, правда, – мрачно откликается он. – Я уже один раз тебе чуть мечту не сломал. Второй раз, и снова потому что я болван – это уже как-то перебор. Кому еще кроме меня этот счет оплачивать?
Я поднимаю брови.
– Один раз? – задумчиво повторяю я. – А что ты сейчас в виду имеешь, Дим?
Дима морщится сильнее, будто я задела не самую приятную тему. Серьезно, недовольство такое, будто он вспомнил, что случайно убил любимую бабушку.
– Поль, это в трех словах не описать, – медленно откликается он. Впрочем, нет, я сейчас с него слезать не собираюсь.
– Опиши в четырех, ты же у меня талантливый.
Я вижу как он вздрагивает от моего “у меня”. Я сама себе чуть язык не откусываю за это вот чудесное откровение. Блин, вот так и рвется это все. Будто и не было этих лет без него, будто мы с ним не развелись, а Дима так, за хлебом вышел, задержался где-то и сейчас вернулся.
– Поль, ты хочешь, чтобы я вслух произнес? – Дима пытливо смотрит на меня. – Хорошо. Я про то, что из-за меня сколько ты не писала совсем? Три года?
– Меньше, – поправляю я. – Около года я писала тайком. Погоди, погоди, то есть ты понимаешь,что это твой косяк? Боже, да неужели?
– Да я не сам понял, – Дима с сожалением вздыхает и отводит взгляд, – меня тогда Кольцова в это носом натыкала. Что ты отказалась от публикации. Так что… Можешь не гордиться, ни черта я у тебя несознательный.
Элька. Нет, она могла на самом деле. Она за мои интересы стоит даже упрямей, чем я сама за них стою. И все-таки… Я не думала, что Дима в курсе, вот правда. Думала, так и витает в своих эгоцентрических облаках, где он творческий и талантливый, а я – так, и борщи у меня лучше получаются. А надо же… Не только в курсе, но и оказывается, переживал из-за этого. Из-за меня…
– Проясни мне один момент, что значит, что ты предложил Кирсанову этот проект. Ты предложил ему взяться за "Фею-крестную"?
Я задаю этот вопрос, пытаясь унять собственное сердце, которое вдруг начинает взволнованно подпрыгивать. Нужно отвлечься на разговор, хотя бы. Тем более что вопрос-то зреет, с того момента как я услышала слова Кирсанова. И… Уж больно подозрительно, что у Димы был почти готов черновик сценария к моменту заключения догора. Писал сценарий заранее? Неужели мой драгоценный решил сделать бывшей жене подарочек?
Дима невесело улыбается.
– Ты об этом знать не должна была, – ровно произносит он.
Все, у меня слова закончились.
И это все для меня?
Блин, блин, блин. Мне нельзя давать этому ход. Я не могу снова увлекаться Варламовым. Я почти замуж вышла, черт меня возьми! Я так не могу поступать с Костей. Не могу. Он два года со мной. Терпит последствия моей депрессии и зашкаливающую асексуальность моих желаний. Он не заслуживает такого предательства.
– Не проводишь меня до такси? – с трудом выдыхаю я.
Да, это побег, вы не ошибаетесь. Если я еще полчаса пробуду с Димой – я за себя не отвечаю. Так что сбежать – это разумно. Сбежать и напиться. И ни с кем сегодня на празднике не разговаривать.
Не могу сбежать просто так, хотя это и самое разумное. Ситуация не позволяет, и мне хочется еще минуту побыть с ним. Все-таки вряд ли ему сейчас кайфово. Ради меня – а это очевидно, что ради меня, – Дима согласился на кабальные условия работы. И вот так брать и сваливать от него – последнее дело. Пусть его косяк, что взял сценарий, но в конце концов, не он его украл у себя. А тот, кто украл, еще и умудрится избежать проблем и наказания. Что в этом справедливого?
Вот только беда в том, что идти рядом с Димой мне на самом деле не просто. Даже просто рядом с ним – то и дело задевая его то локтем, то пальцами, и всякий раз ощущая что-то вроде душевного землетрясения – это просто пытка.
Блин, вот она – эмоциональная зацикленность во всей красе. А я реально считала, что добилась подвижек в лечении своей привязанности именно к Варламову.
Что удивительно – вот сейчас он вызывает у меня куда больше эмоций, чем даже в тот день, когда таскал меня на руках, танцевал со мной, а после зажимал у ресторана. Тогда он меня только бесил, до трясучки. А сейчас…
Сейчас я гляжу на черную круглую пуговицу его пальто и с трудом удерживаюсь от того, чтобы не прижаться к нему, и не спрятаться в его руках от происходящего хаоса. Это всегда работало: мой заветный, мой несгибаемый был универсальным средством от моих тревог.
Если бы все решалось так просто.
Если бы можно было разрешить себе снова быть с ним.
Я не готова, вот правда. То есть я отдаю себе отчет, что возможно, даже очень вероятно, Дима относится ко мне не как к просто когда-то принадлежащей ему женщине. Возможно, не отболело и у него. Я знаю, он меня когда-то любил.
Нет, правда. У меня все было, как в хэппи-энде мелодрамы, с кофе в постель по утрам воскресенья, со страстным сексом – по ночам, в обеденный перерыв, или когда там еще на Диму нападало романтическое обострение. Он пел мне песни, он был моим летом. Жарким, солнечным летом, способным разогнать тучи на небесах одной только своей широкой улыбкой.
Ради этого я отказывалась от издательства, ради этого почти не писала, хоть это и было тяжело. Да – приносила в жертву. Но не просто так.
Думала, что не просто так.
А потом…
Потом ему со мной стало скучно.
И до сих пор больно вспоминать эти его слова. Зато какая прививка от обостряющихся эмоций.
Разве я изменилась? Ни капли. Если вдуматься, сейчас я даже еще скучнее. Живу, в основном, творчеством. Вращаюсь в своем маленьком мирке, уютной зоне комфорта, в которую много не помещается. Так что не имеет смысла давать этому ход.
Сколько он выдержит? Год? А потом что? Снова себя собирать по осколочкам? А я ведь буду, дай я этим чувствам ход – я уйду в них с головой, я это очень ясно ощущаю. Взлечу я высоко. И падать снова будет больно.
– Извини, я тебе вечер испортил, – негромко произносит Дима, когда к парковке у телецентра подруливает белая машина такси, и я по Диминым глазам вижу – он от еще одних объятий бы не отказался. И я бы, пожалуй, обняла, если бы не преодолела весь вот этот мысленный отрезвляющий путь.
– Для чего ты будешь делать синопсис? Может, тебе прислать мой издательский? – деловым тоном спрашиваю я.
– Давай завтра это обсудим, я тебя наберу, – Дима устало морщится. – Сегодня я, пожалуй, лучше посплю, голова очень тяжелая.
– Хорошо, значит, созвонимся, – киваю я. А затем… Не получается у меня просто так взять и уйти. Я быстро подаюсь к нему, и легко, почти невесомо касаюсь губами его щеки. Невинно, быстро, отчаянно ругаясь на себя за мое безумство.
И это я зря, на самом деле, потому что моя душа даже от этого содрогнулась. Сердце будто сунуло пальцы в розетку и получило хороший такой удар, на все двести двадцать.
И вижу, как замирает Димино лицо. Нет, увлечен, только увлечен. Не знаю, почему и что на него нашло.
– Спасибо еще раз, – киваю прощально, стараюсь говорить спокойно и бросаюсь в такси. Практически бегом.
А по пути лежу на заднем сиденьи машины, смотрю в темноту невидящими глазами.
Боже, вот что это было? Почему от прикосновений Кости мне и вполовину не так? Почему между мной и Варламовым по-прежнему будто протянуты тысячи раскаленных нитей, от шевеления которых летят во все стороны искры?
Почему, блин, я всего лишь мазнула Диму губами по щеке, а ощущение такое, что я уже Косте изменила, и будто даже не в первый раз. Ведь это формальность для человека, с которым у тебя более-менее приятельские отношения. Я так обнимаюсь и расцеловываюсь с тем же Пашей из издательства. Но с ним совершенно не то, с ним так не пылают от стыда щеки, не жжет безымянный палец обручальное кольцо.
Мне надо выдохнуть. Это всего лишь стресс, я выпью своих успокоительных таблеточек, съем кусок торта, и меня отпустит. Я справлялась с этим раньше, справлюсь и сейчас.
И все равно стыдно. Все равно хочется навешать себе оплеух за такое поведение. Ладно, впредь – сама нейтральность, и никаких даже таких вот формальных жестов. Я не хочу и не буду предавать Костю. Эмоции – штука не постоянная, Костю я выбирала не ими, поэтому разум должен возобладать над чувствами. У меня нет выбора. Я выхожу замуж за Костю, он поговаривает о детях, и я на самом деле очень даже "за" в этом вопросе. Никаких леваков от семьи быть не может.
Выходя из такси перед рестораном, я пытаюсь выглядеть нормально. Расскажу это Косте завтра, чтобы сегодня не портить праздник. Обидится, наверное. И про сценарий тоже завтра расскажу, не хочу, чтобы он из-за меня расстраивался. Помнится, я объясняла ему, какой кипеш творится вокруг сценариев, он еще удивлялся: “Над чем там трястись, книга же – один большой спойлер к сценарию”.
В зале с накрытыми столами Кости не видно, в соседнем зале гремит музыка, я неохотно ползу туда, пытаясь выгладить мысли и выглядеть если не радостной, то хотя бы не пришибленной.
Это сложно. Особенно с учетом того, сколько на меня свалилось за этот небольшой промежуток времени.
И выбросить Варламова из головы – сложно. Окончательно – у меня не получается уже довольно долго. Но хоть временно. Временно – выходит.
Блин, ну и где Костя? За столом его нет, на танцполе я его приметную розовую рубашку тоже не видела, ну и… Где?
Я подхожу к бару. По моим наблюдениям, если кто и в курсе, кто где находится, кто где напился, кто куда отошел на празднике – то это бармен. Он же работает весь вечер в режиме терминатора, чтобы втюхать очередной жертве новую порцию алкоголя. У них постоянная бдительность, кажется, отдельным пунктом в договоре указана. Ну, это помимо навыков прикладной психотерапии исповедующихся алкоголиков.
– Слушайте, а вы тут именинника не видели? – нетерпеливо спрашиваю я, надеясь, что бармен в курсе, за чье здоровье тут сегодня опустошали бар.
– Вон там, в вип-зоне, – машет мне парнишка в серой жилеточке и поджигает кому-то абсент. Какая прелесть, может, и мне то же самое заказать?
Нет уж, сначала именинник, должна же я уже показаться на его глаза, да? Невеста я ему или не невеста?
Невеста.
Вот только когда я оказываюсь в вип-зоне – я замираю, пытаясь удержаться за воздух, потому что мир под моими ногами пошатывается.
Вип-зона – отдельная комната за стильной ширмой. Темная, свет здесь вырублен сейчас, горят только декоративные неоновые полосы на стенах.
Много света и не надо, чтобы разглядеть происходящее. И чтобы опознать в двух переплетенных и суетливо двигающихся в одном едином ритме телах людей, мне многого не надо.
Этот запах… Запах секса. Именно он парализует меня. Им тут пропиталось всё, дышать нечем.
Полумрак не мешает мне видеть. И слышать тоже не мешает. Хотя я бы лучше и не видела, и не слышала, ей богу.
Голая худощавая Костина спина… Его хриплое пыхтение.
Девица в задранном платье, выгибающаяся под моим женихом. Её тихие стоны.
Такой знакомый голос… моей лучшей подруги.
Колокола в моей голове звонят все сильнее.
Кажется, именно сегодня целого в моем мире ничего не останется…
