Диана Гэблдон
Скажи пчелам, что меня больше нет
25
Voulez-vous coucher avec moi[85]
Дни все еще стояли теплые, но коптильня находилась в тени скалистого утеса, и здесь уже больше месяца не разводили огонь, поэтому в воздухе висел прогорклый запах пепла и застарелой крови.
– Как думаешь, сколько в нем веса?
На грубо сколоченном столе у дальней стены лежал черный с белыми пятнами кабан. Брианна уперлась ладонями в холку убитого животного и для пробы навалилась на него всей силой. Шея чуть подалась – окоченение давно прошло, – но сама туша не сдвинулась ни на дюйм.
– Полагаю, живьем он весил больше твоего отца. Фунтов четыреста?
Джейми выпотрошил кабана и выпустил кровь, что, вероятно, облегчило ему ношу фунтов на сто или около того, хотя мяса все равно было много. Отрадная перспектива в преддверии зимы, однако в настоящий момент это обстоятельство меня скорее устрашало.
Я развернула отрез материи с несколькими карманами, в котором хранила большие хирургические инструменты: обычному кухонному ножу такая задача не по силам.
– Что насчет кишок? – поинтересовалась я. – Пригодятся, как по-твоему?
Бри задумчиво наморщила нос. Джейми смог унести (вернее, притащить волоком) только саму тушу, правда, двадцать-тридцать фунтов кишок он все-таки предусмотрительно захватил, наскоро вычистив содержимое. Тем не менее за пару дней в брезентовом мешке состояние внутренностей, и без того не очень-то аппетитных, только ухудшилось. Испытывая некоторые сомнения, я все же положила их на ночь в емкость с соленой водой: если кишка сохранилась в целости, она сгодится в качестве оболочки для колбас.
– Не знаю, мама, – неуверенно произнесла Бри. – Думаю, они уже порядком протухли. Хотя какую-то часть, наверное, можно спасти.
– Ну, нет так нет. – Я вытащила самую большую пилу для ампутации и проверила зубья. – В крайнем случае сделаем котлеты.
Колбасы в оболочке при надлежащем копчении хранились практически бесконечно. Котлеты на вкус не хуже, но с ними больше хлопот: для сохранности их необходимо укладывать в деревянные бочонки или ящики, перемежая слоями топленого сала. Бочек у нас не было, зато…
– Сало! – воскликнула я, поднимая взгляд. – Черт, совсем вылетело из головы! У нас ведь нет большого горшка, а кухонный котел мы занять не можем.
На вытапливание сала требуется несколько дней, а в котле варили по крайней мере половину пищи, не говоря уже о кипячении воды.
– А если попросить в долг? – Заметив шевеление за дверью, Бри повернула голову. – Джем, это ты?
– Нет, тетя, это я. – Жермен заглянул внутрь и осторожно принюхался. – Мэнди захотела навестить petit bonbon[86] Рэйчел, и Grand-père разрешил пойти, но только со мной или Джемом. Мы бросили монетку, и он проиграл.
– Хорошо. Тогда будь добр, сходи и принеси мешок с солью из бабушкиной хирургической.
– Там ничего не осталось. – Я взяла кабана за ухо и вставила пилу в складку на шее. – Последняя ушла на кишки. Придется и ее позаимствовать.
Я сделала первый надрез и с удовлетворением отметила упругость звериной плоти, хотя разложение уже тронуло соединительную ткань между мышцами и шкурой: кожа слегка отслоилась, стоило на нее надавить.
– Вот что, Бри, – сказала я, ощущая, как при нажатии зубья пилы цепляют шейные позвонки, – мне потребуется время, чтобы снять шкуру и расчленить тушу. Может, пока разузнаешь у хозяек в округе, не одолжат ли нам котелок для варки на пару дней и полфунта соли в придачу?
– Ладно. – Бри с явным облегчением ухватилась за подвернувшуюся возможность. – Что мне предложить взамен? Может, окорок?
– Что ты, тетя, за горшок это уж слишком! – потрясенно воскликнул Жермен. – Да и вообще не стоит торговаться, – добавил он, нахмурив светлые бровки. – Ты ведь просишь об одолжении. Когда-нибудь и тебя попросят.
Брианна глянула на племянника то ли с удивлением, то ли с недоверием, потом перевела глаза на меня. Я кивнула.
– Похоже, я слишком долго отсутствовала, – шутливо заметила она и, потрепав Жермена по волосам, отправилась выполнять поручение.
Чтобы отделить голову, пришлось повозиться, правда, всего несколько минут: пила вошла удачно, да и опыта мне не занимать, чего уж там. Я разрезала последние пучки мышечных волокон, и массивная голова с глухим стуком шмякнулась на столешницу, отчего поникшие уши дрогнули. Я прикинула ее вес – около тридцати фунтов, разумеется, с учетом языка и щековин. Пожалуй, лучше их срезать, прежде чем варить студень в котле. На это уйдет целая ночь, значит, овсянку надо замочить с вечера, а потом подогреть кашу на золе. Или пожарить с сушеными яблоками?
От физических усилий я слегка вспотела и перестала чувствовать холод. Отделив ноги, я бросила их в маленькое ведерко для последующего маринования, затем отложила пилу и взяла большой нож с зазубренным лезвием: свиная шкура, хоть и сырая, была жесткой. Сняв кожу наполовину, я остановилась, чтобы отдышаться и вытереть лицо фартуком. Опустив подол, я увидела Жермена: мальчик все еще сидел на бочке с соленой рыбой, которую Джейми выменял у Георга Фейнбека, одного из моравских братьев в Салеме.
– Знаешь, это тебе не увеселительное представление. – Я жестом подозвала Жермена и вручила ему маленький нож. – Вот, возьми-ка и помоги. Стягивай кожу. Не срезай слишком много, просто отделяй ее лезвием от мяса.
– Я знаю как, бабушка, – терпеливо сказал он, беря нож. – Все равно что свежевать белку, только очень крупную.
– Ну, в общем, да. – Я слегка повернула запястье внука, направляя лезвие под правильным углом. – Разница в том, что с белки снимают шкурку целиком, ради меха. А кабанью мы разделим на большие куски и потом их используем. С одной ляжки хватит кожи на пару ботинок.
Я показала Жермену линию среза – вокруг бедра и вниз по внутренней стороне ноги, – а сама приступила к передним конечностям.
Несколько минут мы работали в тишине. Видимо, внук так увлекся заданием, что забыл свою обычную разговорчивость. Вдруг Жермен опустил нож.
– Бабушка… – начал он, и что-то в его голосе заставило меня тоже остановиться. Я внимательно посмотрела на внука впервые с тех пор, как он пришел в коптильню.
– Ты знаешь, что означает фраза «voulez-vous coucher avec moi»? – выпалил он. Его бледное и напряженное лицо залила краска. Очевидно, сам он прекрасно знал.
– Да, – ответила я как можно спокойнее. – От кого ты ее услышал, милый?
И впрямь – от кого? В окрестностях Риджа, насколько я знала, никто по-французски не говорил. А если и говорил…
– Ну… от Фанни, – выдавил Жермен и побагровел. Он с такой силой стиснул нож для снятия шкуры, что костяшки его пальцев побелели.
Фанни? – ошеломленно подумала я.
– В самом деле?.. – Я медленно протянула руку, взяла у него нож и положила рядом с наполовину освежеванным кабаном. – Душновато здесь, правда? Пойдем-ка на улицу, глотнем воздуха.
Я не осознавала, насколько гнетущая атмосфера в коптильне, пока мы не вышли на свежий воздух. Желтые листья кружились на ветру. Жермен глубоко, судорожно вздохнул, а за ним и я. Вопреки только что услышанному, я почувствовала себя немного лучше. Он тоже: лицо обрело нормальный цвет, хотя уши все еще горели. Я улыбнулась ему, и он неуверенно изобразил ответную улыбку.
– Пройдемся до кладовой над родником, – предложила я и повернула к тропинке. – Не отказалась бы от чашки холодного молока, а дедушке к ужину захочется сыра.
– Итак, – непринужденно продолжила я, поднимаясь по тропе. – Где вы были с Фанни, когда она это сказала?
– У ручья, бабушка, – тут же ответил он. – Ей к ногам присосались пиявки – я их снимал.
Что ж, довольно романтичная обстановка, – подумала я, представляя, как девочка сидит на камне, приподняв юбку, а ее белые и по-жеребячьи длинные ноги усыпаны пиявками.
– Видишь ли, – Жермен поравнялся со мной и горел желанием объяснить, – она попросила научить ее, как по-французски будет «пиявка», «водоросли», а еще «дайте мне поесть, пожалуйста» и «пошел прочь, гнусный тип».
– И как же сказать «пошел прочь, гнусный тип»? – поинтересовалась я.
– Va t’en, espèce de mechant, – пожал он плечами.
– Надо запомнить. Кто знает, вдруг где-нибудь пригодится.
Внук не ответил: его мысли занимало слишком серьезное дело. Очевидно, произошедшее сильно его потрясло.
– Жермен, а тебе-то откуда известно про «voulez-vous coucher»? – полюбопытствовала я. – От Фанни?
Он поднял плечи, по-лягушачьи надул щеки, потом выдохнул и покачал головой.
– Нет. Papa однажды вечером сказал это Maman, когда та готовила ужин, а она засмеялась и ответила… Я не совсем расслышал… – Жермен отвел взгляд. – Поэтому на следующий день попросил его объяснить.
– Понятно.
Вероятно, Фергус так и сделал, причем без утайки. Он родился и до девяти лет рос в парижском борделе, пока Джейми волей случая не забрал его оттуда. Фергус открыто рассказывал о своем прошлом и вряд ли стал бы увиливать в ответ на любые детские вопросы.
Мы подошли к новой кладовой над родником – маленькой приземистой постройке из скальных пород, расположенной над каменистым руслом ручья, вытекающего из Домашнего источника. Ведра с молоком и кувшины с маслом охлаждались в воде, а обернутые тканью сыры медленно созревали на верхней полке, вне досягаемости любопытных ондатр. Внутри царил полумрак; едва мы вошли, как от холода перехватило дыхание.
Я сняла с гвоздя ковшик из тыквы, присела на корточки и открыла ведро с утренним надоем. Сверху образовались сливки, поэтому я перемешала молоко, а затем набрала полный ковш и выпила. По горлу вниз прокатилась восхитительная прохлада. Сделав еще глоток, я протянула черпак Жермену.
– Как думаешь, Фанни знала, о чем говорит? – спросила я.
Внук присел на корточки, чтобы набрать молока, и, не поднимая головы, кивнул: белокурая макушка качнулась над ковшом.
– Да, – произнес он наконец, затем встал и, старательно избегая моего взгляда, повесил ковш на гвоздь. – Да, знала. Она… она… коснулась меня. Когда это сказала.
Несмотря на скудное освещение, я заметила, как покраснела у него шея.
– И что ты ответил? – Я постаралась не выдать голосом волнения.
Жермен повернул голову и уставился на меня, словно в чем-то обвиняя. След от молока у него над губой до странности меня растрогал.
– Сказал «отвали»! Что тут еще скажешь?
– Действительно – что? – согласилась я. – Поговорю об этом с дедушкой.
– Ты ведь не собираешься передавать ему слова Фанни? Не хочу навлечь на нее неприятности!
– Ничего дурного с ней не случится, – заверила я Жермена. По крайней мере, не в том смысле, какой имел в виду он. – Просто хочу узнать мнение дедушки кое о чем. А теперь ступай. – Я махнула, выпроваживая внука. – Мне еще с кабаном разбираться.
По сравнению с услышанным триста фунтов свиного мяса, сала и гниющих кишок теперь казались пустяком.
26
Среди лоз мускадина
Брианна оборвала с ветки горсть виноградин и покатала их пальцем по ладони, отбрасывая раздавленные, высохшие и поеденные насекомыми. Кстати, о насекомых: она торопливо сдула с себя несколько муравьев, выползших из винограда. Несмотря на крошечный размер, кусались они пребольно.
– Ой!
Оставшийся незамеченным маленький негодник только что цапнул ее между средним и безымянным пальцами. Брианна бросила плоды в ведро и сильно потерла ладонь о бриджи, чтобы избавиться от жжения.
– Gu sealladh sealbh orm![87] – в тот же миг воскликнула Эми, выронив горсть ягод и встряхивая рукой. – Да в этом мускадине тьма-тьмущая a phlàigh bhalgair![88]
– Вчера они не так свирепствовали. – Бри почесала место муравьиного укуса передними зубами. Зуд сводил с ума. – Интересно, что их разозлило?
– Это к дождю, – сказала Эми. – Он всегда гонит их из… Иисус, Мария и Брайд! – Она попятилась от виноградной лозы, встряхивая юбки и топая ногами. – Отстаньте от меня, противные маленькие козявки!
– Может, перейдем в другое место? – предложила Брианна. – Здесь полно кустов, и наверняка муравьи не везде.
– Что-то я не уверена, – мрачно пробормотала Эми, однако взяла ведро и пошла следом за подругой к небольшой расщелине.
Бри не преувеличивала: каменную стену густо увивали мощные цепкие побеги. Они тянулись к солнцу под тяжестью перламутрово-бронзовых ягод, которые блестели среди темной листвы и наполняли воздух ароматом молодого вина.
– Джем! – окликнула Брианна. – Не теряй нас! Следи за Мэнди!
Откуда-то сверху донеслось слабое «Хорошо!». Дети играли на вершине скалистой расщелины, проделанной в горной породе водным потоком. Покрытые виноградной лозой каменные выступы прекрасно годились на роль замков и укреплений.
– Берегитесь змей! – крикнула она. – И не ползайте там в зарослях!
– Да знаю я!
Мелькнувшая наверху рыжеволосая фигура помахала палкой и снова исчезла. С улыбкой на губах Бри наклонилась, чтобы поднять ведра: одно, к ее радости, было заполнено до краев, второе – наполовину.
Вдруг раздался испуганный вскрик, и Брианна обернулась.
Эми пропала. Бри увидела только шевеление виноградных лоз да темное пятно на камне.
– Что… – Она осеклась, ощутив резкий запах крови, и вслепую нащупала первое, что попалось под руку, – полупустое ведро.
Вспышка белого… Нижняя юбка. Эми лежала на земле в десяти футах. Ее одежда пропиталась кровью, а голову держал в пасти медведь: издавая утробные звуки, он раздирал свою жертву.
Брианна инстинктивно швырнула ведро. Оно ударилось о скалу и упало, бронзовые ягоды рассыпались по земле, окатив Эми. Зверь поднял глаза и зарычал, обнажив окровавленные зубы, а Брианна уже карабкалась вверх по лозе и кричала детям не приближаться, уходить, бежать… Ветки трещали и гнулись под ее весом, одна не выдержала – Бри поскользнулась, упала на землю, ударившись коленями, поползла прочь. Боже, боже… Пошатываясь, она вскочила на ноги и опять кинулась к лозе: дикий страх за детей гнал ее вверх по утесу, невзирая на сыпавшиеся дождем листья, раздавленные виноградины, комья земли, камешки и муравьев.
– Мам! Мама! – Джем и Жермен свесились с обрыва, пытаясь поймать ее за руки, помочь.
– Назад! – выдохнула Брианна, вжимаясь в скалу. Она рискнула глянуть вниз и тотчас пожалела. – Джем, назад! Забери Мэнди и остальных! Живо!
Слишком поздно: увиденное наполнило лица детей ужасом, и все вместе они испуганно закричали сверху:
– Мама! МАМА!
Именно это слово помогло Бри проделать оставшийся путь, несмотря на царапины и кровоточащие ссадины. Она влезла на вершину утеса, сгребла в охапку плачущих детей и оттащила назад. Все ли здесь? А сколько должно быть? Джем, Мэнди, Жермен, Орри, маленький Роб…
– Эйдан, – выдохнула она. – Где Эйдан?
Бледный и безмолвный Джем посмотрел на нее и завертел головой. Эйдана заметили на вершине утеса: он уже начал слезать по лозе, чтобы добраться до своей матери.
– Эйдан! – крикнул Жермен. – Нет!
Бри подтолкнула детей к Джему.
– Держи их, – задыхаясь, приказала она и бросилась за Эйданом.
Брианна едва успела поймать его за руку: мальчик почти исчез за краем уступа. Она из последних сил затащила ребенка наверх и крепко прижала к себе.
– Отпусти, мне надо к маме, пусти, пусти меня! – бился в истерике Эйдан.
Его слезы обжигали кожу, а тощее тело извивалось подобно змее, или упругой виноградной лозе, или кусачим муравьям.
– Нет. – Бри едва расслышала собственный голос сквозь оглушительные крики. – Нет.
И сжала его еще крепче.
* * *
Я учила Фанни пользоваться микроскопом, наслаждаясь ее восторгом и потрясением при виде крошечной вселенной. В отдельных случаях потрясение брало верх, например когда обнаружилось, сколько всего плавает в питьевой воде.
– Не переживай, – успокоила я. – В большинстве они совершенно безвредны и погибают в желудочной кислоте. Хотя встречается та еще зараза, особенно если в воду попали экскременты. То есть дерьмо, – добавила я, заметив, как ее губы беззвучно повторяют незнакомое слово.
Осознав услышанное, девочка округлила глаза.
– Кислота? – Она посмотрела вниз и схватилась за живот. – У меня в желудке?
– Ну да, – сказала я, сдерживая улыбку. Фанни хоть и обладала чувством юмора, однако все еще робела в новом для себя окружении и боялась, что над ней будут смеяться или подтрунивать. – Она помогает переваривать пищу.
– Но ведь… – Фанни нахмурилась, – кислота жжет. Она проедает вещи насквозь…
Под легким горным загаром лицо девочки побледнело.
– Да, – согласилась я, испытующе глядя на нее. – Однако у желудка очень толстые стенки, и они покрыты слизью, так что…
– У меня в животе слизь? – ужаснулась она. Пришлось прикусить язык и на мгновение отвернуться якобы за чистым предметным стеклом.
– Ее вырабатывают почти все внутренние органы, – сказала я, вновь посерьезнев. – Есть так называемые слизистые и серозные оболочки. Они выделяют слизь там, где требуется смазка.
– А-а. – Лицо ее застыло, и она посмотрела на низ живота, который все еще сжимала руками. – Это… как бывает между ног? Когда делается… скользко, чтобы…
– Да, – поспешила ответить я. – А во время родов смазка помогает ребенку выйти наружу. Вот, давай я тебе нарисую…
Я пересказала Джейми наш с Жерменом разговор. Он на мгновение поднял брови, затем покачал головой.
– Неудивительно, учитывая, через что она прошла. Ей нужно время. Фанни умная девица и сама все поймет.
Я как раз рисовала бокаловидные клетки на последних страницах черного блокнота, когда на крыльце раздались быстрые шаги. Мгновение спустя в хирургическую влетел Джем с выражением ужаса в глазах и побледневшим лицом.
– Миссис Хиггинс, – выдохнул он, – истерзал медведь. Мама ее несет.
– Растерзал, – машинально поправила я. – Что?!
Фанни задушенно пискнула и натянула фартук на голову. Колени у Джема подогнулись, и он с глухим стуком сел на пол, тяжело дыша.
Я услышала вдалеке тревожные голоса и, схватив сумку первой помощи, побежала взглянуть, что стряслось.
Очевидно, по пути Брианна встретила Джейми: он изо всех сил спешил вниз по холму с Эми Хиггинс на руках. Бри, пошатываясь, словно пьяная, не отставала. Все трое были в крови.
– Господи! – Я побежала им навстречу.
Шум стоял невообразимый: со всех сторон плакали и причитали дети, а Бри, задыхаясь, что-то объясняла в ответ на короткие вопросы Джейми. Он заметил меня и, следуя моим лихорадочным жестам, присел на корточки и положил Эми на землю.
Я упала на колени рядом с ней. Из разорванного сосуда на виске тонкой струйкой выплескивалась кровь.
– Она жива, – сказала я, вытаскивая из аптечки скрученные бинты и пригоршни корпии. – Пока что.
– Я позову Бобби, – прошептал Джейми мне на ухо. – Брианна, присмотришь за детьми?
* * *
Сперва остановить кровь. Что ж, удачи, – мрачно добавила я про себя. Большая часть лица с левой стороны была попросту вырвана. Кожа на голове изодрана в клочья, глазное яблоко выплыло, глазница и скула раздроблены. На виду белела кость сломанной челюсти, а уцелевшие зубы окрасились алым от заполнившей рот крови, которая стекала вниз по шее.
По неестественно искривленной позе Эми я поняла, что ей размозжило левое плечо. Темно-зеленый лиф и рукав почернели от крови. Затягивая жгут, я ощутила, как скребут друг о друга осколки сломанных костей. С величайшей осторожностью приложила полотенце к искалеченной стороне лица – ткань тут же пропиталась насквозь и потемнела. С чувством полной безнадежности я придавила большим пальцем крошечную пульсирующую артерию на виске Эми. Кровь остановилась.
Я подняла взгляд и увидела мертвенно-бледную Мэнди. Застыв от потрясения, она вцепилась в малыша Роба. Тот хныкал и сопротивлялся, норовя добраться до матери.
Эми была еще жива – я ощущала слабый трепет плоти под своими пальцами. Однако большая кровопотеря, множественные травмы и сильнейший шок не оставляли сомнений: ее участь решена. Осознание этого привело меня в чувство. Я ничего не могла поделать, только сидеть рядом и постараться облегчить страдания.
Эми издала тихое покашливание, и в уголке ее рта выступили пузырьки крови. Она подняла руку в тщетной попытке за что-нибудь ухватиться. По лужайке к нам подбежал Роджер, упал на колени возле умирающей и взял протянутую руку.
– Эми, – произнес он, задыхаясь. – Эми. Бобби идет. Я слышу его шаги.
Она приподняла уцелевшее веко, зажмурилась от яркого света, затем снова осторожно приоткрыла глаз, на самую щелочку.
– Mammaidh! Мама! Мам!
При звуках тонких, пронзительных голосов детей изувеченное лицо Эми дрогнуло, и она зашевелила губами, силясь ответить.
– Орри, не отходи. Эйдан… Эйдан, нет! – Стоя на коленях в траве, Брианна сжимала запястье Эйдана, который рвался к матери. Малыш Орри в ужасе вцепился в охотничью рубашку Бри.
Кровь больше не хлестала, а ровной струйкой быстро вытекала на землю. Кисти рук у меня окрасились алым до запястий.
– Эми! Эми!
С безумным выражением в глазах по склону мчался Бобби, а за ним Джейми. Бобби споткнулся и почти рухнул на колени, тяжело хватая воздух ртом. Роджер взял его руку и вложил в нее ладонь Эми.
– Нет, – задыхаясь, произнес Бобби. – Нет. Эми, пожалуйста, не уходи, умоляю!
Ее пальцы чуть пошевелились и на мгновение сжали ладонь мужа.
– Господи, – вымолвил Роджер. – Боже.
Подняв глаза, он прочел все по моему лицу и повернулся туда, где стояла Бри с детьми. Решение созрело внезапно.
– Пускай они подойдут, – возвысил голос Роджер, перекрывая плач и крики. – Быстрее.
Брианна качнула головой, не сводя глаз с изуродованного лица Эми. Возможно, мальчикам не стоит помнить мать такой?
– Пусти их, – сказал Роджер громче. – Живо.
Она коротко кивнула и отпустила Эйдана. Тот бросился к матери и, рыдая, упал на землю рядом с Бобби. Следом Бри подвела Орри и Роба с заплаканными лицами.
Роджер взял малышей на руки и приблизил к матери.
– Эми, – позвал он, сдерживая всхлипы. – Твои сыновья здесь. И Бобби тоже. – Роджер помедлил, глядя на меня. Я кивнула. Тогда он опустил Орри, мягко положил ладонь на грудь Эмми и прошептал: – Господь милосердный, сжалься и прими ее в руки Твои. Да пребудет она вечно в сердцах своих детей.
Эми пошевелилась, чуть повернула голову к мальчикам и медленно открыла единственный глаз с таким усилием, будто поднимала земной шар. Потом губы ее дрогнули, и она умерла.
