Диана Гэблдон
Скажи пчелам, что меня больше нет
И действительно: она выдала себя, когда привлекла внимание зимородка – тому не понравилось вторжение чужака. Я последовала за протяжным чириканьем и заметила птицу – длинноклювый комочек рыжего, белого и серо-голубого цветов. Он сидел на покачивающейся от легкого ветерка длинной ветке над небольшой заводью, образованной водоворотом. Потом я увидела миссис Каннингем. В воде. Нагую.
К счастью, меня она не заметила, и я, сдернув шляпу, поспешно присела за куст.
Зимородок при виде второго визитера окончательно рассвирепел и негодующе заверещал, раздувая яркое маленькое тельце. Однако миссис Каннингем, не обращая внимания, продолжала мыться – расслабленно, неторопливо, прикрыв глаза от удовольствия; влажные седые волосы струились по ее спине. У меня вдоль позвоночника стекал пот, а одна капля скатилась с подбородка. С чувством зависти я вытерла ее тыльной стороной ладони.
Ощутив на миг абсурдный порыв раздеться и нырнуть в воду, я тут же его подавила. Следовало немедленно уйти, но и этого я не сделала.
Отчасти меня удерживал естественный интерес, который заставляет нас наблюдать за другими людьми, когда они смеются, злятся, раздеваются донага или занимаются сексом. А отчасти – простое любопытство. Грань между исследователем и вуайеристом порой тонка, и я осознанно ступала по ней: миссис Каннингем представлялась мне загадкой.
Тело у нее было сильным, с широкими плечами, прямой спиной и развитыми мышцами, выступающими под дряблой кожей рук и груди. Кожа на животе обвисла, являя следы многократных родов. Выходит, капитан у нее – не единственный ребенок.
С закрытыми в безыскусном наслаждении глазами и расслабленным лицом она была хороша собой. Не красавица – годы неурядиц и суровый нрав оставили след, – но все же ее ярко выраженные, правильные черты отличались привлекательностью. Интересно, сколько ей лет? Капитану на вид около сорока пяти, хотя я понятия не имела, старший он ребенок или младший. Значит, где-то между шестьюдесятью и семьюдесятью?
Женщина отжала распущенные волосы и заправила за уши. У дальнего края заводи лежало полузатопленное бревно, и она осторожно прислонилась к нему спиной, снова закрыла глаза и опустила руку в воду между ног. Я моргнула, а затем как можно тише попятилась назад, приподняв юбки и стараясь не выронить шляпу. Пожалуй, это уже за гранью.
Пяткой я зацепилась за торчащий корень дерева и едва не упала, но все же удержалась на ногах, хотя выпустила из рук и юбку, и шляпу. Нагруженный карман ударился о бедро, напоминая о моих первоначальных намерениях.
Однако негоже просто сидеть тут, пока она не закончит начатое, выйдет из воды и оденется. Вернусь-ка лучше в хижину, скажу капитану, что не нашла его матушку, и в знак благодарности оставлю имбирь с травами.
Я начала отряхивать платье и тут заметила, что сильно наследила на сырой глине в своем укрытии. Бормоча под нос проклятия, я полезла под кусты позади себя, выгребла несколько пригоршней палой листвы, веток и камешков и торопливо разбросала их поверх предательских отпечатков. Вытирая руки горстью влажных листьев, я почувствовала среди них камешек и отшвырнула его.
Однако на лету камень отчетливо и ярко блеснул, и я снова его подняла.
Это оказался необработанный изумруд, длинный прямоугольный кристалл мутно-зеленого цвета в обрамлении грубой породы.
Несколько мгновений я смотрела на него, осторожно поглаживая поверхность большим пальцем.
– Как знать, вдруг ты однажды пригодишься? – тихо проговорила я и сунула находку в сумку.
* * *
– Сколько людей вмещало первоначальное здание? – спросил капитан, кивая на хрупкий черный остов двери.
– Около тридцати, если стоя. У нас не было скамеек. На собрания каждый из братьев ложи приносил из дома табуретку, а зачастую и бутылку.
Роджер улыбнулся при воспоминании о том, как Джейми передавал по кругу бутылки из первой партии домашнего виски и внимательно следил за пьющими на случай, если кто-нибудь упадет или внезапно умрет.
– И кстати… Вы должны знать, что мистер Фрэзер – один из братьев. Вообще-то он Досточтимый Мастер. Это он основал здесь ложу.
Потрясенный известием, Каннингем выронил из рук кусочек угля.
– Масон? Но ведь католикам нельзя давать масонские клятвы. Папа запрещает… – При этом слове капитан слегка скривил губы.
– Мистер Фрэзер стал масоном в шотландской тюрьме после восстания якобитов. И, как он сам сказал бы: «Папа не сидел в Ардсмуре, а я сидел».
До сих пор в беседах с капитаном Роджер придерживался оксфордского произношения, однако теперь процитировал Джейми с шотландским акцентом. Реакция Каннингема его позабавила, хотя было неясно, от чего тот захлопал глазами: из-за акцента или чудовищности поступков Джейми.
– Возможно, сие также демонстрирует… гибкость… взглядов мистера Фрэзера, – сухо заметил капитан. – Есть ли у него твердые принципы, позвольте спросить?
– Я думаю, он мудрый человек и знает, что в такие времена требуется идти на уступки, – возразил Роджер, не теряя самообладания. – Если бы он не умел находить компромисс, то давно обратился бы в прах – равно как и те, кто от него зависит.
– Вы, например?
Это было сказано без враждебности, однако с явной целью уязвить.
– Да.
Роджер глубоко вздохнул, принюхиваясь, но запах от удара молнии и пожара уже давно выветрился. Немного усилий – и здесь снова потечет мирная жизнь.
– Что же до принципов, за которые Джейми Фрэзер будет стоять до конца, – продолжил Роджер, – разумеется, они существуют, и да поможет Бог тому, кто встанет у него на пути. Как считаете, не расширить ли нам здание? Сейчас в Ридже гораздо больше семей.
Каннингем кивнул и перевел взгляд на тыльную сторону ладони, где нацарапал углем измерения.
– Вам известно точное количество? А как насчет их религиозных воззрений? По словам мистера Хиггинса, мистер Фрэзер не слишком строго отбирает поселенцев, при условии, что они честные люди и желают работать. Тем не менее, похоже, подавляющее большинство арендаторов – шотландцы.
Последнее было сказано с вопросительной интонацией, и Роджер кивнул.
– Верно. Первыми поселенцами стали те, кто сражался вместе с ним во время восстания, а также родственники его знакомых с предгорья. Там много шотландцев, – добавил он. – Разумеется, большинство первых арендаторов – католики, однако среди них встречались и протестанты, в основном шотландские пресвитериане. Позднее из Терсо прибыла большая группа иммигрантов, также пресвитериан. – И притом яростных… – Я сам лишь недавно вернулся в Ридж. Мне сказали, здесь живут несколько методистских семей. Не возражаете, если я спрошу, сэр, что привело сюда вас?
Каннингем коротко хмыкнул, скорее обдумывая ответ, а вовсе не от нерешительности.
– Как и многие другие, я приехал вслед за знакомыми. В Северной Каролине обосновались двое из моих моряков, а также лейтенант Феррелл. Он служил со мной в течение трех сроков, пока не пострадал от серьезного ранения, из-за которого ему пришлось оставить службу и выйти на пенсию. Его жена тоже здесь.
Роджер задался вопросом, продолжит ли тот – и каким образом – получать выплаты, но, к счастью, в настоящий момент эта забота лежала не на его плечах.
– Итого, – подытожил Каннингем, насмешливо заглянув Роджеру в глаза, – у меня уже есть конгрегация по меньшей мере из шести человек.
Роджер любезно улыбнулся, а затем совершенно искренне заверил Каннингема, что скудость местных развлечений гарантирует полный зал любому, кто пожелает выступить на публике.
– Развлечений, – мрачно повторил Каннингем и кашлянул. – Хм. Могу я спросить, мистер Маккензи, почему вы сделали мне подобное предложение? Кажется, вы вполне способны развлечь любое количество людей в одиночку.
– Потому что Джейми хочет знать, являешься ли ты лоялистом и чего в таком случае от тебя ожидать. А лучший способ вывести тебя на чистую воду – выманить на публику и дать возможность проповедовать.
Роджер не собирался лгать Каннингему, но ничто не мешало озвучить альтернативную правду.
– Как я уже сказал, более половины здешних поселенцев – католики. И хотя за неимением лучшего они придут послушать меня, уверен, они бы с удовольствием послушали вас. Учитывая некоторое свободомыслие в моей семье, – он пренебрежительно дернул плечом, – думаю, людям будет полезно услышать разные точки зрения.
– Так и есть, – раздался позади тихий веселый голос. – В том числе и голос Христа, говорящий в их сердцах.
Каннингем снова уронил уголек.
– Миссис Мюррей, – сказал он с поклоном. – К вашим услугам, мэм!
При взгляде на Рэйчел Мюррей у Роджера всегда становилось легче на душе, а завидев ее здесь и сейчас, он захотел рассмеяться.
– Привет, Рэйчел, – поздоровался он. – Где твой малыш?
– С Брианной и Дженни. Аманда пытается научить его слову «кака», под которым, насколько я понимаю, она имеет в виду экскременты.
– Ну, вряд ли у нее выйдет научить его слову «экскременты».
– Точно. – Рэйчел улыбнулась ему, потом Каннингему. – Брианна сказала, ты здесь с капитаном улаживаешь дела насчет нового молельного дома, поэтому я решила, что мне стоит присоединиться к разговору.
На ней было светло-серое ситцевое платье и темно-синий фишю[80]. Подобное сочетание придавало ее глазам темно-зеленый оттенок.
Каннингем, хотя и вел себя галантно, выглядел несколько смущенным. В отличие от Роджера, который, правда, тоже удивился.
– То есть ты хочешь воспользоваться часовней? Для… гм… собраний?
– Разумеется.
– Подождите… Вы имеете в виду собрания квакеров? – Капитан нахмурился. – Сколько квакеров в настоящее время живет в Ридже?
– Всего один, насколько мне известно, – сказала Рэйчел. – Хотя полагаю, Огги тоже считается. Значит, два. Но у Друзей нет понятия кворума, и ни один Друг не станет возражать против гостей на рядовом собрании. Йен и Дженни – я говорю о своем муже и его матери, капитан, – наверняка присоединятся, да и Клэр с Джейми придут. Естественно, Роджер с Брианной приглашены, и ты тоже, Друг Каннингем, со своей матушкой.
Она одарила капитана улыбкой, и он невольно ответил тем же, потом смущенно кашлянул и сильно покраснел. Решив, что Каннингему поплохело от подобного церковного единения, Роджер вмешался:
– Когда бы ты хотела проводить собрания, Рэйчел?
– В Первый день. То есть в воскресенье, – пояснила она Каннингему. – Мы не используем языческие названия. Время суток не имеет значения. Мы не станем возражать против любых договоренностей, к которым вы пришли.
– Языческие? – ужаснулся Каннингем. – По-вашему, «воскресенье» – языческий термин?
– Ну, разумеется, – уверенно заявила Рэйчел. – Английское «Sunday» означает «день солнца» и отсылает к древнеримскому празднику «dies solis», который затем в староанглийском языке превратился в «Sunnendaeg». – Она чуть усмехнулась Роджеру. – Согласна, звучит не столь язычески, как «Tiwesdaeg», то есть вторник, получивший название в честь скандинавского бога войны. Но тем не менее. – Рэйчел взмахнула рукой и повернулась, чтобы уйти. – Сообщите мне, в какое время вы оба собираетесь проповедовать, и я все устрою соответствующим образом. И, конечно, мы поможем с возведением здания.
Мужчины молча смотрели, как она скрылась среди дубов.
Каннингем взял еще один кусочек угля и рассеянно потер его между большим и указательным пальцами. Роджер вспомнил, как однажды в Пепельную среду ходил с Брианной на службу в церкви Святой Марии в Инвернессе. Священник опустил палец в горку пепла на блюдце (по словам Бри, он остался от сожжения пальмовых ветвей с прошлогоднего предпасхального воскресенья[81]), а затем начертил крест на лбу каждого прихожанина и прошептал: «Помни, человек, что ты прах и в прах возвратишься»[82].
Когда очередь дошла до него, Роджер встал. Он отчетливо запомнил странное зернистое ощущение от пепла и одновременно нахлынувшие чувства тревоги и смирения.
Почти как сейчас.
23
Ловля форели в Америке, часть вторая
Несколько дней спустя
Зеленовато-желтая, как опадающий лист, муха мелькнула в воздухе и опустилась на воду среди расходящихся от рыбы кругов. Секунду или две она держалась на поверхности, а затем с крошечным всплеском исчезла, схваченная прожорливыми челюстями. Роджер резко дернул удилище, подсекая добычу, но в этом не было необходимости: сегодня голодная форель набрасывалась на все подряд. Рыбина так глубоко заглотила крючок, что оставалось только с усилием вытянуть ее из воды.
И все же форель, отливая серебром в последних лучах солнца, боролась и норовила сорваться с лески. Роджер чувствовал ее силу, ярость и желание жить – несоразмерно большое для такой рыбы, – и его сердце тоже забилось мощнее.
– Кто тебя научил так закидывать удочку, Роджер Мак? – Тесть взял трепыхавшуюся на берегу форель и аккуратно ударил ее о камень. – Более ловкого движения я еще не видел.
Роджер скромно отмахнулся от комплимента, хотя и покраснел от удовольствия: Джейми не разбрасывался похвалой.
– Мой отец, – ответил он.
– Правда?
– В смысле – преподобный, – поспешил уточнить Роджер. – На самом деле он приходился мне двоюродным дедушкой. Он меня усыновил.
– Значит, он и есть твой отец, – улыбнулся Джейми.
У дальнего берега заводи Жермен с Джемом спорили из-за того, кто выудил самую большую рыбу. Поймали они порядочно, но складывали форель в общую кучу и теперь не могли определить, где чья.
– Ты ведь не думаешь, что я люблю Джема и Жермена по-разному из-за того, что первый – мой внук по крови, а второй – нет?
– Конечно, не думаю.
Глядя на мальчиков, Роджер и сам улыбнулся. Жермена, родившегося на год с небольшим раньше, отличало худощавое телосложение, как и обоих его родителей. Джем был широкоплечим, в деда. И в меня, – подумал Роджер, приосанившись. Оба мальчика сильно вытянулись. Под алым светом заходящего солнца их волосы вспыхнули рыжим – даже белокурая шевелюра Жермена.
– А где Фанни? Она их быстро помирит.
Двенадцатилетняя Фрэнсис порой выглядела намного младше своих лет, а иногда – поразительно старше. Девочка уже успела сблизиться с Жерменом, когда в Ридже появился Джем, и ее первоначальная настороженность к нему объяснялась страхом, что Джем отнимет у нее единственного друга. Однако Джем был душой компании, а бывший карманник Жермен умел найти подход к людям гораздо лучше любого одиннадцатилетнего мальчишки, и вскоре троицу повсюду видели вместе. Хихикая, они то удирали через кусты, спеша по каким-то таинственным делам, то вдруг появлялись во время пахтанья масла – слишком поздно, чтобы помочь со сбиванием, но как раз кстати, чтобы выпить стакан свежей пахты.
– Дженни учит ее вычесывать коз.
– Зачем?
– Хочу добавить козий волос в штукатурку для стен.
– Понятно.
Роджер кивнул, протягивая шнур для переноски рыбы через темно-красную жаберную щель.
Солнце почти опустилось за деревья, однако форель все еще клевала, то и дело выпрыгивая из воды и образуя на поверхности сверкающую рябь. Поддавшись соблазну, Роджер на мгновение сжал пальцы на удилище… Нет, для ужина и завтрака им хватит, а в погребе и так уже с десяток бочонков соленой и копченой рыбы, да и солнце вот-вот скроется.
Джейми в одной рубахе неподвижно сидел на удобном пеньке, вытянув босые ноги; сзади на земле валялся старый охотничий плед. В нагретом за день воздухе разливалась нега. Он посмотрел на мальчиков: позабыв о споре, те снова взялись за удочки и внимательно следили за поплавками, будто парочка зимородков.
Джейми повернулся к Роджеру и как ни в чем не бывало спросил:
– А у пресвитериан существует таинство исповеди, mac mo chinnidh?
Роджер немного помолчал, ошеломленный как самим вопросом, так и возможным подтекстом, а также тем, что Джейми назвал его «сын моего дома». Подобное обращение он слышал только раз, во время собрания кланов на горе Геликон несколько лет назад.
Однако по своей сути вопрос был простым, и Роджер так же просто ответил:
– Нет. У католиков семь таинств, а пресвитериане признают всего два: крещение и причастие. – Этим он мог бы ограничиться, только суть вопроса явно заключалась в другом. – Вы хотите мне о чем-то рассказать, Джейми? – На его памяти он лишь второй раз обратился к тестю по имени. – Я не могу отпустить вам грехи, но с радостью выслушаю.
Лицо собеседника, до сей поры не выражавшее особого напряжения, теперь расслабилось, и разница была очевидной. Собственное сердце Роджера распахнулось навстречу этому человеку, готовое принять все, что бы тот ни сказал. По крайней мере, так он думал.
– Да, – хрипло ответил Джейми и кашлянул, застенчиво наклонив голову. – Это меня устроит. Помнишь ночь, когда мы вырвали Клэр из рук тех подонков?
– Такое не забывается. – Роджер посмотрел на тестя, потом скосил глаза на мальчиков, которые по-прежнему увлеченно рыбачили, и вновь оглянулся на Джейми. – Почему вы спрашиваете? – осторожно поинтересовался он.
– Ты был там, когда я сломал Ходжпайлу шею, а Йен спросил, что делать с остальными? И я сказал: «Убей всех».
– Да.
Он там был. И не хотел возвращаться к прошлому. Слова тестя подняли на поверхность воспоминания, от которых повеяло холодом: непроглядная ночь в лесу, отблески пламени, леденящий ветер и запах крови. Барабаны… Один боуран грохочет у него в руках, еще два – позади. Крики. Чьи-то сверкнувшие в темноте глаза и острый спазм в животе, когда под его ударом проломился череп.
– Я убил одного из них, – резко произнес Роджер. – Вы знали?
Джейми все это время смотрел на него и сейчас не отвел взгляда. На миг сжав губы, он кивнул.
– Сам я не видел, – сказал он. – Но на следующий день у тебя на лице все было написано.
– Немудрено.
Роджеру сдавило горло, и слова вырывались с хрипом. Удивительно, что после битвы Джейми вообще заметил хоть что-то, кроме Клэр. С болью в груди, как после удара под дых, Роджер вспомнил: она стояла на коленях у ручья и пыталась выправить собственный сломанный нос, глядя на отражение в воде, а по ее избитому обнаженному телу струилась кровь.
– Нельзя угадать заранее, чем все закончится. – Джейми пожал плечом. Шнурок, державший его волосы, исчез (видимо, зацепился где-то за ветку), и густые рыжие пряди колыхались на вечернем ветерке. – Я имею в виду схватку. Одно остается в памяти, другое нет. Тем не менее ту ночь я помню прекрасно – как и последующий день.
Роджер молча кивнул. У пресвитериан действительно не было таинства исповеди, и сейчас он об этом пожалел: весьма полезная штука. Особенно если ведешь такой образ жизни, как Джейми. Но любой священник знает потребность души выговориться и быть понятой, и в его силах дать такую возможность.
– Естественно, – сказал он. – Значит, вы сожалеете? О том, что приказали убить тех людей?
– Ни капли. – Джейми бросил на него жесткий взгляд. – А ты сожалеешь о своем поступке?
– Я… – Роджер внезапно умолк. Не то чтобы он об этом не думал, просто… – Сожалею, что пришлось, – осторожно закончил он. – Очень. Хотя в глубине души уверен: иначе было нельзя.
Джейми выдохнул.
– Ты наверняка знаешь, что Клэр изнасиловали.
Тесть не спрашивал, однако Роджер кивнул. Клэр не рассказывала даже Брианне – да и к чему.
– Человек, сделавший это, не погиб в ту ночь. Она видела его живым два месяца назад у Бердсли.
В воздухе повеяло прохладой, но волоски на предплечьях у Роджера приподнялись по другой причине. Джейми всегда четко выражал мысли, и начал он разговор со слова «исповедь». Роджер не торопился с выводами.
– Вряд ли вы спрашиваете у меня совета, как поступить.
Джейми некоторое время помолчал – темная фигура на фоне пылающего заката.
– Нет, – тихо сказал он. – Конечно.
– Дедушка! Смотри!
По камням через заросли к ним пробирались Джем с Жерменом, каждый нес нанизанных на шнурок рыб. Смешанная с кровью вода капала на штаны мальчишек, оставляя темные полосы. Рыбья чешуя блестела бронзой и серебром в последних лучах угасающего света.
Роджер перевел взгляд на Джейми и успел заметить, как сверкнули его глаза, когда он смотрел на мальчиков. На миг лицо тестя отразило тревогу и внутреннее напряжение, которые тут же исчезли. Он улыбнулся внукам и наклонился полюбоваться уловом.
Господи Иисусе, – подумал Роджер. Через его грудь будто пропустили электрический разряд, короткий и обжигающий. – Он прикидывает, достаточно ли они взрослые. Для таких знаний.
– Мы решили, пускай каждый возьмет по шесть, – пояснил Джемми, гордо поднимая бечевку и поворачивая ее так, чтобы отец с дедом полюбовались размером улова.
– А эти – для Фанни. – Жермен показал связку поменьше, на которой висели три упитанные форели. – Мы решили, будь она здесь, что-то все равно поймала бы.
– Отлично придумано, ребята, – похвалил Джейми, улыбаясь. – Уверен, девчушка оценит.
– Хм. – Жермен слегка нахмурился. – Она по-прежнему сможет с нами рыбачить, Grand-père? Когда станет женщиной? Миссис Уилсон говорит, что нет.
Джемми с отвращением фыркнул и толкнул Жермена локтем.
– Вот еще глупости, – сказал он. – Моя мама женщина, и она ходит на рыбалку. И охотится, ясно?
Жермен кивнул, однако не слишком убежденно.
– Да, верно, – признал он. – Хотя мистер Кромби этого не одобряет, как и Цапля.
– Цапля? – удивился Роджер.
Хирам Кромби считал, что долг женщины – готовить, убирать, прясть, шить, присматривать за детьми, кормить скот и подавать голос только во время молитвы. Но Стойкая Цапля Брэдшоу был индейцем чероки, который женился на девушке из моравской общины в Салеме и теперь жил на другой окраине Риджа.
– Почему? Ведь женщины чероки сами выращивают урожай, и я точно видел, как они ловили рыбу сетями и складывали в садки.
– Цапля говорил не о рыбной ловле, – объяснил Джем отцу. – По его словам, женщины не могут охотиться, потому что от них воняет кровью и это отпугивает дичь.
– Что ж, верно, – к удивлению Роджера, согласился Джейми. – Но только когда у них месячные. И даже в этом случае, если зайти с подветренной стороны…
– А вдруг запах крови привлечет медведя или пуму? – спросил Жермен, видимо слегка обеспокоенный подобной возможностью.
– Маловероятно, – сухо сказал Роджер, надеясь, что прав. – На твоем месте я бы помалкивал о таком при тетушке. Она может обидеться.
Джейми усмехнулся и отправил мальчишек домой.
– Ступайте-ка. Нам тут еще нужно поговорить. Скажите бабушке, что мы придем к ужину, хорошо?
Они подождали, пока мальчики не отойдут на достаточное расстояние. Ветер стих, и последние круги на воде медленно растаяли в сгущающихся сумерках. Воздух наполнили маленькие мушки, не ставшие добычей форели.
– Значит, вы это сделали? – спросил Роджер. Он опасался услышать ответ. Что, если тесть отложил задуманное и сейчас попросит у него помощи?
Джейми кивнул и расправил широкие плечи.
– Клэр мне не сказала. Разумеется, я тотчас заметил, что она чем-то встревожена… – В его голосе промелькнула горькая усмешка: Клэр не умела скрывать чувства. – Но когда я завел об этом речь, она попросила меня дать ей время подумать.
– Вы согласились?
– Нет, – серьезно ответил Джейми. – Я видел, как она терзается. И тогда расспросил сестру – Дженни была с Клэр у Бердсли. Она тоже заметила этого типа и выведала у Клэр, в чем дело. Когда я дал понять, что знаю, Клэр заявила, что с ней все в порядке. Она пыталась простить ублюдка. И почти преуспела.
Джейми говорил будничным тоном, однако Роджер уловил нотку горечи.
– Думаете… следовало дать ей еще время? Прощение – долгий процесс, а не мгновенный акт.
Он почувствовал себя до странности неловко и кашлянул, прочищая горло.
– Знаю, – произнес Джейми сухим, как наждак, голосом. – Лучше многих.
Горячая волна смущения затопила грудь Роджера и поднялась к шее. Горло сдавило, и какое-то время он вообще не мог говорить.
– Да, – продолжил Джейми немного погодя. – Все так. Хотя, сдается мне, покойника простить куда легче, нежели того, кто мелькает у тебя перед глазами. Если начистоту, я подумал, меня она простит скорее, чем его. – Он пожал плечом. – И… даже если бы Клэр смирилась с тем, что этот тип живет поблизости, то я – никогда.
Роджер тихонько хмыкнул в знак согласия. Слова тут казались излишними.
Джейми не шевелился и молчал. Он чуть отвернул голову, глядя на поверхность воды, по которой от легкого ветерка пробегали всполохи ряби.
– Возможно, это самый скверный поступок за всю мою жизнь, – наконец проговорил он едва слышно.
– Хотите сказать, с нравственной точки зрения? – спросил Роджер, стараясь не выдать голосом чувств.
Джейми повернул голову, и в его голубых глазах при свете последних лучей солнца мелькнуло удивление.
– Нет, что ты, – без раздумий ответил он. – Я имел в виду сам процесс.
– Понятно.
Роджер умолк, ничем не нарушая воцарившееся молчание. Мысли Джейми казались осязаемыми, хотя сам он сидел неподвижно. К чему эта исповедь? Чтобы пережить все заново и таким образом снять камень с души? Роджер чувствовал страшное любопытство и в то же время отчаянное желание остаться в неведении. Он перевел дух и резко заговорил:
– Я рассказал Брианне. Что убил Бобла и… как именно. Может, не следовало.
Лицо Джейми полностью скрыла тень, но Роджер чувствовал взор голубых глаз на своем лице, озаренном закатным солнцем. Он едва удержался, чтобы не опустить взгляд.
– Правда? – спокойно полюбопытствовал Джейми. – И что она ответила? Конечно, если не хочешь, не говори.
– Я… Если честно, единственные слова, которые мне запомнились, были: «Я тебя люблю».
Он смог расслышать только это за грохотом барабанов и ударами собственного сердца. Роджер стоял на коленях, уткнувшись в ноги Брианны, а она все повторяла: «Я тебя люблю» – и обнимала его за плечи, укрывая водопадом волос, смывая своими слезами его грехи.
На мгновение он перенесся в прошлое и тут же очнулся, когда Джейми что-то сказал.
– Простите?
– Говорю: почему пресвитериане не считают брак таинством?
Джейми повернулся на камне лицом к Роджеру. Солнце уже почти село, лишь бронзовый нимб волос виднелся вокруг его головы. Остальное тонуло во мраке.
– Ты священник, Роджер Мак, – произнес он тем же тоном, каким мог описать любое природное явление, например пегую лошадь или стайку крякв. – Мне – да и тебе, думаю, тоже – ясно, что Бог призвал тебя и привел сюда именно за этим.
– Ну, с ролью священника, может, и ясно, – сухо сказал Роджер. – Что же до остального… Остается только гадать.
– С этим ты справишься лучше нас всех, парень, – с улыбкой в голосе заявил Джейми. Он встал – черная тень с удилищем в руке наклонилась к плетеной корзине для рыбы. – Не пора ли двигаться к дому?
Между берегом пруда и оленьей тропой, ведущей по небольшому склону, не было прохода как такового. Пока они с усилиями пробирались в сумерках по валунам через густой кустарник, разговор сошел на нет.
– Во сколько вы впервые увидели убийство? – вдруг спросил Роджер в спину Джейми.
– В восемь, – без колебаний ответил тот. – Во время драки, когда мы угоняли скот. Я тогда не слишком переживал.
Он поскользнулся на камне, однако вовремя схватился за еловую ветку и удержал равновесие. Твердо стоя на ногах, Джейми перекрестился и что-то пробормотал себе под нос.
В воздухе разлился запах помятой хвои; они пошли медленнее, глядя под ноги. Интересно, – подумал Роджер, – действительно ли в сумерках запахи ощущаются сильнее или просто зрение уступает место другим органам чувств?
– В Шотландии, – неожиданно произнес Джейми, – во время Восстания я видел, как мой дядя Дугал убил одного из своих людей. Жуткое дело, хотя и во имя милосердия.
Роджер перевел дыхание, собираясь сказать… Он не знал, что именно, но это не имело значения.
– А потом я убил Дугала прямо перед битвой. – Джейми не обернулся, продолжая медленно и упорно карабкаться вверх. Гравий время от времени скользил под его ногами.
– Знаю, – сообщил Роджер. – И по какой причине. Клэр нам рассказала. Когда вернулась и считала вас погибшим, – добавил он, видя, как напряглись плечи Джейми.
Наступила долгая пауза, нарушаемая только тяжелым дыханием и высоким, тонким свистом охотящихся ласточек.
– Не уверен, – сказал Джейми, осторожно формулируя мысль, – смог ли бы я умереть за идею. Нет, это прекрасно, – поспешно добавил он. – Только… Я спросил Брианну насчет тех, кто придумывает идеи и облекает их в слова, – многие ли из них сражались в реальности?
– Вы имеете в виду, во время революции? Вряд ли они сами воевали, – с сомнением произнес Роджер. – То есть будут воевать. За исключением Джорджа Вашингтона, хотя он не из тех, кто много разглагольствует.
– Он умеет разговаривать с солдатами, уж поверь, – криво усмехнулся Джейми. – А не с королем или газетчиками.
– Конечно. Однако, – справедливости ради уточнил Роджер, отводя смолистую сосновую ветку, от которой ладонь тут же стала липкой, – Джон Адамс, Бен Франклин и другие мыслители с говорунами рискуют своей шеей так же, как вы… как все мы.
– Да.
Склон круто пошел вверх, и какое-то время они поднимались молча, нащупывая путь по неровной гравийной осыпи.
– Думаю, я не смог бы умереть – или повести людей на смерть – только за идею свободы. Не теперь.
– Не теперь? – с удивлением повторил Роджер. – А раньше?
– Да. Когда ты с моей дочкой и детьми был… там. – Роджер уловил короткий взмах руки в направлении далекого будущего. – Потому что тогда мои поступки здесь… имели бы значение, так? Для всех вас. И я бы сражался ради вас. – Его голос смягчился. – Ведь для того я и рожден, понимаешь?
– Понимаю, – тихо сказал Роджер. – Вы всегда знали, не так ли? Для чего созданы.
Джейми удивленно хмыкнул.
– И когда же, по-твоему, я это понял? – с улыбкой спросил он. – Уж не в Леохе ли, подбивая приятелей на разные проделки? Может, стоит и в них исповедаться?
Роджер отмахнулся.
– Наши поступки повлияют на судьбы Джема и Мэнди – и наших потомков после них, – сказал он. При условии, что Джем и Мэнди выживут и заведут собственных детей, – добавил Роджер про себя, и от этой мысли у него в животе похолодело.
Джейми резко остановился, и Роджеру пришлось свернуть, чтобы избежать столкновения.
– Гляди, – сказал тесть.
Они стояли на вершине невысокого холма. Деревья чуть расступились, и перед ними простерся Ридж – большой северный участок долины чернел на фоне поблекшей синевы неба. Однако непроглядную темноту пронзали крошечные огоньки: свет из окон и вылетающие из дюжины дымоходов искры.
– Дело не только в наших женах и детях. – Джейми кивнул в сторону огней. – А еще и во всех них.
В его голосе прозвучала необычная нотка гордости, смешанной с печалью и покорностью.
Во всех них.
Роджер знал, что в Ридже семьдесят три домохозяйства. Он видел бухгалтерские книги Джейми, в которых тот скрупулезно отмечал убытки и достаток каждой семьи арендаторов, занимавших его землю – и мысли.
– «И теперь так скажи рабу Моему Давиду: так говорит Господь Саваоф: Я взял тебя от стада овец, чтобы ты был вождем народа Моего, Израиля»[83].
