Диана Гэблдон
Скажи пчелам, что меня больше нет

Цитата пришла на ум неожиданно, и он произнес ее вслух, не успев подумать.

Джейми глубоко и шумно вздохнул.

– Да, с овцами было бы проще, – сказал он, а затем резко добавил: – В книге Фрэнка Рэндолла говорится, что армии пойдут на юг, хотя это и без него ясно. Я не смогу защитить Клэр, Брианну, детей – всех их, – если война придет в Ридж. – Тесть кивнул в сторону далеких искр. Роджер понял, что под «ними» он имел в виду поселенцев – своих людей.

Не дожидаясь ответа, Джейми поправил корзину и начал спускаться.

Тропа сузилась, и они задевали друг друга плечами. Роджер чуть отстал, следуя на шаг позади тестя. Месяц, тонкий словно щепка, сегодня взошел поздно. Было темно, и морозный воздух щипал кожу.

– Я помогу вам защитить их, – хрипло сказал он Джейми в спину.

– Знаю, – тихо ответил тот.

Повисла короткая пауза, будто от него ждали продолжения, и Роджер произнес в тишину ночи:

– Своим телом. И душой, если потребуется.

Он видел силуэт Джейми: тесть глубоко вздохнул, и на выдохе его плечи расслабились. Теперь они зашагали бодрее. Тропа то и дело пропадала из виду, и они сбивались с пути; кусты царапали босые ноги.

На краю поляны возле дома Джейми остановился, подождал Роджера и положил руку ему на плечо.

– То, что происходит на войне… твои поступки… не проходит бесследно, – тихо сказал он. – Хоть ты и священник, тебя это тоже заденет, помяни мое слово. Мне очень жаль.

Не проходит бесследно. Мне очень жаль. Однако Роджер промолчал и лишь слегка коснулся ладони тестя на своем плече. Затем Джейми убрал руку, и они молча пошли домой.

24
Ночные тревоги

Адсо, лениво растянувшийся на столе, будто меховой шарф, открыл глаза и тихо вопросительно мяукнул в ответ на скрежет.

– Несъедобно, – сказала я ему, стряхивая с ложки последний шарик мази из горечавки.

Большие серовато-зеленые глаза снова сомкнулись в щелочки, однако не закрылись полностью, и кончик хвоста начал подрагивать. Кот на что-то смотрел. Я обернулась и увидела в дверях Джемми, кутающегося в потрепанную отцовскую рубаху из голубого ситца. Она почти доходила внуку до ступней и сползала с худенького плеча, но он не обращал на это внимания, торопясь мне что-то сообщить.

– Бабушка! Фанни приплохело!

– Поплохело, – машинально поправила я, закупоривая банку с мазью, чтобы Адсо не сунул в нее нос. – Что случилось?

– Она свернулась, как мокрица, и стонет от боли в животе. Бабушка, у нее кровь на ночнушке!

– Понятно. – Я отпустила банку с листьями перечной мяты, к которой потянулась первым делом, и взамен достала с верхней полки маленький кисейный мешочек. Он лежал там наготове уже пару месяцев. – С ней все в порядке, милый. Или скоро будет. Где Мэнди?

Дети спали в одной комнате и довольно часто – в одной постели. Было обычным делом, заглянув к ним ночью, обнаружить всех четверых вместе, сладко свернувшихся на тюфяке в общей куче из влажных тел и одежды. Утром Жермен ушел на охоту с Бобби Хиггинсом и Эйданом. Джемми остался, потому что вчера порезал ногу. Мэнди тоже находилась дома. Вряд ли ее неотвязное любопытство и излишняя разговорчивость помогли бы в сложившейся ситуации.

– Спит, – ответил Джем, наблюдая, как я бросаю узелок с травами в глиняный чайник и заливаю его кипятком. – Для чего это питье, бабушка?

– Просто чай с корнем имбиря и розмарином. И тысячелистником. Это месячногонное снадобье. – Я произнесла слово по буквам и добавила: – Оно помогает женщинам при месячных. Ты про них знаешь?

Джемми округлил глаза.

– Ты имеешь в виду, у Фанни течка? – выпалил он. – С кем ее будут вязать?

– Ну, у людей все по-другому, – сказала я и ловко выкрутилась: – Пусть тебе мама утром все объяснит. А сейчас давай-ка ты лучше иди к дедушке под бочок. Я отнесу Фанни чай.

Прежде чем уйти из хирургической, я вытащила из-под стола ящик с речными камнями и выбрала свой любимый: обветренный кусок серого кальцита размером с кулак Джейми, с тонкой ярко-зеленой прожилкой сбоку. Он напомнил мне о подобранном у ручья изумруде. Тот я держала в своей аптечке – в качестве амулета. Я положила камень в очаг и нагребла сверху горячих углей, на всякий случай: вдруг потребуется тепло.

В комнате у детей горела свеча. Фанни лежала спиной к двери на узком тюфяке, скинув покрывало и свернувшись калачиком, словно ежик. Она не обернулась на звук моих шагов, только втянула голову в плечи.

– Фанни? – тихо позвала я. – Как ты себя чувствуешь, милая?

Из-за сильного беспокойства Джемми насчет крови я немного переживала, однако на муслиновой ночнушке девочки виднелась единственная маленькая темная полоска и одно-два ржаво-коричневых пятнышка первой менструации.

– Нормально, – тихо и отстраненно ответила она. – Это профто… просто кровь.

– Совершенно верно, – спокойно подтвердила я, хотя ее интонация меня слегка встревожила. Я села рядом и дотронулась до плеча бедняжки. Оно будто одеревенело, кожа была холодной. Сколько времени Фанни пролежала без покрывала?

– Со мной все в порядке, – сказала она. – Тряпки у меня есть. Сорочку я пофти… постираю утром.

– Об этом не беспокойся.

Я легонько погладила ее по затылку, словно пугливую кошку. К моему удивлению, девочка сжалась еще сильнее. Я убрала руку.

– Тебе больно? – спросила я деловым тоном, которым обычно расспрашивала пациентов, приходивших ко мне в кабинет. Фанни уже не раз его слышала, и ее хрупкие плечики чуть расслабились.

– Не оф… не очень, – старательно выговорила она.

Фанни прилагала массу усилий, чтобы научиться правильно произносить слова, после того как я сделала ей френэктомию для избавления от косноязычия. Я видела, как ее раздражают отголоски прежней шепелявости.

– Профто давит, – сказала она. – Будто взяло в кулак, прямо тут. – Девочка продемонстрировала, как именно, прижав кулаки к низу живота.

– Все нормально, – заверила я. – Твоя матка просыпается, если можно так выразиться. Раньше она не давала о себе знать, поэтому ты ее не ощущала.

Я схематически объяснила, как устроена женская репродуктивная система, и хотя слово «матка» вызвало у Фанни легкое отвращение, слушала она внимательно.

К моему удивлению, шея у нее при этом побледнела, а плечи опять сгорбились. Я оглянулась на Мэнди, но та беспробудно сопела под стеганым одеялом.

– Фанни? – Я попробовала снова дотронуться до нее и погладить руку. – Ты ведь уже видела девушек, у которых начинались месячные?

Насколько мы знали, в Филадельфии девочка жила в борделе примерно с пяти лет. Я бы сильно удивилась, если бы она не имела представления о женской репродуктивной системе. Тут меня осенило, и я обругала себя за глупость. Ну конечно. Фанни видела все.

– Да, – сказала она так же холодно и отчужденно. – Это означает две вещи. Первое – ты можешь забеременеть, и второе – начать зарабатывать деньги.

Я сделала глубокий вдох.

– Фанни. Сядь и посмотри на меня.

На мгновение она замерла, однако тут же послушно повернулась и села, опустив взгляд на свои маленькие острые коленки под муслиновой тканью.

– Милая, – сказала я как можно мягче и за подбородок подняла ее лицо. Кроткие карие глаза, встретившись с моими, дрогнули, как от удара, зрачки в страхе расширились. Она сжала челюсти, и я убрала руку с застывшего личика. – Фанни, ты же не думаешь, что мы собираемся сделать из тебя шлюху?

Услышав изумление в моем голосе, девочка моргнула. Потом снова опустила глаза.

– Я… не гожусь ни для чего другого, – произнесла она чуть слышно. – Но могу получить кучу денег за… это. – Быстрым, едва ли не ожесточенным движением Фанни махнула рукой в районе живота.

Меня словно ударили под дых. Она что, в самом деле считала?.. Похоже, да. Должно быть, все то время, пока жила с нами. Поначалу Фанни казалась счастливой – ела вволю, наслаждалась безопасностью, нашла друзей. Но в последний месяц стала замкнутой и задумчивой, потеряла аппетит. Я сочла это физическими признаками неизбежных изменений, которые она чувствовала, и держала наготове менструальные травы. Мои догадки подтвердились, но, очевидно, я предусмотрела не все.

– Неправда, Фанни. – Я взяла ее за руку. Девочка не противилась, однако ее ладонь лежала в моей как дохлая птица. – Ты годишься на большее…

Господи, прозвучало так, будто мы держали ее ради каких-то других целей.

– То есть… Мы взяли тебя вовсе не потому, что рассчитывали… извлечь выгоду.

Она отвернулась и тихонько всхлипнула. Стало только хуже. Я внезапно вспомнила о Брианне в подростковом возрасте и как часами не выходила из ее спальни, тщетно уверяя: «Нет, ты не уродина. Конечно, у тебя будет парень, всему свое время. Нет, люди не испытывают к тебе ненависти». Тогда у меня мало что получалось, и, очевидно, с годами материнские навыки не улучшились.

– Мы тебя взяли, чтобы ты жила с нами, милая, – сказала я, поглаживая безжизненную ладонь. – И мы могли бы о тебе заботиться.

Фанни отдернула руку и снова свернулась калачиком, уткнувшись лицом в подушку.

– Дет, деправда, – прохрипела она и тяжело откашлялась. – Это Уильям заставил мистера Фрэзера.

Я громко рассмеялась. Девочка оторвала голову от подушки и удивленно посмотрела на меня.

– Послушай, Фанни. Как человек, который неплохо знает их обоих, уверяю тебя, что никто в мире не заставит одного из них сделать что-либо против его воли. Мистер Фрэзер упрям как скала, и сын весь в него. Давно ты знаешь Уильяма?

– Не очень… – неуверенно ответила она. – Он… он пытался спасти Дж… Джейн. Он ей нравился.

Внезапно слезы навернулись ей на глаза, и Фанни уткнула лицо в подушку.

– Вот как, – тихо сказала я. – Понятно. Ты думаешь о Джейн.

Разумеется.

Она кивнула, ее маленькие плечи сгорбились и вздрагивали. Коса расплелась, мягкие каштановые локоны упали вперед, обнажив белую шею, тонкую, как стебель очищенной спаржи.

– Я только один раф видела, как она плач-чет, – всхлипнула Фанни в подушку, которая наполовину заглушала слова.

– Кто – Джейн? Когда это было?

– Поф… после первого раза. С муф… мужчиной. Она вернулась и отдала окровавленное полотенце миссис Эббот. Потом заползла ко мне в постель и заплакала. Я ее обнимала… и гладила, н… но она не перефтавала.

Фанни поджала под себя руки и затряслась от безмолвных рыданий.

– Саксоночка? – раздался у двери хриплый сонный голос Джейми. – Что случилось? Я повернулся на бок и вместо тебя обнаружил в постели Джема.

Он говорил спокойно, пристально глядя на дрожащую спину Фанни. Затем перехватил мой взгляд, приподнял бровь и слегка кивнул в сторону дверного проема, спрашивая, не лучше ли ему уйти.

Посмотрев на Фанни, потом снова на него, я беспомощно дернула плечом. Он сразу же вошел в комнату и придвинул табурет к кровати. Заметив следы крови, Джейми покосился на меня – может, это сугубо женское дело? – но я покачала головой и погладила девочку по спине.

– Фанни скучает по своей сестре. – Я назвала единственную причину, которую, как мне казалось, можно было уладить в настоящий момент.

– Вот как, – тихо проговорил Джейми.

Прежде чем я успела его остановить, он наклонился и осторожно взял девочку на руки. Я опасалась, как бы мужское участие не испугало ее, однако она тотчас же повернулась к Джейми, обвила руками за шею и разрыдалась у него на груди.

Он усадил Фанни на колено, гладил по волосам и что-то бормотал по-гэльски. Она не знала языка, но понимала суть сказанного, как бывает с лошадьми и собаками. При виде этой сцены у меня будто гора упала с плеч.

Всхлипнув еще пару раз, Фанни постепенно успокоилась от его прикосновений и теперь лишь изредка икала.

– Я видел твою сестру всего раз, – осторожно сказал Джейми. – Ее звали Джейн, да? Джейн Элеонора. Красивая девушка. И она тебя любила, Фрэнсис. Я точно знаю.

Фанни кивнула, по щекам у нее потекли слезы. Я глянула в угол, где на маленькой раскладной кроватке лежала Мэнди. Она все еще крепко спала, засунув в рот большой палец. Однако Фанни быстро взяла себя в руки, и мне стало любопытно, не доставалось ли ей в борделе за слезы или несдержанные эмоции.

– Она сделала это ради меня, – проговорила девочка с невыразимым отчаянием в голосе. – Убила капитана Харкнесса. А теперь Джейн мертва. Я во всем виновата.

Она с усилием стиснула кулаки, так что побелели костяшки пальцев, и все же не сдержала слез. Джейми посмотрел на меня поверх ее головы, затем сглотнул, унимая дрожь в голосе.

– Ты бы сделала что угодно для сестры, правда? – спросил он, ласково поглаживая Фанни между выступающими маленькими лопатками.

– Да, – глухо ответила она ему в плечо.

– Разумеется. И Джейн сделала то же самое для тебя, ведь так? Ты бы отдала за нее жизнь без колебаний, и она тоже. Это не твоя вина, a nighean.

– Моя! Если бы я не подняла шум… Ох, Джейни!

Девочка прильнула к Джейми, предавшись горю. Тот гладил ее, давая выплакаться, а сам тем временем вопросительно посмотрел на меня поверх растрепанной макушки.

Я встала, подошла к нему сзади, положила руку на плечо и шепотом на французском вкратце рассказала, из-за чего еще переживает Фанни. Он на мгновение поджал губы, а затем кивнул, не переставая гладить девочку и бормотать утешения. Чай к тому времени уже остыл, на мутной поверхности плавали частички розмарина и молотого имбиря. Я взяла заварник с чашкой и тихонько вышла, чтобы сделать свежий.

Тут же за дверью я чуть не налетела на Джемми в темноте.

– Иисус твою Рузвельт Христос! – в сердцах прошептала я, едва не перейдя на крик. – Что ты здесь делаешь? Почему не в постели?

Внук пропустил вопросы мимо ушей, обеспокоенно вглядываясь в полумрак спальни и горбатую тень на стене.

– Что случилось с сестрой Фанни, бабушка?

Глядя на Джема сверху вниз, я медлила с ответом. Ему всего девять. И, конечно, в первую очередь родители должны объяснять ребенку то, что, по их мнению, ему следует знать. Но он дружит с Фанни, а девочка, видит Бог, нуждается в друге, которому можно доверять.

– Идем со мной. – Я положила руку Джему на плечо и повела к лестнице. – Расскажу, пока завариваю чай. Только смотри – матери об этом ни слова.

Я объяснила все, упрощая рассказ и опуская то, что узнала от Фанни о пристрастиях покойного капитана Харкнесса.

– Тебе известно, кто такие шлюхи? Э-э… их еще называют hoor?^[84] – добавила я, и озадаченное выражение на лице внука сменилось пониманием.

– Конечно. Жермен мне рассказывал. Это дамы, которые ложатся в постель с мужчинами, даже если те им не мужья. Фанни уж точно не шлюха, правда? Значит, ее сестра?.. – Он пришел в замешательство.

– В общем, да, – подтвердила я. – Но не стоит придавать этому слишком большое значение. Женщины или девушки становятся шлюхами не от сильного желания, а потому, что не могут заработать на жизнь иначе.

Похоже, я его совсем запутала.

– Как тогда они зарабатывают?

– Ну… Мужчины платят им за то, чтобы… э-э… лечь с ними в постель. Поверь мне на слово, – убедительно произнесла я при виде его расширившихся от удивления глаз.

– Я постоянно сплю в одной постели с Мэнди и Фанни, – возразил он. – И Жермен тоже. Вот еще – платить им деньги за то, что они девчонки!

– Джеремайа, – сказала я, наливая в заварник свежий кипяток. – «Ложиться в постель» – это эвфемизм. Слышал такое слово? Его используют, когда хотят приукрасить в разговоре что-то не очень приличное. Например, совокупление.

– Ах, вот ты про что… – Его лицо прояснилось. – Как у свиней? Или куриц?

– Примерно. Найди мне чистую тряпку, хорошо? Кажется, несколько лежат в нижнем шкафчике.

Я опустилась на колени – суставы слегка хрустнули – и при помощи кочерги достала из золы нагретый камень. Послышалось тихое шипение, когда холодный воздух комнаты коснулся раскаленной поверхности.

– В общем… – Я протянула руку за тканью, которую принес Джем, и попыталась придать голосу непринужденную интонацию. – Родители Джейн и Фанни умерли. У девочек не было возможности себя прокормить, вот Джейн и стала шлюхой. Но среди мужчин попадаются и негодяи… Тебе ведь это уже известно? – Я взглянула на внука, он серьезно кивнул.

– Ладно. Так вот, один из них пришел в дом, где жили Джейн с Фанни, – хотел заставить Фанни лечь с ним в постель, хотя для подобных вещей она была слишком мала, и… э-э… Джейн его убила.

– Ого!

Я пристально поглядела на внука, но он говорил с глубочайшим уважением. Кашлянув, я начала сворачивать ткань.

– Действительно, очень смелый поступок. Только она…

– Как она его убила?

– Зарезала, – коротко ответила я, надеясь, что он не станет выпытывать подробности. Я и сама предпочла бы не знать. – Но тот мужчина служил в британской армии, и когда там стало известно о случившемся, Джейн арестовали.

– Иисусе, – выдохнул Джем с благоговейным ужасом. – Ее повесили, как пытались повесить папу?

Может, стоило сказать внуку, чтобы не произносил имя Господа всуе? Хотя он явно сделал это не нарочно, да и потом – уж кто бы говорил, я ничем не лучше.

– Они хотели. Джейн была очень напугана, одинока и… в общем, она покончила с собой, милый.

Джем долго смотрел на меня непонимающим взглядом, потом с трудом сглотнул.

– Джейн попала в ад, бабушка? – спросил он едва слышно. – Поэтому Фанни грустит?

Я тщательно обернула камень тканью. Исходящий от него жар согревал ладони.

– Нет, мой хороший, – ответила я как можно убедительнее. – Я в этом абсолютно уверена. Господь примет во внимание все обстоятельства. Нет, Фанни просто скучает по сестре.

Джемми серьезно кивнул.

– Я бы скучал по Мэнди, если бы она кого-нибудь убила и ее… – Он шумно сглотнул от подобной мысли.

Я несколько встревожилась: похоже, он считал сестру способной на убийство, хотя…

– С Мэнди ничего такого не случится. Вот, держи. – Я вручила ему завернутый камень. – Смотри, осторожнее.

Мы медленно поднялись наверх, оставляя за собой шлейф теплого, пахнущего имбирем пара. Джейми сидел на кровати рядом с Фанни, а между ними лежала горка из нескольких предметов. Он посмотрел на меня, затем на Джема и кивнул на одеяло.

– Фрэнсис как раз показывала мне портрет своей сестры. Позволишь миссис Фрэзер и Джему тоже взглянуть, a nighean?

Краснота все еще покрывала заплаканное лицо Фанни, однако она уже взяла себя в руки. Серьезно кивнув, девочка немного отодвинулась в сторону.

В скромном узелке с вещами, который она привезла с собой, лежало все ее имущество: гребешок для вычесывания вшей, пробка от винной бутылки, два аккуратных мотка ниток (один – с воткнутой иголкой), бумажка с булавками и несколько жалких безвкусных украшений. На одеяле лежал лист бумаги с многочисленными складками и потертостями – карандашный портрет девушки.

– Один мужчина нарифовал… нарисовал его как-то ночью в салоне. – Фанни немного сместилась, чтобы мы могли посмотреть.

Рисунок представлял собой всего лишь набросок, однако художнику удалось вдохнуть в него жизнь и передать прелестные черты Джейн: прямой нос, нежные, чувственные губы. В выражении ее лица не было ни кокетства, ни напускной скромности. Она смотрела через плечо с легкой улыбкой и в то же время с едва заметным презрением во взгляде.

– Она хорошенькая, Фанни. – Джемми подошел и непринужденно погладил ее по руке, как погладил бы собаку.

Я заметила, что Джейми дал девочке носовой платок. Шмыгнув носом, она кивнула и высморкалась.

– Это все, что у меня есть, – произнесла Фанни хриплым, квакающим голосом. – Да ефо… еще медальон.

– Этот? – Джейми осторожно разгреб кучку указательным пальцем и вынул маленький латунный овал на цепочке. – Наверное, тут миниатюра Джейн? Или прядь ее волос?

Девочка покачала головой и забрала у него вещицу.

– Нет, – ответила она. – Здесь портрет наф… нашей мамы.

Фанни подцепила крышку ногтем большого пальца и открыла медальон. Я наклонилась, чтобы лучше разглядеть, но увидела немного: на миниатюру падала тень Джейми.

– Можно?

Она протянула мне медальон, и я поднесла его к свече. У женщины были темные, мягко вьющиеся волосы, как у Фанни, и определенное сходство с Джейн в линиях носа и подбородка, хотя портрет был выполнен не слишком искусно.

– Фрэнсис, пока я жив, никто и никогда не возьмет тебя насильно, – совершенно спокойно заявил у меня за спиной Джейми.

Повисла напряженная тишина. Я обернулась и увидела, как Фанни неотрывно смотрит на него снизу вверх. С большой нежностью Джейми коснулся ее руки.

– Ты мне веришь, дорогая? – спросил он тихо.

– Да, – прошептала она спустя некоторое время и выдохнула, отпуская на волю скопившееся внутри напряжение.

Джем прислонился головой к моему локтю, и я осознала, что у меня в глазах стоят слезы. Я поспешно промокнула их рукавом и попыталась закрыть медальон. Но тут он скользнул у меня в руке, и на крышке напротив миниатюры я увидела надпись.

«Фейт».

* * *

Сон все не шел. Напоив Фанни чаем, я снабдила ее достаточным количеством тряпок (она уже знала, как ими пользоваться) и ласково поговорила с девочкой, стараясь больше не тревожить ее личных призраков.

Когда мы взяли Фанни к себе, то условились не вытягивать из нее воспоминания, обрывки которых порой всплывали в разговорах, – например, о плохих людях на корабле и о судьбе несчастного Пятныша, – если только она сама не захочет поделиться. Рано или поздно мы обо всем от нее услышим, считала я. Бри и Роджер нас поддержали, хотя я видела, что Брианну снедает любопытство.

Время от времени Фанни вскользь говорила о сестре так, будто она и не покидала мира живых. Однако, судя по ее безутешному горю… Похоже, они с Джейн были гораздо ближе, чем я думала. И теперь лицо Джейн стояло у меня перед глазами.

К сожалению, все, что я знала о жизни девочек в Филадельфии, ограничивалось их пребыванием в борделе. Мне совсем не хотелось выяснять, как они туда попали. Только предположения уже пустили корни у меня в голове и неуклонно разрастались, вытесняя сон.

Плохие люди на корабле. Выброшенная в море собака. Домашний питомец? Семья… Может, Фанни и Джейн плыли с родителями и повстречали пиратов? Или капитан оказался мерзавцем, вроде Стивена Боннета… При мысли о нем волоски у меня на руках приподнялись – не от страха, а от гнева. Подобный ему запросто мог решить, что прелестные юные девушки вполне обойдутся без родителей.

Фейт. «Наша мама», – сказала Фанни. Я тщательно вглядывалась в миниатюру, но она была чересчур мала – всего-навсего лицо молодой женщины с темными вьющимися локонами, то ли волнистыми от природы, то ли завитыми по моде того времени.

Нет. Невозможно. Я в десятый раз легла на живот и уткнулась в подушку в надежде, что запах чистого белья и гусиный пух помогут забыться сном.

– Что невозможно, саксоночка? – раздался возле моего уха сонный голос Джейми. – И в таком случае не подождет ли оно до утра?

Простыни зашуршали, когда я повернулась на бок лицом к мужу.

– Извини. – Я примирительно тронула его руку. Теплая и твердая ладонь инстинктивно сжала мою. – Видимо, я случайно произнесла это вслух. Просто думала о медальоне Фанни.

«Фейт».

– Ох. – Джейми, кряхтя, легонько потянулся. – Ты об имени? Фейт?

– Ну да. Конечно, вряд ли это… связано с…

– Имя не такое уж редкое, саксоночка. – Джейми нежно погладил костяшки моих пальцев. – Разумеется, ты что-то почувствовала. Я тоже.

– Правда? – негромко спросила я и чуть кашлянула. – Теперь… я не слишком часто о ней думаю, но порой ни с того ни с сего… вспоминаю о нашей Фейт. Будто снова чувствую ее рядом с собой.

– Представляешь, как бы она выглядела взрослой? – столь же тихо промолвил он. – Я иногда так делал. В основном в тюрьме. Там предостаточно времени для размышлений. По ночам. В одиночестве.

С едва слышным вздохом я придвинулась ближе, устроив голову у него на плече, и Джейми обнял меня. Мы лежали неподвижно, прислушиваясь к окружающей нас тишине ночи и дома. Вся семья была в сборе, за исключением одного ангелочка, мирно парившего в воздухе.

– Медальон, – проговорила я наконец. – Он ведь никоим образом не связан с…

– Нет. – Голос Джейми звучал настороженно. – Что тебя на самом деле гложет, саксоночка? Я отлично вижу: в мыслях у тебя совсем другое.

Чистая правда. Он меня раскусил, и я ощутила укол вины.

– Знаю, это невозможно. – Я сглотнула. – Просто… – Слова замерли на губах, и Джейми погладил меня между лопатками.

– Давай же, саксоночка, не молчи. Пускай это все глупости, но мы оба не уснем, пока ты не скажешь.

– Ну… Помнишь, Роджер рассказывал о докторе, которого встретил в Нагорье, и о голубом свечении?

– Да. Какое…

– Роджер спросил, не случалось ли мне видеть подобное, когда я лечила людей.

Рука на моей спине замерла.

– И? – осторожно поинтересовался Джейми. То ли боялся услышать лишнее, то ли выяснить, что я спятила.

– Нет, – успокоила я. – Хотя… Нет. И все же… я его видела. Чувствовала. Дважды. Мельком, когда умер младенец Мальвы. – У меня на руках, весь в материнской крови. – И по-настоящему, когда после рождения Фейт я лежала в горячке… почти при смерти… Пришел мастер Рэймонд и…

– Есть что-то, о чем ты не рассказывала мне прежде?

– Не знаю, – честно ответила я. – Думаю, произошло вот что…

И я поведала Джейми о том, как мои кости испускали голубое свечение через плоть, как свет растекся по телу, а инфекция отступила, оставив меня без сил, зато живой и вполне здоровой.

– Словом… я знаю, это все сущий бред, вроде того, о чем думаешь посреди ночи, лежа без сна.

Джейми что-то буркнул, отсекая извинения и поторапливая закончить мысль. Поэтому я сделала глубокий вдох и прошептала ему в грудь:

– Мастер Рэймонд… Что, если… Вдруг он нашел Фейт и смог… каким-то образом… ее вернуть?

Мертвая тишина. Я сглотнула и продолжила:

– Бывает, людей ошибочно объявляют умершими. Вспомни старую миссис Уилсон! Любой врач знает, хотя бы понаслышке, о так называемых «покойниках», которые вдруг приходили в себя в морге.

– Или в гробу, – мрачно вставил Джейми, и я вздрогнула. – Да, мне доводилось слышать о подобном, но… речь идет о недоношенном младенце. Как…

– Не знаю как! – выпалила я. – Говорю же, полный бред и фантазии! И все же… – Я осеклась на высокой ноте, в горле застыл ком.

– Искушение слишком велико? – Он положил ладонь мне на затылок и заговорил тише. – Конечно. Пускай так, mo chridhe, но тогда почему он тебе не рассказал? Ты ведь с ним виделась? После исцеления.

– Да. – Поежившись, я на мгновение перенеслась в Звездную комнату французского короля с запахом его духов, «драконьей крови» и вина. Передо мной – двое мужчин в ожидании приговора… – Да, все так. Только, когда граф умер, мастера Рэймонда изгнали и увезли. Он не смог бы мне рассказать или вернуться в Париж до нашего отъезда.

Пожалуй, чересчур безумная фантазия, даже для меня. Однако я буквально видела, как мастер Рэймонд ускользает из «Обители ангелов», тайком пробирается в то место, где монахини, вероятно, положили запеленатую Фейт. Он бы обязательно ее узнал, подобно мне.

«У каждого есть аура, – просто сказал он, – которая окружает человека наподобие цветного облака. Ваша – голубая, мадонна. Как плащ Богородицы. Как и моя собственная».

Как и его… Я застыла от внезапно пришедшей на ум мысли.

– Иисус твою Рузвельт Христос.

Что, если… Ладно, к черту, раз уж я все равно сошла с ума…

– Что, если он… то есть я… Что, если мы с мастером Рэймондом каким-то образом связаны?

Джейми промолчал и только шевельнул рукой под моими волосами: согнул средний палец, а указательный и мизинец выпрямил, изобразив «рога» для защиты от злых сил.

– А если нет? – сухо спросил муж.

Он вытащил из-под меня плечо и повернулся, так что теперь мы смотрели друг на друга. Темнота постепенно отступала, и я разглядела печаль и нежность на его осунувшемся от усталости, но в то же время решительном лице.

– Допустим, все, что ты себе напридумала, саксоночка, – правда. Хотя это невозможно, ты сама сказала. Но даже будь это правдой, разницы никакой. Женщина из медальона Фрэнсис мертва, как и наша Фейт.

Его слова больно укололи меня в сердце.

– Знаю, – прошептала я со слезами на глазах и кивнула.

– Я тоже, – тихо произнес Джейми, и я заплакала в его объятиях.