Ден Истен
Нина. Сборник рассказов
– Ты у меня уволишься самым последним, Ледогоров, – зудел командир роты, каждый раз проходя мимо тумбочки дневального. – На дембель пойдешь в новогоднюю ночь. Без пяти двенадцать.
Дембельнулся Семен действительно позже всех. Был конец ноября, здорово подмерзало, выпавший снег уже не таял и лежал белыми пятнами на стылой земле.
Выйдя из автобуса, пошел к своей деревне. Бывший сержант, ныне рядовой запаса Семен Ледогоров шагал домой. Он шел, чтобы упасть на колени перед своими родителями, вмиг постаревшими в ту ночь; он шел, чтобы поздравить со свадьбой Наташку, на которую уже не держал зла, и которая не стала на него заявлять; он шел, чтобы увидеть Варю, которой многим обязан, и чьи письма сейчас лежали на дне его сумки. Теплые письма от человека, который в него верил, и чьи большие серые глаза он видел в своих снах…
Семен Ледогоров шел домой. Запутавшийся и, в общем-то, неплохой парень…
Путь к мечте
– Лебедева! Отжиматься! Сто раз! – тренер показал в угол. Яна бросила скакалку и, вытирая покрытый испариной лоб, поплелась в угол спортзала. Уперлась ладонями в протертый пол. Сил хватило лишь на двадцать отжиманий, после чего руки разъехались сами.
Голос тренера заставил вздрогнуть.
– Лебедева! Я сказал, сто раз! Лежать будешь дома на диване!
Дрожащие руки выпрямились. Раз. Два. Рухнула на пол, больно ударившись подбородком. Слезы полились из глаз. Ну не могу я больше!
Тренер присел на корточки. Кинул перед ней полотенце.
– Слушай. Может тебе танцами заняться или… вышиванием? Зачем тебе бокс?
Яна встала, подняла полотенце. Вытерла слезы.
– До свидания, Евгений Петрович, – она медленно побрела в сторону раздевалки.
– До свидания, – словно эхо повторил тренер. С сожалением посмотрел вслед. Неужели он в ней ошибся, и эта тринадцатилетняя девчонка сдалась? Сложила крылья? Жаль, если так… Ему казалось, что есть в ней бойцовский дух. А он никогда не ошибался. До сегодняшнего дня…
***
– Да это прекрасно! – радостно воскликнула мама. – Какой может быть бокс? Хулиганский вид спорта! Бьют друг друга, и какая от этого польза?
Яна ковыряла вилкой котлету. Аппетита не было, настроения – тоже. Было лишь одно чувство бесполезности.
– Вечно в синяках! – продолжала мама. – Ладно – мальчишки! Те еще сорванцы, для них синяки – это повод похвастаться. Но ведь ты же девочка!
Дочь кивнула. Котлета уже давно развалилась на части, но Яна продолжала ее крошить, равнодушно глядя в тарелку.
– Витя! Ты так и будешь молчать?! – мама повернулась к отцу, ища поддержки. Тот в разговоре не участвовал, читал газету, лишь изредка посматривая на дочь.
Он свернул газету, положил на стол. Снял очки.
– Яна, ответь мне. Ты хочешь заниматься боксом? Или это не твое? Что чувствуешь?
Девочка подняла глаза на отца.
– Не знаю, пап. Но меня туда тянет постоянно.
– Ты хочешь заниматься боксом? – он повторил вопрос.
Яна закивала.
– Тогда продолжай. Продолжай, несмотря ни на что! Пусть трудно, пусть больно, но только так!
– Витя! В себя приди! Ты что такое говоришь?! – мама в шоке взглянула на мужа.
Отец взял газету, развернул.
– А я в себе, Лида. И я говорю то, что думаю. А вот ты – часто смотришь на других. Если дочь твоей сотрудницы хорошо танцует, а соседский мальчик отлично рисует, то при чем тут наша дочь? Она сама разберется, что ей интересно.
Мама обиженно поджала губы.
– О чем ты?
– Пусть сама решает, кем ей быть! Если даже она ошибется, то это будет ее ошибка и ее опыт!
Мама сокрушенно посмотрела на повеселевшую Яну. Та с аппетитом уплетала котлету.
Погладила ее по русым волосам.
– Ну, ты хоть уворачивайся там как-то. А лучше сразу стукни так, чтобы тебя не стукнули… Первая!
***
– Работай! По корпусу работай! Не открывайся! Да что ты в самом деле, блин! – рассерженный крик тренера потонул в восторженном реве многотысячной толпы под сводами Мэдисон Сквер Гарден.
Яна рухнула на середину ринга. От пропущенного удара чуть не вылетела капа. Заплывший левый глаз почти не видел. Ее соперница, Джоан Корниш, мускулистая чернокожая американка, замерла в метре от нее, победоносно подняв руки в красных перчатках. Толпа ревела в экстазе, рукоплеская.
Рефери присел на одно колено, отсчитывая. Яна сквозь туман видела его пальцы.
– One, two, three, four…
Она поползла к канатам, схватилась перчатками и, рыча от напряжения и боли, подтянулась на руках.
– … five, six…
Кровь в висках гулко стучала, зрители расплывались в одну безликую разноцветную массу.
– seven, eight…
Встала. Рефери заглянул ей в глаза. Яна кивнула.
Над зрительскими рядами пронесся презрительный гул. Ложись, русская! Куда тебе!
Звон гонга.
Она обессиленно привалилась к углу ринга. Вокруг уже суетились. Вынули капу, останавливали кровь, вытирали разбитое лицо. В зубы уперлась трубочка из бутылки с водой. Яна прополоскала рот, выплюнула розовую жидкость в подставленное ведерко.
– Не открывайся! Выжидай! Откроется – бей левой! – голос Евгения Петровича еле прорывался сквозь гул в голове.
Звон гонга возвестил о начале пятого раунда. Зажав капу в зубах, Яна вышла на середину.
Соперница налетела стремительно, словно коршун. Техника Джоан была превосходной – хлесткие удары щедро сыпались на русскую спортсменку. Прикрываясь, Яна ждала удобного момента. И вот он настал – американка открылась. Яна перенесла вес тела на левую ногу, ударила правой рукой.
***
Мощнейший кросс отбросил соперницу на спину. Канаты отпружинили, откидывая ее обратно. Яна поднырнула и ударила в голову. Джоан, взмахнув руками, рухнула на пол.
Над трибунами пронесся возмущенный вздох. Послышались свист и ругань. Рефери склонился над Джоан, считая. Та, вращая темными глазами, поднялась на счете шесть. Размазала кровь по лицу, встала в стойку.
Противницы кружили по рингу. Яна выжидала, плотно прижав перчатки к голове. Джоан пошла в наступление. Яна еле увернулась от хука справа, на секунду опустив руку, открываясь. Джоан воспользовалась моментом и ударила в корпус. Яна охнула, заваливаясь набок. Ее, уже падавшую, настиг сильный удар в ухо.
Надо встать… Ничего не слышу… Вот что-то кричит тренер, а я не слышу! Зрители кричат – не слышу. Рефери считает – не слышу. Надо встать!
Зрители орали. Зрители хлопали. В первых рядах уже развернули огромный звездно-полосатый флаг. Люди ликовали, празднуя победу соотечественницы!
Да вот хрен вам на блюде!
Яна сделала усилие и поднялась. Рефери удовлетворенно кивнул. Звуки вдруг вернулись, обрушившись ревом возмущенной толпы. Русская, ты почему такая упрямая?!
– Умничка! – завопил тренер. Она, покрутив головой, встала в стойку.
Спортсменки замерли друг перед другом. Яна уловила в темных глазах Джоан что-то вроде уважения. Уважения к сильному и достойному противнику.
Звон гонга.
Разошлись по своим углам.
– Не торопись! Ты выдыхаешься, набирай очки. Пока идем на равных, – тренер ожесточенно махал перед ней полотенцем. В его глазах была безмолвная просьба – не проиграй! Яна вдруг подумала, что сейчас, на другой стороне планеты, ее родители замерли у телевизора. Отец, обычно флегматичный и спокойный, напряженно смотрит в экран, сжимая кулаки. Мама… Ну, мама есть мама. Наверняка, закрыла ладонями глаза от ужаса.
И вся родная страна тоже следит за прямой трансляцией из Нью-Йорка.
Гонг.
Яна решительно вытолкнула себя из угла. Очевидно, Джоан решила не тратить время и завершить бой в этом раунде. Руки в красных перчатках замелькали. Яна пропустила два болезненных удара в челюсть и корпус. Еле увернулась от удара справа. Но прямой как рельсы джеб отбросил ее в угол, она прижала руку к окровавленному носу, согнулась.
Джоан подбежала к ней, замахнулась. Яна резко сместилась в сторону, перчатка американки рассекла воздух там, где мгновение назад было ее лицо.
И тут Яна ударила. Это был сокрушительный апперкот, в который она вложила все оставшиеся силы. Ноги американки оторвались от пола, она упала на канаты и, перевалившись через них, рухнула за пределы ринга.
В огромном спортивном комплексе повисла гробовая тишина. Замерли все. И в этой тишине был слышен только счет рефери, склонившегося над неподвижной Джоан.
– One, two, three…
Яна тяжело дышала. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, в висках пульсировало. Перед глазами розовый туман. Она полностью выложилась. Это самый трудный бой в ее жизни.
– …. Ten! Knockout!!! – объявил рефери, и в ту же секунду тишину спорткомплекса разорвал оглушительный рев толпы.
Она, еще не веря в победу, подняла руки, прищурив здоровый глаз от вспышек камер и лучей прожекторов. Под сводами комплекса раздался голос судьи, усиленный мощными динамиками:
– Yana Lebedeva! Russia!
А на трибунах творилось нечто невообразимое: тысячи зрителей как один встали, ожесточенно хлопая и восторженно скандируя:
– Russia!!! Russia!!! Russia!!!
***
Аэропорт Пулково. Десятки журналистов дежурят у выхода. Камеры, микрофоны. Логотипы известных российских телекомпаний. Чуть в стороне замерли поклонники с цветами.
– Идет! – пронеслось над головами.
Журналистская братия окружила Яну плотным кольцом. Вопросы посыпались со всех сторон.
– Яна, как вы себя чувствуете после такого трудного боя?
– Отлично! Спасибо! – ответила Яна, взглянув здоровым глазом. Потрогала пластырь на виске.
– Яна, скажите, это правда, что вам позвонил Сильвестр Сталлоне и предложил роль в своем новом фильме?
Яна удивленно переглянулась с тренером. Оба от души захохотали.
– Нет, это не правда!
– Среди почетных гостей присутствовал Майк Тайсон. О чем вы говорили после боя?
– Просто пожал руку, поздравил с победой, – пожала плечами Яна. – Особо не разговаривали.
– Что бы вы пожелали своим поклонникам?
Яна внимательно посмотрела на журналиста, перевела взгляд на поклонников, с тихим восторгом смотрящих на нее. Вспомнила слова отца в минуты ее нерешительности или сомнений.
– Я бы пожелала одно: никогда не бойтесь ошибиться! Ваши ошибки – это ваш опыт, и, возможно, благодаря им вы достигаете мечты.
Судьба
Говорят, в каждом классе есть свой рыжий… И дело совсем не в цвете волос, а в характере, точнее, в его отсутствии… Вадька Шевцов был именно таким «рыжим».
– Вадька, портфель мой принеси!
– Вадька, место уступи!
– Эй, Вадька у тебя спина белая. Ха-ха!
– Вадька, держи «шпалу»!
– Вадька, списать дай! Или в рог получишь!
– Вадька, деньги есть? Гони!
И вот так каждый день! На протяжении восьми лет. Насмешки, издевательства, подколы, приколы… Эх…
***
– Дети, познакомьтесь. Марина Заречная. Будет учиться в вашем классе. Присаживайся, Заречная!
Новенькая села за ближайшую парту, где томился «рыжий» Вадька, темноволосый четырнадцатилетний юноша, тихий и забитый.
Едва завуч вышла, как все зашумели. Еще бы такое событие! Новенькая в классе! Мальчишки торопливо пригладили вихры, выпятив грудь колесом. Девчонки оценивающе скосились на симпатичную новенькую, чувствуя зависть к ее большим голубым глазам и тяжелой русой косе. Фыркнули, отвернулись – подумаешь, эка невидаль!
Один только Вадька, насупившись, казалось не проявил к ней никакого интереса. Смущенно отвернулся к окну, глядя на нахохлившихся после дождя воробьев, сидящих на карнизе.
– Всем тихо! – историчка постучала указкой по столу. – Потом познакомитесь. Итак, тема нашего сегодняшнего урока: образование классов у восточных славян…
***
Долгожданный звонок. Ура! Большая перемена! Новенькая вытащила из портфеля учебник – по расписанию следующим уроком был английский. Вадька тоже полез в портфель.
– Вадька, ну-ка, сгоняй в буфет, принеси нам булочек каких-нибудь! – раздался голос над его ухом. Посмотрел на Валерку Кочнева, одноклассника, хулигана, и, как водится, отпетого двоечника. Валерку боялись все в классе. Потому что он был здоровый, наглый и сильный.
– Ну-ну, давай живее, перемена скоро кончится! – поторопил Кочнев, для ускорения толкнув его в плечо. Вадька стал бочком выбираться из-за парты.
– Сядь на место! – тоненькая рука соседки схватила его за запястье. – И сиди здесь!
Вадька испуганно заглянул в ее большие глаза. Требовательный взгляд, но без намека на превосходство или презрение.
Он нерешительно посмотрел на Кочнева и покорно сел обратно.
Кочнев удивленно присвистнул.
– Вадька, ты в дыню захотел? Так я тебе это могу устроить! Встал и пошел!
Вадька снова стал.
– Сядь! – сказала девочка.
Вадька сел.
– В покое его оставил! – спокойно сказала новенькая, глядя на Кочнева.
В классе, обычно шумном, стояла гробовая тишина. Все с интересом смотрели на них.
– Тебе что, больше всех надо? – прищурился Кочнев, глядя на Марину.
– Мне ничего не надо. Просто оставь человека в покое!
Кочнев растерялся. С ним никто не смел так разговаривать. А еще ему было не по себе от десятков глаз, наблюдающих за ним.
– Ну ладно. Посмотрим еще… – презрительно сказал он и вышел из класса. Следом потянулась кучка прихлебателей.
Марина повернулась к соседу.
– Ты почему позволяешь так с собой обращаться?
Вадька вздохнул.
– Да что в том такого?
– Как что? – возмутилась девочка. – Ты же будущий мужчина! А вот в армию пойдешь, будешь там сапоги чистить, да?
– Какие еще сапоги? – тихо спросил Вадька, стремительно краснея.
– Чужие! – ответила Марина. – Хочешь, да?
Вадька помотал головой: не, не хочу.
– Тогда давай работай над собой! Над своим характером!
– А как? – Вадьке еще никогда не было так стыдно.
– Для начала научись говорить «нет». Ты вообще это слово знаешь?
Он кивнул.
– Вот и прекрасно, – кивнула девочка. С удивлением оглянулась, она только сейчас заметила, что в классе тишина. Все смотрят только на нее и слушают только ее.
***
Дома Вадька встал перед зеркалом.
– Нет! – сделал свирепое выражение лица. Что-то не то…
– Нет! – лицо приобрело снисходительное выражение. Не, не пойдет.
– Нет! – в зеркале отразилось радостно-глупое выражение. Совсем не то.
Он отвернулся и задумался. Опять повернулся в зеркалу.
– Нет! – твердый взгляд серых глаз. Выражение лица спокойное. Кажется вот так… Надо еще потренироваться.
– Ты чего там кривляешься перед зеркалом? – мама выглянула в прихожую. – Лучше за хлебом сходи.
– Нет! – глядя на свое отражение ответил Вадька и тут же опомнился. – А, да-да, мама, иду.
***
Вадька отлетел в сторону, держась за разбитый нос.
– Мне никто не смеет говорить «нет»! – Кочнев потирал кулак. – Еще раз спрашиваю, ты мне деньги принес?
Вадька уже было потянулся в карман, где лежал рубль. Внезапно вспомнил строгие голубые глаза соседки по парте. Одернул руку.
– Нет!
Кочнев подскочил к нему и замахнулся.
– Это что здесь происходит? Кочнев! Ну-ка, прекратить! К директору захотел? – физрук встал на его пути, прикрывая Вадьку. Марина протянула руку однокласснику, помогая встать.
– Да мы тут… – пробормотал Кочнев, бочком обошел учителя и быстро пошел по коридору, оглядываясь.
– Спасибо, Павел Сергеевич! – сказал Вадька, беря из руки Марины платок.
– Ей спасибо скажи, Шевцов!
***
Пока Вадька умывал разбитое лицо, Марина стояла у двери в туалет.
– А ты молодец! – крикнула она. – Не трус!
Вадька посмотрел в зеркало. В первый раз в жизни он слышит такие слова. А может он, действительно, не трус?
– Закрепим наш урок, – продолжала Марина. – У тебя гантели дома есть? Турник? Ты меня там слышишь?
– Да, есть! – ответил Вадька.
– Прекрасно!
Четыре года спустя. Чита. Забайкальский военный округ.
– Вы не солдаты, вы куски г…на! – сержант Бутнев смотрел на отжимающихся на «взлетке» новобранцев. Пнул одного сапогом в плечо.
– Встать, рядовой!
Тот вскочил.
– Отставить, медленно. Встать!
– Отста-а-а-а-вить. Встать!
Солдат снова вскочил. Вытер потное лицо.
– Рядовой… как тебя там? – ухмыльнулся сержант.
– Рядовой Шевцов! – отрапортовал солдат.
– Медленно сокращаемся, рядовой Шевцов. Будем исправлять. Для начала ты вымоешь сортир. Своей зубной щеткой.
***
– Нет, – ответил Вадька, пытаясь унять дрожь в коленях.
– То есть как это? – Бутнев в изумлении посмотрела на рядового.
– Очень просто. Нет значит нет, – дрожащим голосом ответил он.
Бутнев растерянно оглянулся. Из глубины казармы вышли четверо дедов, подошли к сержанту.
– Ребята, вы видели борзого солдата? – показал он на Шевцова.
– Надо воспитывать! – сказал один, здоровенный, помахивая ремнем с солдатской бляхой.
– А почему ты не хочешь? – Бутнев уставился на рядового. – Религия не позволяет?
– Потому что не хочу, товарищ сержант, – ответил Шевцов.
– Здорово. Просто чудненько, – развел руками сержант и повернулся к новобранцам. – Рота! Встать!
Все подорвались с пола. Вытянулись.
– Рядовой Шевцов. Выйти из строя!
Вадька шагнул вперед.
– Кругом!
Повернулся лицом к строю. Бутнев взял табуретку и поставил рядом с Вадькой.
– Присаживайся, Шевцов.
Вадька сел на табуретку.
– Значит так, товарищи солдаты! Пока рядовой Шевцов не отправится мыть сортиры, вы будете отжиматься. Рота! Упор лежа принять! Делай раз!
Все, рухнув на пол, принялись отжиматься, злобно поглядывая на сидящего перед ними Шевцова.
– Шевцов! Коллектив страдает! – крикнул сержант. – Отжимаемся!
Прошло десять минут. Ребята уже теряли силы, некоторые просто были не в состоянии разогнуть руки и просто лежали на холодном центральном проходе. Деды пинали их под ребра, заставляя подниматься.
– Иди мой! – слышался злобный шепот.
– Почему мы из-за тебя должны тут корячиться? Иди мой!
– Ты самый умный? Иди мой этот гребаный сортир!
Это было хуже, чем бы его просто пинали. Психологически невыносимо. И Шевцов не выдержал. Встал.
– Ну вот видишь! – расплылся в улыбке Бутнев. – Щетку взял из тумбочки, и вперед! Тебя ждут великие дела. И мы еще после отбоя поговорим насчет твоего поведе…
Договорить он не успел, потому что в следующий момент отлетел в сторону, держась за челюсть. Испуганно отполз, со страхом и изумлением глядя на потирающего кулак Вадьку.
Старослужащие сначала растерялись, затем кинулись на всем скопом. Вадька схватил табуретку и ударил одного. Кто-то пнул его в спину, и он рухнул лицом на пол. Замелькали сапоги, ременные бляхи, кулаки…
***
– Э, мы что, его убили? – слышалось испуганное.
– Кажись, да! До дембеля четыре месяца, а тут… Нам просто кабзда!!
– Ребята, я в дисбат не хочу! – повизгивал сержант Бутнев.
– Какой дисбат, дебил? Ты сразу на зону пойдешь. Мы все пойдем!
– Так я и на зону не хочу! Я там никого не знаю! – истерил Бутнев.
– Заткнись!
– Парни, парни, вроде дышит! На кровать его тащите. Дневальный, твою мать! Полотенце чистое, мокрое! Живо!!!
Они кружили над избитым Вадькой словно сестры милосердия. Вытирали ему лицо полотенцами, тормошили, когда он терял сознание.
– Братан! Ты это, давай без глупостей! Слышишь? – они похлопывали его по щекам.
– Его в санчасть надо!
– А кто там на дежурстве сегодня?
– Таблетка, кажись.
– Отлично!
***
Прапорщик Осадчий, именуемый просто Таблеткой, осмотрел Шевцова.
– Вы чем его?
– Так это… ну, руками, – растерялись деды.
– Какими руками, идиоты?! Вы его под танк, что ли, бросили?
– Товарищ прапорщик, он выживет хоть?
– Да вроде да.
***
Замполит смотрел на рядового.
– Ты не мог так упасть! Не надо мне тут бабушку лохматить! Я не первый год в армии.
– Упал, товарищ капитан, – упрямо повторил Вадька, шевеля разбитыми губами.
– Хорошо, – вздохнул замполит. – И откуда ты упал? Судя по твоим синякам, с Эйфелевой башни?
– С лестницы. Мыл лестницу. Поскользнулся и упал.
– Ты у меня сейчас так упадешь! Кто тебя бил?
– Никто. Упал.
Через пятнадцать минут замполит, ничего не добившись, ушел. Вадька с облегчением откинулся на лазаретную подушку.
***
Сержант Бутнев заискивающе смотрел в глаза.
– Вадик, тут, короче, мамка мне прислала конфет, пряники. Вот. Апельсины тоже. Угощайся. Ах да, забыл, держи. Тебе письмо! От какой-то Марины Заречной. Подруга твоя, да? Поправляйся. Молодец, что не сдал!
Как только Бутнев ушел, Вадька торопливо разорвал конверт.
«Вадим! Не удивляйся моему письму. Адрес части я узнала у твоих родителей. Знаешь, сегодня я вдруг почувствовала, что с тобой что-то не то. Не могу объяснить, какое-то беспокойство, даже страх! Очень надеюсь, что с тобой все хорошо. Больше не знаю, что писать…
Напиши мне сам. Обязательно. Жду!
Марина.
Вадька посмотрел на штамп на конверте. Письмо отправлено неделю назад. И он здесь – тоже неделю…
***
Потянулись длинные дни в лазарете. За это время кто только не побывал у Вадьки: от дневального, принесшего бумагу и конверты, до военного дознавателя, который с пристрастием «пытал» его на предмет выявления виновных. Естественно, Вадька не строил иллюзий, что эти опытные отцы-командиры от него отстанут просто так – уж больно характерны травмы, и слишком долго они служат, чтобы верить во всю эту лажу про падение с лестницы.
Но больше всего Вадьку озадачивало письмо от Марины. Озадачивало и радовало одновременно. Они так и просидели до окончания школы вместе, подружились, ходили друг к другу на дни рождения, несколько раз были в кино. Вадька здорово окреп, вытянулся, раздался в плечах. Марина же превратилась в настоящую синеглазую красавицу, в компании которой Вадька смущался нещадно.
Да, Вадька хоть и перестал быть всеобщим посмешищем и мальчиком для битья, но перед Мариной немного робел. Он смотрел в эти огромные глаза и просто тонул в их синей бездне. А еще, и в этом боялся признаться даже самому себе, он был в нее влюблен. Бесповоротно и окончательно. А еще – безнадежно, ибо сам для себя решил, что шансов у него никаких!
Потом его призвали, и он благополучно убыл по месту прохождения службы, в Забайкалье.
«Получается, она чувствует, когда мне плохо?», – подумал Шевцов, бережно пряча в карман в сотый раз перечитанное письмо.
Он сел на кровати. Положил на колени книгу, сверху лист бумаги. Почесал измазанный зеленкой лоб и написал:
«Привет, Марина. У меня все хорошо. Питаемся 3 раза в день. Щипаем траву на плацу, квадратное катаем, круглое носим…»
Перечитал свою писанину. Какая тупость! И это письмо солдата?!
Смял листок, взял новый.
«Здравствуй, дорогая Марина! Ты правильно волнуешься, наша служба очень трудна. Каждый день мы смотрим опасности в глаза, охраняя рубежи нашей Родины…»
Не, ну это вообще ни в какие ворота!
Взял новый лист. Посмотрел в обшарпанный потолок, подумал, написал:
«Марина! Здравствуй! У меня все отлично, ты зря волнуешься. Служба как служба. Ничего выдающегося, все по распорядку, от подъема до отбоя – одно и то же.
Очень рад твоему письму. Было действительно неожиданно и приятно. Мы не виделись с выпускного вечера, но я всегда о тебе вспоминал. Надеюсь, что обязательно встретимся после моего дембеля, до которого мне пока, как говорится, как солдатскому котелку до ржавчины.
Напиши, как у тебя дела? Что там с поступлением в медицинский? И вообще, пиши. Мне будет очень приятно! Жду!
Вадим Ш.
***
В день возвращения в роту Вадька немного волновался. Едва он переступил порог казармы, как его сразу же обступили деды.
– Поправился? Молодец! Ну ты нас напугал тогда!
Это не было встречей старых друзей, все-таки разница в призывах в полтора года – это самая настоящая пропасть по меркам срочной службы. Но отношение было ровным, без неприязни, даже с ноткой уважения.
– Мы тут с ребятами подумали… Ты – нормальный воин. Поэтому стодневку нам не считаешь, в ночных подрывах не участвуешь, но в наряды будешь ходить, как и полагается. Извини, но служба есть служба!
– Это понятно, – кивнул Вадька.
– Да, вот еще. Мы тут постоянно что-то заказываем через хлебореза нашего, поэтому если что хочешь, там сигареты с фильтром или, например, бритву нормальную или зубную пасту – не вопрос, можешь напрямую к нему обращаться. Он в курсе, не пошлет.
– Понял, спасибо.
***
Стодневка перла со всей своей неизбежной силой. Дембеля хотели домой, призывы помоложе хотели, чтобы свалили дембеля. Из года в год, от призывы к призыву – одно и то же…
Ночью их разбудил крик сержанта Бутнева.
– Так, духи! Дедушки домой едут! А на чем они едут? Пра-а-а-вильно! На дембельском поезде!
Молодняк качал дембельские кровати, имитируя вагонную тряску на рельсовых стыках. Мимо пробегали духи-деревья и духи-столбы. Кто-то, забравшись на второй ярус, подсвечивал фонарем, изображая проплывающие мимо поезда огни полустанков. На табуретке, подергиваемой солдатом, подпрыгивал стакан с ложечкой. Дембельский поезд, весело гудя, ехал домой!
Вадьке и слова никто не сказал, когда он остался лежать в своей кровати. Это право не участвовать во всеобщем унижении и позоре он заслужил, выбив кулаками и заплатив собственной кровью. И вот теперь с изумлением смотрел на происходящее.
«Какой бред! Неужели, когда я стану дембелем, я тоже буду «ехать» в таком «поезде»? Никогда!»
Повернувшись набок, он закрыл глаза. А «поезд» все ехал и ехал, гудя и трясясь на стыках…
***
Поезд прибыл днем, точно по расписанию. Старший сержант Шевцов выпрыгнул из вагона. Огляделся. Родной вокзал, с которого он уезжал два года назад. Ничего не изменилось, разве что кровлю на здании вокзала поменяли.
В его спортивной сумке не было ничего, кроме писем. От родителей, родственников и, конечно же, Марины. Зачитанные до дыр, заклеенные папиросной бумагой на протертых сгибах, долгожданные письма!
Родители и младшая сестренка налетели на него, обнимая и целуя. Мама плакала, сестра повисла на шее. Отец сдержанно пожал руку, потом, обняв сына, похлопал по плечу. Солдат домой вернулся!
– Привет, солдат! – услышал Вадька знакомый голос. Обернулся.
Эти синие бездонные глаза, которые ему снились каждую ночь!
Вадька решительно подошел к ней и сделал то, чего бы никогда не решился сделать. Он обнял Марину. Она обвила его за шею руками. Губы слились в поцелуе.
Сестренка захихикала, прикрывая рот руками. Мать восторженно всплеснула руками. Отец одобрительно покашлял. Они и понятия не имели, что их сын и брат только что, на их глазах, преодолел самый трудный этап в жизни, шагнув навстречу свой судьбе…
