Дарья Лисовская
Жнец
Часть 3. Код убийцы
– Я могу вас обрадовать, – раздался в трубке задорный тенор эксперта-геномщика Нифонтова. Ника позвонила ему сразу же, как пришла на работу. – Кровь на куртке и ноже принадлежит убитым Митрошиным. Куртка не новая, много раз ношенная, есть следы пота и эпителиальные клетки человека, который ее носил. Удалось выделить геном.
– Мужской или женский? – в нетерпении спросила Речиц.
– Мужской, – радостно отрапортовал Нифонтов. – И это не Бабочкин, образцы которого вы представили на исследование. Вы там еще конвертик присылали с образцами крови и желчи господина Мамонтова…
– Да-да, – сердце Ники забилось быстрее, сейчас должна была разрешиться одна из основных интриг этого дела, есть серия или нет.
– И его кровь тоже есть на ноже и куртке.
– Йессс! – издала клич Речиц. – Спасибо вам огромное! А когда можно будет нож забрать? Он мне нужен для передачи в медико-криминалистическое отделение, – пояснила она.
– Да хоть сегодня, – хохотнул жизнерадостный геномщик и попрощался с Никой. – И еще один моментик: помните, вы еще привозили коробку из-под игрушек. Сундучок? Так вот, я немного с ним поколдовал, и вуаля. Там есть геном человека, носившего куртку.
– И все-таки мы ищем Жнеца, а не Жницу, – сообщила Речиц Максу Преображенскому, повесив трубку. – И это точно не Бабочкин.
– Как думаешь, это правда кто-то из Михалевичей или вообще какой-то левый псих? – спросил тот у нее.
Ника в ответ молча пожала плечами.
– Я просто вчера прочитал в интернете статью, – возбужденно проговорил Макс, поблескивая стеклами очков. – Там было про психически больного мужчину. Он ходил ночью по подъездам и дергал за дверные ручки. Если находил случайно незакрытую дверь, то проникал в квартиру, забивал жильцов молотком и выносил все ценное. Вдруг у нас тут такая же серия? Я на всякий случай поставил в прихожей несколько табуреток посреди прохода, чтобы Жнец, если придет ко мне, споткнулся. И представляешь, сегодня сам с утра на них налетел.
– Да я сама каждый вечер по три раза проверяю, закрыта ли дверь, – поделилась с ним наболевшим Ника. – Но думаю, что нужный нам убийца – не просто псих. Это кто-то из членов семьи или из окружения Михалевичей. И сейчас наша задача – получить у членов этого славного семейства образцы для выделения генома.
И Ника снова набрала Ткачуку.
– Он, конечно, сейчас дома после суток, но пусть напрягает своих подчиненных. К примеру, бравого опера Никитенко.
Действительно, примерно через полчаса к Нике прибыл Вася Никитенко. Памятуя о том, при каких не особо комплементарных для него обстоятельствах прошла их последняя вчера, опер зашел в кабинет Речиц и Преображенского, держась предельно скромно: бочком и опустив глаза.
Ника веером разложила на столе постановления о получении образцов для сравнительного исследования, бланки протоков, специальные ватные тампоны в стерильных пластиковых тубах и конверты для упаковки.
– Образцы изымать умеем? – спросила она у Васи.
– Умеем, – вздохнул Никитенко. – Ника Станиславовна, вы извините меня за ту ситуацию, вы не подумайте чего плохого, мне эти соседи про то, что их сбрендивший дед в ванной застирывал кровавые шмотки, все уши прожужжали. Я их вам нарочно не подсовывал, – хмуро оправдывался опер.
– Проехали, – сурово ответила Ника. – Но старайтесь больше таких креативных способов избавиться от надоевшего родственника соседям не предлагать.
– Да вы и их поймите, и нас, – стал давить на жалость Вася. – У нас весь подъезд помойкой провонял, а этот Бабочкин ни в какую не хочет ехать в психушку.
– Ну это же не повод его обвинять в убийстве и отправлять в СИЗО. Еще раз повторю: проехали, но больше так не делайте, – Речиц был крайне неприятен этот разговор. Она проинструктировала Никитенко по поводу изъятия образцов, и он ушел.
– Ты что-то мягко с ним, – прокомментировал Макс. – На тебя непохоже, ты же обычно по поводу оперов-подставщиков готова рвать и метать.
– А смысл? – уныло спросила Ника. – Они всю жизнь хитрили, хитрят и будут хитрить. Их порода – лисья, и способы работы с людьми в основном строятся на обмане и многоходовках. Тут нам надо держать ухо востро, чтобы не быть тупыми курами, которых такие опера могут в два счета съесть. А таких, как Вася Никитенко, уже не переделать. Он и будет так работать, пока рано или поздно не попадется на чем-то действительно серьезном. Воспитывать такого Васю уже поздно. Да и вообще, не с неба же этот Вася в полицию попал. Он – продукт нашего общества, вырос на тех же улицах, что и мы, ходил в такую же школу. Раз у нас в полиции работают такие Васи, значит, мы такую полицию и заслужили. И ждать сошествия с небес бригады архангелов, готовых работать операми и участковыми, не стоит.
– Это что еще за приступ пессимизма? – спросил Преображенский.
– Это приступ реализма, – грустно усмехнулась Ника. – Наши правоохранительные органы пока выглядят вот так, прямо скажем, далеки от идеала, но работать нам надо именно в них. А изменятся они только тогда, когда само общество изменится. Каждый из нас, понимаешь? Станет чище, ответственнее, правдивее. – Эх, – Речиц махнула рукой и решила перевести тему. – А ты что сияешь как медный таз?
– Я был сегодня утром в суде и позвал прекрасную помощницу судьи на свидание, – похвастался Макс. – Сегодня мы с Евгенией идем в кино.
– Ну хоть не с Валерией, – порадовалась за коллегу Ника и стала собираться в изолятор временного содержания, куда этапировала Веру Снегирь для проведения очной ставки.
– Да, пришло время наконец-то решить вопрос с причастностью Веры к убийству ее сожителя. Судя по всему, есть очень большая вероятность, что Мамонта завалил Жнец, а не Вера, – рассуждала про себя Ника, перепрыгивая через лужи, которые в любую дождливую погоду украшали асфальтированную площадку перед воротами изолятора.
У ворот, дожидаясь ее, жался свидетель, тот самый знаменитый Сашка Малинкин, несостоявшаяся любовь Анны Митрошиной. Ника не сразу сообразила, что мужчина, у которого то ли ночевала, то ли не ночевала Вера Снегирь, и объект воздыханий ее сестры – это одно и то же лицо. Сейчас же Ника решила присмотреться к Малинкину поближе.
– Что же в нем есть такого хорошего, – думала она, – что Анна Митрошина на протяжении многих лет из-за него голову теряла?
В ночь убийства Мамонта Речиц кратко допросила Малинкина в качестве свидетеля, но практически его не запомнила. Теперь же она украдкой поглядывала на него, пытаясь составить хоть какое-то впечатление: врет он по поводу того, что Верка к нему не приходила, или нет.
Малинкин был одновременно смазливым и потасканным. Он напоминал Кена, который развелся со своей Барби и коротает одинокие вечера в компании бутылочки спиртного. Внешне Малинкин выглядел вполне респектабельно: был хорошо одет, сиял белозубой улыбкой, задорно поводил широкими плечами, а весь его облик навевал мысли о вечно молодой и жизнерадостной пластмассовой кукле. Но он был какой-то выцветший, будто куклу забыли под открытым небом, и солнце с дождем стерли краски с ее лица.
– Выцветший человечек, – подумала Ника. – Одет весьма прилично, приехал на своем автомобиле. В квартире у него все тоже было чисто и аккуратно. Интересно, зачем Веру к нему понесло ночью? Может, он не только ее бывший одноклассник, но и кандидат в четвертые мужья?
В изоляторе Речиц посадила свидетеля в один из свободных кабинетов и попросила подождать. Перед началом очной ставки она хотела задать пару вопросов Вере наедине. И вот наконец строгий сотрудник изолятора вывел Веру, провел ее в клетку, стоявшую в углу следственного кабинета, и оставил их с Никой наедине.
– Ника Станиславовна! – заулыбалась Вера. – А я знала, что вы придете, я вас сегодня во сне видела. Так и сказала своим девчонкам в камере, что, мол, следователь моя снилась, сегодня к ней на ИВС поеду.
Речиц посмотрела на Веру и в очередной раз поразилась, как благотворно влияет нахождение в следственном изоляторе на алкоголиков. За две недели в СИЗО Вера Снегирь стала похожа на свою фотографию в паспорте: лицо перестало быть отечным, глаза прояснились, и в целом женщина стала выглядеть заметно посвежевшей.
– Ника Станиславовна, вы же разберетесь, что я Витю не убивала? – спросила с надеждой в голосе Вера. – Я еще слышала, что вы убийство Нюты и Димы расследуете, – внезапно помрачнела она. – До сих не верится, что их в живых уже нет.
– А у вас нет каких-либо догадок, кому они могли помешать? – поинтересовалась Ника.
– Нет, – покачала головой Вера. – Были бы догадки, я бы вам сразу сказала. Тут даже по СИЗО никакой информации не идет, так я бы вам сразу слила. Но вообще тишина.
– Вера Федоровна, а у вас были ключи от квартиры Дмитрия и Анны? – внезапно спросила Речиц.
– Да, были, – не задумываясь ответила Снегирь. – Мне Нюта их дала, на всякий случай. Сказала, что если Витя начнет меня снова «гонять», я к ним могу приходить в любое время.
– А про то, что у вашей сестры дома хранится ценная коллекция монет, вы кому-нибудь рассказывали?
– Нет, – Вера покачала головой. – Я что, дурочка, что ли, своим друзьям-алкашам про такое рассказывать? Поверьте мне, Ника Станиславовна, это точно не я информацию слила про монеты. А они пропали?
– Да, – кивнула Речиц.
А после Ника приступила к проведению очной ставки. И она прошла чрезвычайно быстро. Малинкин внезапно вспомнил, что Вера Снегирь действительно приходила к нему в ту ночь.
– А что же вы раньше этот факт отрицали? – спросила у него Речиц.
– Да знаете, Ника Станиславовна, – смущенно сказал Малинкин. – Я же сам человек немного пьющий. Но вы не подумайте, я только по пятницам пью. Так-то я человек нормальный, у меня свой бизнес. Вот в то утро и показалось мне с пьяных глаз, что Вера ко мне не заходила. А все было как раз наоборот, правда, Вер? Мы с ней сидели так хорошо, выпивали, закусывали. А под утро Верун домой потопала, а я спать завалился. Вы меня подняли, а я спросонья растерялся что-то.
– Да-да, – радостно кивала из клетки гражданка Снегирь в такт показаниям своего закадычного друга.
– Вот и славно, – думала Речиц, отъезжая от изолятора. – Веру Снегирь, похоже, придется выпускать. – Что ж ты, алкогольный герой-любовник, нам раньше голову морочил? Сначала напьются как свиньи, а потом сами не помнят, где были и что делали, – ворчала она про себя. Бизнесмен хренов.
И Ника брезгливо засунула в бардачок визитку, которую вручил ей Малинкин: «Александр Малинкин. Слесарь. Сантехник. Все виды ремонтных работ».
Внезапно в голову следователя пришла дельная мысль. Она припарковалась у обочины и набрала Кешу.
– Иннокентий, зови с собой какого-нибудь друга, я через двадцать минут заберу вас от отдела. Поедем делать повторный осмотр места происшествия.
– По маньяку? – выдохнул на другом конце провода восхищенный помощник.
– По маньяку.
И уже через час Ника, Кеша и какой-то его приятель заходили в квартиру Веры Снегирь. Печати на двери были не сорваны, с момента ухода следственно-оперативной группы в жилище Веры и Вити Мамонта никто не заходил. Внутри мерзко пахло запекшейся кровью. Иннокентий сразу же уставился на залитый кровью диван и спросил:
– А что нам надо дополнительно осмотреть?
– А нам надо посмотреть, на месте ли ключи от квартиры Митрошиных, – Ника прошла на кухню, открыла шкафчик над раковиной и стала методично перебирать банки из-под чая и круп. Вера рассказала ей, где хранила ключи от квартиры сестры, чтобы по пьянке случайно их не потерять.
Вот она, баночка из-под чая в виде слона.
Ника открутила крышку. Пусто! Убийца не просто так пришел в ту ночь в квартиру. Он прихватил с собой ключи от дома Митрошиных.
– Значит, приоритетной становится версия охоты за монетами. И дело прошлых лет тут, похоже, совсем ни при чем, – задумчиво сказала Речиц. – Будем проверять и окружение Михалевичей, и окружение Митрошиных. Судя по тому, что про монеты знали даже их коллеги с кондитерской фабрики, Анна Митрошина была самой болтливой из своего семейства.
Ника вернулась в отдел. Пятница шла своим чередом. В какой-то момент Речиц оторвала глаза от дисплея ноутбука и увидела, что ее сосед – следователь Преображенский, уже не такой лучезарный, как утром.
– Ты чего такой кислый? – поинтересовалась она.
– Да достало все, надо увольняться, – махнул рукой Макс. – Важняки начали заниматься материалом по заявлению прекрасной Валерии, у них куча претензий, как всегда. Почему то не сделали, почему это. Еще мужики сегодня позвали в бар, вот думаю, куда идти. С Женечкой из суда в кино или с мужиками.
– Тут я тебе не советчик, – пожала плечами Ника.
– Придумал! – просиял Преображенский. – Я скажу прекрасной Евгении, что меня срочно вызвали на происшествие и что по этой причине мы в кино пойдем завтра. А сам пойду с мужиками в бар. Так и Женя на меня не обидится, и мужики.
– Как бы на тебя все не обиделись за твое вранье на ровном месте, – проворчала Речиц и вернулась к работе.
Ближе к шести Макс уже был на низком старте, и как только стрелки часов выстроились в вертикальную линию, его как ветром сдуло. Ника лениво перелистывала дело по факту убийства гражданина Петрова, требовавшее скорейшего направления в суд. Вся неделя волей-неволей оказалась посвящена темному убийству, а работу по другим делам никто не отменял.
– Снова предстоят рабочие выходные, – подумала она. – А то запущу другие дела, потом замучаюсь с ними.
От этих мыслей Речиц отвлек внезапный посетитель. Дверь с шумом распахнулась, и в кабинет, не дожидаясь приглашения, ворвался разгневанный Константин Михалевич.
– Почему моя мать до сих пор не в тюрьме? – сурово спросил он у Ники.
– А почему она должна там быть?
– Несколько дней назад мы с отцом дали вам четкую информацию о том, что она причастна к убийству Нюты и Димы. А вы вместо того, чтобы ее проверять, зачем-то прислали к нам вашего тупорылого опера, который сказал, что нам надо сдать образцы слюны. Вы что, нас подозреваете? – Михалевич был крайне раздражен.
– Я проверяю все версии, – пожала плечами Речиц. – И у вас советов, как мне правильно производить предварительное следствие, насколько я помню, не спрашивала.
– Я буду жаловаться!
– Это ваше право. Вы вправе обжаловать мои действия руководителю следственного органа, а также обратиться в прокуратуру или в суд, – бесстрастно произнесла Ника. Ее давно перестали задевать подобные выступления.
– Почему вы не работаете с моей матерью? – снова начал приставать к ней Константин Михалевич.
– Потому что у следствия появились данные о том, что убийца вашей сестры и ее супруга – лицо мужского пола.
– Это что еще за данные?
– Предварительные результаты геномно-молекулярной экспертизы, с выводами которой вы как потерпевший будете ознакомлены после выдачи экспертом окончательного заключения, – ответила Речиц.
Михалевич был обескуражен.
– Это что, правда, что ли, мать может быть не при делах? – нахмурился он.
– Вас это так огорчает? – не удержалась от шпильки Ника.
Константин не ответил ей. Его лицо исказила гримаса, он махнул рукой и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
– Какие все нервные, – пробормотала Речиц.
Но Михалевич-младший оказался не последним посетителем кабинета Речиц и Преображенского в этот майский вечер. На сей раз в дверь постучали.
– Войдите! – крикнула Ника.
На пороге возникла Валерия Мухаметзянова, и в кабинете сразу же запахло жасмином.
– Добрый вечер! – поприветствовала она следователя. – А Максима Николаевича нет на месте?
– Нет, Максима Николаевича сегодня уже не будет, – ответила Речиц и подумала: «Интересно, каким ветром ее к нам занесло? Материал уже давно у важняков».
– Тогда я к вам, – Мухаметзянова влетела в кабинет и быстро села на стул для посетителей следователя Речиц.
– А по какому поводу вы к нам пришли? – уточнила Ника. – Ваше заявление передано в отдел по расследованию особо важных дел, оно теперь не у нас.
– Я знаю, – Валерия смотрела на следователя в абсолютно несвойственной ей манере, довольно подобострастно. Она сложила ладони, как для молитвы, и прижала их к груди. – Выслушайте меня, пожалуйста, не прогоняйте!
– Эко ее разбирает, – подумала Ника. – Что это с ней приключилась? Метаморфозы с ней похлеще, чем со старой Михалевич.
– Что случилось? – удивленно спросила она у посетительницы.
– Я хочу забрать свое заявление, – сказала Мухаметзянова.
– Забрать ничего уже невозможно. Ваше заявление зарегистрировано, по нему проводится проверка. Вы вправе обратиться к следователю, который сейчас ею занимается, и дать объяснения, по какой причине вы отказываетесь от выдвинутых вами обвинений.
– Я к этому следователю не пойду. Анатолий Борисович – циник и хам, – отрезала Валерия.
– Похоже, Беккер ее опросил в своей неповторимой манере, – поняла Ника. Анатолий Борисович Беккер – следователь по особо важным делам, обладал крайне непривлекательной внешностью и очень утомительной манерой вести разговор. По этой причине он почти всегда добивался правдивых показаний. После многочасовой занудной беседы с ним люди были готовы рассказать всю правду о произошедшем, лишь бы не общаться больше с малоприятным собеседником.
– Что же нам с вами делать? – задумалась Речиц. – Конечно, заявление Мухаметзяновой уже не было головной болью Бродского межрайонного следственного отдела, но из чувства следственной солидарности Ника была готова немного поработать за важняков. Кроме того, она была заинтригована, почему же прекрасная Валерия решила отказаться от своих обвинений.
– Давайте сделаем так, – наконец решила она. – Вы собственноручно напишете заявление на имя Беккера с изложением всех новых фактов, о которых вы желаете сообщить, а мы отправим его в отдел по расследованию особо важных дел.
– Мне самой все надо будет писать? – капризно спросила заявительница.
– Да. Вопрос серьезный, пишите все сами, – ответила Ника и протянула ей ручку и лист бумаги.
Минут десять посидев над чистым листом, Мухаметзянова сказала:
– Я не знаю, что писать!
– Приехали, – подумала Речиц. – Что за странные визитеры сегодня подобрались?
– Если вы хотите забрать заявление, то вас, наверное, никто не насиловал? – она решила уточнить позицию Валерии.
– Нет, не насиловал, – вздохнула та. – Мы просто на прощание решили заняться жестким сексом.
– Так и пишите.
И неудавшаяся зазноба Преображенского приступила к написанию заявления.
Когда прекрасная Валерия покинула следственный отдел, уже стемнело. Ника проветрила от жасминового шлейфа кабинет и уже собиралась поехать домой, как в дверь снова постучали.
– Кого опять черти принесли? – раздраженно подумала она. – Войдите!
На пороге стоял журналист Блошкин-Оболенский:
– У меня сенсация! – воскликнул он и забежал в кабинет.
Блошкин рухнул на стул, недавно оставленный Мухаметзяновой, и продолжил:
– У меня к вам деловое предложение. Я делюсь с вами сенсационной информацией, а вы разрешите мне на общественных началах поучаствовать в каких-нибудь следственных действиях по маньяку в качестве понятого? Здорово я придумал?
– Стойте, какая информация, вы вообще о чем? – Ника поморщилась. Она устала, у нее сильно болела голова, а шедшие вереницей люди не давали никакого покоя. И ведь никого из них она в отдел в пятницу вечером не звала.
– Мне известно, что любовница главврача Бродской городской больницы написала на него заявление, что ее изнасиловал, так? – Блошкин от восторга, сидя на стуле, аж приплясывал.
– Допустим.
– Сегодня вечером я пошел в «Туманный Альбион», я очень уважаю там бургер с двойной котлетой…
– Дальше, пропустим вашу любовь к бургерам, – поторопила его Речиц.
– Так вот, сижу я и ем двойную котлету, как вдруг увидел в углу главврача Яблокова и Мухаметзянову. Я подумал: «Интересно. Как же так? Она на него заявление пишет, а он с ней за один стол садится и воркует». Я незаметно подкрался к столу…
– И? – Ника попыталась не засмеяться в голос. Пухленький Блошкин и слово «незаметно» мало сочетались друг с другом.
– И подслушал, о чем они говорят. Мухаметзянова говорила, что заберет заявление, если Яблоков разведется с женой и на ней женится. А если он этого не сделает, то она мало того что его за износ посадит, так еще и расскажет все про какую-то медицинскую фигню. Она что-то на латыни сказала, я не понял. Ну как вам? Возьмете меня понятым?
– Как вы вообще застали меня на работе? – спросила Ника. – Рабочий день давно закончился.
– Я посоветовался с тетенькой, она предположила, что вы можете быть на месте, – потупился Блошкин. – Ну скажите, что информация – бомба!
– Возможно, – грустно ответила Речиц и с тоской посмотрела на часы, висевшие над дверью. Они показывали половину одиннадцатого. – Вы могилу Литовцева в порядок привели? – строго спросила она.
– Да, Ника Станиславовна, там теперь красота, – журналист извлек из кармана смартфон и показал ей фото. – Я даже оградку подкрасил.
– Ладно, давайте я запишу ваш телефон, – у Ники не было сил препираться с Блошкиным. – Если будут какие-то следственные действия, сможете поучаствовать. Но все публикации только по согласованию со следственным управлением!
– Понял, не дурак! – обрадовалось золотое перо Бродска.
И уставшая донельзя Речиц наконец-то уехала домой. Она сразу же рухнула на диван и уснула, не раздеваясь. Но сон ее оказался недолгим. В два часа ночи ей позвонил шеф.
– Ника, собирайся, на Лесю напали! И похоже, что это твой маньяк.
Речиц примчалась в Бродскую больницу со скоростью света. В ее голове мелькали жуткие картины, руки дрожали. Припарковавшись у больницы, Ника бросилась ко входу в приемный покой. И увидела, что у крыльца стоит ее друг – хирург Павел Потешкин, а рядом с ним живая и невредимая Леся с Комиссаром Рексиком. Павел и Леся курили и выглядели весьма озабоченными.
– Леся, ты жива! – Ника с разбегу обняла коллегу и в свете фонаря стала осматривать ее на предмет каких-либо повреждений.
– Да жива-жива! Прикинь, дежурка додумалась всем позвонить и сказать, что меня зарезали, – закатила глаза Леся.
– Что случилось?
– Представляешь, кто-то ночью залез к Ване в квартиру. Я как раз почти к нему перебралась, даже часть вещей уже перевезла, – сердито ответила Лазарева. – Это ужас какой-то. Мы спим, слышим, Рексик залаял, побежал в прихожую. А потом оттуда раздались какие-то вопли, мат. Мы проснулись, пока успели выбежать из спальни, этого козла и след простыл. Но Рексик – красавчик, успел его тяпнуть. У Вани на полу в квартире есть след крови нападавшего.
– А почему вы поехали в больницу? Кто-то все-таки ранен? – встрепенулась Ника.
– Ваня пытался догнать жулика, поскользнулся на лестнице, рассек лоб. Ему сейчас швы накладывают, – вступил в беседу Потешкин.
– Что думаешь, это твой Жнец? – спросила Леся.
– Что с дверью, как он ее открыл? – начала допытываться Речиц, оставив пока вопрос без ответа.
– А непонятно, – пожала плечами Лазарева. – Ваня уверен, что это я гуляла с Рексиком и забыла закрыть на ночь. Мне кажется, что я сквозь сон слышала, как замок открывается.
Ника дождалась, когда Ивану наложили повязку, и взяла его в оборот прямо в приемном покое. Леся и пес в компании Потешкина остались дожидаться их на улице.
– Фамилия Михалевич тебе о чем-нибудь говорит?
– Говорит. Ко мне вчера на прием приходила женщина в возрасте с такой фамилией. По вопросам семейного права консультировалась, – ответил Иван. Речиц знала, что бойфренд Леси был юристом, специализировавшимся в сфере гражданского права.
– Она могла ключи у тебя стащить?
– Чисто теоретически могла, – задумчиво сказал Иван. – У меня в кабинете лежат запасные ключи от квартиры, надо проверить, на месте они или нет.
– Надо, – Ника присела на скамейку и попыталась осмыслить происходящее.
Но подумать у нее не получилось. В этот момент двери приемного покоя распахнулись, в них влетели сотрудники скорой помощи с каталкой. На ней лежала женщина без сознания.
– Ножевое ранение в шею! Принимайте!
Хирург Потешкин вбежал вслед за прибывшей бригадой.
– Это Мухаметзянова! – крикнул он Нике на бегу. – Кто-то напал на нее в ее подъезде и пытался перерезать ей горло.
Иван и Ника переглянулись.
– Это наш ночной визитер остался недоволен оказанным ему приемом и пошел охотиться дальше, – поежился Иван.
– Похоже на то, – Ника чувствовала странное оцепенение. Она оказалась в центре кровавой вакханалии, в которой немедленно требовалось поставить точку. Похоже, что ее теория о том, что преступления связаны с семьей Михалевич, оказалась в корне неверной. Валерия Мухаметзянова не имела ни к кому из Михалевичей ни малейшего отношения.
Они вышли на крыльцо. На улице их встретила встревоженная Леся.
– Что-то совсем неладное у нас в городе творится, – сказала она. – Наш Жнец покинул пределы Красного молота и уже стал в Бродске людей резать. Что будешь делать? – участливо спросила она у Ники.
– Буду собирать оперов, делать обыски у всех Михалевичей. Может, бабка стащила у тебя ключи, а в квартиру залез кто-то из ее внуков-подростков, – предположила Ника.
– Ника Станиславовна! – из темноты раздался знакомый голос, и в свете фонаря перед Речиц снова предстал Блошкин-Оболенский:
– У меня сенсация! У меня есть фото человека, напавшего на Мухаметзянову!
– Откуда? – Ника недоуменно уставилась на Блошкина.
– Я собирался сделать сенсационный репортаж и немного следил за Мухаметзяновой, – начал свой рассказ тот.
– То есть бургер с двойной котлетой за соседним с ней столом вы начали поглощать неслучайно, – констатировала Ника.
– Именно так. И сегодня вечером, после визита к вам в отдел, я решил проследить, нет ли у Валерии в какого-нибудь интересного посетителя. К ней всю неделю таскался один мужик, я все хотел проследить за ним, но пока не получалось. И тут подъезжаю к дому, смотрю, окошки горят, Мухаметзянова не спит, ходит по квартире. Потом смотрю, свет погас, а она из подъезда выходит и ждет кого-то на лавочке. Потом откуда-то из-за угла пришел какой-то крендель в шляпе и плаще как у эксгибициониста. Они о чем-то поболтали у подъезда, потом он пошел ее провожать. Ну, думаю, все, сейчас зайдут в квартиру и начнется полный техтель-фехтель. Но этот тип через пять минут вышел из подъезда, а наша красотка свет в квартире так и не зажгла. Мне это показалось подозрительным, я зашел в подъезд и вижу, что Мухаметзянова лежит на своей площадке в луже крови. Выползла из квартиры.
– Как вы это поняли? – спросила Леся.
– Там было видно и по следам крови, и по ее позе. Я вызвал скорую помощь и двинул сюда. Хотел вам позвонить, да подумал, что вы и так сюда рано или поздно приедете.
– Да вы прямо прирожденный опер, – восхищенно присвистнул Иван.
– И еще золотое перо Бродска, – скромно потупился Блошкин. – Вот фотки, Ника Станиславовна, – он ткнул пальцем в дисплей фотоаппарата. – Вот он, убивец!
Ника, Леся и Иван склонились над крохотным экранчиком.
– Есть проблемка, – первым заметил главное наблюдательный Ваня. – Судя по времени съемки, на вашу Мухаметзянову напали в то время, когда наш злоумышленник зашел ко мне в квартиру.
– И это разные люди, – обреченно сказала Ника.
Остаток ночи и утро выдались крайне бурными. В следственном отделе собрались все: тут было и руководство, и все следователи, куча сотрудников полиции, изумленные всей этой следственной суетой Иван и Рексик. Приехал даже немного хмельной Преображенский. Его сразу же отправили отсыпаться на диван в комнату отдыха с перспективой тоже потом отправить на обыски. Денис Денисович поехал осматривать место нападения на Валерию Мухаметзянову. Борис Борисович, вздохнув, что Бродск превращается в сущий Чикаго, ушел в своей кабинет осуществлять общее руководство операцией.
Запасные ключи от квартиры, лежавшие в рабочем кабинете Ивана, действительно пропали. В отдел притащили всех Михалевичей, и старых, и малых. Ганна Игнатьевна рыдала и уверяла, что никакие ключи не брала, мужчины недоумевали, какие к ним могут быть претензии у правоохранительных органов.
Пока опера работали с людьми в отделе, Ника решила изъять образец крови человека, проникшего в квартиру Ивана.
– Аккуратно, Ника, не споткнись, тут на входе строительные материалы лежат, – предупредили ее Леся и Ваня, заходя в свое жилище.
– Хорошо, – ответила Речиц, но измотанная этой безумной ночью до предела, все равно споткнулась и уронила на себя одну из коробок. С коробки на пол упали какие-то листы бумаги.
Ника начала поднимать их. Ее взгляд машинально зацепился за знакомую фамилию.
– А ты что, заказывал какие-то сантехнические работы? – спросила она у Ивана.
– Да, а ты что, знаешь этого мастера? Вот такой сантехник, – Ваня показал ей большой палец.
– А в рабочем кабинете он у тебя ничего не делал?
– Делал. Раковину устанавливал… Ты хочешь сказать, что это он к нам залез? – сообразил Иван.
– И похоже, что не только к вам, – Ника достала из кармана мобильный телефон и позвонила Ткачуку.
– Коля, надо сделать обыск в еще одном адресе. Срочно.
Ника была в этой квартире всего один раз, но прекрасно запомнила адрес. Восемнадцать лет назад по этому адресу была коммунальная квартира, в одной из комнат которой проживал Анатолий Литовцев.
Она выписала постановление о производстве обыска в случае, не терпящем отлагательства, прихватила с собой Кешу и Блошкина, дождалась оперов и позвонила в дверь. В квартире раздались шаги, дверь открылась. И тут они увидели Жнеца.
– Здравствуйте! – он широко улыбнулся и внимательно посмотрел на вошедших, отдельно кивнул Ткачуку, которого хорошо знал и помнил еще со школьных времен. Но что-то в лицах непрошенных гостей подсказало ему, зачем они пришли.
– Гражданин Малинкин, сейчас у вас будет произведен обыск, – Речиц протянула ему постановление.
И юношеская любовь Анны Митрошиной, собутыльник Веры Снегирь и слесарь-сантехник, чье мастерство так радовало Ивана, изменился в лице. Его руки задрожали. Ника поняла, что это именно тот, кого они искали.
Обыск оказался невероятно результативным. В квартире Малинкина оказалась и коллекция монет, и робот-жнец, и ключи от квартир Митрошиных, Веры Снегирь и бойфренда Леси. И набор садовых ножей, в котором уже не хватало несколько экземпляров.
– Люблю эту модель, – пояснил Малинкин, заметив, как Ника разглядывает коробку с ножами. – «Самурай», отличные, немного искривленные лезвия. Острые. А в руке лежат как влитые.
Пока следственно-оперативная группа методично перерывала квартиру, Жнец курил у кухонного окна.
– Я знал, что рано или поздно за мной придут. Сам виноват, зря сюда вернулся и слишком увлекся.
– Зачем ты это делал? – спросил у него удивленный донельзя Ткачук.
Тот недоуменно пожал плечами.
– Люблю деньги, люблю кровь. Знаете, как здорово, когда человека режешь, а у него из горла кровь течет, – Малинкин при этих словах жутковато улыбнулся.
