Дарья Лисовская
Жнец
– Да тут прямо брызги какие-то были… – она вертела куртку, пытаясь получше разглядеть ее под тусклым светом одинокой лампочки, как вдруг из внутреннего кармана куртки выпал нож, на клинке которого тоже были заметные бурые пятна.
Но больше всего следователя Речиц в ноже поразило другое. Клинок был серповидной формы и имел заметную зазубрину.
– Это ваши куртка и нож? – поинтересовалась она у Бабочкина-старшего, который весь обыск просидел в одном из «помойных» кресел, погруженный в чтение «Трех мушкетеров».
– Куртка моя, – не стал отрицать он. – Я ее третьего дня на помойке нашел. А нож в кармане я не видел, – пожал плечами он. – Куртка правда классная?
– Очень классная, – согласилась Ника. – А нож просто сказка. В каком мусорном баке вы нашли эти предметы? – она решила отразить данный разговор с потенциальным убийцей в протоколе.
– Да вот в этой, которая рядом с нашим домом, – махнул рукой Бабочкин.
Она с помощью Кеши быстро упаковала изъятые вещдоки, заполнила протокол и поспешила на свежий воздух.
– Что с ним делать? – опер Никитенко брезгливо ткнул пальцем в Вениамина Бабочкина.
– Сейчас решим, подождите, – Ника решила спуститься во двор, в спокойной обстановке без лишних ушей доложить о своих находках руководству, а потом уже окончательно определиться, надо ли задерживать бывшего начальника дежурной смены.
На улице следователь Речиц увидела подполковника Нурсултанова, который по своему обыкновению топтался возле «дежурки» и смолил очередную сигарету.
– Ну что, Ника Станиславовна, задерживаем гада?
– Да оснований пока маловато, – вздохнула Речиц. Мне надо будет примерно неделю, чтобы провести экспертизы и проверить его версию о том, что он эти предметы просто нашел. При условии его помоечного образа жизни он действительно мог притащить домой то, что выбросил настоящий убийца. А может, следы крови на куртке и ноже вообще к нашему убийству не имеют отношения.
– Слушай, а давай его по «административке» закроем? – оживился Нурсултанов. – Он у нас с утра, когда мы его только из дома забрали, помочился на крыльцо в отделе полиции. Он же у нас теперь человек без комплексов, – помрачнел Игорь Васильевич. – А был же абсолютно нормальный мужик, вот такой начальник дежурной смены. Давай мы на него протокол составим за мелкое хулиганство. А пока он сидит в спецприемнике, ты суетись со своими экспертизами.
– Договорились, – обрадовалась Ника и, оставив Кешу грузить в багажник ее автомобиля изъятое, отошла в сторону детской площадки и позвонила шефу.
Шеф одобрил их план обойтись пока без задержания Бабочкина, а ограничиться помещением его в спецприемник, а также пообещал договориться о срочном проведении геномно-молекулярных экспертиз по изъятым ножу и куртке.
Так в деле появился первый подозреваемый.
Уставшие Ника и Кеша припарковались у темного здания следственного отдела и начали выгружать коробки и пакеты с изъятыми вещами.
– Сейчас, я сниму отдел с сигнализации, занесем все внутрь и по домам, – полусонно пробормотала Речиц.
Внезапно за спиной у Ники раздался какой-то шорох, чьи-то холодные ладони обвили ей шею, и кто-то прошептал ей прямо в ухо:
– Я – Жнец, и я пришел по твою душу.
Часть 2. Он придет по твою душу
Следователь Речиц громко взвизгнула и попыталась перехватить руки нападавшего. В косом свете фонаря, висящего над крыльцом отдела, она успела увидеть, как Кеша, схватив одну из коробок с вещдоками, бежит от машины к ней.
Страх охватил ее с головы до ног. Липкий, удушающий. Голова утратила ясность. На ее счастье, это состояние продолжалось недолго, потому что руки душителя разжались, и из густых весенних сумерек вынырнул следователь Преображенский собственной персоной.
– Здорово я вас напугал, – весело проговорил он, глядя на испуганного Иннокентия и Нику, которая присела на корточки у входа в отдел и закрыла лицо руками.
– Не смешно. Ты в своем уме так пугать? – Речиц была на взводе.
– Да ладно, Ника Станиславовна, ты же у нас железная леди, – Макс понял, что переборщил, подошел к ней поближе и помог подняться. – Ну прости меня, дурака, подъехал к отделу, смотрю, вы тут выгружаетесь, дай, думаю разыграю. Ну и подкрался в темноте.
– У-у-у, – Ника издала какой-то нечленораздельный звук. От страха у нее до сих пор дрожали колени.
– Вы нас, Максим Николаевич, и разыграли, и напугали, – пробормотал Иннокентий, которому шутка Преображенского тоже не показалась удачной.
– А это что опять за вонючие мешки? – перевел тему Макс, глядя на очередную гору, готовую переместиться из багажника автомобиля Речиц в их уютный кабинет.
– Это результаты обыска по «темному» убийству. А ты тут какими судьбами оказался? – сурово поинтересовалась Ника, справившаяся наконец-то и с сигнализацией, и с замком на входной двери, и со своими нервами, не на шутку расшалившимися после дурацкого розыгрыша.
– Я отрабатывал свой материал по главврачу. – Макс еще раз обреченно посмотрел на коробки и мешки, стоящие на крыльце, вздохнул и стал помогать Нике и Кеше таскать их по лестнице.
– И что говорит главврач? Что все было по согласию, а она его оговаривает?
– Конечно.
– А что про «телесные» говорит? – продолжала пытать Преображенского Речиц.
– Да говорит, хрен знает, откуда они у Валерии, говорит, что не бил ее никогда. Предполагает, что она их себе косметикой нарисовала. А травмпункт подкупила.
– В целом, у него хорошая версия защиты, – одобрила услышанное Ника. – Материал «важнякам»?
– Да, завтра надо передать.
– Я завтра поеду в Энск по поводу своих срочных экспертиз, могу увезти материал, – предложила Речиц. – Хотя после твоих дурацких розыгрышей, возможно, мне придется обратиться к специалистам по лечению неврозов, – еще раз возмутилась она.
– Ты меня очень выручишь, – вздохнул Макс. – А то я со всей этой половой лабудой откровенно зашиваюсь. Ничего не успеваю. Ой, кстати, а ты слышала, что про твое убийство написали какую-то нашумевшую статью. Мне сегодня в больнице рассказали, но я ничего не понял.
– Какую статью? Где? – подал голос ранее молчавший Кеша.
– На городском новостном портале. Давайте почитаем, что там написали, мне сказали, что там просто суперинформация, весь Бродск уже на ушах стоит.
– Что же там такое? – заволновалась Ника, включая свой ноутбук. Вдруг там и правда в кои-то веки написано что-то дельное, а она все прошляпила со своими Бабочкиными.
Она быстро зашла на Бродский городской новостной сайт. На главной странице на самом видном месте красовалась статья под названием:
ЖНЕЦ. ОН ПРИДЕТ ПО ТВОЮ ДУШУ.
– Это что еще такое? – удивилась Ника. Всю сонливость как ветром сдуло. Кеша и Макс тоже наклонились над ноутбуком и пытались читать интересующий их материал через плечо Речиц.
– Вот-вот, мне сказали, что статья так называется, я решил тебя этими же словами попугать! – радостно хохотнул Макс. Но Ника, увлеченная чтением, оставила его слова без внимания.
В статье говорилось о том, что в поселке Красный Молот объявился маньяк, перерезающий горло своим жертвам. И что это не простой маньяк. А восставший из могилы убийца, восемнадцать лет назад державший в страхе и Красный Молот, и сам Бродск.
В те холодные мартовские дни весь город и близлежащие поселки были охвачены ужасом. В трех квартирах поселка Красный Молот были обнаружены трупы учащихся старших классов красномолотской средней школы. Все погибшие были мальчиками, у всех было перерезано горло.
В считанные дни следствие вышло на след убийцы. Им оказался учитель погибших подростков – Анатолий Литовцев. При обыске в квартире Литовцева были обнаружены предметы, похищенные в домах убитых, а также серп, которым были совершены кровавые злодеяния.
Но до суда дело маньяка-жнеца не дошло. Он повесился в следственном изоляторе.
Но зло, сокрытое восемнадцать лет в могиле, пробудилось и снова начало охоту на жителей Красного Молота.
– Господи, что за ахинея, – пробормотала Ника. – Про призраков-убийц я в писульках наших журналистов еще не читала!
– Ты подожди, мне говорили, что где-то в конце есть фото могилы этого Литовцева, и видно, что могилу недавно раскапывали! – возбужденно проговорил Макс.
– Макс, ты что, реально веришь в этот бред? – скривилась Речиц.
– Но фото-то есть! – Преображенский ткнул пальцем в искомую часть статьи. Там действительно было изображение креста, выцветших венков и вскопанной земли на переднем плане.
– И что? – Ника пожала плечами. – Какие-то бабкины побасенки. Ты сам-то много привидений привлек к ответственности за убийство?
Впечатленный статьей Кеша переводил взгляд с Преображенского на Речиц и явно не знал, чью же сторону принять. Восторженная молодость склоняла его к мистической версии событий, но прагматичность, присущая в той или иной степени всем юристам, отрезвляла.
– Да я не говорю, что это призрак всем горло режет. Может быть, это и правда тот маньяк вернулся. Всяко бывает, может Литовцев и не виноват. Суда-то не было. А так прекратили за смертью и дело с концом. – Макс пролез в угол кабинета и поставил чайник греться. Он понял, что разговор по итогам прочитанного намечается долгий.
– А вот это дельная мысль, – согласилась с ним Ника. – А меня еще очень интересует вопрос, как наш журналист с аристократическим именем Филипп Оболенский, узнал, что потенциальных жертв у нашего Жнеца несколько.
– Ну как? Митрошиных двое, значит, жертва точно не одна, – усмехнулся Преображенский.
– Нет, мне кажется, что в статье ясно дается намек, что убийство было не одно. Журналист намекает на Витю Мамонта.
– А при чем тут Витя Мамонт? – хором спросили Макс и Кеша.
– Там же сожительница сидит, все в лучшем виде, – развил свою мысль Преображенский.
– Да нет, – грустно усмехнулась Ника. – Я сегодня узнала, что нож, которым зарезали Митрошиных, неделей ранее оборвал жизнь Вити Мамонта. Вот такой интересный поворот следственного сюжета.
– О как, – присвистнул Макс.
– Какое интересное дело, Ника Станиславовна, – восхитился Кеша.
– Надо идти искать старое дело. Раз жулик-душегуб повесился, значит, оно лежит у нас в подвале где-то в прекращенных, – Ника решительно встала с кресла, метнулась за ключами от подвала и решительно побежала вниз по лестнице.
– Эй, а ты домой пойти не хочешь, одиннадцать часов на дворе, – крикнул ей вслед Преображенский.
– Нет, не хочу, – отозвалась Ника, открывая дверь в подвал. – Там меня все равно никто не ждет, – добавила она про себя.
Архив Бродского межрайонного следственного отдела был размещен в пяти огромных металлических шкафах. Шкафы стояли в проходной подвальной комнате, проследовав через которую можно было попасть в помещение для сушки вещественных доказательств и комнату для их последующего хранения.
Ника еще раз тряхнула связкой ключей в поисках нужного ей, открыла шкаф с прекращенными делами и судорожно стала читать корешки уголовных дел.
– Вот он, Литовцев, дело в трех томах! – и она выдернула их из шкафа.
Закрыв архив, она поднялась в свой кабинет. Заинтригованные делом Литовцева не меньше ее самой Преображенский и Кеша в ожидании ее возвращения мирно пили чай.
– Мы тебе тоже налили, – Макс кивнул в сторону дымящейся кружки.
– Спасибо, – Ника лихо раскидала тома на троих. – Давайте сейчас быстренько их просмотрим, чтобы иметь представление о том, что в Красном молоте приключилось восемнадцать лет назад, а завтра я уже внимательно все прочитаю на свежую голову.
Как оказалось, восемнадцать лет назад убийства тоже начались весной. Труп первого убитого мальчика-девятиклассника был обнаружен накануне восьмого марта. Родители, работавшие на Бродской кондитерской фабрике, вернулись домой в предпраздничный день и нашли своего сына с перерезанным горлом. Из квартиры пропала довольно крупная по тем временам денежная сумма и какие-то безделушки, в том числе фигурка Жнеца с серпом и колосьями.
В ходе судебно-медицинских экспертиз было установлено, что горло жертвы было перерезано ножом серповидной формы.
И с незначительными временными промежутками в Красном молоте произошли еще два точно таких же убийства. Также жертвами становились мальчики-подростки, учащиеся красномолотской школы. Также двери квартир, в которых жили потерпевшие, не имели следов взлома и были открыты на момент возвращения домой родственников убитых. Совпадало орудие убийства и образ действия убийцы, из квартир пропадало что-то дорогостоящее и что-то абсолютно бесполезное, вроде мелких статуэток, открыток, детских игрушек.
Следователи и опера вполне резонно предположили, что убийца может быть как-то связан со школой, и вскоре вышли на учителя физкультуры Литовцева, который был холост, жил один и любил проводить свободное время в компании симпатичных спортивных мальчиков. В ходе обыска в квартире Литовцева обнаружили всю коллекцию мелких безделушек, похищенных из квартир погибших. Там же обнаружили тщательно вымытый садовый нож серповидной формы. Анатолий Литовцев все отрицал, говорил, что ему эти предметы подкинули, а по поводу одного из эпизодов выдвинул твердое алиби. Вечер в канун восьмого марта он провел не один, с ним была его любимая женщина – учительница истории Ганна Игнатьевна Михалевич.
– Вот это да! А по бабке так и не скажешь, что она в молодости давала жару! – присвистнул Макс.
Правда, допрошенная в качестве свидетеля Ганна Игнатьевна все отрицала, утверждала, что припертый к стенке Литовцев выдумал все и про интимную связь между ними, и про свидание седьмого марта. Эти же показания она дала и в ходе очной ставки. После этих событий Литовцев окончательно пал духом и через несколько дней повесился прямо в камере.
Обнаруженных в доме Литовцева предметов с лихвой хватило для того, чтобы подтвердить его причастность к убийствам. Кроме того, после его смерти убийства прекратились, и никаких сомнений в том, что именно он – тот самый Жнец из Красного молота ни у кого больше не возникло.
Пролистав за два часа три пухлых тома, два следователя и их общественный помощник переглянулись.
– Даже не знаю, чем мне поможет это старое дело, но сходство старых и новых убийств пугает, – прервала молчание Ника.
– Да и эта бабушка Михалевич и там, и тут каким-то образом причастна, – вымолвил Кеша.
– А меня больше всего напрягает, что где-то по Бродску может гонять настоящий псих с ножом серповидной формы, – расстроился Макс. – И вообще, не факт, что это твой Бабочкин.
– И пока непонятно каким образом убийца проникает в квартиры и выбирает себе жертв. Пока пострадали только родственники Михалевич. Может это кто-то мстит ей за показания по старому делу? – продолжила Ника.
– Это утешает. Раз мы все не приходимся родственниками этой Ганне Игнатьевне, значит, к нам ночью психопат с ножом точно не придет, – обрадовался Макс и стал собираться домой.
– Ладно, – Ника решительно встала из-за стола. – Утро вечера мудренее, разберемся со всеми этими вопросами завтра. Ой, то есть, уже сегодня, но попозже, – поправила она саму себя, взглянув на циферблат наручных часов. Они показывали час ночи, самое время было отправиться домой и забыться коротким следовательским сном.
– Как же, как же, прекрасно помню то дело! – заместитель руководителя Бродского следственного отдела Денис Денисович Кораблев с энтузиазмом закивал головой.
Утро в кабинете Макса и Ники выдалось многолюдным. Сам Макс пришел на работу ни свет, ни заря и печатал постановление о передаче материала по факту изнасилования гражданки Мухамедзяновой в отдел по расследованию особо важных дел, немного вздыхая по поводу разлуки с прекрасной Валерией. Ника вновь и вновь перелистывала старое дело, пытаясь понять, не пропустили ли они в нем чего-то важного. Заглянувшая к ним на утренний кофе Леся Лазарева, услышав новости о возможном появлении в городе маньяка, забрасывала коллег тысячей вопросов. Пришедший на работу Кораблев тоже завис в кабинете Речиц и Преображенского, как только услышал, о чем идет речь. Как оказалось, он тоже принимал участие в том старом расследовании.
– Я был тогда стажером в прокуратуре. А само дело было в производстве у Анны Ивановны Блошкиной, она была моей наставницей. Ох, суровая была женщина. Ее все жулики боялись как огня. Стоило Анне Ивановне нахмурить брови и начать постукивать пальцами по столу, так самые закоренелые негодяи спешили признаться, так они ее уважали.
– А этот что-то не признался, – хмуро отметила Ника, ревниво относившаяся к чужой следственной славе.
– А этот не признался, – не стал спорить Денис Денисович. – Но стал бы он вешаться, если бы не был так уверен, что для него все кончено?
– Может он как раз и повесился для того, чтобы прикрыть настоящего убийцу, – предположила следователь Речиц. – Уж очень похожи эти старые убийства в Красном молоте на убийство Митрошиных и на убийство Вити Мамонта.
– Вы Мамонта тоже хотите включить в серию? – удивился Кораблев. – Хотя судя по образу действия убийцы или убийц, основания для этого есть. Зарезаны спящие люди, убийца перерезает только горло, без причинения других повреждений. Кстати, присмотритесь к «старой» серии, там действия преступника были очень похожи на то, что происходит сейчас. Мальчики перед смертью были накачаны снотворным. Мы это дело еще между собой называли делом о спящих мальчиках.
– Да, там орудие по описаниям в экспертизе похоже на то, что преступник применяет сейчас. Клинок серповидной формы. Повреждения на трупах такие же. Денис Денисович, а почему про старое дело практически ничего не было слышно? По идее маньяк, убийства несовершеннолетних, должен был быть большой резонанс? Тут материал на серию «Криминальной России» запросто тянет? – Ника нежно погладила обложку старого дела.
– Да весь резонанс закончился, когда Литовцев в СИЗО повесился. Его мать согласилась на прекращение дела в связи со смертью обвиняемого. Суда не было, потерпевшие жаловаться не стали, хотя, насколько мне известно, сомневались в виновности Литовцева. Так все и заглохло.
– То есть, чисто теоретически восемнадцать лет назад следствие могло допустить ошибку? – спросила Речиц.
Кораблев развел руками.
– Чисто теоретически ошибка всегда возможна. Но вы же прочитали старое дело, доказательств причастности Литовцева к убийствам довольно много.
– Так, придется подумать над возможной связью старых и новых убийств, – начала составлять план работы на день Ника. – Столько всего надо сделать, хоть разорвись на части.
– Давай я тебе помогу, – предложила Леся.
– Да надо сегодня забросить нашим геномщикам нож и куртку, которые я вчера изъяла у Бабочкина дома. Там вроде шеф договорился, чтобы их срочно сделали. Сможешь отвезти?
– Да без вопросов. Мне еще надо допросить в СМЭ эксперта, получается, что вообще по пути, – согласилась Леся.
– И мой «износ» надо отвезти в управу, подожди пять минут, пожалуйста, – взмолился Преображенский, заканчивавший сшивать материал. – Если ты согласишься, я тебя расцелую! – пообещал он Лесе.
– Давай я все отвезу, только обойдемся без поцелуев, – заливисто засмеялась Лазарева.
– Ей нельзя, она без пяти минут замужем, – подмигнула Лесе Ника.
– За пять минут можно сделать очень много, знаете такую песню? – воодушевился Макс. – Я могу тебя так расцеловать, что ты передумаешь выходить замуж. Я же знаменитый Бродский ловелас.
– Ой, ловелас, успокойся, и давай уже свой материал! – Леся ловко выхватила материал и сопроводительное письмо из рук Преображенского и выпорхнула из кабинета.
– Что за незадача. Понравилась прекрасная Валерия, оказалась потерпевшей по износу. Леся съезжается с каким-то мужиком. Про тебя я вообще молчу. Поеду-ка я в суд. Там есть такая симпатичная помощница судьи, может ее куда-нибудь пригласить. Как думаешь, Ник? – Преображенский снова вернулся в мечтательно-романтичное расположение духа.
– Да конечно пригласи. Ты только, ради бога, не лезь к этой Валерии, а то она уже на одного кавалера заявление написала. А я пока вызову Михалевич. Надо бы допросить ее по поводу возможной мести за ее показания по старому делу, – и только Ника потянулась к телефонной трубке, чтобы сделать звонок, как в кабинет вошел Коля Ткачук и рухнул на стул.
– Ника, ты только не думай, что я сошел с ума, но вчера на похоронах Митрошиных я узнал кое-какую информацию, и у меня появился на примете еще один подозреваемый. Точнее, подозреваемая.
– Кто?
– Мать Анны – Ганна Игнатьевна Михалевич.
– Интересно. То есть у нас не Жнец, а Жница, – заинтересовалась Ника.
– Тоже читала статью? – оживился Коля. – Так вот, вчера на похоронах я разговорился с Костей, это старший сын Ганны Игнатьевны, брат-близнец Веры. И он поделился со мной своими подозрениями. Говорит, мол, неслучайно зарезали почти в одно и то же время и Веркиного сожителя, и Анну с Димой.
– А мотив какой?
– Давай они сами тебе расскажут.
– Они? Их там много с такими подозрениями? – удивилась Речиц.
– Двое. Костя и его отец Федор Константинович.
– Он же умер? – у Ники от недоумения взметнулась левая бровь.
– С чего ты взяла? – развел руками Ткачук. – Вон он в коридоре сидит вместе с Костей.
– Да мне все свидетели говорили, что дочкам осталась коллекция монет на память об отце, я и подумала, что он умер.
– Нет, он просто пару лет назад ее детям подарил, а так он живее всех живых, – улыбнулся Коля. – Что, позвать их?
– Давай! – махнула рукой Ника и улыбнулась. Судя по началу, день обещал быть очень интересным.
Отец и сын были очень похожи между собой, оба высокие, широкоплечие, светловолосые, похожие на героев скандинавских легенд. Впервые увидев Константина Михалевича, Ника поняла, насколько хороша была его сестра Вера, когда не пила.
– Ника Станиславовна, вы поймите нас правильно, – начал разговор Федор Михалевич. – Мы никоим образом не утверждаем, что это именно моя бывшая жена начала размахивать ножом направо и налево, по большому счету у нас, кроме догадок, ничего нет. Но согласитесь, ситуация выглядит очень подозрительно. Кроме того, я могу сказать вам абсолютно точно: моя бывшая жена способна на очень неприглядные поступки.
– Даже на убийство? – пристально посмотрела на него Ника.
– Да, – ответил за отца Константин Михалевич. – Это очень страшный человек и жестокий к тем, кто ему в чем-то мешает.
И Михалевичи поведали Речиц невеселую историю своей семьи.
Много лет назад жила в поселке Красный Молот семья с тремя детьми: близнецами Верой и Костей и младшенькой Аней, или как ее привыкли называть в семье Нютой.
– Уже в те времена Ганна была авторитарной личностью, – Федор Михалевич печально вздохнул. – Но ее хотя бы в чем-то можно было попытаться убедить. Но годы работы учителем, привычка командовать и подчинять сделали свое дело. К тому времени, когда близнецы уже учились в старших классах, Ганна стала невыносима. Ей слово поперек нельзя было сказать. Веру она гоняла за короткие юбки и яркую помаду. Костю за то, что он начал ухаживать за одноклассницей. В своем гневе Ганна была страшна, она могла отходить провинившегося ремнем, не разговаривать месяцами. Не доставалось от Ганны только безответной Нюте.
– В семнадцать лет Верка влюбилась в своего Снегиря, да и ушла из дома, – продолжил рассказ отца Костя. – Мать как с катушек слетела, я дни считал, чтобы поскорее школу закончить и уехать учиться. Примерно в это время мать выгнала отца, и дома стало совсем невыносимо. Как Нюта выжила в этом аду, я не знаю. Но она всегда была очень послушной девочкой, старалась радовать маму. Я знаю, что Нюта в молодости была очень влюблена в какого-то парня, который категорически не нравился матери. Та начала доводить Нюту в своей неповторимой манере: крики, а потом молчание месяцами, постоянное поджимание губ, всякие оскорбления. Сама Нюта нам ничего не рассказывала, в доме она осталась с матерью одна. Отец ушел, Верка уже жила со Снегирем, а я стал студентом и жил в общежитии. О том, как они скандалили, мне рассказали соседи. Папа предложил Нюте переехать к нему, но мать ее уже сломала, Нюта наотрез отказалась ехать к отцу, закончила в Бродске техникум, вышла замуж за своего Диму, но так всю свою недолгую жизнь и прожила по указке матери.
– Это все очень интересно, но мне пока непонятно, что в этой истории позволяет считать вашу мать и бывшую жену причастной к убийствам? – недоуменно спросила Речиц.
– Все очень просто, – ответил ей Михалевич-старший. – И покойный сожитель нашей Веры, и Нюта с Димой перед смертью серьезно поругались с Ганной Игнатьевной.
– По какой причине? – удивилась Ника, впервые услышав подобную информацию.
– Причина простая. Виктор хотел вернуть детей Вере.
– Да кто бы их им отдал, – вырвалось у Речиц, в голове которой сразу всплыли картины жилища Мамонта и Веры: батареи пустых бутылок, горы грязной посуды, паутина на окнах и прочие радости быта сильно пьющих людей.
– Ну это вы понимаете, – усмехнулся Костя. – А мать после прихода к ней Мамонта с претензиями сильно испугалась, начала звонить мне, советоваться, что же ей делать.
– И что вы ей посоветовали?
– Естественно, что я посоветовал ей проконсультироваться с юристом. Перерезать Виктору горло я бы ей точно не посоветовал, – возмутился Костя.
– Когда это было? – поинтересовалась Ника.
– Это было примерно две недели назад, незадолго до смерти сожителя Веры.
– А с Анной и Дмитрием у вашей мамы был какой конфликт? – продолжила свои расспросы следователь.
– Конфликт был с Анной. Она все-таки решилась на переезд к отцу вместе со всей семьей, сказала об этом матери. Скандал был до небес, с проклятиями, угрозами лишить наследства и так далее, – снова вступил в разговор Михалевич-отец. – Нюта звонила мне на прошлой неделе, плакала, жаловалась на мать, просила помочь с переездом.
– А она говорила, по какой причине она решила так внезапно покинуть Красный Молот? Может, она чего-то боялась? – спросила Речиц.
– Нет, причина была банальна. Мужчина, которым она была сильно увлечена в юности, он снова появился в ее жизни, она боялась соблазнов, боялась разрушить семью. И вот решила круто изменить свою жизнь и зачем-то поделилась этим с матерью. Будто не знала, какая будет реакция, – сокрушенно сказал Федор Константинович.
– А кто-то, кроме вас, сможет подтвердить то, что вы сейчас рассказали? – задала Ника крайне интересующий ее вопрос.
Мужчины надолго задумались.
– То, что мать чихвостила Нюту по любому поводу и в хвост, и в гриву, могут подтвердить наши соседи на старой квартире. Это там, где она сейчас живет с Вериными детьми, – уточнил Костя.
– Про то, какие в семье были отношения и конфликт Ганны с Виктором может рассказать Вера. Мы, кстати, наняли для Веры хорошего адвоката, я думаю, что он вам в ближайшее время позвонит. С убийством Мамонта точно надо разбираться, я не верю, что Вера могла его зарезать, – отметил Михалевич-отец. – Насколько я знаю, Нюта про конфликты с матерью никому особо не рассказывала, боялась подорвать репутацию нашей Ганны Игнатьевны, так что подруги скорее всего ничего не знали.
– Но я хочу обратить ваше внимание, Ника Станиславовна, на еще одну деталь, – перебил отца Костя. – У нашей матери точно были ключи и от квартиры Нюты, и от квартиры Веры.
– Откуда у нее ключи от квартиры Веры? – удивилась Ника. – Вы же сами сказали, что они поругались много лет назад и с тех пор не общались.
– Немного не так, – усмехнулся Костя. – У них был краткий период примирения, когда Коля Снегирь первый муж Веры, которого потом зарезал ее второй сожитель, начал довольно успешно заниматься бизнесом. У нее был продуктовый ларек, дела шли в гору, Вера как раз родила первенца, и мать на какое-то время сменила гнев на милость. Она тогда часто приходила к Вере, помогала с малышом. Так что ключи у нее должны были остаться, – уверенно сказал он.
– Высокие, высокие отношения в этой семье, – подумала Ника. – Как бодро эти двое мужчин прибежали закладывать Ганну Игнатьевну. Интересно, она и правда такое исчадие ада или они по какой-то причине на нее наговаривают?
– А тот мужчина, в которого была влюблена Анна в молодости, он кто? – вдруг сменила тему следователь.
– Кто-то из наших, красномолотских, – пожал плечами Костя. – Мы и сами не знаем, такими сердечными тайнами Нюта с нами не делилась. Она вообще сокровенное хранила бережно, боялась, что мать случайно узнает и позора не оберешься.
– Да, Ганна в своем гневе могла к этому мужчине пойти и такой скандал устроить, что туши свет, – согласился с ним отец.
– Ой, совсем забыла спросить, Федор Константинович, а эта ваша коллекция монет, которую вы подарили вашим детям, насколько она ценная? – спросила Ника.
Михалевич-старший задумался.
– Если продавать коллекцию целиком, то она стоит около трех миллионов рублей, в ней есть очень ценные экземпляры. Я и мой друг Валентин Петрович собирали ее около двадцати лет. Но я уверен, что убийца не будет продавать все монеты вместе, слишком приметно. Я уже связался со знакомыми нумизматами, предупредил, что коллекция похищена. Мир нумизматов очень тесный, если коллекция появится в продаже, я про это обязательно узнаю.
– А коллекция не могла быть похищена под заказ?
– Вряд ли. Она хорошая, в ней есть интересные монеты, но в целом она довольно заурядна. В ней нет никакого особого эксклюзива, чтобы идти ради нее на такое черное дело, – вздохнул Михалевич.
Ника по очереди допросила Михалевичей в качестве потерпевших. Оба они пожелали находиться именно в этом процессуальном статусе. После этого отец и сын покинули следственный отдел, оставив Речиц в глубокой задумчивости.
Михалевичи проговорились, что планируют решить вопрос о передаче опеки над детьми Веры от Ганны Игнатьевны Косте. Кроме того, они хотели, чтобы опекуном детей Митрошиных тоже стал Константин.
– Мы должны спасти этих детей от их бабушки, – убежденно говорил Федор Константинович.
– Мы не можем дать ей сломать наших малышей, как она сломала Нюту, – вторил ему Константин.
И несмотря на всю видимую положительность мужской половины семейства Михалевичей Речиц никак не могла отделаться от ощущения, что они напоминают ей двух стервятников, прилетевших клевать еще не остывшую плоть. Ведь дети Веры лишились материнской заботы не вчера, и Ганна Игнатьевна была их опекуном уже пять лет. Ника поинтересовалась:
– А почему вы доверили ей детей Веры, а сейчас хотите забрать и их, и малышей Анны?
– Мы все думали, что Вера за ум возьмется и сама их заберет. Как показало время, думали зря. А сейчас нам все карты в руки. Детей четверо, мать уже старая, думаю, что вопрос по поводу опеки решится в мою пользу, – уверенно сказал Константин.
Нику Станиславовну покоробил пассаж про «карты в руки», но она не стала ничего говорить. Почему-то и отец, и сын показались ей крайне неприятными людьми. Она старалась отбросить возникшее у нее предубеждение, как вдруг у нее над головой прозвенел задорный голос:
