Даниил Юлианов
Слишком живые звёзды 2
Ты сумел покорить женщину, уже бывшую замужем. Женщину, которая потеряла ребёнка и пережила страшное горе. Эта женщина нахлебалась столько боли, что вправе требовать от Бога всё, что только пожелает.
Теперь Катя не просто шептала на ухо – она чуть ли не целовала его, держа губы в паре сантиметров от кожи.
Но эта женщина доверилась тебе. Тебе – подростку, который не может разобраться в самом себе. Ты хоть представляешь, на какой отчаянный шаг пошла эта женщина? На какой отчаянный шаг пошла я?
– Да. – Женя стыдливо опустил голову. – Понимаю.
Ты ответственен за те отношения, в которые вступил. Не рушь человеку жизнь, если знаешь, что заранее обрекаешь его на горе. Но ты же всё ещё…
– …люблю тебя. Я всё ещё люблю тебя, Кать.
Тогда подними свой трусливый зад и притащи его ко мне, обними меня и реши грёбанный вопрос. Действуй, а не сиди в уголке как загнанный дезертир. Пришло время становиться мужчиной, Жень. Покажи, наконец, на что ты способен.
– Вот чертовка. – Он провёл ладонью по голове Рэнджа и глубоко вдохнул. Вместе с выдохом из груди вырвалась грязь, которая до этого всё внутри отравляла. – Даже здесь ты достала меня.
Обращайся, милый. Так что, будем действовать?
– Будем. – Женя начал подниматься на ноги. Рэндж что-то недовольно проворчал и сошёл с колен, удалившись в другой угол клетки. Худой, заросший густой чёрной шерстью, он напоминал чудовище из детских страшилок, но вот глаза… эти глаза свели Женю и Катю вместе после того, как они разошлись по разным ветвям судьбы. Наверное, именно Рэндж – тот самый мостик, который до сих пор связывал и его, и её. Каждый из них приходил сюда минимум два раза в день, часто пересекаясь друг с другом, просто обмениваясь взглядами.
Но эти взгляды были красноречивее всяких слов.
Казалось, Рэндж знает всё, и ему хватает мудрости не мешать происходить тем вещам, которые должны происходить. Смотря в эти оранжевые глаза, Женя не сомневался в том, что в них есть что-то магическое, что-то за гранью человеческого восприятия. Может, Рэндж был послан как раз для того, чтобы связать судьбы двух совершенно разных людей? Если это правда, то страшно представить, для чего миру нужен такой союзе из двух сумасшедших.
– Из трёх. – Женя полностью, с лап до головы оглядел Рэнджа. – Тебя мы возьмём с собой. Как только нас выпустят с этого корабля.
Он закрыл клетку, несколько секунд смотрел на сплетающиеся друг с другом прутья (она любит прихватывать нижнюю губу) и развернулся. Осталось только выйти на этаж, преодолеть пару десятков ступеней, собраться с духом и прийти к Кате. Ничего сложного, правда же? Тем более она сама хотела с ним поговорить и просила об этом.
А сейчас? Вдруг сейчас она не захочет с тобой разговаривать?
– Заткнись. Просто умолкни и перестань меня доставать!
Женя направился к выходу, уже представляя встречу с Катей. Он не знал, как она начнётся, но был уверен, чем закончится – поцелуем. Катя будет невероятно красивой, независимо оттого, как она будет одета. Даже если она только проснётся, её волос будут напоминать прилипшие к мармеладке волосики ковра, а изо рта будет пахнуть заброшенным моргом, она всё равно будет прекрасной. Может, Влад прав, скорее всего прав – нашим организмом управляют гормоны, нашей ЛЮБОВЬЮ управляют гормоны. Все эти волшебные ощущения – всего лишь химические процессы внутри нас, высокоразвитых животных. Но…разве понимание этого мешает нам наслаждаться чувствами влюблённого? Разве знания о работе гормонов могут разрушить ту магию, которая рождается при случайно брошенных взглядах, случайных касаниях друг друга и случайных вопросов, помогающих стать ближе? Волшебство никуда не исчезает. Стоит в него только поверить – поверить вдвоём, – как оно начнёт заполнять ваши сердца таинственным, чертовски приятным теплом.
С улыбкой на лице Женя подошёл к двери, выводящей из «Питомника для Братьев наших меньших». Он сомкнул пальцы на ручку, собрался повернуть её, но ручка повернулась сама.
Прежде чем Женя успел что-либо понять, дверь распахнулась и откинула его на несколько шагов назад. В питомник вошли двое мужчин, один за другим. Тот, что был спереди, не сводил с Жени глаз, но не этот безумный взгляд заставил Женю медленно попятиться. Чёрный качающийся круг на конце ствола – вот что выбило из колеи. Мужчина, одетый в длинное бордовое пальто (я такие видел только в фильмах), обхватил пистолет двумя руками, ствол чуть успокоился, но не перестал качаться. На небритом лице застыла гримаса сосредоточенности. Длинные русые волосы небрежно спадали со всех сторон. От мужчины пахло чем-то едким, пробивающим нос, точно не алкоголем. Даже самый крепкий напиток не мог так пахнуть.
Женя было перевёл взгляд на второго мужчину, кажущегося очень мелким на фоне Бордового гиганта. Но и у Карапуза был не менее сосредоточенный взгляд – нацеленный на Женю, изучающий его. На Карапузе был надет плащ из того же материла, что и на Бордовом, но только более короткий и зелёный.
Прямо цветастые Бонни и Клайд. Только Клайд слегка изменилась.
– Руки вверх, засранец! – Бордовый приблизился на шаг, едкий запах резко усилился. – Подними свои грязные руки!
Женя подчинился. Казалось, тело сделает всё, пока этот чёрный глаз не исчезнет. Все мысли растворились в темноте. Сознание замерло точно так, как замирают люди, когда на них мчится бешеная бродячая собака. Если тело всё ещё и было способно на какие-то действия, то вот разум полностью парализовало.
Через несколько секунд Женя увидел перед собой собственные костяшки пальцев. С грубой, избитой в кровь кожей.
– Ты же Феникс? – спросил Бордовый. – Ты тот сучёныш, которого так восхваляет Чистилище?
– Да он это, он. Посмотри на футболку.
Чёрная надпись ROCKна чистой белой ткани. Эту футболку хоть на аукцион выставляй.
– Покажи спину, Феникс. Живо!
Женя посмотрел в глаза Бордовому. Еле их разглядел сквозь пряди грязных волос (что это за запах?), но смог зацепить взгляд. Пересилив себя, он спросил:
– А если вы пустите мне пулю в спину?
Оба попытались усмехнуться. Как сытые шакалы, заметившие раненую добычу.
– Тем будет лучше для тебя. Таких как ты нужно валить сразу, иначе потом будешь окружён тварями. Делай, что говорю: повернись ко мне задницей и задери футболку.
В закрытой клетке зарычал Рэндж. Женя увидел, как быстро забегали глаза Карапуза, как нервно сжались его губы. Казалось, ещё чуть-чуть и он выбежит их комнаты, не в силах терпеть такое напряжение.
Но Бордовый оставался спокойным. В его тёмных глазах переливались пятнышки света, в зрачках клубился какой-то призрак – чего-то липкого, чего-то похожего на страх. Да, он тоже боится, тоже волнуется, но держится молодцом. Женя совсем позабыл о приказе показать спину и стал всё глубже вглядываться в глаза Бордового. Ноздри до сих пор щекотал до жути странны аромат, слишком странный для этого места, но теперь в нём улавливалось что-то знакомое. В воздухе витал запах…
– ПОКАЖИ СВОЮ СПИНУ! – Бордовый взвёл курок. Щелчок пробудил Женю, заставил его медленно развернуться, взять низ футболки и потянуть его вверх, до самых плеч. Он полностью оголил спину, в которую в любую секунду могли влететь девять грамм свинца.
– Мать моя женщина, – послышалось сзади. – Ты был прав. Этот ублюдок действительно помечен дьяволом.
Ага, подумал Женя. Ещё я его сын, и каждое воскресенье мы ходим в баню со шлюхами, чтобы отвлечься от наших сатанинских дел. Можете заглянуть мне в задницу – там прямой путь в ад.
– И что мы будем делать? – Голос принадлежал Бордовому. Чуть дрожащий, с плохо скрываемой тревогой.
– Так застрели его, хоспаде! Просто спусти курок…
Женя дёрнулся от резкого звука, раздавшегося за спиной – трение ткани об ткань. Вслед за ним последовал слабый хрип. В голове тут же появились два силуэта, один из которых – тот, что повыше – схватил мелкого за горло и, наклонившись, говорил:
– Тебя мать на пятом месяце родила? Он же помечен сам знаешь кем. Попробуй застрелить его и тут же отправишься к своим предкам, которых мне очень жаль. Ты… – Небольшая пауза. Женя чувствовал два проницательных взгляда и хоть изо всех сил старался оставаться спокойным, сердце предательски застрекотало в горле. – Ты должен догадываться, куда мы попадём в случае чего. Об этом т мечтал всю жизнь? Только посмотри на его шрамы!
От последнего слова Женя зажмурился. Мир скрылся в темноте, но в неё сразу же показалась его спина, изуродованная тремя глубокими царапинами. Тогда было жарко. Огонь тихо перешёптывался со всех сторон, лёгкие с каждым вдохом будто прожигали изнутри, а на руках…повиснув на шее…сидела маленькая девочка – с чёрными волосами, с карими глазками и с именем, которое сразу показалось Жене невероятно красивым – Кристина. Он помнил её поцелуй, как пухленькие губки коснулись его покрытой копотью кожи, как теплом заполнилось всё внутри. Он помнил, как боролся с самим собой, стараясь оставаться в мире, не покидать его, твёрдо стоять на ногах. Но что Женя запомнил лучше всего – это два алых огонька, вокруг которых собирался дым. Собирался и принимал форму существа, отдалённого напоминающего человека. Но у человека не может быть ТАКИХ ногтей, какими ОНО чуть не распороло ему спину.
Я должен был остаться там, в горящем здании. Это было в его планах, в планах дьявола, в планах…Алексея.
– Повернись кругом. – Теперь Бордовый не пытался скрыть дрожь в голосе. – Можешь опустить футболку.
Женя опустил. Медленно, без резких движений, с поднятыми руками он повернулся и увидел перед собой уже не того человека, который вошёл сюда с сосредоточенным, твёрдым взглядом уверенного человека. Сейчас Бордовый мало чем отличался от Карапуза. От обоих исходил аромат страха, они буквально фонили им, и их попытки не выдавать его только больше выставляли страх на свет. Они боялись неизвестного – того, что может скрываться за этими шрамами. Как бы они расхохотались, узнав, что за шрамами скрывается обычный подросток, переживающий за свои отношения и пытающийся отличить гнев от радости.
Или же и вправду дьявол посеял своё семя где-то под кожей? Семя чего-то чужеродного, ужасного, способного сжечь все библии на планете Земля. Может быть, страх этих двоих оправдан?
– Значит, слушай меня, – Бордовый заговорил, но к кому он обращался, женя сначала не понял – взгляд испуганных глаз был направлен на сына Сатаны. – План ещё в силе, ничего не отменяем, понял? Мы должны начать, чтобы завершить начатое. Это ты тоже понял?
Рык Рэнджа стал громче. Женя чувствовал на руках стекающие к локтям капли прохладного пота. Кисти слегка тряслись. В фильмах любят (любили) показывать, как под дулом пистолета храбрые главные герои ловят момент и обезоруживают противника, но в жизни всё совсем по-другому. Стоит лишь навести на тебя ствол, как ты мгновенно становишься заложником собственного тела. Разум вроде что-то начинает понимать, но нервы будто парализованы. Они окликаются только на команды того, в чьих руках сейчас твоя жизнь. Ни о каком обезоруживании и речь не идёт. Когда тебя в первый раз в жизни ловят на мушку и ты замечаешь это, всё, на что ты оказываешься способен – это стоять столбом с широко раскрытыми глазами.
Но они же тебя не убьют. Они боятся даже ранить тебя.
Бордовый вытер вспотевшие ладони об своё пальто – сначала левую, потом правую, аккуратно перекладывая пистолет из руки в руку.
– В общем, слушай меня, Феникс. Мы ж…ну это…не желаем тебе ничего плохого, пойми нас, мы просто тоже хотим жить. А если умирать, то с огоньком и попадая в рай. Мы просто хотели убедиться, что слухи о шрамах на твоей спине – правда. Вот и пришли, так сказать, решившись…
– Керосин. – Женя вдохнул полной грудью и на несколько секунд закрыл глаза. – От тебя пахнет керосином.
Русые волосы Бордового слиплись не из-за грязи, как сначала подумал Женя, а из-за того, что кто-то буквально облил их керосином. Пальто наверняка было красным – может, оттенка чуть темнее красного, – но из-за жидкости оно стало бордовым. В каком-то древнем фильме ужасов (годов 80-ых) Женя видел кадры, где достают новорожденного ребёнка: он был в какой-то противной слизи, обволакивающей тело и стекающей с него. Бордовый сейчас напоминал такого ребёнка, только очень крупного, испуганного, готового на самые безумные поступки, которые смогут избавить его от страха. И покрытого слизью. Слизью, которая так жаждет огня.
– Зачем ты облил себя керосином?
Карапуз заметно занервничал. Он попятился к двери, но остановился – то ли понял, что уход – не лучший вариант, то ли действительно не мог оторвать взгляда от стоящего перед ним подростка.
Бордовый опустил ствол пистолета (если он спустит курок, то прострелит мне колено) и вместе с тем взгляд. Какое-то время все трое простояли в молчании, даже Рэндж перестал рычать, но Женя не сомневался, что его оранжевые глаза ничего не упускают из виду. Даже самую маленькие детали.
– Послушай, Феникс, я всем сердцем хочу послать тебя к херам, но не могу. Я не могу сказать тебе правду. Короче. – Бордовый сунул руку в карман пальто, вынул оттуда большую связку ключей. – Мы запираем тебя в этом питомнике. Бог знает для чьего блага, просто так будет лучше. По крайней мере, сегодня.
– Вы эти ключи у Святцев спёрли?
Оба кивнули. Как провинившиеся дети, которых поймали за руку.
– Вы понимаете, что вам очень скоро надерут задницы? Если Святцы уже заметили пропажу, вам лучше сразу спрыгнуть с корабля на землю.
– Это не корабль, – сказал Карапуз. – Мы под землёй, выход на самом…
Бордовый вцепился в шею своему приятелю. Его рука чуть ли не вырвала кадык, костяшки пальцев, блестящие от керосина, разом побелели. Голова, покрытая слипшимися русыми волосами, наклонилась к Карапузу, и через секунду Женя услышал неразборчивый шёпот – агрессивный, торопливый, больше похожий на шипение змеи. Пользуясь моментом, Женя кинул быстрый взгляд на Рэнджа и увидел, что тот сидит у самых прутьев решётки, выпрямив передние лапы. Точно так же он сидел тогда, в зале пустой аптеки, наблюдая за Женей и Катей и растущим между ними напряжением. Сидел так спокойно, будто знал, что должно произойти, но всё равно был готов в любой момент исправить ситуацию, если что-то пойдёт не так. В тот вечер он не позволил Кате выйти из аптеки, перекрыв собой выход. Сейчас же он ничего не делал, а просто сидел и…наблюдал.
Бордовый отпустил Карапуза, вновь посмотрел на человека, чья спина стала холстом для красок дьявола. Пистолет он полностью опустил, вероятно, даже забыл о нём, потому что всё его внимание было направлено на формулировку мыслей. Может, то, что он сейчас скажет, поменяет ход мировой истории.
А может, не поменяет ничего, но в таком случае и бояться нечего.
– Мы не плохие люди, Феникс, не подумай. Мы просто не хотим иметь с тобой ничего общего, особенно город, в котором живём. Я рад, что успел посмотреть тебе в глаза. В них есть что-то человеческое. Даже слишком много для такого как ты. Шестнадцать лет, Господи… Я в твоём возрасте девок по попкам шлёпал и убегал, а ты уже прислуживаешь самому могущественному злу на Земле. – Бордовый всё-таки поднял пистолет. Нацелил его на Женю и, держа в другой руке связку ключей, попятился к двери. – Мы запираем тебя рядом с твоей гончией, Феникс. Мне не хочется, чтобы ты помешал всему представлению, хотя я так желаю, говнюк, чтобы ты увидел наш перфоманс. Но его увидит твой папочка, наш Великий Алексей Царёв. Не знаю, убьёт тебя пуля или нет, но если после того, как я запру эту дверь, я тебя где-нибудь увижу, в тебе станет на одну дырку больше. Усёк?
Женя не ответил. Лишь еле заметно кивнул, не двигаясь с места, всё ещё держа руки поднятыми, перед собой.
– Отлично. – Бордовый и Карапуз уже вышли за дверь. С кончиков русых волос падали редкие капли, в густой бороде виднелись крупные крошки, вся одежда была мокрой, будто плохая прачечная не высушила её перед тем, как отдать клиенту. Со стороны Бордового можно было принять за обычного бездомного (на Чистилище таких нет, Чистилище – наш общий дом, помните, друзья), но вот глаза были пропитаны уверенностью, какая бывает у людей, идущих на большой риск после потери всего на свете. Уверенность, что всё пройдёт как надо. А если нет, то ничего страшного – хуже уже точно не будет.
Бордовый почти закрыл дверь, но в последний момент остановился. Он снова посмотрел на Женю, несколько секунд молчал, потом сказал:
– Могу я задать тебе вопрос, Феникс?
– Если прекратишь меня так называть, можешь хоть два.
Тёмные глаза блеснули. Губы сжались, послышался глубокий вдох, а потом Женя услышал вопрос, который никак не ожидал услышать.
– Это правда, что ты спас девочку из горящего здания?
На мгновение всё внутри похолодело. В сознании всплыли карие глазки маленького человечка, которые слишком рано увидели жестокость людей. Чёрненькие волосы и пухленькие губы – стоит им коснуться твоей щеки (покрытой копотью щеки), как грудь сразу разольётся теплом. Кристина. Девочка, в чей глаз вонзился клык собаки. Девочка, которая ещё была жива, когда одичавший зверь прогрызал ей грудную клетку. Девочка, которая погибла по вине своего спасителя. И это…
– …правда.
На этот раз Женя не смог сдержать взгляд Бордового и опустил глаза вниз. Буквально сразу же он услышал:
– Если даже ты способен на хорошие поступки, значит, у этого мира ещё есть шансы.
После слов дверь захлопнулась, а в замке дважды провернулся ключ, подытожив сказанное. Женя не помнил, как долго смотрел на свои трясущиеся кисти – до того момента, пока они не начали расплываться.
* * *
Интересно, каким будет его лицо после прочтения?
Может, удивлённым? Вряд ли он сидит у себя в комнате и ожидает, пока к нему придёт Катя – горячая, полная энергии, с небольшим стихом в руках, который она писала всю ночь. А может, всё произойдёт как в лучших мелодрамах? Да, звучит бредово, но кто мешает сейчас просто помечтать? Хоть на минуту можно же представить самое лучшее стечение обстоятельств?
Предположим, я написала хороший стих, думала Катя. Настолько хороший, что после последней строчки у Жени, может быть, заслезятся глаза. Тут в игру вступят губы. Я нежно поцелую его в лоб, накрыв затылок ладонью. Мы немного поговорим, поймём, какие же мы оба дебильные, и поцелуемся. Мы забудем о Чистилище, о том, что мы сейчас пролетаем над городом в неизвестном направлении. Сегодня мы полностью отдадимся друг другу. А думать, как сбежать из этого клоповника, начнём завтра. Завтра, которое начнётся лучше чем вчера.
Катя расплылась в улыбке, продолжая идти по коридору, направляясь к комнате Жени. Она выглядела точь в точь как влюблённая старшеклассница, всё-таки осмелившаяся сделать первый шаг: глаза полны огня, волосы еле поспевают за головой, а к пылающей груди прижато несколько листочков, украшенных аккуратными кругленькими буквами.
Интересно, что он скажет, думала Катя. Какими будут его первые слова? Я же дам прочитать ему не какие-то наброски, а свою душу. Я написала всё, что было внутри, была максимально откровенна. Думаю, Женя поймёт. Нет, не поймёт, а ПОЧУВСТВУЕТ, ведь у влюблённых же один общий канал связи, верно? Мы почти как телепаты, только лучше. Телепаты друг для друга? Или взаимные телепаты? Обоюдные телепаты? Влюблённые телепаты? А может…
Кто-то резко схватил Катю за руку. Чьи-то пальцы крепко сжали запястье и дёрнули в сторону. Катя ничего не поняла и тогда, когда ноги заплелись, а тело повело вниз. Она рухнула на кафель и услышала самый ужасный звук, который только могла сейчас услышать – шелест разлетающихся листьев. Вокруг проходили люди, их грязная обувь опускалась на пол, и как только эти мысли пронеслись в голове, Катя встала на четвереньки и начала лихорадочно собирать листы. Она даже забыла о том, почему упала, пока над головой не раздался мужской голос:
– А куда мы это так спешим, дамочка?
Воздух провалился в лёгкие. Всё тело замерло, рука остановилась в нескольких сантиметрах от последнего листочка. Это был знакомый голос. Катя не могла вспомнить, где его слышала, но ощущения, которые он приносил, были отвратительными. Но больше всего он вызывал страх – этот голос. Его нотки заставляли грудь сжиматься, а мышцы тела разом напрячься, ведь такой голос был только у одного человека.
У одного ужасного человека.
– Я погляжу, у тебя появились новые цацки? Медальончики?
Катя повернула голову и увидела перед собой пару тяжёлых армейских ботинок. Полукружия света переливались на их идеально чистой поверхности, но всё равно кое-где проглядывали пятна запёкшейся крови. Крови невинных. Иногда до Кати доходили слухи, что где-то в западном крыле, двумя этажами выше или ниже, Святцы кого-то избивают, и, по их словам, на это всегда находятся причины. Никто не смел им перечить, а те, кто набирался смелости, оставляли частичку себя на поверхности тяжёлых армейских ботинок.
Через секунды Катя пришла в себя. Она дотянулась до последнего листочка (Давай убежим мы с Рэнджем втроём!), взяла его и положила на верх небольшой стопочки. Уже собралась подняться с колен, когда из носа капнула кровь и оставила на стихе красное пятнышко. В алой луже подобно утопленнику всплыло одно единственное слово – Катя.
Почему-то при взгляде на эту капельку крови она вспомнила свои первые месячные. УЖАСНЫЕ месячные. Тринадцатилетняя девочка ещё никогда не боялась ТАК СИЛЬНО. Отношения с родителями оставляли желать лучшего, а речей про переходный возраст и вовсе не было. Когда в школьном туалете Катя заметила, что зад джинсов чуть ли не весь измазан кровью, а низ живота тянет так, будто кто-то привязал к кишкам тяжёлую гирю, она подумала: «Я умираю». И ещё полтора дня она жила с этой мыслью, пока всё-таки не решилась обратиться за помощью к маме. После разговора стало, конечно, намного легче, но страх, который Катя испытала в стенах школьного туалета, она запомнила на всю жизнь.
– Тебе помочь встать, красавица? Позволь оказать услугу настоящему джентльмену.
Она узнала этот голос. Кожа мгновенно покрылась мурашками от прохладного ветра, какой бывает только ночью. Искусственный свет, исходящий от ламп, утонул в сиянии звёзд. За спиной шелестят листья, где-то неподалёку журчит ручей, и совсем рядышком, в небольшой жёлтой палатке спят двое – Женя и Рэндж. И только ужасный голос разрывает эту тишину.
Катя медленно поднялась. Её светлые волосы красиво поплыли в воздухе, но здесь не было никого, кто смог бы восхититься этой красотой. Но зато был тот, кто без труда разрушит всё самое прекрасное, что осталось внутри, и осквернит это спермой, заливаясь смехом.
Лжец. Он остановил Катю и позволил ей упасть, ударившись носом об пол. Именно он сотворил с ней такое, в чём она, наверное, никогда не признается.
И сейчас он стоял здесь. Лжец стоял здесь (меня зовут Александр), и Катя смотрела в его зелёные глаза – единственную часть лица, не скрытую за чёрной маской. Морщинки у краешков глаз мгновенно прорезались – Лжец улыбнулся, как только увидел в чужих зрачках ужас. Она узнала его. Узнала его точно так же, как человек узнаёт в реальном мире вещи, которые снились ему в кошмаре.
Хорошая, однако, задница. Мне понравилось.
Как только эти слова прозвучали в голове, всё внутри похолодело. Казалось, каждая альвеола в лёгких покрылась льдом, каждый сосуд сузился до тоненькой трубочки, через которую могло протиснуться только одно – страх. Он заботливо приобнял за талию подобно нежному любовнику, а другой рукой, невидимыми пальцами сжимал шею. Чем дольше Катя смотрела в эти зелёные глаза, тем сильнее начинали трястись листочки в её руках.
Лжец чуть приблизился и медленно, чертовски медленно провёл пальцем от левой ноздри Кати к её верхней губе, вытирая кровь. Грубый материал перчатки нехотя прошёлся по коже. Люди вокруг исчезли. Да, их силуэты постоянно проносились мимо, но они стали такими бледными на фоне зелёных глаз, что практически не различались. Катя пыталась отвести взгляд, взять контроль над телом, но всё что она делала, так это стояла столбом, прижимая к груди, к двум медальонам стопочку нечто прекрасного. Как стеснительная старшеклассница, к которой пристал самый главный задира в классе.
Лжец поднёс палец ко рту, не скрываемому маской, и попробовал Катину кровь. Лишь кончиком языка он почерпнул её, но и этого хватило, чтобы заставить его улыбнуться. Маска слегка сдвинулась, глаза сощурились, длинные ресницы чуть ли не коснулись друг друга. Человек не мог так улыбаться. Монстр – да, но не человек. Даже самые отъявленные психопаты не способны на такое.
Лжец заговорил мягким и в то же время отвратительным голосом:
– Рад нашей встрече, Катенька. Я всё думал, о ком так часто говорят на нашем славном ковчеге Ноя, а оказалось, что так восхваляют тебя. Ты случайно не страдаешь комплексом самозванца, сука? – Он подошёл ближе. Катя сделала шаг назад – не для того, чтобы обезопаситься, а чтобы не задирать голову, потому что так она ещё больше чувствовала себя девочкой. – Люди перешёптываются, люди болтают своими блядскими языками, и ты в их разговорах фигурируешь очень часто. Слишком часто для самозванки.
Он выхватил из её рук один листок. Катя тут же попыталась схватить его, но Лжец за секунду достал пистолет и воткнул ствол ей под рёбра, заставив остановиться. Одной рукой он держал белый прямоугольник с уродливой красной точкой, другой – рукоять пистолета: предохранитель снят, указательный палец поглаживает курок.
– Я сейчас выпущу тебе кишки меньше чем за минуту. Запомни это, сука, прежде чем вновь вздумаешь сделать резкое движение. Ты в моём кабриолете, детка. Даже если я насру на твою спину и изнасилую тебя во все дыры – здесь, при людях, – то всё равно буду прав, потому что на Чистилище нет никого святее Святцев. Люди напуганы, они боятся нас и правильно делают. Пока мы на корабле, все пёсики обязаны выполнять наши команды.
– Ты мудак.
Лжец от души рассмеялся. Если ему, конечно, было от чего смеяться.
– Могла бы что-нибудь пообиднее придумать. А то так ты встаёшь в один ряд с моими бывшими жёнами. Они, к слову, были теми ещё тварями. А что это ты такое несёшь? – Он поднёс к глазам вырванный листочек и ещё сильнее надавил сталью пистолета на женскую кожу. Катя остановилась прежде, чем успела сделать хоть какое-нибудь движение. За сжатыми губами с болью стиснулись зубы, на лице грозно прорезались скулы, а в сжимающихся кулаках ногти всё глубже впивались в кожу.
Волчица попала в капкан. Стальные челюсти сомкнулись на её лапе и жадно впитывали кровь и крик, который не выходил за пределы грудной клетки.
В зрачках Лжеца Катя увидела маленькие синенькие строчки. Она не могла разобрать букв, но знала наизусть каждое слово, каждую эмоцию, которую испытывала при прочтении, потому что сама изливала душу в стих, полностью обнажив себя. Она обнажила перед Женей своё тело, своё духовное тело, выставив на свет все шрамы. Только влюблённый может найти красоту в изъянах, только влюблённая предстанет перед ним такой, какой она является. Доверие – вот ключ к хорошим отношениям. И Катя нашла этот ключ, создала его прошедшей ночью, склонившись над столом и не замечая боли в держащих ручку пальцах. Создала стих, часть которого сейчас держал Лжец. Держал то, что ему не принадлежало.
– «Но ночи с тобой…», – маска сдвинулась от широкой улыбки. – «Я хочу больше! Тебя обучать, ты мой ученик!» Господи, этот бред действительно написала ты? Ты уже вроде не в том возрасте, чтобы сочинять такие сопливые стишки.
– Это не тебе, сволочь. – Катя подала корпус вперёд, ствол давил прямо на солнечное сплетение. – Отдай или сильно пожалеешь. Я тебе это гарантирую. Верни листок, пока на твоих руках ещё целы все пальцы.
Зелёные глаза удивлённо раскрылись. Вряд ли в его практике женщина, к которой вплотную был приставлен пистолет, не то что открыла рот, так ещё и огрызнулась, грозив переломить пальцы.
– Знаешь, по-моему, это милый стишок. Я бы поставил ему «пятёрку», если бы ты была моей ученицей. Только послушай! «Девочка-Катя, вот она я! Увидел, засранец, девчонку во мне. Я, мне казалось, потеряла себя, а ты вот нашёл меня на луне». Божья срань, да это шедевр, дорогая! Ты не думала стать грёбанной поэтессой? Такие суки как ты любят писать о своих чувствах и…
Катя ударила по стволу и кинулась на Лжеца. Прогремел выстрел, в стенах коридора он отразился оглушающим эхом, но его Катя услышала только тогда, когда в её руках оказался листочек с красным пятнышком. Она тут же сложила все листочки в четыре раза и спрятала в ладони, после чего прижала к бедру. К тому бедру, где когда-то давно один мужчина оставил уродливый шрам.
Пуля врезалась в стену коридора, оставив гильзу на кафельном полу. Лжец спустил курок слишком поздно, если действительно хотел «выпустить кишки» Кате. Но зато он привлёк к своей персоне очень много внимания. Люди, проходящие мимо (будто не замечающие нас), наконец остановились. Несколько женщин вскрикнули, но лишь на секунду. Повисла такая тишина, что Катя слышала тяжёлое дыхание монстра в чёрной униформе. Теперь они стояли друг напротив друга на расстоянии нескольких метров. Из носа тоненьким ручейком всё ещё вытекала кровь, заходила на верхнюю губу и скрывалась во рту. Кровь приходилось сглатывать, хотя так хотелось плюнуть ею в эти зелёные глаза!
Лжец поднял пистолет. Его грудь вздыбилась от глубокого вдоха, лёгкие наполнились запахом пороха. Каждое его движение было пропитано злостью. Но не только он вскипал от злости. Нет, не только он.
– Решила поиграть в Лару Крофт, дорогуша? Или ты думаешь, что у тебя яйца тяжелее моих, а? – Он начал подходить ближе. Медленно, словно крадущаяся к своей жертве кобра. – Я заметил твою дерзость ещё там, в парке, тебе напомнить, чем закончились твои выходки? Как из храброй женщины-воина ты вдруг резко превратилась в обычную шлюху, которую…
– А тебе напомнить, яйценосец, что я увидела в той красной звезде? Напомнить?! – Теперь она стала приближаться к нему. Как хищник, охотящийся на другого хищника. – Так я напомню. Я увидела твоё прошлое, где ты ещё более-менее похож на мужика. Увидела смерть твоей жены и твоё отчаяние. По твоей вине умерла Машенька, а ведь она даже не успела пойти в школу. Я знаю, что такое терять близкого человека. Это знаешь и ты. Но вот только в отличие от тебя, тварь, я смогла остаться человеком. А ты лишь САМОУТВЕРЖДАЕШЬСЯ НА ЖЕНЩИНАХ!
Крик Кати прозвенел в ушах всех, кто находился на этаже. Его услышали и те, кто был в своих комнатах, за закрытыми дверьми. Грохот выстрела рядом не стоял с воплем волчицы, прижимающей к бедру самое дорогое, что она могла отдать – свою душу, умещённую в восемнадцать четверостиший. Страх пропал. Страз быстро бледнеет на фоне ярости, особенно сфокусированной на конкретном человеке. Катя слышала, как в висках шумно течёт кровь, слышала, как ускоряется сердцебиение, и слышала свою злость. Эту эмоцию она научилась распознавать ещё давно.
